Wahre liebe

— Проходи. Выпить не предлагаю, а то мало ли как подействует, — Тилль бросил куртку на ближайший стул и, неаккуратно стянув ботинки, опрометью кинулся в гостиную. Подумав-потупив перед горой белья на кресле, схватил наименее грязное полотенце и почесал в затылке. Еще бы спринцовку где-то найти. Где-то… Где? Он огляделся, а затем понял, что в квартире слишком тихо. Осторожно выглянул в коридор, почти уверенный, что прихожая будет пуста, но нет, Шнайдер топтался на коврике и нервно перебирал пальцами куртку. — Извини, на руках до любовного ложа нести не буду, — хмыкнул Тилль успокаиваясь. То, что Шнайдер не сбежал, приятно удивляло. То ли уровень страха у того был еще в пределах нормы, то ли стояк волновал настолько, что Шнайдер был согласен на все, лишь бы от него избавиться. — Чего застыл? — Сам как думаешь? — огрызнулся тот, но покорно принялся расшнуровывать свои ботинки. Неловкие движения и то, как Шнайдер старался сильнее сомкнуть бедра в попытке скрыть возбуждение, неожиданно отозвалось внутри вспышкой тянущего тепла. Было в этом что-то постыдное, запретное, и то, как Шнайдер смущался собственного вожделения, выкручивающего тело химической реакцией таблеток и гормонов, отражалось и множилось в самом Тилле. Он почти почувствовал то, что ощущал Шнайдер: горячность между ног, тяжесть внизу живота, отчаянное желание толкнуться во что-то мягкое и влажное, конвульсивно и сладко подрагивающее в ответ. — Думаю, что ты воображаешь себе ужасы. А еще думаю, что тебе до одури хочется трахаться, — хмыкнул Тилль и, подумав, подошел ближе к уже разувшемуся Шнайдеру, заставляя того испуганно шарахнуться к стене, прижаться лопатками и задницей к старым, потертым обоям и посмотреть неожиданно как-то снизу, умоляюще и жалко. Его зрачки были расширенными, и сейчас, в тусклом свете одинокой лампочки, отчаянно пульсировали, завораживая Тилля. Глядя в эти черные, подрагивающие провалы, Тилль и сам почувствовал, как жаркая волна захватывает тело, как жадность, желание ласки и прикосновений мурашками скользят по коже. Помедлив, он качнулся еще ближе, замер, рассматривая чужое лицо, а затем, почти прижавшись к губам Шнайдера, шепнул: — Можно?.. — Что можно?.. — так же шепотом ответил Шнайдер, смотря на губы Тилля, стараясь слиться со стеной и отчаянно цепляясь за нее пальцами, напряженный и застывший, как скульптура умелого мастера: неподвижность, наполненная движением. Тилль хмыкнул, а затем окончательно вдавился в Шнайдера, прижался бедрами к бедрам, приникая губами к коже под ухом, а рукой скользя к паху. Пальцы нашли твердый член, сжали уверенно и с силой, и ухо немедленно приласкал тонкий довольный стон. Тилль даже не предполагал, что Шнайдер может так стонать, что может вот так сходу, забыв о стыдливости, приняться толкаться в чужую ладонь, торопливо подгоняя себя к оргазму, жадно требуя все, что ему могли дать. Вцепившись в плечи Тилля руками, сжав до болезненных колик кожу, он надсадно, прерывисто глотал воздух, покачивая бедрами и опаляя Тилля своим горячим дыханием. Под ухом у Шнайдера пахло парфюмом — своим, терпко-свежим, и чужим — сладким, женским, совсем немного потом, а еще чем-то неуловимым, свойственным только ему одному, и отстраняться от гладкой шеи Тилль не стал бы, даже ворвись сейчас в квартиру вооруженные борцы за традиционные ценности. Ну их всех в жопу, когда в руках трепещет худощавое, сильное и покорное наслаждению тело, когда Шнайдер настолько бесстыдно вскидывает пах навстречу ритмичным поглаживаниям и почти кончает от недолгой дрочки прямо сквозь одежду. Тилля повело от одной только мысли о том, что Шнайдер прямо сейчас может спустить себе в штаны, что даже не попытается остановить себя и его перед скорой разрядкой. — Так сильно хочешь? — с трудом оторвавшись от чужой сладкой шеи хриплым голосом поинтересовался Тилль, поднимая голову и всматриваясь в чужое лицо с приоткрытыми от наслаждения губами. Немедленно захотелось протолкнуть пару пальцев Шнайдеру прямо в этот мокрый рот с розовым языком, приласкать гладкую изнанку и кривоватые, крепкие зубы, захотелось, чтобы сжали с силой кожу, прикусили и смочили слюной, втянув щеки. — Отъебись, — с трудом выдавил из себя Шнайдер, едва заставляя себя стоять спокойно и не двигать бедрами навстречу широкой ладони. Тилль все еще сжимал его, их ноги все еще были переплетены, и Шнайдер чувствовал, что Тилль тоже возбудился от их маленькой невинной шалости. Блять, а они ведь еще даже не добрались до дивана. — Отъебу, — покладисто согласился Тилль и мило улыбнулся в ответ на возмущенный взгляд. — Но я не услышал ответа. — Какой ответ ты, блять, хочешь услышать? «Пожалуйста, Тилль, умоляю, Тилль, я хочу уже спустить, а то яйца скоро лопнут»? Дай мне кончить, сука, или… — Шнайдер захлебнулся словами, когда Тилль сильнее сжал пальцы на его члене и мошонке, не прекращая с восхищением и почти умилением разглядывать искаженное жадностью и удовольствием лицо. — Или что? Сдерешь с меня штаны и на член прыгнешь? Шнайдер не ответил. Прикрыл глаза, переводя дыхание и пытаясь вернуть себе самообладание, а затем почти спокойно глянул в ответ, неодобрительно поджимая губы. Тилль рассмеялся, торопливо, почти не ощутив прикосновения, целуя уголок чужого рта. — В принципе, я получил все, что хотел. «Умоляю, Тилль» — отличная фраза, всегда рад слышать. Особенно сказанная таким хорошеньким ротиком. Послать его Шнайдер не успел, потому что широкая ладонь торопливо проскользнула ему за пояс свободно болтающихся джинсов, в трусы, и затем, уже без всяких стесняющих и скрадывающих ощущения преград, приласкала напряженный влажный от смазки член со вздувшимися венами — невероятно, почти болезненно чувствительный сейчас, когда оргазм уже