«улыбнись для меня»
Хван Хенджин невыносим. Он весь, начиная от аккуратных пальцев, увитых рядом колец, и заканчивая глазами цвета дыма от сигарет, чертов идеал. До абсурда. Слишком красивый, слишком правильный, слишком совершенный для этого угашенного в хлам мира. И если бы у высшей степени превосходства было имя, то ее непременно назвали бы Хван Хенджин. И дело здесь даже не в завышенной самооценке или перевернутом самомнении, потому что такому всему идеальному Хвану абсолютно и полностью плевать на окружающих и их мысли. Потому что Хенджин не цепляется ни за что. И ему ничего не нужно. За исключением, разве что, черного чая. Учеба с первого дня не кажется чем-то важным и по-настоящему стоящим. Хенджин не путает понятия «аттестат» и «путевка в жизнь», хотя они оба его не то что бы интересуют хоть на грамм больше минус единицы. И дело здесь даже не в лени или неумении, просто плевать как-то и на учебу и на все остальное. На экране телефона висит примерно миллион пропущенных от Минхо, что третий год бренно несет на своих плечах обязанности старосты. Хван такому вниманию не удивляется даже, просто благодарит мир за возможность отключать звук на мобильном. И стоило бы, быть может, подумать о будущем, сделать что-то полезное, но куда там. Хенджин натягивает черный капюшон, очерчивая языком контур губ. Пачка от дирола летит мимо мусорки, но Хвану как-то по-привычному плевать. Пропущенные от Минхо — простая табличка белым светом на тонком стекле, но когда у Хвана два красных сотовых от директора на экране блокировки — это немного не очень, однако не сильнее, чем брезгливый тон отца, орущего на бездарного Хенджина, плюясь кислотой. К слову, Хван не бездарный, он просто чуть пассивен во взаимодействиях...со всем. Но, да, прогулы в школе — не самое лучшее достижение за текущий год. Поэтому Хенджин смиренно терпит все и уже утром стучит в высокую деревянную дверь, где черным с золотым отливом сияет табличка с именем директора. — Частые прогулы, нежелание участвовать в жизни школы, мы ведь уже говорили об этом. Очевидно, исключать его не будут, но затяжное молчание и шорох бумаг — не самый добрый знак. Хенджин здесь не в первый раз. Очередные наказания, отработки, что еще. И ведь Хван не дурак, он четыре года на кружок по бисеру ходил, поэтому ждет терпеливо судной минуты. Наверно, здесь стоит вставочку сделать о том, что Хенджин далеко не школьный хулиган или что-то такое, вовсе нет. Просто человек не с самым высоким уровнем заинтересованности хоть в чем-то. Как результат, он две недели отмывает полы и полки в вековой библиотеке при школе. Однако библиотека звучит лучше туалетов, поэтому Хенджин в каком-то плане даже доволен. Легкий поклон директору — высшая степень его внимания. К слову, кто бы знал, что чертова библиотека больше хогвартской раз в шесть как минимум. Благо, у них не элитная школа с кучей заумных мальчиков и девочек, что каждую свою свободную минуту проводят за книгой, вовсе нет. Здесь в библиотеку приходит разве что библиотекарь в своем неизменном клетчатом пальто и черных туфлях, блестящих на свете дохлых, но по крайней мере присутствующих, ламп. Из рабочего инвентаря у Хвана не то чтобы набор уровня мстителей, но терпимо, по крайней мере перчатки радуют (почти новые) и тряпки, которым по виду не больше лет пяти. Хенджин лениво сгружает гору книг на стол, успешно забивая на то, в какой последовательности он будет загружать эту кучу обратно. Это в его обязанности не входит, на секундочку. Ржавая до нельзя стремянка беспокоит не так сильно, как лысый мужик с улыбкой во сто карат на моющем средстве, однако Хенджин затыкает уши музыкой и окунает тряпку в холодную воду, что практически переступает через борта синего ведра из пластмассы, где красной потертой краской минимально старательно выведено такое родное «посуда».***
Ким Сынмин простоват. У него неизменно худи цвета персика и тетради с единорогами, переполненные рисунками и заметками, которые он каждый раз после звонка старательно прячет в рюкзак. Сынмина никто не замечает особо, он слишком старается для этого, вероятно. Просто такому маленькому и пугливому Киму, что проводит каждый свободный вечер в библиотеке, а дома перед сном читает детские сказки про принцев и замки, немного сложно быть в окружении хоть кого-то. За исключением только юркого Хан Джисона, что каждую перемену вертится рядом, рассказывая глупые истории, заставляющие Сынмина улыбаться всякий раз. Однако домой Ким возвращается всегда в одиночестве, и дело здесь не в отсутствии друзей или приятной компании, конечно. Просто слишком поздно для прогулок по школьным коридорам, слишком муторно, даже для вечно веселого и беззаботного Джисона. Пачка от дирола рядом с мусорным ведром — очередной признак невозможного безразличия окружения ко всему, что происходит вокруг. Сынмин поднимает бумажку, кидая ее в мусорку, и спешно направляется к выходу, пока за линией горизонта еще хоть немного маячит солнце. Охранник, что машет рукой, — что-то привычное, как джинсы с распродажи, затертые временем до дыр. И Сынмин бы сменил это все, но как-то некогда абсолютно. Из недостатков стоит отметить неуклюжесть. И Сынмина серьезно волнует это, потому что путаться в двух ногах на ровном месте ежеминутно – не лучшая из его способностей. И Ким может быть лучшим учеником в классе, примером для подражания, гордостью школы, но никто и никогда не доверит раздавать ему тетради