Теперь ты мой пленник

Для Медиса все произошло почти, что за доли секунд: неосторожный шаг, полет, страх за сына, что наверняка полетел следом; и крепкие, — знакомые ему! — руки, что удержали и помогли выбраться. А после удушающее отчаяние, когда его мальчик, Ноэ и остальные были на земле, тянули веревку, но Юст не отзывался. Юношу прошибло как молнией. Он закричал, зовя мужчину несколько раз, и даже порывался броситься следом, но его вовремя перехватили. Рядом плакал, натерпевшись страху, Оти, но и его уже обнимали дрожащие руки матери. — Тише, сам ведь убьешься, — старший отпрыск вождя держал мастера за плечи, ощущая его дрожь, и отчетливо наблюдая скорбь на юном лице. Мед уже представлял самое страшное, что могло ждать мужчину внизу: опасный обрыв и ловушки, которые, казалось, были припрятаны с каждой стороны плато… — Но он же, он там… — лепетал резчик, безвольно повиснув на руке у Ноэ. Конечно, он хотел спасти возлюбленного, но куда ему? Слабому, еще и слепому. Толку там будет мало, пусть бы Юст и выжил, в одиночку его обратно не поднять. А что тогда делать? Ноги у мастера подкосились. Ноэ усадил его на землю и осторожно выглянул за проломленный забор. Внизу, на небольшом уступе лежало тело. Достаточно далеко, и достаточно неподвижно, чтобы решить, что Юст не пережил такого падения. Его сын сжал руки в кулаки, тяжело вздыхая, и велел женщинам увести детей подальше и успокоить. С остальными старшими он решил попытаться добраться до отца с другой стороны. По крайней мере, похоронить его нужно было по-человечески. И только Медис остался на том же месте. То ли потому что в суматохе про него забыли, то ли просто боялись потревожить беднягу. Парень свалился на бок, скрутившись всем телом, и тихо выл. Слезы падали в пыль, оставляя разводы грязи на щеке, но ему было плевать. У него внутри все пылало от острой боли и вины. Это его ошибка, он не усмотрел. Если бы не Юст, погибнуть мог и его сын тоже… Он даже не знал, сколько времени провел вот так, рыдая от беспомощности и умоляя любовника простить его и за этот день, и за те жестокие слова, что он позволил себе выпалить, пока Алана и Церен не пришли за ним. Мягко, но настойчиво взяв его под руки, женщины подняли Медиса на ноги и повели в главный дом, где попытались хотя бы напоить травяным отваром, чтобы тот уснул, но парень отказывался. Ему и кусок в горло не лез, хотелось только плакать, а еще оказаться там же, рядом с мужчиной… Некогда райское место, вмиг помрачнело и утратило свои краски. Собранные за одним столом младшие дети, всё понимали, молча ожидая Ноэ и других. В этом мире смерть всегда была рядом с каждым, особенно, у кого не было дара зрячих глаз. Но быть готовым к уходу любимого человека было тяжело и невозможно. Ноэ и Тахён предпринимали попытки спуститься к отцу. Обвязав за талию Тахён, более легкую и ловкую, Ноэ и остальные женщины спустили девушку к отцу. Проверив пульс, она попросила ещё одну веревку и постаралась перевязать тело Юста, поднимаясь вначале обратно наверх сама, а после поднимая со всеми вождя. Мужчина был в ужасном состоянии, но главное — жив. Пока жив. Слабое, едва различимое дыхание смогла уловить Берта, тотчас отправляясь за всеми необходимыми лекарствами. Оставалось самое сложное — перенести огромное, почти медвежье, тело вождя в дом, на ровную поверхность. Ноэ смастерил быстро носилки и вместе с Суреном отнес неспешно отца в дом. Там уже ждала Алана, готовая раздеть Юста и отмыть застывшую кровь. А вскоре подоспела и Берта. У мужчины было множество переломов, как внешних, так и внутренних и только она могла помочь. И хотя её дочь, одиннадцатилетняя Юма уже знала чуточку больше матери, благодаря принесенным книжкам отца, но эти знания абсолютно не распространялись на сложные медицинские вмешательства. Старший сын не находил себе места, но остальных жителей деревни успокаивал как мог. Он проявил себя достойно, хотя у самого тряслись руки от страха за жизнь отца. Женщины кружили вокруг мужчины всю оставшуюся ночь. К утру все разошлись спать, а завтрак был позднее обычного и в полной тишине, ведь наверху отдыхал вождь. Берта не позволяла никому прикасаться к мужчине несколько дней, пока он не пришел в сознание и стало ясно, что «выкарабкается». До момента, как ему было позволено ненадолго навестить чудом выжившего вождя, Медис практически ничего не помнил. Все эти долгие дни смешались, как краски после разлитой на них воды; он постоянно пребывал в тревожном ожидании — проснется