покалывал где-то в самом низу живота, заставляя судорожно сокращаться мышцы. Стало просто не до слов. Тилль двигал ладонью торопливо, даже грубо, без всякой нежности надрачивая Шнайдеру, но тому сейчас и требовалось нечто подобное. Быстро и отчетливо, без промедлений, без дразниловки — только ровный, без изысков ритм — настоящий и первобытный. Шнайдера выгнуло, очередной стон вырвался из его глотки умоляющим тонким возгласом, и немного неловкие движения руки Тилля, стесненной брюками, немедленно оправдались теплым потоком спермы и болью в плечах от сильных, судорожно сжавшихся пальцев. Дыхание почти остановилось, глаза — черные зрачки с тонким ободком ядовитой голубизны обожгли и утопили в себе разлившимся исступленным наслаждением, и Шнайдер затрясся в оргазме, инстинктивно, по инерции продолжая качать бедрами, вколачиваясь в чужой кулак. Не спеша вытаскивать из чужих штанов липкую, мокрую руку, Тилль с любопытством и удовольствием наблюдал за тем, как расслабляются все мышцы у Шнайдера на лице, как опускаются плечи, как сильные бедра перестают сдавливать его ногу, и Шнайдер весь обмякает, почти растекается удовлетворенной кляксой у него в объятьях. Это было интересно. Почти красиво. Уж точно лучше, чем некоторые визгливые красотки, орущие так громко и показательно, словно их не трахали, а живьем резали. Это было неудобно и трудно, но Тилль не смог отказать себе в удовольствии, чтобы, не вытаскивая руки из брюк Шнайдера, скользнуть к его ягодицам, размазывая там по копчику немного спермы и добиваясь очередной вспышки румянца на высоких, острых скулах. Сейчас, получив желаемое, Шнайдер больше не казался таким покорным и податливым, но сбегать никуда не спешил и просто продолжал держаться за плечи Тилля ладонями, нерешительно поглядывая исподлобья. — А ты? — тихо поинтересовался он, и Тилль криво ухмыльнулся. Собственный твердый член, упирающийся в ширинку, пока получалось игнорировать. Гораздо важнее сейчас было затянуть удавку потуже и не дать сбежать этому оленю, так опрометчиво попавшемуся в капкан. — Отработаешь, не переживай. Минут через пять опять будешь стойким оловянным солдатиком, — мягко, стараясь не спугнуть насмешкой, ответил он, но Шнайдер в ответ только сглотнул с удрученным выражением лица, даже не пытаясь выпутаться из странных объятий. — И часто ты… — он помялся, подбирая слова, пока Тилль любопытно выгибал брови, гадая, решится ли Шнайдер вообще произнести подобное всуе, — с мужиками балуешься? — По настроению. Не волнуйся, что делать знаю. Шнайдер только кивнул, хлопнув глазами — Тилль почти видел зажегшийся в чужих зрачках огонек неутолимого любопытства. «Что, тоже свербит попробовать? Или виагра толкает на подвиги?», — подумал Тилль, но вслух ничего не сказал. Отстранился наконец, вытаскивая руку у Шнайдера из штанов, потряс испачканной ладонью, шутливо приближая ее к чужому рту с явным намеком. Шнайдер поморщился, отворачиваясь, и Тилль ухмыльнулся, сам слегка трогая капли спермы языком. — Ты больной что ли какой-то? Или не кормят? — поинтересовался Шнайдер, брезгливо морщась и кривя уголок губ. — Зря ты так о себе любимом. Я в душ первый. — А мне в душ зачем? — испуганно поинтересовался Шнайдер, но покорно пошел следом за Тиллем, неловко переставляя ноги и скорее всего вновь ощущая, как в паху все принимается ныть. — Чтобы твои мандавошки и у меня не прыгали, — заржал Тилль и, стараясь нигде не касаться грязной, заляпанной спермой рукой, зашел в ванную. Перед тем, как закрыть дверь, подумал пару секунд, выглянул на мгновение, оповещая с радостным лицом: — Можешь присоединиться минуть через пятнадцать. Но не раньше, — и щелкнул замком прежде, чем Шнайдер успел набрать воздуха и порадовать друга знанием родного языка. Пока Тилль был рядом, у Шнайдера получалось не бояться — приоритетным было кончить уже и расслабиться. Теперь же, прислушиваясь к шуму воды и в одиночестве бродя по небольшой, захламленной гостиной, он почувствовал, как волнение возвращается в десятикратном размере. Вновь накатывало возбуждение, гудением отзываясь в сосудах, и Шнайдер, досадуя, что не сдержался и кончил прямо в трусы, сел на краешек разложенного дивана. Было мокро, холодно и неприятно, а еще член опять начинал напрягаться и давить в ширинку. Хотелось стащить с себя вообще все, забраться под одеяло и скулить, хотелось свалить отсюда так быстро, как только можно было, но Шнайдер заставлял себя сидеть спокойно. Было вообще непонятно, чем он думал, зачем согласился на такую авантюру. Просто хотелось трахаться. Наверно. В машине Тилль увлек его поглаживаниями и вкрадчивым шепотом на ухо, и Шнайдер, не желавший врать самому себе, теперь признавал, что возбуждение, отключавшее мозг, было хоть и важной причиной согласия, но отнюдь не единственной. Любопытство — вот, что было страшнее. Неизвестность притягивала и манила, неизведанное выплывало из-за угла и раз Тилль знал, что делать… А еще просто не хотелось напиваться и искать в ближайшем баре согласную ему помочь одноразовую дешевку. С собственной девушкой Шнайдер расстался уже как несколько месяцев и клеить новую не было никаких сил и желания. Столько усилий, отданных эмоций и заботы, желания сделать всё для близкого человека, чтобы взамен вместо ласки получить упреки и захлопнувшуюся дверь? Да, он пропадал на репетициях, концертах, разъездах, в студии записи, но разве она не знала, к кому и на что шла? Разве он не делал по возвращению все, чтобы ее порадовать? Все бабы — дуры. Истеричные и эгоистичные. И он тоже хочет побыть немного эгоистом. И получить свою череду оргазмов без мозгоебки тоже хочет. В голове возникли возможные сценарии того, как будут развиваться события дальше, и тяжести в паху стало больше. Шнайдер