или набирать в ведро воду, когда нужно дежурить. Потому что так вышло, что Сынмин неаккуратен до невозможности. И он работает над этим, честно, но против природы не пойдешь. Поэтому когда Ким в третий раз за неделю ударяется головой о деревянную дверь, Джисон начинает водить его по школе за руку. Сынмину неловко, но он не против. И Ким любит школу, нет, серьезно. Здесь все всегда живое, динамичное. Он любит покрытые лаком двери кабинетов с этими их номерами черными цифрами, раскиданными непонятно в каком порядке. Любит скользкий пол коридоров, укрытый вековым линолеумом с принтом в сеточку. И ему до безумных искр в глазах нравится старая библиотека, в которую никто никогда не ходит, разве что на первое сентября за книгами, потому что Сынмин любит запах пыли и сырости, что переполняет воздух, затопляя легкие. — Сынмин! — Джисон вешается на шею, и Ким улыбается, позволяя делать тому что угодно, — я так устал учиться. — Только утро, еще уроков даже не было. — Вот именно, уроков не было, а эта атмосфера знаний уже давит на меня, — и Хан продолжает скулить, пока Сынмин гладит его по волосам и смеется. Должно быть, Джисон (который скорее пушистый бельчонок, что не может усидеть на месте и пары минут) – лучшее, что могло случиться с Сынмином в этой жизни. Когда через семь минут раздается трель звонка, Киму приходится тащить ноющего Джисона на руках. По вечерам в школе становится ужасно пусто, но в этом есть какая-то непонятная прелесть. Когда каждый шаг отлетает холодным эхом от стен и звонко ударяет по ушам. И Сынмин часами может наслаждаться всем этим, листая страницы случайных книг, найденных на одной из миллионных полок. Благо, ориентируется он в этих книжных джунглях лучше, чем в собственной комнате, что вроде как и забавно и пугающе одновременно. Неважно. Сынмин потягивается, потирая переносицу (эти нелепые очки начинают создавать неудобства), и поднимается со старого стула, выкрашеного серой краской явно не под цвет жёлтых стен. Мигает старая лампа, играя по стенам колючим током. И, вероятно, мысли об интерьере были лишними в уставшей голове Ким Сынмина на тот момент, потому что звук разливающейся воды и мокрые, как результат, ноги, — последнее, что могло оказаться в списке его желаний на этот холодный вечер. — Идиот, — Хенджин говорит это привычно равнодушно, но с ноткой терпкой иронии в голосе, как если бы ему было не так все равно. Потому что, да, наступить в полное воды ведро максимально идиотский поступок. — Извини, — Сынмин говорит немного очень сипло и потеряно, даже не поднимая взгляда на Хенджина, который где-то на третьей ступени стремянки смотрит своим величественным взором на промокшего как пес Кима. Только света над головой не хватает и пения ангелов на фоне, — я задумался немного, не знаю, как это вышло, прости, я все уберу сейчас. Сынмин тараторит и задыхается практически от волнения, потому что его неуклюжесть — проблема номер один в списке недостатков. Хенджин щурится брезгливо, пока Ким елозит тряпкой по полу, силясь смокнуть лужу воды обратно в ведро. Второе место в топе идиотских решений за сегодня, пожалуй. Хвану все равно по большему счету, он бы также натирал чертовы полки, если бы у него оставалось ведро с водой или тряпка как минимум. Но нет. Поэтому он лениво спускается, избегая огромной лужи на полу, и садится напротив Сынмина, который спешно вытирает пол тряпкой размером с его ладошку. — Эй, — Хенджин говорит это тихо, вероятно, даже слишком тихо для смущенного до безобразия всем происходящим Сынмина, — эй! И Ким поднимает голову, поджимая губы и набирая воздуха в легкие по максимуму, как если бы он готовился к прыжку в воду с высоты в пару метров. У Хенджина глаза до безобразия черные, затянутые седым дымом и присыпанные соленым пеплом. Родинка под глазом, маленькая, но выразительная. Губы полные, короткий ряд гвоздиков в левом ухе, проколотая бровь и полосы татуировок, уходящих за ворот черной футболки. Черта колец на пальцах и четкий запах дирола с клубникой. Как вывод: Хенджин похож на местного хулигана, и Сынмину все это вообще не нравится. Однако у него мокрые колени и кроссовки в лужу, поэтому он улыбается легко, искренне, просто. Убивая этой улыбкой все шансы Хенджина хоть на что-то. — Я принесу тряпку, наверно. Прости еще раз, сейчас все уберу. И Сынмин поднимается, чувствуя, как неприятно хлюпает в кроссовках холодная вода, но виду не подает, ежится только немного. Хенджин не отвечает и даже не поднимает взгляда на невезучего Сынмина, кусающего виновато губы, выходя из библиотеки. Только устало выдыхает, поправляя упавшую на глаза челку. Когда Сынмин возвращается, в библиотеке пусто. Но это, если честно, радует. Он снимает мокрые носки и кроссовки, ставя их у старых батарей под самыми окнами, хотя толку от этого много не будет. Сейчас январь и холод полов на голые ступни ощущается непривычно резко и остро, заставляя ежиться и забираться на стул с ногами. И даже если обнимать себя руками, раскачиваясь из стороны в сторону, теплее не становится. Хорошо, что у Сынмина сменная обувь в гардеробе, и плохо, что только одни носки. Он долго рассматривает белый потолок с серыми разводами, как если бы это было бесконечно теплое небо, украшенное седыми бликами. Старая лампа коротко мигает, заставляя Сынмина жмуриться недовольно и сопеть, убирая все еще мокрую обувь в рюкзак. Он идет до гардероба босым, и эхо его шагов до невозможности глухое.