ли? и корил самого себя. Именно он испортил их отношения, а после поставил несколько человек под угрозу… Во всем случившемся, даже с ним самим, была лишь его вина, и Мед не удивился бы, прикажи Юст его прогнать или вообще… но собственная судьба юношу мало волновала. Даже сыновей без его участия здесь вполне могли воспитать достойными людьми, а вот оставаться без предводителя этому племени не стоило. Потому, как только ему разрешили войти в комнату, где отдыхал мужчина, он сразу же попытался подобрать слова для извинений. Если бы это было так просто… Они ведь не обмолвились и словом с тех самых пор, как он попытался сбежать. — Юст?.. — резчик сделал несколько шагов по направлению к кровати, выставив руку вперед. Где-то тут должен был стоять стул, но садиться Мед не собирался, желая использовать предмет мебели лишь как опору, чтобы не упасть без чувств в ту же секунду. На душе была такая неразбериха, что он и сам с трудом понимал, что конкретно испытывает в этот момент. Хотелось всего и сразу: пасть на колени, моля о прощении, взять за руку и прижаться к ней губами, обнять в конце концов… Но он стоял чуть в стороне, бледный и перепуганный, и пытался совладать с собой. — Юст, я… прости меня, — слабое начало, но уже хоть что-то. Медис пошатнулся, крепче сжимая пальцы на спинке стула, и сглотнул ком в горле, продолжая: — Ты пострадал из-за меня, я не должен был быть так беспечен и я так… благодарен богу, что он сохранил тебе жизнь. И Берта, ох, конечно, она настоящая волшебница… Речь звучала сбивчиво, почти невнятно, чаще всего там звучали слова «прости». Медис сожалел о многом и не был уверен, что что-то еще можно исправить. Ему казалось, что любовь Юста он утратил навсегда, но хотя утешало то, что мужчина остался в живых и идет на поправку. А большего мастер и требовать бы не смел, довольствуясь самым главным — знать то, что возлюбленный будет жив и здоров. — Тебе нужно отдыхать, я, кхм, — то, что парень сдерживал много недель удержать было непросто, так что, он позволил себе прикоснуться к мужчине в последний, как он думал, раз. Подойдя к постели больного, шатен осторожно дотронулся до его руки пальцами, а затем медленно наклонился, чтобы оставить почти невесомый поцелуй на чоле Юста. — Я люблю тебя. Последняя фраза была едва уловимой, ее легко можно было спутать со вздохом, если не прислушиваться. Медис сморгнул непрошеную слезу и поспешно покинул комнату. Выйдя за дверь, он прислонился спиной к стене и потратил несколько минут на то, чтобы задавить рыдания и прийти в себя. Вождь был в безопасности, за ним хорошо и тщательно ухаживали, а вот резчика еще ждала его работа… Потому именно на ней он и попытался сосредоточиться, чтобы не сойти с ума от личного горя. Юст даже сказать ничего не успел, как мальчишка уже скрылся за дверью. Возможно, не волнуйся Медис так сильно, то вскоре понял бы, что вождь едва ли разговаривает и даже если бы он хотел прогнать парня, то не смог бы сейчас это сделать. Ну, или потратил бы достаточно много времени на простое составление предложений. Да и видел мужчина весьма плохо теперь, ориентируясь лишь по голосам. Частично он понимал каково это жить без зрения. Хотя это не первый такой опыт. Ещё в далекой молодости, для усиления своих способностей и духа, Юст неделями ходил с завязанными глазами, тренировался, пытался приготовить еду. Он понимал, что мог в любой момент лишиться главного дара своей жизни. А значит, стать беспомощным во взрослом возрасте. Что куда хуже, чем родится таким. Но Медис убежал, оставляя прикованного к постели вождя, перемотанного и не в силах даже позвать парня обратно. Мужчина уже тогда, вися в воздухе, крепко прижимая к себе парня, понимал, что лучше умрет сам, но не допустит смерти шатена. По этой причине он отправил его первым наверх. И только уже потом думая о себе. Так шли дни. Ноэ перенял временно все обязанности отца. Благо тот всегда на такие случаи, предполагая, что в любой момент может не вернутся в деревню, забивал самодельный холодильник мясом на долгое время, а овощи и фрукты уже давно выращивались прямо здесь, на островках плодородной почвы. Так что, Юст даже будучи в столь плачевном состоянии, всё равно обеспечил своих людей покоем. Если не считать сами переживания за него. Прошел ещё месяц, когда мужчина смог с чужой помощью выбираться из спальни и сидеть за общим столом или на улице, греясь под лучами солнца. Он уже был не молод и кости срастались куда медленнее, чем раньше. Сил тоже стало