***
— Бев, правда, мне пора. — Ещё глоток и ты свободен. Я уже ног не чувствую, но на автомате позволяю ей влить в меня остатки коктейля. Какая-то приторная розовая муть, но крепкая до ужаса, что аж глотку дерёт. Я стараюсь не крутить резко головой, потому что уже ощущаю давно забытое чувство опьянения. Ни грамма не приятное, скорее отупляющее, делающее тебя жутко податливым. Беверли смеется, когда по невнимательности половину проливаю себе на подбородок и делает то, что в трезвом виде возмутило бы меня до глубины души. Она наклоняется и слизывает кончиком языка остатки напитка, напоследок мажет губами по моей горящей щеке и, наконец, отлипает. Ничего, кроме отвращения, я не испытываю. — Ты милый просто до ужаса. Но я всё ещё злюсь, что ты динамил нас всё это время. А как весело мы могли бы вместе тусоваться, представь себе только? Веселье так и прёт, и ощущаю, как меня начинает подташнивать. Хороший признак, ничего не скажешь. Всё плывет, а мне ещё нужно постараться найти в этой неразберихе Стэна. Если он вообще по-прежнему здесь. — Я свободен? Убираю её руку от своего лица и ловлю лучезарную улыбку. Её веселит вся эта ситуация. Мне же вообще не до веселухи. — Да, катись, куда хотел. Вижу, как она с чувством исполненного долга отходит от меня, и тут же находит себе новую жертву. Осматриваю помещение, но в полумраке едва удается различить хоть кого-то знакомого. Свет потушен, лишь новогодние огни, развешанные на стенах, создают видимость освещения. Я двигаюсь, как в замедленной съемке, всё такое плавное, неспешное, будто включили слоу-мо. На фоне играет какая-то медленная новогодняя музычка, и в пьяном угаре я различаю голос Элвиса Пресли, который напевает таким глубоким и проникновенным голосом, что я едва сдерживаю слезы. Пиздец, что я тут забыл. Мне срочно нужно проблеваться. Эта гениальная идея приходит совсем внезапно, но кажется просто спасением. Срочно вырвать алкоголь, пока он не успел всосаться, чтобы я мог нормально соображать, и тогда, возможно, еще есть шанс запомнить этот вечер. У лестницы на второй этаж мелькает знакомая макушка, и я едва не восклицаю вслух. Стэн, дери тебя за ногу! Я тут же забываю о своих планах в уборную и стремглав бросаюсь к нему. Он говорит с каким-то парнем и спокойно потягивает себе бокал пива. — Стэн! Я так радуюсь, как будто миллион долларов нашел, а не своего похуистичного соседа по комнате. — Каспбрак? А ты чего припёрся? Неужели это так удивительно, блин? — Ты телефон мой забрал, перепутал со своим. Опять, блять, Урис. Тут Стэн округляет глаза, словно я шучу, а не всерьёз, и разражается искренним смехом. Он ржёт, наверное, минуты две, не меньше. — Правда что ли? Я не заметил. — Он засовывает руку в карман и подносит телефон ближе к лицу, чтобы убедиться, прав ли я. Конечно, бля, я прав. Какой имбецил будет шутить о таком? — И ты только ради этого сюда притащился? Боже, ты даже не переоделся. Ну, ты и псих, Каспбрак. Мог бы забрать его утром. Он продолжает икать от смеха, а я едва сдерживаюсь, чтобы не врезать ему в ухмыляющуюся физиономию. Оставил бы я мобилку с таким кадром, как Стэн, ещё чего. Слишком много личного там, что запросто способен растоптать Урис, вытолкнуть на поверхность. Волны омерзения неожиданно накрывают меня с головой, и я грубо выхватываю свой телефон. Даже противно, что он держал его в своем кармане весь вечер. Но зато теперь я точно убедился, что предмет остался нетронутым. И только от этого ощущения на капелюшку становится легче. Всовываю ему в руку его сотовый взамен на свой и отхожу от него с превеликим удовольствием. Расслабляющая музыка сменяется на быструю, весёлую композицию, давит на голову, что я сразу верчу в поисках сраной уборной. Пройти спокойно едва удаётся, самое людное место было у танцпола, на первом этаже. Многие уже не стесняясь поснимали