почувствовал, что краснеет. Было стыдно вот так возбуждаться под воздействием таблетки и от собственных фантазий, но не возбуждаться он не мог. Шнайдер думал о голом Тилле, о его члене, что совсем недавно твердо и уверенно упирался ему в бедро, о собственном члене, уже изнывающим без внимания, о том, что с ним будут делать. Или не делать… Шнайдер почувствовал, что весь дрожит от мысли, что его будут дразнить. И трахать. Прямо членом. Прямо в жопу. Или в рот. Он не хотел в рот. Точно не сегодня. Почему он думает так, будто будет продолжение еще и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра?.. О чем он вообще думает? Шнайдер вскочил на ноги, понимая, что снова уже полностью возбужден, а пятнадцать минут давно прошли. Может, Тилль просто решил поиздеваться над ним и сейчас стоит и смеется. Точнее не стоит, а валяется, задыхаясь от смеха. Потому что Шнайдер наивный дурак, а Тилль — далеко нет, чтобы поиздеваться над ближним своим. Может, имело смысл просто поехать в больницу и попросить какое-нибудь успокоительное или дезинтоксикацию? Или что-нибудь… Он подумал о том, как будет объяснять врачу или хуже — какой-нибудь молоденькой симпатичной медсестричке, что вообще с ним такое, светя при этом ощутимым желанием потрахаться в глазах и стояком в штанах, и занервничал еще сильнее. В жопу такие приключения. Вряд ли Тилль станет трепаться об этом остальным — в крайнем случае Шнайдер оговорит этот вопрос отдельно, слезно умоляя пощадить и не ставить клеймо заднеприводного перед всей группой. Он просто трахнется. В этом нет ничего такого. Как там Тилль говорил — помощь друга? Отлично. Что-то новое и, лучше надеяться, что приятное. Решив таким образом для себя все спорные аспекты, Шнайдер вскочил на ноги и принялся стягивать с себя одежду. Ветровка, рубашка, джинсы, трусы… Он сдавленно зашипел, когда прохладный воздух комнаты коснулся влажной кожи в паху. Член, освобожденный от плена одежды, тяжело покачнулся — красный и уже снова твердый. На головке осталось немного спермы, смешавшейся со смазкой и, размазав все это добро по всей длине теплого ствола и коротко вздрогнув от мимолетной вспышки удовольствия, Шнайдер, швырнув шмотки на ближайший стул, почти решительным шагом направился в сторону ванной комнаты. Хватит уже дрейфовать — пора ебаться. Он все же остановился перед дверью. Вдохнул-выдохнул, собираясь с духом, а затем вошел в помещение, наполненное клубами пара. Весело шумела вода, а за шторкой угадывался силуэт Тилля, фыркающего и плескающегося как довольная выдра. На крышке унитаза лежала большая медицинская груша и какой-то тюбик — смазки, как Шнайдер предполагал, и от этой почти обыденной картины краска снова бросилась в лицо. Значит, вот как… Все будет. Видимо и правда Тилль знает, что нужно делать, раз уже все приготовил. Еще раз погладив член, чувствуя, как от короткого движения в мозгу пропало еще несколько адекватных мыслей, заменившихся желанием кончить, Шнайдер тихо прикрыл дверь и подкрался к ванной. Руки дрожали: то ли от нервозности, то ли от возбуждения, но он заставил себя отдернуть шторку. Конечно же, Тилль был голым, но почему-то в этот раз показался незнакомым, новым. Не таким, как всегда, будто Шнайдер и не видел никогда друга без одежды в саунах или у речки. Разворот мощных плеч, широкая спина, вздутые мышцы на руках, крепкие ягодицы… Тилль развернулся, и взгляд зацепился за густую поросль в его паху. Немного опавший член и весь Тилль целиком был перемазан пушистой пеной, местами стекавшей с него вместе с потоками воды белыми, густыми дорожками. — Чего завис? Залезай давай, — ухмыльнулся Тилль, протягивая руку. — Осторожнее, не подскользнись. Вцепившись в широкую ладонь, Шнайдер забрался в ванную, чувствуя, как сразу становится тепло от воды, падающей на плечи. Он совершенно не представлял, что ему можно и нужно делать. Стоит ли обнять Тилля? Есть ли смысл целоваться? В конце концов, они ведь не романтическое омовение, как какая-то парочка влюбленных, совершали. Просто трах, просто желание немного расслабиться. — Не трясись, я же не насиловать тебя собрался, — ухмыльнулся Тилль. Он вообще выглядел до неприличия довольным и, признаться, Шнайдеру захотелось немедля вписать с разворота по этой наглой роже. Сдержался. — Ну, это еще неизвестно. Посмотрел в ответ — наверняка загнано, испуганно, и Тилль, вздохнув, неожиданно прижал его к своему горячему и мокрому телу, обнимая рукой за плечи. — Известно. Ничего я тебе не сделаю. Хочешь — еще раз подрочу. И еще раз, если понадобится. Даже отсосу. А потом ты мне — и разбежимся. Успокойся, а то я и правда чувствую себя маньяком-насильником. Тихий, вкрадчивый голос мурашками сползал по шее ниже, между лопаток, бежал к ягодицам, и Шнайдер коротко промычал нечто одобрительное и довольное в ответ. В небольшом пространстве ванны, тесно прижатые друг к другу, они снова были очень и очень близко, и их члены соприкасались, посылая по телу волны томящегося тепла. Еще один сервер в башке мигнул и погас, сдавшись скачку напряжения-возбуждения, и Шнайдер решительно придвинулся ближе, вжимаясь пахом сильнее, покачивая бедрами и создавая нужное себе трение. Тилль коротко хмыкнул на ухо. Потянулся за пенной мочалкой, с нажимом провел Шнайдеру по шее и спине, между лопаток, ниже, к самым ягодицам. Помедлив, провел и по ним, ныряя затем в ложбинку и ниже, глубже, к мошонке. — Ты весь деревянный. Расслабься. Или уже опять прижало так, что думать не получается? Снова насмешничал, снова шептал в самое ухо, щекоча обжигающим дыханием и мягким рокотом голоса, но было уже плевать. Шнайдер коротко застонал, когда рука с мочалкой перебралась вперед, к животу, а затем решительно направилась к паху. Оставила приличный ком пены, а затем