Теперь ты мой пленник

Как только заключение Медиса отсчитало несколько дней, парень почти перестал говорить. Последнее, что слышала от него Алана, это уговоры прекратить попытки освободить его. Он не хотел, чтобы из-за его ошибок и конфликтов с вождем, страдали другие, да и виноватой женщину он не считал, в чем и старался ее переубедить. Она хоть попыталась сказать ему правду, а Юст… Что ж, он выбрал более радикальный путь. В голове резчика еще долго звучали его предупреждения о том, что может ждать других за помощь «пленнику». — Я понимаю, ты злишься, но он желает тебе и семье только добра, поверь мне. Когда он вернется, все снова будет хорошо, — Алана разговаривала с ним каждый раз, как приносила еду. Первые дня два Медис еще заставлял себя брать в руки инструменты и дерево, но чем больше шло времени, тем сильнее он закрывался. Вскоре он стал похож на волчонка, которого пытались приручить не лучшими способами… Он не говорил, вяло реагировал на женщину, хорошо, что не голодал еще. Просто понимал, что случись с ним что, Алану накажут, и что-то ему подсказывало, что наказание это будет жестоким. К возвращению Юста, парень выглядел посеревшим и очень грустным. Всего за неделю-полторы он обрел и вновь потерял отца, а затем и свободу. И вместе с тем доверие к тому, кого любил больше жизни. Неверие и обида отравляли его душу, затмевая собой многие счастливые моменты, что объединяли их. Такая боль была изощреннее любой пытки, ведь при всем этом Медис все еще любил. Злился, готов был рычать и ругаться, но любил. Ничуть не меньше, чем все годы до этого. — Юст пришел, скоро ты будешь свободен, — женщина пришла к нему в очередной раз, пока ее муж был занят своей добычей и пополнением запасов. — Никто из нас не свободен здесь, — вдруг отозвался Мед. Голос после долгого молчания охрип, но разобрать сказанное не составляло труда. — Кроме его зрячих детей, ты ведь сама это знаешь. Только их он готовит выпустить во внешний мир, только они могут… видеть его. Мы же — навсегда останемся здесь. — И это хорошая жизнь! — возразила женщина. — Мы живем тут, забыв о страхе и гнете ведьмоловов; сытости и безопасности. Многие из Долины отдали бы все, что имеют, за такую жизнь. Да, Юст суров, но и справедлив. Пусть в чем-то он и ошибается, но ведь он такой же человек и имеет на это право. Не забывай о том, что мы сами пошли за ним сюда… — …а я не просил приносить себя сюда, — тихо произнес парень. Нет, он не жалел о жизни здесь, просто выбора у него, как такового, не было. Он выжил, благодаря Юсту, его отец — чуду. Остальным повезло меньше. И все-таки, из всех возможных мест, Меда занесло именно сюда. В этот самый момент, когда он разрывался между любовью и обидой к своему мужчине. А выразить и пережить это не умел, ни в силу возраста, ни в силу опыта. — Тебя выходили и полюбили, ты часть семьи, напоминай себе об этом хоть иногда, — наконец Алана сдалась, вздохнув. Вечные споры между ними тремя уже порядком надоели. Оставив мастеру тарелку с горячей пищей, она покинула его дом. Юст пришел в дом Медиса после захода солнца. Он разобрался с «домашними делами», смыл с себя всю грязь и перекусил. Сделал, одним словом, всё, чтобы до утра не отвлекаться от своего любовника. Тихо зайдя в дом, мужчина тяжело вздохнул, видя в каком состоянии Мед. Благо Алане хватило ума больше не заговаривать с мужчиной на эту тему. — Привет, малыш… Как ты здесь? Алана говорит, ты совсем сник… А я тут тебе принес новый инструмент, купил на ярмарке в Долине. Подумал, что ты будешь рад… Знаешь... - Юст вложил в руку парня новую стамеску и слабо улыбнулся. Он много думал о том, что сделал. Много думал о том, как быть ему в такой ситуации. Не мог он, просто не мог, видеть мучение своего возлюбленного. Юнец был слишком дорог ему. — Сейчас я сниму ошейник и отведу тебя искупаться, хочешь? Или ляжем в постель и поговорим? Ты ведь успокоился, да? — Не веди себя так, будто ничего не случилось, — холодно сказал Медис, с силой сжимая в руке новый инструмент. Это неожиданно принесло ему чувство уверенности