кофты, футболки и спокойно танцевали, отдаваясь на волю ритмам мелодии. Но хаотичные, резкие движения сразу выдавали многих - почти половина уже была под кайфом, и без зазрения совести некоторые снюхивали любезно подставленные им белоснежные дорожки. В новый год с новой зависимостью, супер. Внезапно мелькает ужасная мысль - в моём коктейле был только алкоголь? Или Беверли решила приколоться по-крупному? Меня толкают плечами на каждом шагу, но когда заплетающимися ногами я поднимаюсь всё же на второй этаж, музыка перестает бить в лицо агрессивной волной. Я прислоняюсь спиной к стенке и прикрываю на секунду глаза, даю себе отдышаться. Всего ничего до уборной. — Скучаешь? Я совсем немного вздрагиваю от неожиданного голоса рядом. Он раздаётся настолько близко, что даже неловко. Я приоткрываю глаза, расфокусированным взглядом пытаюсь выцепить говорившего, но здесь темно, ещё темнее, чем на первом этаже, и внезапно мне становится не по себе. Грузный, высокий блондин нависает надо мной и клонится еще ближе, явно не расположенный оставить меня в покое. Он раза в два больше меня, шире в плечах и тяжелее килограммов на десять точно. — Не сказал бы. Я уже ухожу. В ответ он загораживает проход рукой и улыбается. Слишком плотоядно, вызывая пугливые мурашки по коже. Я сразу смотрю ему за спину и на панике оцениваю шансы - в коридоре пусто, если кричать, хуй кто услышит меня с первого этажа. Все слишком угашенные и всем слишком наплевать. — Я тебя раньше не видел здесь. Ты друг Беверли? Мне не хочется говорить с ним, не хочется стоять, так тесно прижавшись, но он не даёт мне и возможности продохнуть. В темноте его глаза выглядят слишком пугающе, в них одна чернота, и я уверен, что он едва ли отдаёт себе отчёт на сто процентов в том, что хочет. — Мне нужно идти. Отпусти, пожалуйста. Я слышал, что главное - говорить спокойно, не злить. Но ему похуй. Он стоит, шатаясь, и тупо пялится на меня, словно целиком сожрать хочет. Внезапно блондин хватает меня за руку, явно оставляя отпечатки загребущей медвежьей руки, и припечатывает к стенке ещё ближе, так, что воздух заканчивается в лёгких. Его сильное, неконтролируемое тело прижимается к моему, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы меня не вырвало прямо здесь. Я чувствую его возбуждение и секунду спустя, когда хуже уже, казалось, быть не может, он начинает елозить по моей ноге, тереться вставшим членом, полностью парализуя меня. Я стою, как громом поражённый, сгораемый от стыда и отвращения, но пошевелиться, сука, не могу. Слезы подкатывают к глазам, а я всё не могу понять - почему, блять, я застыл, почему тело меня предает, и я не могу дать отпор. Казалось, от страха, я забыл, как работают руки и ноги. Я лишь стою, и всхлип, едва слышный, истеричный, вырывается из горла. И внезапно всё прекращается. Будто ничего и не было. Это мерзкое тело больше не прижимает меня, я могу дышать свободно, а хватка на руке ослабевает. Я открываю глаза, звук постепенно возвращается, и конечности снова оживают. Меня начинает трясти как по щелчку. — На этого ублюдка нужно заяву накатать. Высокий взлохмаченный парень появляется в поле зрения, и сначала глаз ловит в приглушённом свете копну рыжих пушистых волос. Они словно электризуются, и каждая прядь живёт своей жизнью. Затем плывшим взглядом отмечаю взволнованные, огромные как у совы глаза, чёрные, серьёзные. Но этот оттенок не идёт ни в какое сравнение с той чернотой, которая была несколько секунд (минут?) назад. Я не замечаю, как слёзы сами катятся у меня по щекам. — Где он? — Он не вернётся, не волнуйся. Больше не рискнёт сюда сунуться. Парень боится ко мне притронуться, боится навредить, но я замечаю, как руки тянутся к моим плечам. В попытке успокоить дрожь. — Меня сейчас стошнит, — честно говорю ему, ощущая, как к горлу подкатывает горечь. Слёзы