Тилль швырнул ненужную тряпку в сторону, и сильная, широкая ладонь до приятного плотно обняла напряженный член. — Да… — выдохнул Шнайдер то ли в ответ на вопрос, то ли просто так, полностью одобряя действия Тилля, подбивая на новые свершения. Показалось очень естественным положить руки ему на талию, вцепиться в бока, удерживая равновесие, что Шнайдер и сделал. В голове было жарко так, будто туда пробрались горячие клубы пара из окружающего пространства. Не осталось в мыслях ничего, лишь одно пульсировало вместе с биением сердца — желание большего. Желание прижиматься и наслаждаться уверенным ритмом, плотностью кольца чужих пальцев. Тилль ласкал не так, как привык дрочить сам себе Шнайдер, но сейчас это даже было на пользу. Чужие движения воспринимались острее, плотное, теплое тело рядом усиливало эти ощущения, и тяжелое дыхание на ухо заставляло склонять голову ниже, прижиматься и вскидываться навстречу. Тилль ускорился, двигал теперь пальцами у самой головки, смахивая иногда с нее капли воды и текущей смазки, давил подушечкой на отверстие и уздечку, превращая Шнайдера в совсем уж ополоумевшее от похоти животное. Снова к шее приникли чужие шершавые губы, но теперь Тилль не просто прижимался, вдыхая запах, а целовал и щекотал языком, иногда захватывая зубами мочку уха. Кровь ускорила свой бег, застучала в бешеном ритме заходящегося от нагрузки сердца, и Шнайдер весь чувствовал себя пульсирующим. Понимал отдаленным участком мозга, что совершенно бесстыдно стонет и толкается в любезно подставленный кулак, а Тилль не скрываясь любуется и уже почти не двигает рукой навстречу. Шнайдер чувствовал, что ему нужно немного. Пара движений, несколько надавливаний пальцев на алую головку — всего ничего, и потому принялся качать бедрами еще яростнее, но внезапно рука пропала, и он разочарованно застонал. — Твою мать, нет, не смей… — кое-как выдохнул он, возмущенно смотря на Тилля, а затем едва не шарахнулся в сторону от той жадной бездны, что полыхала в зеленоватых глазах. Следом пришло еще одно ощущение — твердого члена. Чужого, стоящего не менее крепко, чем его собственный. Тилль хотел его так сильно, что под руками у Шнайдера подрагивали мышцы и это… Совершенно будоражило. Он не верил, что можно так возбудиться от вида чужого удовольствия, но доказательство упиралось ему в бедро, и не верить не было никакой возможности. — Прости, но я хочу поиграться подольше и посерьезнее. И так едва не кончил. Видел бы ты себя, — Тилль покачал головой, улыбаясь почти мечтательно и окончательно убирая руку от паха Шнайдера. Напоролся на возмущенный взгляд, помедлив, коснулся легко неодобрительно поджатых губ своими, любуясь затем, как умилительно растерянно хлопает Шнайдер ресницами. — Я почти кончил, — тот облизал губы. — Ты садист. Что мне нужно сделать, чтобы ты, мать твою, просто мне додрочил? У меня сейчас, блять, мозг через член вытечет. — Честный обмен, — Тилль ухмыльнулся. — Одобряю. Ничего пока, потому что додрачивать я тебе не собираюсь. Сейчас. Потерпи немного, ну, — Тилль, снова взяв мочалку в руки, потянулся носом к виску Шнайдера, фыркая в короткие волосы. От брызг и пара с них смылись все чужие и ненужные запахи, и Шнайдер теперь пах самим собой и немного гелем для душа. — Планы поменялись. Запишусь в насильники, но трахну. — Садист, блять, — повторил Шнайдер и было нахмурился, но затем его глаза удивленно расширились, когда рука Тилля, уже без мочалки, но снова хорошенько мыльная, скользнула между ягодиц. — А ты разве… — он замолчал, ощущая палец, кружащий у прохода. А вот это уже было страшно — даже пульсирующее все в паху от возбуждения не помогало отвлечься. — Я разве. Спокойно, ничего не делаю. Просто прислушайся, — Тилль сдавленно выдохнул. Видимо, ему терпеть тоже было уже тяжело. Шнайдер из чувства солидарности покорно замер, ощущая, как вода бьет по плечам, а скользкий палец кружит у ануса, поглаживая складочки кожи. Все было неясными, очень тонкими, но и сказать, что было неприятно, тоже не получалось. Скорее просто странно. Тиллю же — и это было отчетливо заметно — сносило крышу. Он тяжело, надсадно дышал, касаясь Шнайдера, поглаживая и подтягивая второй рукой одну из ягодиц выше, сжимал ладонью упругую плоть и иногда подушечка давила на проход сильнее, намекая на проникновение. Шнайдер от такого сжимался и старался отдалиться, но вместо этого теснее придвигался к паху Тилля своим, и они оба сдавленно, судорожно дышали от такого. — Блять, прекращай ерзать, — выдохнул Тилль, — не выдержу. Шнайдер на это замечание, показательно помедлив, потерся еще раз, а затем охнул, когда Тилль звонко шлепнул его по ягодице. — Дай мне кончить — и прекращу. — Шантаж? Не ожидал от тебя. Стой спокойно, — ответил Тилль, утомленно вжимаясь Шнайдеру лбом в плечо. Подумав, Шнайдер скользнул ладонями с чужих боков выше, на ребра, а затем и на спину Тилля, плечи, поглаживая напряженные мышцы. Руки ощущали сдерживаемую мощь и трепет, и неожиданно оказалось очень приятно осознавать, что подобное нетерпение — целиком и полностью его заслуга. Осторожно водя ладонями по коже он дразнил Тилля, вынуждая того нервничать еще сильнее, подстегивая желание сорваться в оргазм. Это был абсолютно пакостливый поступок, но Шнайдер продолжал движения и угрызений совести не чувствовал — сам хотел кончить так, что гудели яйца. — Блять, все, хватит, идем. Достаточно с меня прелюдии, — встрепенулся Тилля, когда пальцами Шнайдер скользнул ему на шею, разминая там мышцы. Выключил воду, отдернув штору, торопливо выбрался из ванной, хватая с крючка полотенце и принимаясь вытирать волосы. — А мне, значит, зажопил? — выбравшись следом с усмешкой поинтересовался Шнайдер. Без воды, на открытом пространстве сразу стало ощутимо