Where Angels and Demons Collide

— Как? Спрашиваю еще раз! — ужасающе терпеливым и чересчур вежливым тоном спросил Давид, вкладывая в эти слова последнее самообладание.       Вильгельм сидел в его кабинете и исподлобья разглядывал родственника. Тот, в свою очередь, поедал племянника не менее «радостным» взором. Это была игра, в которую они играли достаточно часто, проверяя, у кого не хватит выдержки и кто первым сдастся. Давид считал себя первоклассным психологом. Порой его совсем переклинивало, и он наставлял на племянника фонарь для эффективности допроса. К счастью, это случалось не чаще, чем пару раз в декаду, когда он вспоминал о колоссальной важности своей должности. — Ну, я жду твоего ответа! — Давид нервно переложил с места на место какие-то документы.       Вильгельм послушно повторил: — Еще раз отвечаю. Я как раз шел к тебе нести отчет. Я уже все яблоки пересчитал, тут иду, смотрю — гора лежит и купидоны резвятся. Ты же знаешь, какие они проказники!        Давид нетерпеливо дернулся в его сторону. — Прекрати вешать мне на уши макаронные изделия!        Вильгельм умолк, послушно прекратив. — Где ты вообще был, когда нужно нести пост? Это твоя территория, и почему, спрашивается, ты за ней не уследил? Кто. Ел. Яблоки? — Я уже все сказал, — Ангел устало прикрыл веки. — Что ты еще хочешь от меня?       Давид немного подумал, прежде, чем продолжать разговор. Психологическая непробиваемость племянника иногда ставила его в тупик. Вильгельм прекрасно понимал, что тот видит его насквозь, но продолжал гнуть свою линию, а сам Давид знал, что мальчишка врет, но никакие его приемы отчего-то не действовали. Верховный Апостол начал злиться. — Значит, не будешь рассказывать? — Рассказывать что? Могу рассказать, я тут на досуге книгу одну прочел, вот послушай… — С кем ты говорил? — резко перебил его дядя и двинул лампочку ближе к мальчишке. — Зря ты не хочешь послушать про книгу. Очень интересная, — Вильгельм вздохнул. — Там рассказывается про девочку, летающий домик и Страшилу, которому набили в голову мозги из отрубей. Я тебе хотел предложить, может, нам Сакию так сделать? А то он у нас совсем. Для наглядности юный Ангел покрутил пальцем у виска.       Давид окончательно потерял терпение. Он резко встал, обошел стол и склонился над объектом допроса. Его огромные золотые крылья трепетали за спиной, и это был явно нехороший знак. — С кем ты говорил?! Где ты взял сигареты? — На рынке поменял, как и обычно. Что из этого для тебя новость? Ты же знаешь, контрабанду никто не отменял. — Почему тогда на фильтре губная помада? — Помада также моя. — Твоя? — Моя! Веришь ты или нет, она шла в комплекте с сигаретами. Комплект назывался «одинокая незнакомка». — Я даю тебе последний шанс, — тон Апостола пошел на понижение. — Шанс на что? Я ни с кем не говорил, Давид. Так, выражал некоторые мысли вслух. Иногда я крашу губы, курю и занимаюсь философскими изысканиями в тени зеленых деревьев! У всех нас есть свои маленькие странности! — Вот как, значит. Странности. Племянник согласно кивнул. — И с дежурства в самом разгаре смены ты тоже ушел из наилучших соображений, думая, что тебе, как обычно, сойдет это с рук?       Снова кивок. — И ты не предполагал, что рано или поздно мое терпение лопнет, а тебе придется ответить за все, хотя тебя уже предупреждали раз тысячу? — Конечно нет, — все тот же прямой, уверенный взгляд.       Давид искренне позавидовал его стальной выдержке. Глаза его подозрительно блеснули. — Прекрасно, — елейная улыбка тронула губы Апостола. — Значит, ты сам того просил. Стража!       Вильгельм удивленно вскинул голову, а Давид довольно ухмыльнулся. — Что? Что ты хочешь этим… — начал было Ангел, но его перебили.       