Well there's another dance, all you gotta do is say yes

      Времена года сменяли друг друга, снег покрывал поверхность земли, чтобы снова растаять, наступал Новый год, и всё это время Эрмаль и Фабрицио чувствовали, что всё больше влюбляются друг в друга. Это было похоже на падение, конечно, это было падение, которое вы никогда не хотели закончить, потому что не могли отличить падение от полёта в момент, когда совершали его. Или, может быть, они уже давно не падали, а приземлялись вместе в новую жизнь, которая свела их вместе, и Эрмаль с Фабрицио знали, что это именно то место, где они должны быть сейчас. В объятиях друг друга, рядом друг с другом, в сердце друг друга.       Мета открыл для себя, что иногда рутина может быть самой великолепной вещью, которую только можно вообразить — он привык просыпаться в постели Мобричи, а не ждать редких случаев, когда ему позволят это сделать, когда он действительно начал думать о ней как об «их» постели, когда он поймал себя на том, что все чаще и чаще связывает слово «дом» с Римом. Он давал концерты, но всегда знал, к кому вернется, кто будет ждать его с поцелуями, рисунками и новой книгой для обсуждения.       Это стало их маленькой традицией, Эрмаля и Либеро — читать вместе. Они выбирали книгу, которую один из них уже знал и любил, или ту, которая была новым приключением для них обоих, и затем они оба читали её, в гостиничных номерах и в школьных лагерях, во время бесконечных поездок в поезде и в перерывах между домашними заданиями, находясь рядом лишь мысленно. А когда все возвращались домой, Фабрицио иногда заходил в гостиную и видел, как Эрмаль и Либеро сидят там, на диване, разговаривая о магии и далёких галактиках; он и Анита любили, когда им рассказывали истории, свидетелями которых были другие. Они делили не только эти истории, но и дом, нет, они делили жизнь, и, самое главное, у них была общая семья. Они были семьёй.       Фабрицио написал новый альбом, вложил идеи в слова и мелодии; некоторые чувства он испытывал уже давно, возможно, даже раньше, чем осознавал, некоторые были совсем новыми. Он пел о дружбе, о храбрости, о вещах, которые заставляли его сердиться, и о других вещах, которые заставляли его сердце чувствовать себя спокойно, и больше всего он пел о любви. И он гордился своими новыми песнями, радовался им, но также немного нервничал, когда однажды, когда они были вдвоем, позвал Эрмаля, который что-то делал на кухне, и попросил его прийти к нему в студию.       Как забавно, что прошлым летом, которое казалось чем-то средним между далёким воспоминанием и мечтой из другой жизни, они оба уже знали, что именно Эрмаль будет первым, кто услышит новый альбом римлянина, что, конечно же, это будет он. И в то же время было так много вещей, о которых они тогда не знали. Например, что это будет происходить в их доме, и что когда миланец закончит слушать, когда он снимет наушники и повернётся лицом к Фабрицио, который сидел на диване, наблюдая за своим парнем, эмоции на его лице, которые он попытается сдержать, выдадут его с головой, что в этот момент их объятия не только продлятся намного дольше, чем те, которые они делили в течение волшебного лета, но что за ними последует и поцелуй.       То, что Эрмаль сказал «я так горжусь тобой», и «мне это нравится», возможно, не было бы сюрпризом для его прошлого «я», но его добавленное «и я люблю тебя», вероятно, было таковым. Как и ответ Фабрицио: «я тоже тебя люблю».       В тот день Мета прослушал десять песен, и вместе они добавили одиннадцатую. Итак, новый альбом Моро был закончен. Песни были спродюсированы, компакт-диски сделаны, первый сингл представлен, и поклонники любили его. Кроме того, они уже полюбили названия всех других песен, которые вошли в альбом, о них уже было объявлено, так что у них было немного места для предположений. Особенно, когда дело дошло до финального трека, «Questo sguardo nei tuoi occhi». — О каких глазах идет речь? — спрашивали фанаты и журналисты, и всякий раз, когда Фабрицио сталкивался с этим вопросом в интервью, он просто улыбался и говорил: «кто-то особенный». Журналы сплетен много на этом зарабатывали, каждую неделю писали о другой прекрасной даме, с которой мог встречаться певец, но, конечно, они ошибались, очень сильно ошибались. И те немногие журналисты-сплетники, которые были правы насчет песни, не верили собственным заголовкам, просто хотели продать больше газет, написав о любви между двумя звездами, которой, конечно же, не было. Этого не может быть, не так ли?       