холоднее, и по коже поползли болезненные мурашки, а волоски на теле встали дыбом, но он старался сделать вид, что держит все под контролем. Себя, свое возбуждение и свое же желание опять прижаться к теплому телу. Это от холода все, не более. — Можешь взять мое, — ухмыльнулся Тилль, протягивая уже влажное полотенце, а затем рассмеялся, разглядывая сморщенный нос Шнайдера. — Идем уже. Или передумал? — Ни за что. Тилль кивнул, а затем резким движением придвинулся, невольно пугая, и впился в губы жадным поцелуем. Его язык шустро и требовательно изучал чужой рот, и Шнайдер быстро бросил попытки перехватить инициативу — у него не было сил сопротивляться такому напору, не было желания доказывать что-то Тиллю. Хотелось только, чтобы крепкая ладонь опять погладила член, а больше не хотелось ничего. Он почувствовал, как его тянут куда-то за талию и, не преминув еще раз прижаться к паху Тилля и насладиться нетерпеливым ворчанием, покорно поддался на уговоры. В гостиной было еще прохладнее, с них капала вода, глухим стуком оставаясь на линолеуме, иногда Шнайдер оскальзывался, иногда чувствовал ступнями крошки и еще какой-то мелкий мусор, покрывающий пол у Тилля в квартире, но все было не важно, пока они целовались, а горячие ладони скользили по пояснице, прогоняя озноб. Они дошли до дивана, и Тилль, прервавшись на мгновение, нетерпеливым движением скинул на пол мешающее барахло, отбросил в сторону одеяло и подушки. Шнайдер ожидал, что его сейчас грубо толкнут спиной по направлению к постели — в принципе, ему было все равно. Стояло до боли, он не хотел терять ощущение теплого тела — хотел только, чтобы его сжали и дали уже спустить. Почему-то мысль погладить себя самому даже не приходила в голову. Он не знал, было ли это чувство солидарности или же просто ему нужна была команда от Тилля, разрешение на удовольствие, но думать об этом не хотел. Но, вопреки ожиданиям, Тилль увалился на диван первым, разводя в стороны ноги и утягивая Шнайдера за собой, давая устроиться сверху и прижаться теснее. В мозгу все вспыхнуло, когда Шнайдер почувствовал чужие мощь и жар, когда мускулистые бедра сжались вокруг талии. Тилль снова целовал его, массируя пальцами затылок, скользя второй рукой по груди и плечу, мял с силой кожу пальцами, и Шнайдер почувствовал себя одобрительно ласкаемым псом, послушным питомцем, заслужившим похвалу. Он коротко довольно выдохнул в чужие губы, потерся в очередной раз, и Тилль под ним завозился активнее. — Нетерпеливый какой… — он разорвал поцелуй, укладываясь ровнее. — Черт, мы смазку в ванной забыли. — А без нее никак? — жалобно проныл Шнайдер. Он едва удерживал свои бедра на месте — никак не получалось перестать мелко подрагивать, двигаясь вперед и проезжаясь по чужому члену твердой, алой головкой — инстинкты работали даже в полубессознательном состоянии. От одной мысли, что нужно отстраняться и куда-то вставать с дивана, что рука Тилля пропадет с затылка, а плен чужих ног — с талии, хотелось выть от разочарования. — Нифига ты дерзкий. Жопу мне порвать хочешь? — Тилль усмехнулся. Он чувствовал себя поспокойнее, раз находил в себе силы улыбаться, но разжимать капкан объятий не спешил. Хоть что-то хорошее. — Нет, никак нельзя. А то заяву накатаю. — Блять, — Шнайдер утомленно уткнулся лбом в его плечо. Очередная волна дрожи прошлась по телу. Уходить куда-то от Тилля совершенно не хотелось. Дайте ему уже кто-нибудь кончить. — Сейчас. — Дойдешь? — Тилль даже рассмеялся в голос, наткнувшись на возмущенный взгляд. — Или начнешь трахать по пути какую-нибудь дыру? — А у тебя тут везде надолблено, да? — с трудом распрямившись, Шнайдер положил ладони Тиллю на колени, наконец-то обращая внимания на ту картину, что перед ним расположилась, в целом. Уже подсохшая кожа Тилля лишь кое-где бликовала остатками воды — только влажные волосы кучерявились на груди и крепком прессе. Широкие грудные мышцы, едва заметный загар на тренированном теле, крепкая шея, которую щекотали кончики волос. Мощные ноги были приветливо разведены, и твердый член, приковывающий взгляд влажной головкой, лежал на животе, иногда подрагивая, когда Тилль напрягал мышцы. Под тяжелой, крупной мошонкой с убегающим вниз швом виднелся темный провал ануса, окруженный кучерявыми волосами. Увиденное напугало и одновременно заворожило, и очередная тянущая вспышка тепла закрутилась в паху в тугую спираль. Собственно, Шнайдер понимал, что для отведенной ему роли не важна принципиальная разница — женщина перед ним или мужчина. Что могло быть нового в том, чтобы вколачиваться в податливое тело? Но теперь вместо женской покорности перед Шнайдером развалился Тилль: сильный, подчиняющийся лишь постольку поскольку, своенравный… Тот, которого нужно будет, в какой-то мере, продавить и сломать, чтобы трахнуть. — Земля вызывает Шнайдера, прием, — Тилль, улыбнувшись, потянулся и провел рукой ему по остро выпирающей тазовой косточке, в опасной близости от ожидающего внимания члена. — Чего завис? Вместо ответа Шнайдер, стремясь уйти от подразнивай и поскорее уже приступить непосредственно к делу, вскочил с дивана, торопливым шагом направляясь в сторону ванной комнаты. Смазка так и лежала на крышке унитаза и обожгла пальцы прохладой и пониманием, на что он подписался, когда тюбик оказался в руке. Только на этот раз в голове даже не зародилась мысль, чтобы сбежать. Вернувшись к Тиллю, Шнайдер снова пристроился между его разведенных ног, погладив по твердым икрам и коленям, машинально задерживаясь взглядом на шраме на одном из них. — Давай сюда скорее, — Тилль протянул ладонь, и Шнайдер послушался, радостный, что ему не надо ничего делать — мозг и так просто отказывался работать. Отправилась куда-то в сторону крышка и прозрачная субстанция