В комнату влетел крупный Охранник в сияющих золотом доспехах с огромной алебардой наперевес. Сакий не мог объяснить, за каким чертом он таскал с собой эту хренотень — на территории Рая никогда не возникало таких ситуаций, в которых она могла бы пригодиться, да и эффектности его появлению оружие тоже не придавало. При виде Вильгельма Страж приоткрыл рот, будто впервые увидел своего подопечного. Младший Ангел игриво махнул ему ручкой. Похоже, недалекий Страж только сейчас сообразил, что объект его охраны вовсе не в ванной. Лицо его побагровело. — Апостол Давид! Ваше Превосходительство! — попытался оправдаться он. — Я тебе говорил глаз с него не спускать?! — переходя на верхние ноты завопил Давид. — Так он это… Попросился… Ну я это… — Я потом с тобой поговорю. Моего племянника под арест, приказать прочесать территорию! — Есть, Ваше Превосходительство! — огромный Сакий горой надвинулся на Вильгельма. Его мощная рука легла на тонкое предплечье юноши. — Идемте. — Убери с меня руки! — младший Ангел поднялся со стула. — Мы сейчас все уладим! Давид пошутил. — А ты проверь меня! — тут же вскинулся Апостол.        Улыбка сползла с лица мальчишки. — Уводи его. Не пойдет сам — неси. Будет брыкаться — дай ему по голове, чтобы прекратил. Делай с ним все, что угодно, Сакий, — мстительно приказал Верховный Апостол. — Сакий! Давай договоримся. Погоди, слушай, так не пойдет! — Вильгельм рванул в сторону, но колоссальный Страж оказался слишком силен.       Он схватил мальчишку и скрутил его руки за спиной. — Отпусти меня, банка консервная! Сакий! Пусти, слышишь? Давид, ты с ума сошел, я твой племянник! У тебя нет никаких прав! — оборачиваясь уже у порога звонко крикнул Вильгельм.       Через мгновения голос его уже затихал в отдалении, гулким эхо извещая всех во Дворце о происходящем произволе. — Посиди, посиди! Может, проснется память! — крикнул дядя ему в след.       Верховный Апостол с силой захлопнул двери кабинета. — Что бы сказала сейчас моя сестра, увидев это, — тихо прошептал он, потирая переносицу. *** — Сакий. Сакий! Пусти! — Вильгельм пытался вывернуть руку из железной хватки Стража, который был явно не настроен на шутки. Тот, казалось, даже не замечал лишнего веса, поднимая мальчишку легко, как свою бесполезную алебарду. — Сакий, я знаю, где Давид держит вино! Свое лучшее! — Не положено разговаривать с узниками! — промычал Страж, продолжая волочь пленника вниз по винтовой лестнице. — Пусти, говорю! Что же сегодня за день! Мне нужно в ванную! Срочно! Дело серьезное! Если ты не отпустишь меня сейчас же, я взорвусь!       Страж молча перехватил мальчишку через плечо, зажав ему рот гигантской ладонью. — Ммм!!! — только и смог выдавить Вильгельм, барахтаясь на плече у огромного Стража.       Слова Давида так и звенели в ушах: «Прочесать территорию!»       Только этого не хватало. Дария могла не успеть уйти. Хотя, за это, пожалуй, можно было не волноваться, скорее Стражники не вернутся обратно, чем Демоница дастся им в руки, и все же вопросов в таком случае возникнет масса.       Во всей этой ситуации не было ну совершенно ничего хорошего, и почему-то именно сейчас, впервые за все время своего пребывания во Дворце, Вильгельм начал подозревать, что доигрался. Терпение Давида все-таки лопнуло, хотя младший Ангел и возлагал большие надежды на то, что еще несколько столетий дядя потерпит его выходки.       С нежностью борца сумо Сакий опустил тело мальчишки на пол камеры — так, что тот отлетел к дальней стенке. Не удержавшись на ногах, черноволосый юноша приземлился на пятую точку. Лязгнула задвижка. Лицо Сакия мелькнуло в прорезях решетки. Убедившись в том, что узник там, где ему и полагается быть, Охранник удовлетворенно кивнул. Шаги его гулким эхом разнеслись в сводах длинного коридора.       Вильгельм обиженно потирал ушибленный зад. Сам факт такого обращения был просто возмутителен; младший Ангел мысленно прокручивал в голове идеи о том, что Стражу в ближайшее время точно несдобровать, и после освобождения из-за решетки он уж точно устроит этой обезьяне по первое число.       Ангел с неприязнью оглядывал место, в котором раньше никогда не бывал. По крайней мере, точно не в качестве узника, он только проходил несколько раз мимо, стараясь побыстрее преодолеть ряды камер на пути к дальней кладовой.        