и некой защищенности. Хотя, что он, малец, против здорового мужика? Проиграет ведь. Но тяжесть какого-то «оружия» все-таки морально поддержала его, а заодно и подпитала его злость, которую он копил все эти дни, пока торчал тут не по своей воле. — Ты запер меня здесь, посадил на цепь, как собачонку! И думал я приму тебя с распростертыми объятиями?! — парень преимущественно молчал с Аланой, но тут уже не выдержал, и обрушил-таки свои эмоции на мужчину. — Я же верил тебе, верил, полагался на твою мудрость, а ты… ты забрал меня против воли, лишил меня отца! - Говорил он все громче, и с каждой минутой его начинало натурально потряхивать. Объятия и прикосновения любовника казались сейчас просто невыносимыми. Мед отмахивался от чужих рук, так и не выпустив из пальцев стамеску, и кричал бы, да только голос еще был слаб. Но в нем все еще хватало желчи и сильной обиды. — Ты мог провести меня или хотя бы сказать правду сразу! Мог просто не приносить меня сюда, чтобы я ничего не знал… Но тебе же плевать! Тебя волнуешь только ты сам! Медис резко дернулся, желая скинуть с себя руки Юста окончательно и, возможно на сегодня даже прогнать (хотя глубоко в душе он мечтал, что всё и правда наладится с его приходом), но что-то пошло не так. Он осознал это, когда уши уловили странный звук, изданный мужчиной. Звук, будто тому было больно. Резчик встрепенулся, вспоминая про стамеску в руке, и вдруг осознал, что мог серьезно ранить возлюбленного. — Юст?.. Вождь был сильным мужчиной, закалённым и духом, и телом. Он прошел через многое в жизни и получил немало ранений, о чем свидетельствовали многочисленные шрамы на теле, но вот уж чего он точно не ожидал, что получит новую порцию шрамов от любимого человека. Да, он прекрасно понимал, что поступал ужасно с парнем, но хотел искренне всё исправить. Хотел. Но стамеска имела лезвие тонкое и острое. И хоть задел резчик мужчину всего пару раз, этого вполне хватило, чтобы искромсать левую руку, выпуская горячую кровь. Юст ощущал боль, как и любой другой. Он привык к ней, но не мог игнорировать. Или мог? Стоило парнишке успокоится и прислушаться к тяжелому дыханию вождя, как он сразу получил тыльной стороной ладони по красивому личику. Инструмент отобрали в ту же минуту, отбрасывая с яростью в стену. А ещё через минуту цепь резко дернули, заставляя Медиса слететь с постели на пол, прямо на небольшую лужицу крови. Её было много, и останавливаться она не спешила. — Забрал против воли, говоришь? — мужчина вновь потянул цепь, только вверх, накручивая её резко на кулаке, заставляя парня выровняться и почувствовать удушение. — Это так ты всё видишь? Ты из последних сил кричал в лесу, умоляя спасти тебя. А теперь, оказывается, это я забрал тебя силой? Я принес незнакомого человека на себе в свою деревню, потому что меня волнует только «я сам»? Понемногу парня продолжали тянуть вверх за цепь. Выбора у него не оставалось, кроме как подняться на ноги и скользить по остывшей крови босыми ногами, цепляясь за ошейник, чтобы совсем не задохнутся. — Я делился едой с незнакомым человеком, делился кровом, построил ему дом и поделился женщинами — лишь потому, что волнуюсь только о себе? Я правильно тебя понял? Но ответить Медису больше не дали. Вождь даже не собирался отвлекаться на открытые раны, слушая скулеж юного мастера. И лишь вспомнив, зачем сюда он пришел, мужчина начал снимать штаны, пока парень приходил в себя и ещё не осознавал, что его ждёт. В один момент показалось даже, что Медис отключился и перестал что-либо чувствовать, особенно, ужас перед любимым. Хотелось кричать и рваться из этих жестоких рук, из цепей, из дома… Но Медис был слаб, он только хрипел, стонал, дрожал и плакал, и все без толку. Меда бросили на кровать, повернув на живот, а после потянули назад цепь, отрывая хрупкое тело от постели. Как итог, меньше, чем за несколько минут, юношу поставили на четвереньки, стянули одежду, что скрывала ягодицы и резко вошли в неподготовленный анус. Юст и раньше был груб в постели, но только с разрешения своего любовника и не