В скором времени Фабрицио пригласили на ток-шоу, чтобы представить его новый альбом, и когда, наконец, этот день настал, яркое летнее солнце садилось над тысячами домов, которые составляли его родной город, который он так любил, он не мог отрицать того, что немного нервничает. Он выглянул в маленькое окошко, которое находилось за кулисами студии, ещё раз окинул взглядом великолепную панораму и глубоко вздохнул. Надел кожаную куртку, дождался сигнала и вошёл в студию. Он сразу же взял гитару и запел одну из своих новых песен, потерявшись в довольном рок-ритме и радости, которую он испытал, увидев, что большинство людей в зале уже могут подпевать, хотя прошло совсем немного времени с тех пор, как песня была выпущена. А еще были люди, чье пение особенно радовало Фабрицио, — небольшая группа, сидевшая (а сейчас, скорее, стоявшая, даже слегка приплясывая в такт) в пятом ряду, — кудрявый мужчина и двое детей, лица которых сияли от гордости. И любви.       После того, как песня была закончена, Фабрицио сел поболтать с ведущей, ответил на несколько вопросов о прошедших месяцах, об этом альбоме, о том, как он сочетал старые влияния с новыми, о том, как он гордился всеми песнями. И он упомянул, как сильно его окружение «в последние месяцы» любило его, с небольшой частной улыбкой, мелькнувшей на его губах. Ведущая только приподняла одну из своих элегантно накрашенных бровей, но ничего не спросила, и вскоре пришло время играть следующую песню. Эта песня была немного спокойнее, Фабрицио написал её для своих детей, а теперь пел для них. С гитарой в руках, нежно играя, его голос передавал всю любовь, которую он чувствовал к своим маленьким ангелам. В студии были люди, которые демонстрировали свое изумление, издавая очаровательные звуки восторга, хлопая в ладоши, говоря друг другу что-то вроде «это так ужасно мило», но Фабрицио ничего этого не замечал. Всё его внимание было сосредоточено на Аните, которая подпевала с радостью, озарявшей всё её лицо, и на Либеро, который встретился с ним взглядом, улыбнулся ему и на этот раз, казалось, тоже почувствовал немного любви к музыке.       После того как песня закончилась, последовали новые аплодисменты, и Фабрицио увидел, как его дети обнялись, и это зрелище растопило его сердце. Затем ведущая задала несколько вопросов о его запланированном на осень турне, о решении давать концерты не только в Италии, даже сказала пару слов о его одежде. И наконец, она задала вопрос, которого Фабрицио ждал весь вечер. — Вы собираетесь сыграть нам ещё одну песню, не так ли? — Да, и это очень много значит для меня, если честно.       Из зала послышались одобрительные возгласы. — И это, если не ошибаюсь, её первая презентация? — Да, да, это так. — Замечательно. Итак, мы снова здесь, наш гость — прекрасный Фабрицио Моро, и впервые он выступит с… — Questo sguardo nei tuoi occhi, — сказал Фабрицио с застенчивой улыбкой, и толпа впала в безумство. Но вскоре снова умолкла, когда Фабри начал извлекать из гитары первые красивые ноты.       Мужчина снова посмотрел на своих детей, на их улыбки и на пустующее место рядом с ними. То, где до этого стоял Эрмаль.       А затем Фабрицио начал петь, и ничего не было слышно в студии, кроме его гитары и его голоса: Есть много вещей, что говорят о любви, И я не знаю, какие из них правдивы. Но твои пальцы на моей коже, Твое дыхание на моей шее, И я бы хотел, хотел бы знать, чем это может быть, И я хотел бы, чтобы ты мог увидеть. И есть этот взгляд твоих глаз, Этот взгляд твоих глаз…       Люди уже влюбились в эту песню, в редкие эмоции, которые можно было почувствовать за каждым словом; и стало неожиданностью для публики и ведущей, когда Фабрицио вдруг прекратил петь. Мог ли он забыть текст своей собственной песни? Это были нервы, или он был слишком взволнован? Обмен смущёнными взглядами, и ведущая наклонилась вперед на своем стуле.       А затем, внезапно раздался другой голос из-за кулис: Я встречал много людей в своей жизни, Хороших, плохих, но ничуть не похожих на тебя. Я не верю в родственных душ, Но если бы поверил, то мог бы представить, что ты — моя. Бывает так, что я не могу поверить, что это правда, Боюсь, это лишь сон, от которого можно очнуться. Но тогда появляется эта улыбка в твоем голосе, Эта улыбка в твоем голосе…       И Эрмаль направился к Фабрицио из тени, скрывавшей его за кулисами, в свет яркого прожектора с микрофоном в руке и выражением счастья на лице. И пока глаза зрителей раскрывались всё шире, ведущей понадобился весь её опыт многолетней работы на телевидении, чтобы сохранить нейтральное выражение лица, чтобы не дать улыбке вспыхнуть на нем.       