Даже тюрьмы во Дворце выглядели пошло: их облицовывал бело-розовый кафель, по углам стояли свечи в вычурных подсвечниках и белая, совсем не тюремная тахта. На ней громоздилась башня из взбитых белоснежных подушек. Здесь же находилась раковина в форме ракушки, и, самое ужасное, сквозь узкое окошко почти под самым потолком лилась слащавая музыка. Последнее было отдельной темой: музыку любили во всем Небесном Министерстве — больше всего тут, разумеется, жаловали органные трели и арфу, и сейчас именно эти звуки, приторные, как мед, сочились буквально из воздуха. По всем подсчетам Вильгельма, его темница как раз находилась над кабинетом по занятиям хоровым пением.       Младший Ангел старался обходить это место стороной все время своего пребывания во Дворце. Конечно, он получал каждый раз нагоняи от сурового пожилого преподавателя, с дряблыми, потерявшими свою белизну крыльями и крючковатым носом. И вот сейчас, справедливость, а точнее несправедливость все же восторжествовала. Пожилой профессор мог быть доволен: его самый несносный ученик наконец получит парочку уроков по данной дисциплине. Пронзительные трели юных музыкальных дарований оглашали округу так громко, что Вильгельм моментально впал в отчаяние. Давид выбрал эту камеру это нарочно, это было ясно, как день Всевышнего!       Юный Ангел тихо застонал и, закрыв уши, сполз по стене. Это будет очень долгое заточение, в этом он просто не сомневался. — Мама будет в ярости, — с тоской, пробормотал он себе под нос последнее, что пришло ему на ум. ***       Давид в это время мерил шагами комнату. Он метался из угла в угол так, что на его столе подпрыгивали мелкие предметы, а вечный двигатель в виде вращающейся постоянно пружины — символа вечности, подаренного ему как признательность за хороший труд — дребезжал с металлическим лязгом. Хороший труд стоял теперь под угрозой, потому что Верховный Апостол не мог поверить в происходящее. От Вильгельма, конечно, следовало ожидать чего угодно, но только не того, что произошло сегодня. Давид не тешил себя ложными иллюзиями. Он знал, насколько все нечисто.        Во-первых, Златокрылый был уверен, что слышал два голоса, а не один, когда подошел к дальнему уголку сада. К сожалению, Давид слишком спешил, чтобы стоять там долго и потому преждевременно выдал свое присутствие и только после сообразил, насколько необдуманным оказался этот шаг. Он уже отругал себя за отсутствие терпения на чем свет стоит. Разумеется, когда Давид показался из укрытия, мальчишка был уже один, а рядом не оказалось никого, чтобы совершенно четко обвинить Вильгельма в самом страшном преступлении, которое только мог совершить Ангел.        Верховный Апостол знал одну вещь, о которой Вильгельм вряд ли догадывался. Плоды Эдемских деревьев были запретны для всех, кто жил в Царстве Света — всего один укус и мальчишка немедленно провалились бы прямо в Средний Мир. После случая с Евой яблоки, все до единого, освятили молитвой и именно за тем нужен был их строжайший учет — никто не имел права трогать и тем более есть эти священные плоды. Однако, мало кто знал об истинных причинах подобной строжайшей точности. Вечно снующие Купидончики не задавали лишних вопросов и изо дня в день покорно пересчитывали яблоки, докладывая об этом младшим Ангелам. У других-то сотрудников Министерства, разумеется, инцидентов не случалось, все отчеты ежемесячно совпадали с точностью до циферки, но Давид давно заметил, что именно на делянке его племянника вечно творилось нечто странное. Там не водилось ни птиц, ни зверей, ветви шелестели подозрительно, а один раз — Давид готов был поклясться — он слышал женский смех в ветвях. Однако, самым страшным казалось не это. Самым страшным было то, что Апостол знал, кому райские яблоки приходились по вкусу.        