по-прежнему совершенно не хотят останавливаться, льются, будто не я их должен контролировать. — Понял. Давай сюда. Он придерживает меня за руку, будто я маленький и ходить не способен, ведёт к двери, которая была буквально в трёх шагах. Всего несколько шагов я не успел сделать, и этого ужаса бы не было. — Сюда, проходи. Парень заходит со мной и прикрывает дверь уборной на щеколду. Краем глаза я замечаю это движение и перевожу на него испуганные глаза. — Чтобы никто не ворвался. Но если тебе некомфортно, я могу открыть. Вместо ответа я падаю на колени, и мой желудок выворачивает, скручивает так сильно, что мне становится наплевать, открыта или закрыта дверь. Из моего кармана выпадает телефон, и когда первая волна тошноты прошла, я обращаю на это внимание, тянусь дрожащими пальцами к мобилке, причине, сука, всех моих сегодняшних приключений, и протягиваю этому пареньку. Сам не до конца понимая, что мной движет. — Возьми, пожалуйста, себе. Чтобы я снова его не потерял. Он без промедления отнимает из моих рук телефон и кивает, будто само собой разумеющееся - отдать такой предмет на хранение первому встречному. — Может тебе принести что-то? Воды там, таблетки какой-то? Хотя меня и выворачивает наизнанку, всё тело трясет как при лихорадке, а на глаза снова и снова наворачиваются предательские слезы, но эта чёртова непонятная забота не может не тронуть. Кто он? Почему вообще помог мне? — Как тебя зовут? — Чего? — он, казалось, удивлен. — Имя твоё. — Ричи. Так тебе принести что-то? Я всё ещё стою на коленях, он за моей спиной склоняется и смотрит внимательно за каждым движением, чтобы я ненароком кишки свои не выплюнул. — А я Эдди. Каспбрак. Сам не понимаю, какого чёрта я пытаюсь завести этот никому ненужный, явно не к месту разговор, но мозгу нужно отвлечься. О чём угодно подумать, лишь бы стереть кошмарное ощущение чужих лап на теле, хриплого, мерзкого дыхания на ухо. — Ничего не нужно. Просто постой здесь немного. Это звучит пиздец странно. Постой, милый незнакомец, пока я блюю, и никуда не уходи. Но не знаю, как еще выразить эту просьбу. Мне дико страшно снова остаться одному, страшно, что тот бугай вернётся. А с этим Ричи, которого я знаю пять минут, почему-то ужас не сковывает цепями грудь. И он это, кажется, понимает, читает между строк. — Окей. Парень опускается на пол, прислоняется спиной к закрытой двери и подтягивает к себе длинные худощавые ноги. Только сейчас я отмечаю его худобу. И каким только образом он смог оттолкнуть того громилу? Не слишком уж сильным он кажется. — Пиздец. Надеюсь, я этого на утро не вспомню, как и всегда. Спустя минуту, когда уже не ощущаю рвотных позывов, сижу возле унитаза и говорю скорее в него, чем тому парню. — Как и всегда? — Моя фишка. Как только алкоголь попадёт в организм, я тут же напрочь забываю всё. Сам не знаю, с чем это связано. — Звучит, как самая отстойная супер способность. Зачем же пьёшь тогда? Я перевожу на него взгляд, и в голове сразу выскакивают варианты ответа, как в компьютерной игре - рассказать правду или соврать. — Это случайно произошло. Иначе Беверли не пустила бы меня на порог. Ричи устраивается поудобнее и садится в позу лотоса, поджимает ногу к себе. — А тебе, видать, очень сильно хотелось попасть внутрь, да? Он не смеется, лицо абсолютно расслабленное, но эти смешинки в голосе не могут мерещиться. Мне кажется, он из тех людей, которые всегда шутят с абсолютно каменными лицами. — Всё ради этого говна. Я пододвигаюсь к нему ближе, ползу по холодному кафелю и когда доползаю, кладу руку на карман его кофты. Чувствую тяжесть своего телефона. У меня даже нет и задней мысли выхватить, вырвать из него, как я сделал со Стэном вечность назад. Ричи смотрит на меня с интересом, и под его взором я опускаю руку. Но остаюсь сидеть рядом. Вблизи, при свете от его глаз