В то время как окружающие все еще пытались разобраться в ситуации, Эрмаль смотрел лишь на Фабрицио, и после настала очередь старшего запеть вновь: Жизнь не всегда была легка, но это нормально, Ведь всё, что случилось, Всё, что было, Это как-то привело меня к тебе. И эта слеза в твоих глазах, Эта дрожь в твоем голосе…       В этот момент Мета приблизился к Фабри, который отложил гитару, чтобы взять его за руку, и теперь звучали только их голоса, так великолепно дополняющие друг друга. Моро погладил большим пальцем запястье Эрмаля, и тот продолжил песню: И я в твоих руках, И я дома, И я там, где хочу быть, Я хочу, хочу, чтобы ты видел, И этот взгляд твоих глаз, Этот взгляд твоих глаз…       И наконец, после этих лет дружбы и месяцев, наполненных вопросами, путаницей, страданиями, любовью, что ранила сердце, а не исцеляла его, потому что оно было одиноко; после объятий, которые длились слишком долго, и фраз, которые имели слишком много смысла; после взглядов, что могли сказать намного больше, чем слова, и прикосновений, которые будто не имели конца; после волшебного поцелуя и стольких последовавших за ним недель, наполненных лишь любовью, наконец, Эрмаль и Фабрицио были там. В этой телестудии, держа друг друга за руки, и продолжили эту песню. Их песню. Исполняя ее вместе: А в воздухе витает вопрос, И мой страх задать его, И есть люди, которые хотят знать, Пока я ещё не верю, Но тогда появляется эта улыбка в твоем голосе, Эта улыбка в твоем голосе… И есть слово, о котором я думаю, Слово, которое я не смею произнести Ни когда скучаю по тебе, ни когда ты здесь, Но тогда, когда твои руки защищают меня, И есть этот взгляд твоих глаз, Этот взгляд твоих глаз…       Фабрицио приподнял их сплетенные руки, чтобы быстро поцеловать Эрмаля, и затем они закончили песню: И этот взгляд в моих глазах, И я знаю, что это правда.       Они оба просто стояли там, теряясь в этом взгляде друг друга, или так казалось — на самом деле, они скорее разговаривали своими взглядами, Фабрицио поднял бровь, чтобы спросить Эрмаля, всё ли в порядке, всё ли с ним хорошо и был ли он всё ещё здесь. И тот улыбнулся ярко и беззаботно и приблизился к Фабри, чтобы поцеловать его. Не забавный маленький тычок в губы, а настоящий поцелуй. Тот, который разделяют возлюбленные.       Аудитория так громко аплодировала, и одна из мыслей Эрмаля была о том, что приятно знать, что людям нравится их песня, но затем она поразила его. Что это, вероятно, не только из-за их песни, но, скорее, из-за… них самих. И он не позволил вырваться страхам, беспокойствам, тому, что было большей частью его мысли, перед тем как он запустил пальцы в волосы Фабри, углубляя их поцелуй. А между тем Мета позволил себе погрузиться в то, что все эти люди, как он слышал, одаривали их своим энтузиазмом, ведь они казались просто… счастливыми, настолько счастливыми они были. И это было больше, чем он хотел бы признать.       Когда они наконец отстранились, Фабрицио обнял Эрмаля за талию, а тот положил голову на чужое плечо, они подошли к дивану для интервью, уравновешивая и заземляя друг друга, как они делали это много раз прежде на сцене, но также и шепотом, без слов: «Я люблю тебя, у меня есть ты, и все будет хорошо».       Они сидели как можно ближе друг к другу, Моро обнял плечо кудрявого, а пальцы незанятой руки были переплетены с пальцами другого. Ведущая уставилась на них, и первое, что она наконец сказала, было «Вау». Которое, возможно, хорошо подытожило весь день и эмоции многих людей в этой студии.       Девушка задала несколько вопросов, по-прежнему сохраняя голос и уважение в своих словах, и Фабрицио позволил Эрмалю ответить на большинство из них. Тот, казалось, разрывался от радости каждый раз, когда говорил об отношениях или о своём парне, а Моро думал, что его сердце должно биться так дико, что может выпрыгнуть из груди. — Итак, вы двое… — наконец сказала ведущая, будто она искала какой-то вывод для этого вечера, который оказался гораздо более удивительным, чем ожидалось, а затем превратила это в вопрос. — Мы любим друг друга, — объяснил Эрмаль с улыбкой, сжимая руку Фабрицио, после чего из зала послышалось несколько «awww». — Неужели настолько сильно? — пошутил Моро, и кудрявый взглянул на него. И пока голос и улыбка мужчины смеялись, глаза — нет. Однажды они говорили о том, как себя чувствует Фабрицио, когда Мета говорил такие вещи. Как это ощущалось раньше, когда не было ничего, кроме надежд, мечтаний, желаний. И как это было потом, когда он не хотел ничего другого, кроме как кричать о своём счастье на весь мир. О том, как это делало ему больно. И Эрмаль пообещал себе кое-что. Никогда больше. — Именно так, — ответил Мета, вложив в свои слова столько искренности, столько любви. И наконец глаза Фабрицио улыбнулись вместе с его губами.       И Эрмаль не мог представить себе ничего лучшего, чем перспектива видеть эту улыбку каждый день.       «Я люблю тебя», казалось, говорили его пальцы, чуть сильнее сжавшие чужие.       «Я люблю тебя тоже», ответила улыбка Моро.       А слёзы на их глазах прошептали: «Навсегда».