Изведя себя догадками в конец, он яростно ударил кулаком по столу. Птица Сирин, сидящая на жердочке в углу комнаты, испуганно встрепенулась, открывая свои прекрасные голубые глаза.  — Ты чего шумишь? — сонно спросила она, аккуратно прикрывая рот изящным голубым, с золотыми прожилками, крылом. — Вот чего! — Давид достал из складок одежды огромный наливной Райский плод, гневно потрясая им в воздухе. — Мне кажется, что у нас назревает скандал. Мой племянник. Он таскает на нашу территорию одного из… них!        Последнее слово Давид прошептал тихо, чтобы не приведи Всевышний кто не услышал его. — И это мой прямой родственник. Позор! — верховный Апостол вцепился в накрахмаленные букли собственного парика. — Ты понимаешь, что это значит? — О-о, — Пропела птица, грустно опуская глаза. — Но это же… — Это измена. Самое страшное преступление, которое можно совершить в Раю! Ты знаешь, что это деяние у нас карается… — Ах!!! — Птица захлопала крыльями и закачала прелестной головкой — Не говори! Слышать это ранит мое сердце!       Давид мрачно закачался в кресле. — И мое… Хотя, благодаря Вильгельму ранить уже существенно нечего! От моих нервов давно ничего не осталось. Что мне делать теперь, Сирин? Мой родной племянник, сын моей сестры. Как я ей об этом скажу? Общается, и не только общается, а укрывает и тайно проводит на нашу территорию Демонов из Нижней Палаты. Это катастрофа! Если ОН узнает, — Давид многозначительно возвел глаза к потолку.       Сирин кивнула изящной головой. — Позор, позор на мои седины! — продолжал тем временем сокрушаться Апостол. — Может, тебе просто стоит поговорить с Вильгельмом еще раз? — миролюбиво предложила птица. — Ты спокойное создание… А ты пробовала когда-нибудь говорить с кирпичной стеной? Или с единорогом? Или с упертым мальчишкой, который ниспослан на мою голову лишь с одной целью — делать невыносимой мою вечную жизнь? — Как бы худо ни было, всегда есть какой-то просвет… Надо просто верить, — философски изрекла птица, медленно прикрывая и снова открывая глаза. — Хочешь, я спою тебе мою песню? Ты любишь слушать, как я пою. Тебе станет легче!       Давид сейчас не хотел ничего, однако сел, спрятав лицо в ладони. Сирин прикрыла красивые глаза, затягивая сладкую протяжную песнь радости. Когда она пела, в радиусе нескольких миль вокруг расцветали цветы, а все прочие звери замолкали. Все слушали мелодию в немом восхищении, и у них как по волшебству поднималось настроение в пределах слышимости этого хрустального, чистого голоса.       Он замер ненадолго. Больше всего в ситуации его беспокоило, что слухи могут дойти до кого-нибудь в пределах Дворца, например, до Совета Двенадцати Апостолов, которые вряд ли обрадуются новостям. Они не посмотрят ни на авторитет Верховного члена совета, ни на принадлежность Вильгельма к коллегии Младших Ангелов, и потребуют наказания по всей строгости закона. Даже пожизненное заключение станет вердиктом достаточно суровым для той провинности, которую допустил Вильгельм. Давид сломал голову над тем, как же сделать так, чтобы ничего не вышло наружу, и тем более, он не ведал, как заставить мальчишку перевоспитаться. На этом месте его размышления зашли в тупик.       Верховный Апостол молча слушал заливистую и мелодичную птичью песнь. Возможно, Сирин права. Надо остыть и попробовать еще раз поговорить с племянником. Давид надеялся лишь на одно — Вильгельм посидит в своей камере, как и любой Ангел юного возраста, напугается от непривычности обстановки, в которую попал, подумает о своем поведении, а потом они с дядей вместе решат, что с этим делать. Все это еще можно исправить! Не может же он быть совсем непробиваемым, он будет напуган, будет просить о пощаде. И вот тогда-то его можно совершенно спокойно брать тепленьким, обменяв обещание освободить его на его признание.       На этом моменте Давид вспомнил и еще кое о ком. Ему стоило написать сестре про проделки ее сына.       Вообще, он частенько жаловался семейству обо всем, что творилось, и честно писал сестре длинные письма, в которых подробно расписывал все проделки ее отпрыска.       