Геллерт — похититель Рождества

Ничто на свете не раздражало Геллерта Грин-де-Вальда сильнее, чем слово «семья». Паршивое словечко, перед которым пресмыкаются все эти папы, сестры, тещи и троюродные дяди. Еще бы, ведь семья — это храм, мать вашу. Нечто священное и неприкосновенное, с маниакальным упорством скрываемое от посторонних глаз. Геллерта тошнило от любого проявления семейных соплей. Особенно тяжко ему становилось в канун Рождества. Период с пятнадцатого по тридцать первое декабря Геллерт мысленно окрестил «кругами ада». Ему невыносимо было смотреть на носящихся по школе первокурсников, не разучившихся верить в Санту, слышать разговоры из серии «ты уже придумала, что подаришь маме?», натыкаться на безвкусные елки, расставленные по всему Хогвартсу. Серьезно, зачем превращать здание школы в чертов лес? Вполне хватило бы дерева-переростка, торчащего в Главном Зале. — Jingle bells, jingle bells! — раздалось сзади. — Нет, — протестующе сказал Геллерт. Его принялись душить. Его, пребывающего в самом отвратительном настроении из всех возможных, бесцеремонно принялись душить. Однако уже в следующую секунду вцепившиеся в шею руки разжались, и перед лицом Геллерта возникла довольная физиономия Вальмона. Нацепившего оленьи рога. Стоящего перед ним в до блевоты уютном и теплом свитере, воплощающим праздничную атмосферу. — Ты забыл бороду, — кисло заметил Геллерт, пихнул друга и зашагал по коридору. — Я — олень, — с достоинством заявил Вальмон. — Сантой будешь ты, тебе и надевать бороду. Кстати, отец выслал мне превосходный костюм. — Еще раз повторю для особо одаренных — я не пойду на Рождественский бал. Мимо друзей пронеслись две девчонки с серебристыми крылышками за спиной. Геллерт проводил их уничтожающим взглядом. За неделю до Рождества всем сносило голову, студенты надевали костюмы и гордо расхаживали в них по замку, иногда приходя в таком виде на занятия, вызывая возмущение преподавателей и желание застрелиться у Геллерта. — Гел, — Вальмон закинул руку сокурснику на плечо. — Отъезд Альбуса не должен лишать тебя права веселиться. Ты можешь прийти на бал и без пары. — Нет, спасибо, — процедил Грин-де-Вальд. Вальмон с геройским видом ударил себя в грудь. — Торжественно обещаю присоединиться к тебе после второго… после третьего танца с Шерри. Геллерт устало вздохнул. Вальмон понимал и поддерживал друга во всем, но порой, а именно накануне праздников, логика прощалась с французом, оставляя в его голове лишь легкие парижские ветра. Вальмон упорно отказывался принимать тот факт, что Геллерт терпеть не мог Рождество, хотя и за прошедшие годы успел насмотреться на уходы друга в глубокую депрессию под конец декабря. — Послушай, — Геллерт серьезно посмотрел на Вальмона. — Я не хочу портить тебе вечер. Ты не обязан присматривать за мной, словно нянька. Развлекайся с Шерри, а я посижу в гостиной в блаженном одиночестве. Это станет для меня лучшим подарком. Вальмон лишь глаза закатил. — Гел, почему ты не можешь позволить себе хоть раз в жизни насладиться магией Рождества? Грин-де-Вальду словно отвесили оплеуху. — О, поверь, я наслаждался, — холодно сказал он. — Когда родители были живы, это не составляло труда, знаешь ли. Вальмон изменился в лице и, слава Мерлину, заткнулся. Геллерт развернулся на каблуках и уткнулся носом в до хруста выглаженную рубашку. Пахнущую мерзкой стерильностью, заставляющей представлять иглы и капельки крови на белоснежной вате. Дьявол. Грин-де-Вальд чуть не расхохотался. Мало было радостей сегодня, судьба решила преподнести вишенку на торте — встречу с самим, мать его, Аберфортом Дамблдором. На свете не было человека, которого Геллерт ненавидел сильнее, чем Аберфорта Дамблдора. Гриффиндорец окинул Геллерта брезгливым взглядом, что моментально вывело того из себя. — Я думал, ты чемоданы собираешь, — резко бросил слизеринец. Геллерта бесило, что Аберфорт был на две головы выше его. Приходилось снизу вверх смотреть на то, как губы гриффиндорца растягивались в надменной улыбке. — То, чем я занимаюсь, не должно тебя касаться, Грин-де-Вальд. Геллерт сощурился. Он был готов. Еще слово, еще взгляд — и он выхватит палочку, наставит ее на самодовольного