щедро полилась Тиллю на пальцы. Прежде Шнайдер ни с кем из своих партнерш не практиковал анальный секс, и сейчас разворачивающееся перед ним действо окутывалось практически сакральным ореолом. Крупные пальцы Тилля покружили у темного кольца, а затем резво, почти нетерпеливо скользнули внутрь. Он задвигал рукой резко и быстро, разводя пальцы в стороны, подтягивая колени к груди, весь открываясь без всякого стеснения. Шнайдер бы так точно не смог. Не с тем, с кем запланирован одноразовый трах. Но Тилль действовал и двигался так, будто все было вполне обыденно и привычно, будто он не растягивал сейчас сам себя — для него, для Шнайдера, — а прятал по карманам концертных штанов очередные петарды, что должны были позже шокировать зрителей. Откровенность ситуации выбивала почву из-под ног и, хоть Шнайдер и упирался коленями в мягкий диван, он все равно покачнулся, теряя равновесие. Навис над Тиллем, упираясь ладонью в постель рядом с его головой и встречаясь глазами с чужим взглядом, наполненным лихорадочной горячностью и нетерпением. Он будто прочел чужие мысли, потому что от его руки на собственном члене Тилль одобрительно замычал, а затем выгнул шею, маня маслянисто поблескивающей кожей. — Сдави сильнее. Горячий, хриплый шепот резанул, будто тупым ножом, Шнайдер послушался, добиваясь от Тилля короткого стона, а затем наклонился ниже и с силой прихватил его ухо зубами, потянув на себя, опаляя дыханием и чувствуя, как тело под ним выгнуло от удовольствия и их члены снова на мгновение соприкоснулись. В ушах грохотала кровь, пульсировала на шее бешено бьющимися жилками, и Шнайдер, помедлив, не зная, как воспримет такое Тилль, уселся удобнее и ближе, а затем потянулся туда, где двигалась чужая рука. На плечи легли ноги Тилля, и это на мгновение отвлекло от ощущения разгоряченного, гладкого нутра, в которое он проник пальцами. Мышцы вокруг тут же сжались, но Тилль сглотнул, опаляя раскаленной зеленью глаз, и судорожно выдохнул, позволяя двинуться дальше. — Блять, — многозначительно заметил Шнайдер. Вместо пальцев внутри Тилля он уже представлял свой собственный член, представлял, как вокруг него плотным коконом сожмутся сильные мышцы, будто сопротивляясь толчкам, и почувствовал, как в паху все дергает и сладко тянут уже уставшие от напряжения мышцы. — Нравится ощущение? — Тилль кривовато усмехнулся. До этого момента он двигал в себе пальцами вместе со Шнайдером, но теперь решил не мешать, и вместо этого с силой сжимал скользкой ладонью чужое запястье, принуждая проталкиваться глубже. Не ответив, Шнайдер в последний раз двинул рукой, ощущая, как на мгновение конвульсивно сдавили его мышцы, замечая, как Тилль дернулся и закусил губу, а затем отстранился. Он весь дрожал, но заставил себя успокоиться. Тилль выжидательно и нетерпеливо смотрел на него, так и не убрав ноги с плеч, и Шнайдер, сдавив свой член у основания, поспешил приставить головку к темному проходу. — Тебе точно… нормально будет? Толкнуться в тесное, едва разработанное тело хотелось просто до одури, и Шнайдер интересовался лишь ради галочки. Он чувствовал, что не выдержит долго. Возможно, позорно спустит, продвинувшись едва ли наполовину, и тогда придется краснеть перед Тиллем, но в данный конкретный момент было решительно похуй. — Давай уже. Не одному тебе тут горит поебаться. Тилль еще выше подтянул свои колени к груди, сильнее открываясь перед Шнайдером, а затем прикусил губу, когда твердый член надавил сильнее и постепенно начал наполнять его под завязку. Ощущения накрыли тело волной кипятка, не удержавшись, Шнайдер застонал, ощущая, как сильно сдавливает его член, как плотно и четко ощущается теплое, тесное нутро. Он едва мог продвигаться вперед, потому что Тилль сдавливал его так, что перехватывало дыхание. До красных отпечатков вцепившись в его бедра пальцами, Шнайдер мелкими толчками вгонял член глубже, пока наконец не почувствовал мошонкой теплую кожу чужой промежности. Замерев и судорожно выдохнув, он утомленно опустил голову. На лбу выступил липкий пот, щекочущий кожу, но разжать ладони, чтобы смахнуть его, не получилось бы даже ценой титанических усилий. Шнайдер не хотел терять ощущение опоры, ощущение Тилля — было жизненно важно цепляться в него и прерывисто дышать удивительно в унисон, пережидая искристые вспышки удовольствия. — Ты как? — Тилль вытянул руку и махнул пальцами, подзывая Шнайдера к себе. Тот боялся пошевелиться, даже дышать было страшно, тело будто одеревенело, но он заставил себя немного расслабиться и склониться над Тиллем. Крепкая ладонь тут же скользнула ему на затылок, массируя кожу. С удивлением Шнайдер заметил, что член Тилля немного опал, хотя сам Шнайдер едва ли стал менее твердым. — Больно? — вопросом на вопрос срывающимся голосом поинтересовался он, и Тилль усмехнулся. — Сам как думаешь? Немаленький же мальчик. От двусмысленности фразы Шнайдер покраснел. Хотелось уже двигаться размашисто и резко, хотелось двигаться хоть как-то, поэтому, одними губами пробормотав «прости», он двинулся обратно, чувствуя, как тонкие стенки тянутся следом, а затем снова вперед. Он видел, как Тилль кусал себя за губу, почувствовал, как судорожно сжались на коже сильные пальцы, но остановиться и подумать о чужом самочувствии, удовольствии просто не мог. В голове не осталось ничего, только автопилот, призывающий толкаться бедрами, что Шнайдер и делал, сдавленно постанывая. — Блять… Блять… Я не смогу долго… Тилль потянулся рукой к своему мягкому члену, принявшись торопливо надрачивать, и от этой картины стало совсем сложно сдерживаться. Двигая тазом все размашистее, Шнайдер наблюдал, как Тилль, облизываясь, вновь заставляет себя возбудиться. Толкаться было трудно и узко, смазки откровенно не хватало, но