Таким образом, не укрылось от его Симонии и то, что Вильгельм постоянно удирал со своего рабочего места, чтобы полежать лишний час на берегу, ни то, что он не желал вести себя, как того требовали «скучные» и «чопорные» правила Дворца. Ни то, что он однажды подрался с купидончиками, не соизволившими отдавать ему посылку для Апостола. Ни то, что он стоял во Дворце не на самом лучшем счету.       Жалобы копились и копились; однажды Симония даже приехала сама, чтобы вразумить сына, находящегося, по ее мнению, не на том пути. Если бы это помогало хоть немного, Давид давно бы поставил сестре памятник, только, к сожалению, магия ее работала лишь тогда, когда она находилась рядом. Стоило ей уйти — и Вильгельм принимался за старое. Он любил маму и в общем не хотел подводить ее, но все же делал это с завидным постоянством.       А еще Давид знал, что если не написать ей сейчас, то потом, когда это вскроется, будет только хуже. Подумав так, Апостол быстро нацарапал послание, завязал бумажку ленточкой, взял одного из своих белоснежных почтовых попугаев и бросил его в окно. По мере того, как волшебное пение затихало, лицо Апостола уже просветлело. Его настроение значительно улучшилось. — Спасибо тебе, Сирин.       Златокрылый порывисто обнял большую птицу и быстро вышел за дверь, взмахнув краями белоснежного одеяния. Ему предстояло еще много работы. ***       Прошла, как могло показаться, целая вечность с момента ареста, и все это время Вильгельм маялся в заточении. Ему не сиделось. Он нервничал и метался по камере, как загнанный лев, точно так же, как делал это его дядя наверху всего каких-то пару часов назад. Юный Ангел уже успел полежать, почитать журнальчик «Райские сплетни», который кто-то милостиво оставил на полке с книгами, снова полежать, спрятав голову под подушку, чтобы только не слышать кошмарные и пронзительные трели с нижнего этажа. Это не особенно ему помогло, и он раздраженно вскочил на ноги.       Мысли роились в его голове, не давая покоя, а потому Юный Ангел высунулся за решетку и, насколько смог, осмотрел длинный и светлый коридор с двенадцатью камерами — шестью на одной стороне и шестью на другой. — Это безнадежно, — пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретному.       Издалека раздался хриплый смех, и Вильгельм прислушался. Его камера была сама крайняя, и он не видел ничего из того, что происходило в соседних, но кто-то явно услышал его слова. До него тут же донесся чей-то скрипучий голос: — Племянничек Апостола попал в переделку?       Похоже, что он доносился из камеры через одну слева. Ангел насторожился. — Тебя зовут Вильгельм, так ведь? — продолжал невидимый узник. — Откуда вы знаете? — юный сотрудник Канцелярии прижимался к решетке, пока железки не начали врезаться ему в кожу. — Не каждый день в заточении особа из администрации появляется. Как не знать, когда о твоих проделках на весь Дворец слагают легенды. Вот только вчера слушал, как дядя выкрикивал твое имя на всю окрестность!       Вильгельм ухмыльнулся. Вокальные способности Давида в таких случаях и впрямь впечатляли — неудивительно, что его расслышали даже над кабинетом музыки. — А вы кто? — юный Ангел гадал, кем мог оказаться его загадочный собеседник.       Судя по голосу, он был очень стар. Самому Вильгельму недавно стукнуло всего сто восемьдесят девять, еще лет одиннадцать, и он разменяет третье столетие, а этому старичку, наверное, и все восемьсот можно дать.       Его реплика осталась без ответа. Вместо этого незнакомец сказал:  — Наверное, хорошо ты дядьку довел, что он так тебя.       Юноша невесело хмыкнул. — Я все делаю качественно. Хоть я и не хотел этого. — А о чем же ты думал?       