переходя черту боли. Сейчас всё было совершенно иначе. Молодого мастера насиловали, рвали, душили. Вождю понадобилось достаточно много времени, чтобы излиться, и для Медиса это была вечность боли и страданий. Мед чувствовал вину и стыд за свои слова и ранение, которое, на самом деле, причинять любовнику не хотел. Хотя кто его слушал? Вождь продолжал делать свое дело, то ли заигравшись, то ли действительно получая удовольствие. А в душе парня вина вновь сменилась на обиду и гнев; они в свою очередь — на принятие. Что-то в душе надломилось в конце концов и Медис решил, что едва ли не заслуживал такого обращения, и даже, лежа под мужчиной, ощутил тот же кошмар, что пережил, когда его придавило телегой после оползня… А там и к мысли пришел, что он — никто. Его вытащили из ужасной передряги, вылечили и приняли в клан, обеспечив ему место в жизни. Не каждый мог бы похвастаться такой удачей, а теперь выходило, что резчик совсем не оценил такой дар Судьбы. Или же оценил, но что-то пошло не так? Под конец «пытки» было уже не разобрать. Когда мужчина наконец кончил и чуть отпрянул, парень обессиленно разложился на постели, тяжело дыша. Его слепые глаза смотрели в пустоту и выглядели еще более безжизненно, чем обычно. Из них шли слезы, однако, Медис больше не ревел, а только лежал, совершенно безвольно ожидая, что в любую секунду его снова станут вертеть, как вздумается, и тихо повторял: «Прости, прости, прости…». Ему было уже почти безразлично, каким еще страданиям подвергнет его Юст. Кости и мышцы ныли, места ударов отлично ощущались при каждом вдохе, а задница горела огнем… Что могло доставить ему еще большую боль? Только, если бы мужчина стал рвать его на кусочки, но Мед знал, что этого не будет — куда «веселее» издеваться над еще дышащей жертвой. — Нгхх, — парень вновь захрипел. Несмотря на такие о себе мысли, тело все-таки болело и очень сильно, и разум уже не мог с этим справиться. Потому мастер все же вырубился, ни на что не реагируя. Еще немного времени и на его теле проявятся все синяки и гематомы, хотя своя и чужая кровь уже подсыхала и стягивала кожу. Ну, в бессознательном состоянии ему до этого не было уже никакого дела. Сам Юст сел на пол, опираясь спиной об кровать. Закрыв глаза, он медленно приходил в себя, пытаясь восстановиться. Порезы жгли. Пол, кровать, Медис — всё было в крови вождя. Сейчас он даже не мог сказать, что было «последней каплей». Боль от порезов и злые фразы парня? Юст потерял контроль над собой в одно мгновение, хотя никогда себе не позволял ничего подобного. Нет, мужчина не был хорошим и за свою жизнь сделал немало ошибок, но только сейчас мальчишка смог пробудить в нём монстра за доли секунд. Перетянув руку первой попавшейся тканью, вождь ещё долго сидел у постели своего возлюбленного, осознавая, что натворил. Такие ночи не проходят бесследно. И больше всего на свете теперь Юст боялся, что Медис сломается. Конечно, он будет испытывать страх или ненависть, но это лучше, чем пустота. Просидев в раздумьях почти всю ночь, мужчина ушел на рассвете, но только чтобы приготовить им бадью с горячей водой. Утром была разбужена Берта, с просьбой «не задавать никаких вопросов» и выдать ему лечебный настой трав. Его Юст вылил в воду и только тогда вернулся в дом Медиса, осторожно поднимая на руки измученное тельце. Они погрузились в воду вместе. Вождь держал парня нежно, но крепко. Настой стал одним целым с водой, даря помещению приятный запах, а телу успокоение. Это был хороший способ для снятия воспалений, не говоря уже о боли. Даже, несмотря на свой поступок, мужчина всё равно любил этого парня и заботился о нём, хотя теперь сомневался, что имеет на это право. Они были в воде, пока она не стала остывать. Потом мужчина насухо вытер парня, так же молчаливо и совсем без сил на эмоции, и отнес в свой дом, уложив в постель. Осталось вернуться в дом Медиса и собрать всю грязную одежду и постельное, предоставив, правда, стирку женам, а также отмыть пол. Закончив лишь к обеду, Юст без сил свалился спать, даже не завтракая. Упал