гриффиндорца и… Мерлин знает, что тогда случится. — Альбус у себя? — спросил Геллерт с плохо скрываемым злорадством. — Хотел пожелать ему счастливого Рождества. Он прекрасно знал, как Аберфорта злили отношения его младшего брата со слизеринцем. У Дамблдоров часто вспыхивали конфликты на этой почве, хотя Альбус уже совершеннолетний человек, вполне способный распоряжаться своей половой жизнью без советов посторонних. Но как же, братишку надо защищать от дурного влияния развратника Грин-де-Вальда, Альбус ведь родной человек, а Геллерт — никто, посторонний, проходимец, чужак, не член семьи… — Альбус занят, не стоит ему мешать, — произнес Аберфорт. Не голос — чистый лед. Как страшно. — В следующий раз смотри, куда идешь, — буркнул Геллерт и свернул к лестницам, не утруждая себя ожиданием ответа гриффиндорца. — Рад был повидаться, — попрощался Вальмон и кинулся за Геллертом. — Не понимаю, как Альбус выносит этого зануду. Представь на миг, что тебе приходится жить с Аберфортом. Повеситься можно. Геллерт молчал. Он уже напредставлялся. Аберфорт мог быть хоть трижды ублюдком, для Альбуса этот человек останется одним из самых важных в мире. Потому что брат. Родная кровь. Потому что малыши Дамблдоры каждый год вместе украшали гребаную елку, а в рождественское утро, толкая друг друга, бежали распаковывать подарки. Затем наслаждались приготовленным заботливой мамой жаркоем и смотрели ту дурацкую рождественскую трилогию. Все это святое. Все это их, братское. Альбус отдаст за любимого жизнь, но при этом скорее умрет, чем разделит с ним Рождество. А почему? Потому что… — Долбаный семейный праздник! — Геллерт впечатал кулак в стену, о чем пожалел в следующую же секунду. Вальмон обеспокоенно покосился на друга. — Да ладно тебе, они же не трахаться собираются. Ничего себе. Француз-таки сложил два и два и осознал причины бурного поведения Грин-де-Вальда. Хотя, как выяснилось, не все. — Выпьют по бокальчику, съедят тортик, телек посмотрят… — беспечно продолжал Вальмон. — Чего ты бесишься? — В том-то и дело, — Геллерта прорвало. — Вино, тортики, идиотские комедии — это принадлежит Аберфорту, а должно принадлежать мне. Это я люблю Альбуса больше всех на свете, это со мной он разделяет ночи, значит, должен, нет, мать его, обязан разделять все остальное. Неужели я прошу о многом? Всего-то раз отметить Рождество не с ебанутыми родственничками, а со мной. — Ты действительно требуешь слишком многого, — нахмурился Вальмон. — Они ведь его семья. Рождество отмечают в семейном кругу. Альбус любит тебя, но ты не единственный, о ком он заботится и с кем хочет проводить время. Геллерт смотрел на Вальмона, как на пришельца. Это был едва ли не первый раз, когда француз так категорически высказывался против слов друга. Геллерт рассчитывал на привычное сочувствие и похлопывание по плечу, а тут на тебе — Вальмон принимает сторону врага. — Я знал, что ты не поймешь, — сказал Геллерт, приподняв голову. — Ты такой же, как он. Как все они. — Гел, я понимаю… — Ты ни хрена не понимаешь. Если бы понимал, остался бы со мной на Рождество. Эта фраза не должна была быть произнесена. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Но Грин-де-Вальд произнес ее, потому что стоял на краю, уставший от сжирающего душу беспросветного одиночества в ночь, когда каждый человек, у которого есть любящая семья, сидит в окружении родных, смотрит на падающую звезду и загадывает желание. Вальмон стоял с открытым ртом. — Забудь, — покачал головой Геллерт. — Гел, я… — Просто забей, ладно? — Геллерт принялся быстро подниматься по ступенькам, чувствуя себя истеричной принцессой. Ну что за спектакль он устроил? Разозлился на весь свет, послал брата парня и ляпнул такое лучшему другу. Дьявол, похоже это Рождество выйдет еще поганее, чем предыдущие пять. Геллерт понимал, что не стоит идти к Альбусу в столь агрессивном состоянии, но выбора не оставалось — слизеринец чувствовал потребность увидеть любимого и попросить его о невозможном, о гребаном чуде, в которое верит каждый семейный человек в канун дурацкого праздника. Если волшебство случается для других, почему хоть раз оно не может свершиться для Грин-де-Вальда?