Закатив глаза, юный Ангел посмотрел в потолок. Его спрашивали об этом такое бесчисленное количество раз, что он уже и сам не помнил, знает ли ответ на этот вопрос. Мысли, так долго копившиеся в нем, вдруг собрались в его голове в один мощный клубок. Слова роились и роились, как пчелы, и Вильгельм с трудом мог поймать хотя бы одну, чтобы выпустить ее на волю. — Я… Не знаю! Я думал о другой жизни! — неуверенно сказал он.       Некоторое время в камере молчали. Потом невидимка снова заговорил: — Другая жизнь. Здесь тебе ее точно не найти! Ты думаешь, будешь на нервах у Давида играть и полегчает сразу? Только неприятности себе наживешь, да и все. Так тебе не попасть в мир людей! — Я ничего не говорил про мир людей. Откуда вы узнали об этом? — Вильгельм тут же навострил уши.       Ехидный смешок стал ему ответом. — Я много чего знаю. Меня Моисей звать, слышал когда-нибудь о таком?       Вильгельм, разумеется, слышал. Он изумленно поднял черные брови. — Пророк Моисей? — Пророк, пророк! Он самый. — Но… Ведь все пророки живут во Дворце! Почему вы здесь? — Отдыхаю я тут, арестовали за провинность. Но поверь мне, юнец, это заточение — отдых по сравнению с тем, что мне довелось пережить. Я бывал на земле. И помяни мое слово, ничего, кроме неприятностей, я там так и не нашел! Людишки — это мелкие, подлые, отвратительные существа. Я их сколько раз спасал, и в результате не получал ничего хорошего. Меня и отправили к ним-то присматривать, был я там у них Ангелом-хранителем одно время, очень давно. Но не выдержал, надоело до смерти — вот и сбежал, попытался самовольно удалиться со службы. Поймали. Теперь тут живу. Век свой доживаю, — из камеры послышалось ворчание, как будто человек с трудом переворачивался с боку на бок. — Значит, вы тоже нарушили правила? — Нарушил. Еще как нарушил. Совершил проступок даже похуже твоего!       Вильгельм понял: загадочный Моисей знал все о его проделке и встрече с Дарией, ведь пророки ведали то, чего не могли ведать прочие Ангелы. — Вы знаете о Демоне, так ведь… — только и произнес растерянный юноша. — Ну как же, вы такая занятная парочка, — хитро отозвался пророк, однако, почувствовав напряжение в воцарившемся молчании, поспешил добавить: — Не беспокойся, я не скажу твоему дядьке, если бы хотел, уже сделал бы это. Но, честно сказать, я не люблю Давида. Бестолковый он и мнит о себе много.       Вильгельму определенно начал нравиться этот незнакомец. Его любопытство разгоралось все сильнее. — За что вы тут? Вы были Хранителем, я думал, это высшая должность, то, о чем любой Ангел может только мечтать!  — Ох, парень, мечта эта светлая и, к счастью, давно забытая. Это нелегко, сынок, когда ты должен охранять людей, отводить от них всякие неприятности, да еще и стараться сделать так, чтобы они прожили свою жизнь долго и счастливо. — Почему? — В конце они все равно умирают. Смотреть на это тяжело. Но задача Ангела-хранителя — не дать человеку умереть раньше времени, обитатели Нижней Палаты только и дожидаются, как бы понабрать себе побольше душ. Если человек отходит в мир иной раньше времени, его Ангел тоже может пострадать. Нелегкое это занятие, скажу я так. Хлебнул я горя в том мире, ох хлебнул. — Вы так и не сказали, что вы сделали. — Да чего ты переживаешь-то так, юнец. Ты все узнаешь сам, — что-то в голосе Моисея показалось Вильгельму странным. — Так уж сложилось, что тебе придется исправить одну мою ошибку. Я бы рассказал тебе подробнее, но у меня, увы, нет времени. — Ошибку? Нет времени? О чем вы…       Вильгельм резко вскинул голову. В коридоре вдруг послышались шаги. — Удачи тебе, парень, — загадочно пожелал ему голос. — Тебя ждут великие дела. Даже странно ожидать подобное от такого, как ты, но я искренне желаю тебе успеха. И ты это… Заранее прости за Амулет, он немного своенравен… — Стойте! Что вы имеете в виду? Какой Амулет?       Получить ответ младший Ангел уже не успел. — Вильгельм! — перед решеткой возник все тот же встрепанный Верховный Апостол. За его спиной, как и всегда, немой и суровой горой возвышался Сакий.       Вышеупомянутый Ангел автоматически попятился от дверцы. Он понятия не имел, что там задумал родственничек, но в любом случае вид его не внушал никакого доверия.       