без сил, правда, в постель старшей жены. Почти сутки назад он вернулся с охоты, и позволить себе уснуть смог только сейчас. Это было тяжелое время для организма, что взял своё. Юст проспал до следующего утра, а к мастеру заходила только Алана и подосланный Ноэ. Шестнадцатилетний парнишка, коим совсем недавно был сам Мед, рассказал матери в каком состоянии резчик и в каком отец. Общими усилиями было принято мнение, что кровь принадлежит ранам Юста, а вот синяки на бледной коже Медиса — его наказание. Тем не менее, к Медису хуже относиться не стали. Женщины, Алана, Игни и Церен, ухаживали за ним, кормили и старались развеселить. Потом приходить стали и сыновья Медиса, напоминая ему, что он уже больше не мальчик, а сам отец. Спустя ещё пару дней парня отвели обратно в его домик, где уже ждали чистые вещи и пахло травами. Юст же к нему больше не пришел. Ни через неделю. Ни через месяц. Они «встречались» лишь за общим столом, когда мужчина приходил есть. Но больше он не притронулся к молодому мастеру, держась от него на расстоянии. Правда, не отрывал взгляда от хрупкого тела во время сборов, и во время прогулок Медиса. Парня никто не освобождал от «роли отца» и наставника Арзу, заставляя его волей-неволей вливаться в прежний ритм. А Игни постоянно приносила от Берты лечебные мази, настаивая на их применении и приговаривая. — Это Юст приказал принести. Вскоре на улице стало совсем тепло и дети все больше проводили времени на улице, а мужчина всё чаще уходил с Ноэ и Тахён на охоту, создавая запасов не на один год и подготавливая детей к «взрослой жизни» без своего участия. Совсем скоро он начнет брать с собой не только пятнадцатилетнюю Тахен, но и её четырнадцатилетнего брата Сурена, а уже после и остальных повзрослевших. Раны у Медиса затягивались, синяки бледнели и исчезали, время шло своим чередом, одна пора сменяла другую, но в душе у молодого человека мало что менялось. Он стал тише, сдержаннее, занимался либо работой, либо детьми и почти ни с кем не говорил вне этих самых занятий. Кто-то сказал бы, что парень просто повзрослел и посерьезнел, но он-то знал, что это не совсем так. С той ночи Юст с ним контактировать перестал, даже не пытаясь извиниться за содеянное или просто поговорить, обнять, как раньше… Резчик расценил это однозначно — его надобность больше не была такой значащей для вождя. Удивляться нечему, мужчина тот был взрослый, жен хватало, как и любви от них, да и дел невпроворот. Вот он и перестал надеяться, что однажды ночью услышит в своем доме скрип двери и знакомую поступь; что в животе стянется тугой клубок сладкого предвкушения, а его постель вновь станет немым свидетелем их страсти. Все это прошло, Мед честно старался смириться. Но когда раны тела зажили, а память о той ночи выцвела, осталось только желание снова оказаться в теплых руках Юста. Парень даже думал о том, что все простил бы, если бы тот пришел к нему, если бы хоть раз заговорил или прикоснулся. Вместо этого он помнил только ужас и боль, а не жаркие поцелуи и шепот на ухо, которые так любил и жаждал. — Будь осторожнее, иначе сделаешь скол, чувствуешь? — Медис сидел на лавке рядом с Арзу и контролировал его процесс обработки небольшого бруска древесины. Запах стоял волшебный: и от дерева, его смолы, так и от ветра, что нес собой ароматы хвои и диких трав. Солнце уже прогрело землю, уходя за горизонт с каждым днем все медленнее, неохотнее. Дети резвились на свежем воздухе, женщины стирали и весело общались, а вот о месте нахождения Юста можно было только догадываться. Наверняка, опять пропадает в лесу, хмыкнул про себя парень и мысленно стукнул себя за то, что отвлекся. Арзу в этот же момент досадливо шикнул. Инструмент прошел под слишком резким углом, кусок будущей фигурки отвалился, а мальчишка загнал занозу. — Тшш, не мельтеши, — молодой мужчина нашел руки ученика, отбирая у него то, с чем он работал, и уточнил место, куда вошла заноза. Арзу негромко ответил, а Мед помог ее вытащить, посылая мальчугана к матери, чтобы омыть ладони травяным бальзамом. — Иди, не