Limitless (2); сборник

/жизнь в тишине, цветенья бесконечность,/потребность в шири — но не в том пространстве,/которое так притесняют вещи/

Здесь каждое утро процветёт и погибнет; здесь каждое утро процветёт и погибнет, и нынешнее уже отцвело, понимает Хэчан, выходя в сад. Он садится привычно за стол под шумящим деревом и ждёт; ветви тихо поскрипывают под полуденным солнцем, и высокая трава шелестит кругом - налево, направо и впереди до высокой литой ограды; тень дома падает со спины, а за домом лежит освещаемое без препятствий цветочное царство - до ограды, смыкающейся кольцом, - всё нарциссы, сиреневые глоксинии и яростные тигровые лилии. Здесь цветы говорят громче людей, и весь мир - большой цветок; Хэчан думает: почему не яблоня? У него растёт несколько яблонь, но их совсем мало - иногда кажется, что цветочные ряды однажды разрастутся и убьют деревья. Зато у Ренджуна прекрасный яблоневый сад, там хорошо гулять по весне; но Хэчан и свои одинокие деревца нежно оберегает. Хэчан ждёт, когда калитка тихо проскрипит, впуская Ренджуна, и по дорожке, лежащей в море травы, зашуршат шаги лёгких туфель. Обычно Ренджун приходит около часа, но случается и позже - но что такое "позже" здесь; Хэчан и Ренджун никуда не торопятся, течение времени - условность, дань традициям. Здесь, чтобы остаться на том же месте, приходится бежать со всех ног, как в Зазеркалье. Поэтому они не торопятся. Цветы ведь никуда не спешат, они проживают свои дни как положено, не влияя на исход; всё на свете можно представить в виде цветка - и людей; и Хэчан здесь тоже, как японские пионы, спасается - прячется от холода в саду и от жара солнца в тени. От внешнего мира вообще; но он уже не помнит, как там - во внешнем мире. У него за спиной есть двухэтажный дом со скрипящей деревянной лестницей, море цветов и ренджунов яблоневый сад, и ему достаточно; и Хэчан, иногда видя неолицетворённых и безликих, как на картинах Моне, соседей вдали у чужих заборов, ощущает достаточность и полность своего бытия с новой силой (и внутренней дрожью при мысли о такой жизни). Он не может сказать, что он счастлив; но не может и существовать по-другому. У Ренджуна это всё выражено меньше - он ещё сохраняет контакты с миром, он приехал сюда позже; но Хэчан, работая на клумбах в старых шортах, хлопковой рубашке и соломенной шляпе, думает, что это - что бы это ни было - начнёт прогрессировать и у Ренджуна. Хотя нельзя сказать точно: может быть, его яблоневый сад, ромашки, светящие снаружи в окно кухни, и сладкие ароматные персики, блюда с которыми Ренджун по вечерам ставит на стол, заливаемый жёлто-оранжевым через стекло, это остановят. Но - дни повторяют сами себя, жизнь год от года замыкается кругом, и почти каждым днём Хэчан внутренне доволен - он проходит через дни без отторжения; порядок нарушается только в середине осени, когда приходят красные закаты. Их холод, смешиваемый с багряностью, Хэчан не может переносить - они наваливают на него беспросветную тоску по тому, с чем он никогда не был знаком; тогда он уходит в верхнюю комнату без окон и лежит до темноты на круглом диване с бортиком, пьёт кофе с белым шоколадом и ест свои сочные зелёные яблоки, принесённые из погреба, по ломтикам. В остальное время всё ровно - как сейчас; петли калитки наконец издают звук, и Хэчан встречает Ренджуна кивком, поднимаясь, - в это время они часто идут посидеть на зелёной скамье у края лилового океана, лижущего ноги под дуновениями. Хэчан положит голову Ренджуну на плечо, и, окружённые ароматами цветов, они обсудят последнее прочитанное и вечер впереди; и всё повторится вновь. И каждое утро здесь процветёт и погибнет.