особенно трудно оторваться. Слишком они проникающие, слишком глубокие, что подобно солнцу - лучше долго не засматриваться, иначе пропадёшь. — Я мало, что понял сейчас, Эдди, — Ричи улыбается, и мне так приятно, как моё имя раскатывается у него на языке. Что хочется произнести его имя в ответ. Невзначай. Будто мы старые знакомые. — Всё сложно, Ричи. Не хочу забивать тебе голову своими тараканами. — Я не против. Тем более, если ты это забудешь завтра, — он хмыкает, — будь моим гостем. Выговаривайся. Когда говорят подобные вещи, сразу и сказать нечего. В обычные дни так сильно хочется выплеснуть всё, что давит, кажется, никогда не заткнёшься. А когда вот так в лоб, честно, без масок, сразу начинаешь обрастать панцирем, желаешь залезть к себе в норку и никому не показываться, никому никогда не открываться. — Слишком личная информация могла попасть к неправильным людям. И я запаниковал. Хотя, это, наверное, глупо. — Не совсем. Если для тебя это важно, это не глупо. Ощущаю, как с кафеля тянет холодом, и это хороший знак. Тело потихоньку оттаивает, к нему возвращается подвижность, чувства. — Что ты тут забыл, Ричи? На этой долбанной вечеринке? Там, где всем похуй на всех, где каждый лишь ищет свой лакомый кусочек, будь то наркота или спиртное, безэмоциональный секс и похоть. Все комнаты пропахли этой похотью. И ни грамма искренности. Ричи, тебе тут не место. Как, впрочем, и мне. — Мой парень затащил меня сюда. Они с Беверли старые друзья. Хоть я и не хотел идти. Думал, мы вдвоем тихо и спокойно отпразднуем канун Нового года. Горло сжимает, а на губы на удивление приклеивается дежурная улыбочка. По-другому и быть не могло. — И где сейчас твой парень? Ричи опускает глаза вниз, на свои сцеплённые пальцы и рассматривает ногти, будто это офигеть какой интересный экспонат. — Я его выбесил. И он психанул. Я мастер в том, чтобы испортить всем настроение. Трудно поверить в то, что этот спокойный, уравновешенный парень может кого-то довести до белого каления. Он кажется таким надежным. Таким располагающим. Хотя, скорее всего, тот факт, что он спас меня, играет немаловажную роль. Я ведь вижу ситуацию лишь с одной стороны медали. Может, он ещё тот дьявол. Но сейчас Ричи не кажется мне злодеем. Ни капли. Он нервно отдирает заусеницу на своем пальце и усмехается резко, совсем невесело. — Отношения - это такой пиздец, Эдди. Ты согласен со мной? Звучит, как риторический вопрос, но я уже приоткрываю рот, чтобы ответить, как Ричи перебивает меня, из него льётся искренность чистым, сносящим с ног потоком. — Я просто иногда не понимаю, как это работает. Ты делаешь всё - кажешься навязчивым, надоедливым. Даешь больше личного пространства - ты холодный и безразличный. Где эта ебучая грань, и кем я должен быть, чтобы угодить? Какого чёрта с моими чувствами считаются в последнюю очередь? Я замираю рядом с ним, и душу в себе желание коснуться его руки, смягчить напор его эмоций, но потом понимаю - кто я такой, чтобы вклиниваться в чье-то душевное состояние? — Извини, меня вообще несёт, и тебе это явно сейчас не нужно слушать. Ричи приподнимается, а я остаюсь сидеть на холодном полу, слушаю своё лихорадочно стучащее сердце и не хочу выходить за дверь. Не хочу возвращаться в тот мир, где приходится грести эту лодку в одиночестве. Особенно когда она пробита десятком дыр. — Ты где живёшь? Я провожу тебя. Он не спрашивает, а утверждает. Больше не смотрит в глаза, ему будто стыдно за свое секундное откровение, а мне хочется выкрикнуть ему, что всё в порядке, что я понимаю. Но я сдерживаюсь. Ему и без меня есть над чем подумать. — В общежитии здесь недалеко. И мне хватает наглости, чтобы согласиться на его предложение. Провести с ним лишнюю минуту-другую не кажется такой уж плохой перспективой. Даже если этот путь мы проделаем в тишине.3
30 декабря 2019 г. в 16:42