меньше. Мужчину хватало на недолгие посиделки, но он мог гордиться детьми, что слушали и учились у отца внимательно. Забор восстановили, колокольчики повесили на место. Только Медис больше не отходил от своего дома, чем раздражал Юста сильнее. Он хотел с ним поговорить, но видимо теперь очередь парня была избегать вождя. Но в один из теплых дней, сидя у главного дома. Мужчина успел позвать резчика, что, в кой-то веке, проходил недалеко. Голос у Юста ещё был слаб, но благо детишек не было рядом, и никто не кричал. — Ты долго будешь меня стороной обходить? — прорычал сиплый голос, стоило шатену приблизиться к скамье и опереться об неё, — Всё ещё злишься из-за отца? Или в этот раз ты тоже не просил себя спасать? И как бы мужчина не скучал, но его слова и голос сейчас были жесткими. Он злился на себя, на парня, на ситуацию в целом, хотя понимал, что было бы лучше замолчать и просто притянуть резчика к себе. Но тот стоял слишком далеко, чтобы дотянуться, а подобные движения мужчине совершать было болезненно. Услышав оклик, мастер аж невольно дернулся, но послушно подошел, выслушивая мужчину. Правда, от его холодного голоса к горлу снова подступал ком, а сам парень не знал, как оправдаться. Почему он избегал вождя так долго? Да черт его знает. Наверное, потому что хотел меньше боли, но, видимо, вновь сделал неверный выбор и Юст сердился. Опять. — Нет, что ты, я не злюсь… ни за отца, ни за спасение, — Мед опустил голову к земле и говорил негромко, так, чтоб его слышал только собеседник. — Я уже много раз обязан тебе жизнью, так что, не волнуйся, больше сбегать не стану… И ценю все, что ты сделал для меня и моих… наших детей. Голос стих, слова кончились. У резчика словно разом отобрали все силы. Он тяжело опустился на скамью рядом с возлюбленным, и какое-то время сидел молча, пока наконец тихо не извинился, как и хотел много раньше, за все. Абсолютно. От грубых слов и обвинений, до побега, неосмотрительности и до того дня, когда мужчина сорвался… Конечно, страх и обида за то, что любимый так мог с ним поступить еще жили в нем, однако, любовь, — слепая и непоколебимая, — была сильнее. Медис страдал без этого человека, и чем больше они отдалялись, тем ужаснее была мука, а чувства, как назло, становились лишь крепче. Еще совсем молодой, он понятия не имел, как с этим справится, а потому просто сбегал от мужчины и уходил в работу. Иных способов он все равно не ведал и даже эти перестали приносить плоды и помогать… Когда парень закончил, мужчина обнял его за плечи и придвинул к себе, мягко касаясь сухими губами у виска. — Я злюсь не только на тебя, но и на себя… Твои слова, сказанные той ночью, до сих пор звучат в моей голове. И я был глуп, позволяя себе подобную жестокость. Моей вины здесь даже больше, я ведь старше тебя и должен был обуздать гнев и ярость… Мужчина говорил так же тихо. Хриплый голос звучал с нажимом, прерываемый тяжелым дыханием. Но губ от виска шатена вождь не убирал. Он закрыл глаза, позволяя взять верх воображению. — А ещё я люблю тебя. Ты мне очень дорог. И если твоим желанием будет уйти. Я позволю. Но не заставляй меня отводить тебя обратно, ведь больше мы не увидимся, а значит отпустить тебя будет выше моих сил… Это всё равно, что самому себе отрезать руку или вырезать сердце. Но… Я бы хотел, чтобы ты остался здесь, со мной. Хочу снова просыпаться в твоих объятьях, слушать твое сопение возле уха, встречать рассвет, прижимая тебя к себе… Мне этого не хватает, малыш… Не хватает тебя. Поверить в услышанное поначалу было трудно, но парень в итоге уверился в том, что ни лжи, ни фальши в словах Юста нет. Медис и сам тянулся к мужчине, дрожа даже от самых легких касаний, от его дыхания на своей коже… Ему тоже так не хватало этого! Нащупав, по обыкновению, крепкую, теплую руку, он сжал ее в своей, и признался в ответ: — Я не уйду, Юст, слышишь? — тихий всхлип и слезы все же полились из глаз. — Отца мне не хватает, это правда. Но… я смогу жить дальше, зная, что он в порядке и не приносить ему еще большей боли от того, что я не могу быть с ним… Я все еще люблю тебя, не стал любить меньше ни на грамм, и мне так жаль за то, что я тебе наговорил тогда. Прости меня, я так скучал… Больше говорить он не мог, вместо этого Мед придвинулся ближе, осторожно обнимая любовника, чтобы не потревожить его кости, и прижался губами к его скуле. Сердце колотилось как бешеное, а от тепла столь желанных объятий даже на душе светлело, и хотелось верить, что наконец всё