то занесешь какую-нибудь гадость в ранку. Даже самые маленькие царапины опасны, но об этом мы поговорим потом… Арзу убежал, а мастер остался на месте, прикрыв глаза, и подставив лицо солнечным лучам, слабо улыбаясь. Каких-либо эмоций от него добивались только сыновья и единственный пока ученик. С ними он общался больше всего и изредка улыбался. Сейчас же улыбка появилась просто от невольных воспоминаний детства, когда он точно так же сидел на теплом валуне около реки, и грелся на солнышке. Так же как тогда легкий ветерок трепал его волосы, а солнце золотило некоторые прядки, из-за чего отросшая шевелюра отдавала рыжиной. Совсем скоро Алана позовет всех обедать, а потом можно будет немного отдохнуть и уже вечером починить стул, о котором говорила Церен… Мысли текли плавно и вязко, парень вошел в новый ритм жизни и старался ему следовать, хотя сердце тосковало по Юсту каждую минуту. Впрочем, Медис давно научился прятать это глубоко-глубоко и не тревожить дорогую семью своей тоской. Так же пришлось забыть и об отце, хотя он по-прежнему молился о его здоровье по вечерам. — Обедать! — окрик раздался по округе и все стали подтягиваться в общий дом, в том числе и парень. Брел он неспешно, но его, собственно, и не подгоняли. Все равно начнут только тогда, когда все соберутся и усядутся на свои места. Этот обед не отличался от тысячи других таких же. Вкусная еда, уютный дом, веселый детский и женский смех. Юст подавал голос редко: говорил либо по делу, либо рассказывал о своих путешествиях. После вкусной трапезы все жители деревни вновь разбрелись по своим делам. Дети играть, закончив утреннее обучение, женщины — заниматься домашними делами. Юст, по обыкновению, сел на резной скамье у главного дома и внимательно наблюдал за Медисом. Пару часов отдыха и возможность «побыть» с ним хоть так. Мужчине тяжело было принять слова парня, что тот наговорил. Не мог он принять и того, что сделал с ним после. Это было ужасно, и вождь был уверен, юный мастер его не простит никогда. Оставалось лишь наблюдать за ним издали. Он честно думал о том, чтобы отвести юношу к отцу, но тогда что скажут остальные? Его жены скучают по дому не меньше, чем сам Медис. Да, у некоторых больше никого нет: кого-то уводили работорговцы и даже при всём своём желании, мужчина не сможет отыскать их деревни; у кого-то родители уже были мертвы. Но остались и те, кто желал не меньше Медиса передать весточку домой, рассказать о себе, своей жизни. Из раздумий Юста вытянул звон колокольчиков, что были развешены вдоль обрыва для слепых. Это было предупреждением, что впереди опасность. И хоть Юст давно поставил там забор, этого было мало. Поэтому он повесил колокольчики на расстоянии нескольких метров от забора. Несколько детишек постарше тут же отбежали подальше, но второй сын Медиса и сам резчик словно не услышали звон. Они заигрались и не успели остановиться вовремя, обрывая веревку, а за ней падая на забор, что подобный вес выдерживать на себе не собирался, с хрустом ломаясь. Юст уже подбегал, стоило уловить первый звон. Вовремя среагировал и его старший сын, будущий вождь — Ноэ. Парень схватил ребенка Медиса за ногу. Тот сильно ударился лицом, впервые ощущая на себе столько крови, но главное, был жив. Ноэ оттащил ребенка и поспешил на помощь Юсту, что был в куда худшем положении: он успел схватиться за веревку одной рукой и второй удержать Медиса, но вес и инерция их тел не позволили устоять на месте и оба полетели с обрыва. Спасла лишь привычка Юста всегда и везде вязать крепкие узлы и вешать толстые веревки, иначе бы Ноэ стал вождём раньше времени. — Я держу, — прижимая крепко Медиса, прорычал Юст, успокаивая молодое тело, что вцепилось в мужчину. Послышался командный крик Ноэ. Парень звал на помощь всех и уже даже схватил веревку, чтобы вытащить отца. Однако Юст лучше понимал, что его самого детишкам не вытащить, от чего приказал поднять сначала Медиса. Ноэ тащил сверху, вождь помогал снизу. Стоило резчику вновь коснуться земли, как все бросились спасать отца, но веревка уже оборвалась.