одна мысль, чтобы остановиться и взять в руки тюбик, прекратить подталкивать себя к краю хоть на мгновение, вызывала желание жалобно заскулить. — Прости, я… Шнайдер задыхался, сжимал пальцы на бедрах Тилля так, что образовывались белесые обескровленные пятна. Хрипел, наваливаясь сильнее, в какой-то момент упер руки по обе стороны от чужого лица, почти складывая друга пополам, но без передышки толкался вперед, дальше в жаркий, узкий проход. У него наверняка был дикий, обезумевший вид, но Тилль поглядывал снизу примерно с таким же уровнем адекватности во взгляде. Зеленые глаза гипнотизировали, чернота расширенных зрачков топила в мазуте, и Шнайдер чувствовал, что падает, проваливается куда-то, путаясь в сетях и задыхаясь, теряя самого себя в торопливых толчках. Оргазм пришел неожиданно. Просто случился: слишком внезапно мышцы напряглись, болезненная сладость разлилась внизу живота, сдавливая в спазме, и он почувствовал, что кончает прямо в Тилля. Захлебнувшись стоном, потеряв последние крупицы самообладания и каких-либо физических сил, Шнайдер упал на Тилля сверху, чувствуя, что ребра ходят ходуном. Перед глазами все плыло, стало удивительно и приятно пусто внутри, и косяк мурашек пробежался по шее, прямо между чужих пальцев. — Сука, Шнайдер, не вздумай останавливаться. Не сейчас, блядина ты такая, — Тилль, замерший в неудобной позе, двинул ногами ему по плечам, посмотрел возмущенно и вместе с тем умоляющие. — Я… не могу. Сдохнуть хочу, — еле выдавил из себя Шнайдер. Все мышцы в теле дрожали от напряжения, хотелось отдохнуть, но Тилль сжимал собой его болезненно чувствительный сейчас член и явно не собирался давать поблажек. — Можешь. Совсем немного, ну? Пожалуйста. Только после этих слов Шнайдер заметил, что Тилля тоже подергивает от нетерпения, и что его уже вновь твердый и влажный член то показывается из широкого кулака, то вновь пропадает. Тилль хотел кончить не меньше Шнайдера, но терпеливо перетерпел и дождался, пока решится чужая проблема, а теперь тактично просил внимания к своей собственной. Пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, Шнайдер потерся носом о чужое мокрое от пота плечо, а затем, собравшись с духом, снова выпрямил руки. Качнул слабо бедрами — нерешительно, почти на пробу, почувствовав, как Тилль под ним тут же заерзал. От такого члену было почти больно, но Шнайдер заставил себя не обращать на проблемы внимания. — Тебе некомфортно? Тилль все никак не мог перестать двигать тазом из стороны в сторону, и это едва было похоже на движения навстречу. Шнайдеру было любопытно, в чем проблема, он опасался сделать что-то не так, травмировать или показаться совсем уж никудышным любовником, и потому обеспокоенно замер. — Нет. Не в этом дело. Нужно… — Тилль умолк, сжимая губы, и это… Почти было похоже на смущение. Шнайдер захлопал глазами. Кажется, он снова возбуждался, но дело теперь было не только в физиологии и таблетках — такой непривычный, сконфуженный Тилль невероятно интересовал. — Что? — Надо найти нужный угол. Шнайдер не имел ни малейшего понятия, о чем Тилль и какой непонятный угол, еще и какой-то определенный, а не абы какой, ему нужен, но покорно зашевелился. Выпрямился, расслабляя спину и шире разводя колени. Теперь определенно не хватало высоты, и Тилль понятливо потянулся за оставшейся на краю дивана подушечкой, приподнимая затем бедра и позволяя подсунуть ее себе под задницу. В голове после того, как накрыл оргазм, немного прочистилось, и до Шнайдера дошло, что он трахает сейчас Тилля по собственной же сперме, и что даже этого недостаточно для максимально легкого скольжения. Он схватил лежащую рядом смазку, щедро выдавливая прозрачную субстанцию туда, где соединялись их тела, немного подавшись назад. Волоски в паху что у него, что у Тилля были влажные и кое-где слипшиеся, а из Тилля еще выливались отдельные белесые капельки спермы, и Шнайдер вздохнул, чувствуя, как в паху опять принимается тянуть и тяжелеть. Что за черт, сколько еще его будет крыть? Но Тилль на все приготовления только одобрительно сглотнул, смотря в ответ нетерпеливо и жадно, а затем, когда Шнайдер пробно качнул бедрами, возбужденно приоткрыл рот и замер, прислушиваясь к ощущениям. — Выше… Послушавшись, Шнайдер еще сильнее выгнулся, снова толкаясь вперед, и Тилль неожиданно громко втянул воздух сквозь зубы, смыкая от удовольствия веки. — Да… Получив одобрение и разрешение, Шнайдер принялся проталкиваться в Тилля мелкими толчками, больше покачиваясь, чем трахая в привычном понимании этого слова, но Тиллю, кажется, было достаточно и этого. Его бедра напряглись, и Шнайдер придержал чужие колени руками, открывая перед собой лучший доступ. Рука Тилля вновь торопливо заскользила по члену, выдавливая из головки капли предэакулята, и Шнайдер не мог оторвать взгляда от этой картины. Тилль будто забыл о его существовании, забыл вообще обо всем. Ему был важен только теплый член в заднице и собственный кулак. Наверно, угол был и правда правильным, потому что теперь Тилль явно больше не собирался терять возбуждение, даже наоборот: одобрительно коротко постанывал каждый раз, как Шнайдер оказывался внутри его тела, как попадал куда-то, отчего было сладко и приятно. От движения Тилль раскрылся сильнее, розовые края изнанки его тела тянулись за членом, вновь принявшимся твердеть, и Шнайдер понял, что вполне способен кончить еще раз. — Быстрее… — прохрипел Тилль, смотря точно ему в глаза, цепляя своими и больше не отпуская. Сопротивляться этому взгляду у Шнайдера совершенно не было сил и потому, вцепившись в колени Тилля пальцами, он вновь нарастил темп, вбиваясь в податливое тело и стараясь не сильно смещаться, чтобы не потерять «нужный угол». Тилль от такого тут же выгнулся, напрягая