Однако, одна язвительная мысль все же посетила черную голову юного Ангела при виде раздосадованных рож этих двоих. Все-таки, им не удалось никого схватить. Скорее всего, как и обычно, Дария отделалась легче и избежала наказания. Поняв это, Вильгельм сложил руки на груди и повернулся к посетителям спиной. — Вильгельм, — снова позвал его Апостол. — Я хочу с тобой поговорить.       Никакой реакции не последовало. — Вильгельм! — Давид слегка повысил голос. — Мы неправильно себя ведем. Мы оба погорячились! — Я занят, зайди попозже. У меня не приемные часы! Аудиенция для таких, как ты, только по пятницам тринадцатого, когда они совпадают с полным солнечным затмением. В месяце Хренобрь!       Давид и Сакий устало переглянулись. — А что, есть такой месяц, Ваше Превосходительство? — громким шепотом спросил охранник. — Нет конечно, пустая твоя голова! — прошипел в ответ Давид.       Вся его уверенность в том, что он обнаружит мальчика бледным, забившимся к дальней стенке клетки от испуга, таяла на глазах. Тот и не думал раскаиваться в своем поведении, он был колюч, как терновый венец Всевышнего, а черные глаза его сверкали, в точности воспроизводя агат. — Слушай сюда, Вильгельм. Я уже написал твоей матери, она скоро будет тут. У нас есть не так много времени, чтобы все уладить. Давай разберемся с тобой по-хорошему? Будь послушным мальчиком.       Глянув на него вполоборота, Вильгельм заметил, что Давид значительно подобрел. Значит, опять разговаривал со своей птицей — только после общения с ней он становился таким: рассеянным и внезапно готовым идти на компромиссы. — Мне все так же нечего тебе сказать. И еще у тебя нет оснований меня тут держать! Это нарушение правил! — упрямо ответил Ангел. — У меня есть все основания! Начиная тем, что я Верховный Апостол!       Сакий опасливо покосился на начальство. Тот начал говорить раздельно, что значило, он сейчас снова перейдет на фальцет. — Знаешь что, Давид? Сделай, пожалуйста, одолжение. — Вильгельм повернулся к нему полностью. — Вали от моей решетки, и будь Верховным Апостолом где-нибудь от меня подальше. Я не стану с тобой ни о чем говорить. Ты меня посадил сюда — наслаждайся, здесь мое поведение доставать тебя не будет! — Ты отвергаешь мою руку помощи? — Считай так!       Вместо ответа Давид достал из кармана яблоко. — Тогда позволь тебя спросить: ты знаешь, что это?       Вильгельм посмотрел на него, как на юродивого. Еще бы ему не знать, они мельтешили у него перед глазами каждый отчетный день, даже если он закрывал глаза. — Это? Очевидно, это твой надвигающийся маразм? — А знаешь ли ты, что будет, если съесть такое яблоко, растущее в нашем саду? — елейно поинтересовался Апостол, не обращая внимание на тон мальчишки.       Ангел промолчал. — Если кто-то, кто живет в Эдеме, съест его, — принялся рассказывать Давид, — то он немедленно попадет на землю. В мир людей. Наши яблоки нельзя есть, именно поэтому они так строго охраняются. Сегодня этот закон был нарушен. По правде, — Давид прищурился, — закон был нарушен дважды, потому что ты провел на нашу территорию кое-кого, хотя рассказывать об этом упорно не желаешь.       Апостол вертел Райский плод в руке, и взгляд Вильгельма был прикован лишь к этому его жесту. Блеф? А вдруг нет. Вильгельм вспомнил все учебники по Райской истории. Адам и Ева, змей-искуситель… Память не подкидывала ничего дельного на тему влияния яблок на Ангелов. Врет или не врет? — Я никого не проводил, — на всякий случай упрямо повторил мальчишка.       Зрачки его чуть расширились, но он прикладывал все силы, чтобы не выдать себя с потрохами. — Как знаешь, а что если я скажу, что мы поймали одного из них, когда наша стража прочесывала территорию?       Желудок Вильгельма скрутило. — Тебе есть что сказать на это? — Давид не терял надежды. — А я думаю, ты блефуешь, дядя, — собрав в кулак всю волю, храбро сказал Ангел. — Ты никого не ловил. Потому что некого ловить.       