наладится. Они ведь оба, влюбленные дураки, мучались друг без друга, хотели обратно и при этом уперто отдалялись… Но теперь все будет иначе, резчик был готов на все, чтобы исправить свои ошибки и больше не заставлять Юста усомниться в нем и в его чувствах. Мимо пробегал Ноэ и увидев такую картину, остановился, улыбаясь. — Помирились наконец-то? — усмехнувшись и получив в ответ от отца «шик», парень побежал дальше по своим молодым делам, вызывая у Юста улыбку. К вечеру уже все знали о «случившемся» и тихо, пока Юст не слышал, поздравляли Медиса. Все видели, как эти двое страдают. Все видели, как они же, годом ранее весело щебетали друг с другом, всегда улыбались до ушей и светились от счастья. Но в отношения других, пусть и близких, никто не будет лезть. Поэтому воссоединение двоих возлюбленных лишь радовало окружающих. Какое-то время Юст ещё спал один. Берта настаивала на ночном покое. И как бы вождь ни противился, женщина запрещала Медису посещать его ночью, обосновывая всё тем, что во сне они свои телодвижения контролировать не могут, а значит ремесленник способен навредить мужчине. И пока у того не срослись все переломы, Шатену не удалось уснуть в объятьях возлюбленного. Но зато они были вместе всё остальное время. С самого утра и до позднего вечера, пока шатен не засыпал на плече у Юста, а тому приходилось его будить и отправлять к себе. С первым снегом Берта официально разрешила Юсту не спать одному. Так время и пролетело до следующих теплых деньков. Вождь лишь пару раз выходил на охоту, но активное в ней участие отдавал зрячим детям, что вместе справлялись быстрее отца. Планы мужчины приходили в действие. Совсем скоро у него будет здоровое и сильное племя, что в состоянии себя защитить от любой беды. А главное, у мужчины пропадет постоянный страх за своё потомство. И на этой почве к мужчине стали приходить иные мысли. А весной, полностью окрепнув, он покинул деревню на несколько недель, возвращаясь не один, а со стариком, слепым, слабым и хромым. Когда же все жители вышли по обыкновению встречать вождя, то первыми отреагировали зрячие дети, вопрошая, кто перед ними. Но Юст искал глазами лишь шатена. — Где Медис? Резчик тут же откликнулся, подходя ближе к вождю. То время, что мужчина отсутствовал в деревне, парень старался пропадать в мастерской, где коротал целые дни и вечера. Пусть любимый и сумел выздороветь и вновь окрепнуть, тревоги за него это не умаляло, потому-то Медис не оставался без дела ни на минуту, чтобы не изводить себя лишними мыслями. — С возвращением, — он обнял мужчину, оставляя мягкий поцелуй на его щеке, и широко улыбнулся. Сложный период их ссор и недопониманий был позади, между ними вновь царил мир, и парень искренне наслаждался этим, заново обретя то, что по глупости чуть не потерял навсегда. Кстати, об обретениях. Первым со стариком, которого он привел, Юст «познакомил» именно Медиса, который едва сознание не потерял, когда осознал кто перед ним стоял. Он на подкашивающихся ногах подошел к отцу, дыша поверхностно и взволнованно. Пульс шумел в ушах как барабан, а глаза сами собой наполнились слезами. — Мой мальчик! — знакомый голос, ничуть не забытый спустя столько лет, и тесные отеческие объятия — мастер не верил своему счастью. Они долго обнимались и тихо плакали, не в силах вымолвить и слова. Их развело по разные стороны ужасными событиями, оба думали, что похоронили в тот день всех… Но Судьба была благосклонна к ним, и Медис даже не представлял, как сумеет отблагодарить Юста за такой поступок, ведь этот жест выражал всю глубину его любви. Молодой мастер до самого ужина пробыл с родителем, рассказывая ему как жил, знакомя с внуками, хвалясь успехами и, конечно, слушая, как жилось и самому Грэму все это время. Разговор был непростой, вновь было много слез и тяжелых воспоминаний, но по итогу все остались довольны такой встречей. Старика провели в общий зал, усадив за стол и практически мгновенно принимая в семью. Его сыну становилось от этого только радостнее! Он занял место возле Юста, улыбаясь ему весь вечер и говоря о том, как сильно его любит и как благодарен; он был уверен, что это начало новой, лучшей жизни. Впрочем, так оно и было. Эта большая семья становилась всё сильнее с каждым годом. Дети вырастали, появлялись внуки, деревня расширялась. Юст продолжал быть вождем до глубокой старости, а его верный мастер оставался рядом и поддерживал возлюбленного во всём. У каждого были свои обязанности и у каждого в сердце жила любовь.