мышцы на животе, сжался сильнее. Рука на члене едва двигалась — только крупные пальцы сдавили головку, проводя по уздечке, а затем Шнайдер почувствовал, как внутри Тилля на мгновение стало очень тесно. Брызнула сперма на чужой живот, Тилль гортанно и хрипло простонал что-то невнятное, быстро при этом додаивая самого себя и размазывая последние капли себе по члену, сразу же после этого обмякая и утомленно выпрямляясь. — Нам надо как-то синхронизироваться, — прохрипел Шнайдер, выскальзывая из чужого тела. Только сейчас пришло осознание, что он трахнулся с кем-то без презерватива, что кончил внутрь чужого тела без всякой заминки. Что его партнер — Тилль… Он снова был возбужден, но заставил себя лечь рядом с любовником на диван, давая отдых натруженным мышцам — подрагивающим и сдавленных спазмом. Теплая рука тут же скользнула ему на поясницу, снимая напряжение и стараясь успокоить, и Шнайдер расслабленно выдохнул, чувствуя запах чужого пота и влажную кожу. То ли у самого себя на лбу, то ли у Тилля на плече — так сразу было и не ясно. — Нам надо, чтобы ты научился не в меня кончать, — хмыкнул тот на самое ухо, и Шнайдер невольно улыбнулся. — В моем состоянии скажи спасибо, что хоть что-то с тобой смог сделать, а не спустил еще пока ты укладывался. В таких условиях кончить внутрь — малость. Даже несмотря на жар в паху было удивительно легко и спокойно, и Шнайдер довольно поежился. Наверно, таблетки уже почти выветрились, и нынешняя эрекция — лишь остатки того нестерпимого возбуждения, что еще недавно превращало мозг в пылающий комок нервов. — Заставлю себя мыть. Шнайдер только поднял на Тилля взгляд, улыбаясь. Он знал, что тот не злится — так, ворчит для проформы. Подняв с пола какую-то грязную майку, Тилль вытерся сам, сдавленно матерясь от вытекающей из задницы спермы, предложил и Шнайдеру, но тот поморщился, и Тилль отстал, фыркнув напоследок — явно был не в восторге от такой переборчивости. Возбуждение беспокоило Шнайдера, но пока терпимо, и еще было время, чтобы полежать, довольно потягиваясь. Тилль смотрел на него любопытным взглядом с чем-то в глубине, подозрительно напоминавшим восхищение, а затем скользнул рукой по животу. Покружил у паха, пропуская напряженный член между расставленными пальцами, а затем перебрался к ягодицам, скользя в ложбинку между ними. — И куда это мы? Шнайдер не то, чтобы напрягся — теперь было уже все равно, если честно, как дальше экспериментировать и что делать, но энтузиазм Тилля по части его жопы даже пугал. — Шнайдер, детка, десять минут в ванной — и можем срывать с тебя пломбу анальной девственности, — ухмыльнулся Тилль, а затем и рассмеялся, когда получил кулаком в плечо и насладился вспыхнувшим на высоких скулах румянцем. — Я не настаиваю. Но ты подумай. Придется повозиться, конечно, но оно того стоит. У меня получиться распаковать правильно и почти безболезненно. — Я так посмотрю, тебе все равно, кого и куда трахать, — Шнайдер хоть и пытался, но злиться не мог. Рука Тилля мягко сжимала его ягодицу, дразнила и оттягивала в сторону упругую плоть, и шершавая подушечка пальца то и дело давила на проход, ласкала чувствительные складочки. Странно, но определенно будоражаще. — Ну почему же? Люблю, когда сиськи размера третьего-четвертого и глаза красивые, — Тилль улыбнулся, принимаясь теперь поглаживать Шнайдеру член, размазывая по всей длине капельки смазки. Он опять был полностью готов, и можно было оседлать его в любой момент, но Тилль и сам хотел немного передохнуть. — И под какой критерий подхожу я? — насмешничая, поинтересовался Шнайдер. Пикировки и взаимные подколки были чем-то привычным и обыденным, расслабляли, и он был искренне рад, что теперь может позволить себе эту расслабленность. И что может просто вот так поговорить с Тиллем, пусть они лежат оба голые и не до конца избавленные от потеков спермы на коже. — Не обессудь, но уж точно не под пункт с сиськами. Шнайдер зафыркал: то ли от смеха, то ли от щекотки, потому что Тилль погладил напоследок ему живот самыми кончиками пальцев и отстранился, расслабленно падая спиной на постель. — Думай сам. Заставлять не буду. Шнайдер вздохнул. Он не был уверен, что в нем элементарно хватит спермы на еще один раз, но член стоял и уже начинал приносить определенный дискомфорт, а предложение Тилля звучало как минимум… Интригующе. Теперь вожделение не застилало мозг кроваво-красной пеленой, и он мог потерпеть то время, что понадобилось бы на подготовку. Шнайдер сглотнул, смотря на Тилля — испуганно, предвкушающе, заметил легкую улыбку на полных губах, мелькнувшую и тут же пропавшую, а затем его потянули за руку и он согласился. Проще было перелезть через Тилля, перекинув ноги через его бедра, что Шнайдер и сделал. Чего он не мог ожидать, так это того, что крепкие ладони поймают и не отпустят, что Тилль стиснет в кольце объятий и обожжет кожу на шее горячим дыханием. — И кстати, для общего развития: виагра не вызывает возбуждение. Она только улучшает ток крови, — хриплый шепот скатился по коже горстью песка, пока Тилль улыбался и щекотал губами у Шнайдера под кадыком. Зеленые глаза пылали насмешкой, когда они встретились взглядами, подковыркой и еще чем-то. Благодарностью судьбе? Вообще похуй. Шнайдер замер, сглатывая и понимая, во что вляпался. То есть, все это время он сам возбуждался, силами своих мыслей, но малодушно списывал стояк на таблетку?.. Чудесно. Лучше подумать об этом позже. Уже после того, как они вернутся из душа. После того, как он отлежит положенное ему время с задранными ногами или выставленной задницей — это уже как Тиллю больше нравится. После того, как поспит и поест, восстанавливая силы истощенного организма и переживая очередные насмешки Тилля. То есть, примерно никогда.