От злости, которая закипала в нем с каждой секундой все сильнее, руки Апостола начали сами собой сжиматься в кулаки. Вильгельм поджал губы в тонкую струнку. — Что, нечем крыть? Не пытайся взять меня уловками! Мне нечего тебе сказать! — Как же с тобой сложно. Почему ты всегда доводишь до крайности, мальчик? — Потому, что мне тут скучно! Ты мне никогда не давал шанса даже показать, на что я способен! Ты сваливаешь на меня всю грязную работу! — голос Вильгельма звенел от обиды и злости.       Лицо Давида нервно дернулось. Его самообладание снова упорхнуло, как испуганная птица, шумно хлопнув крыльями от звука этого голоса. — Шанс хочешь? — зло прошептал Златокрылый из-за решетки. — Прекрасно. Я дам тебе шанс!       Губы его побледнели от бешенства. — Сакий, отопри дверь!       Несколько озадаченный просьбой, Страж торопливо зазвенел ключами. Вильгельм удивленно дернулся, когда Давид вошел внутрь. — Что тебе нужно от меня? — юный Ангел принялся пятиться назад. — Действий захотел? Будут тебе действия. Все будет! До выяснения обстоятельств!       Сакий со звучным скрипом повертел пальцем в ухе. Ему показалось, что он ослышался. Он был уверен, что по дороге, когда Давид только шел сюда, он говорил, как будто читая молитву: «Я поговорю… Я с ним только поговорю… Ты, главное, держи меня за руки, Сакий».       Кажется, момент настал. — Ваше Превосходительство. Мне уже пора вас держать? — опасливо поинтересовался Страж. — Конечно держи его, ты что, Сакий, не видишь, у него сейчас пена изо рта пойдет! — воскликнул младший Ангел. — Вспомни все хорошее, что у нас было! И давай быстрее, спасай меня!       Сакий очень напрягся, но все, что он помнил о Вильгельме, были лишь годы лишений, обид и неприятностей. Давид подходил все ближе к племяннику. Даже действие песни Сирин развеялось, как только он оказался в пределах видимости Вильгельма. — Не вижу причин для паники, ты ведь сам этого хотел. С этого момента нам придется временно лишить тебя полномочий Ангела. И твоих крыльев. Сакий! Держи его! — Моих крыльев? — задохнулся от возмущения Вильгельм. — Нет! Давид, только не мои крылья!       Он кинулся в сторону, но Сакий оказался готов. Вильгельм хотел проворно проскочить к двери, только вот наученный горьким опытом Охранник подлетел к своему подопечному и в момент ока скрутил его так, чтобы тот больше не мог двигаться. В стороны полетели белоснежные перья, смешанные с серенькими пестрыми перьями крыльев Стража, раздались крики, сдавленные вздохи, а через минуту узник был окончательно скручен, усмирен и усажен на кушетку. Давид молча достал маленький серебристый кинжал и отрезал от яблока небольшой кусочек. Вильгельм замер, прекрасно поняв, что собирается сделать его родственник.       И если то, что он сказал про Эдемские плоды, было правдой, значит… — Открывай рот! — Давид поднес отрезанное яблоко к губам племянника. — Отвали от меня, душегуб! — прорычал Вильгельм, нарочно стискивая зубы. — Сакий, мне почему надо обо всем просить дважды? — Давид раздраженно обернулся. — Простите, Вильгельм, — виновато потупил глазки Страж. Он надвинулся на узника и сжал своей рукой его челюсть так, что едва не хрустнула кость. Юный Ангел невольно приоткрыл рот и яблочный вкус немедленно наполнил его рот. — Глотай! — Апостол блеснул глазами. — То, в какую ситуацию ты чуть не втянул всех нас, нам всем теперь разгребать еще долго по твоей милости. И я собираюсь этим заняться без тебя и твоих постоянных пакостей!       Вильгельм сделал глотательное движение против своей воли. Он не успел понять, что происходит. Его взгляд в последний раз остановился на Давиде, но тот почему-то расплывался как в тумане. А потом и Сакий за его спиной куда-то поплыл. А затем, утекли и стены комнаты. Через секунду младшего Ангела накрыла непроглядная темнота, лишь из соседней камеры раздалось веселое: — Ну, что я говорил?       Однако Вильгельм этого уже не услышал.