Ну же, милый, расправь свои крылья и улетай, Улетай далеко. Расправь свои крылышки и улетай, Улетай далеко. Возьми себя в руки. Ты же знаешь, ты должен стараться, Ведь ты — свободный человек. Так что, дорогой, летим со мной.
1977 год Калифорния Ярко-багряное солнце, клонившееся по небу к горизонту, раскрасило закрытый со всех сторон калифорнийский пляж в самые сочные оттенки — небо, хоть и оставалось голубым, постепенно скрывалось за розовыми облаками, а светлый, прежде почти молочный, песок на глазах превращался в оранжево-малиновое одеяло, в котором так приятно было прятать свои ноги. Ласковый, теплый ветер любовно обдувал спины и осторожно гнал их дальше, по направлению к гальке, раскинувшейся под развесистыми зелеными пальмами. Скоро они вернутся обратно, в отель — время их американского турне расписано по минутам, и найти свободный момент непросто, поэтому Джон, все еще находящийся под впечатлением от увиденного, не выпускал из рук новенький фотоаппарат, подаренный ему Фредди на двадцать шестой рождения. Темно-синяя водная гладь неспешно накатила к обнаженным ступням, скрыв под собой песок и виднеющиеся под закатанными легкими брюками лодыжки. Шагающий за Джоном Фредди вздрогнул, прикрыл глаза и остановился, взяв его за руку и притянув к себе. — Что такое? — беззаботно спросил Джон, не отрывая взгляда от восхитительного вида солнца, почти скрывшегося за синей кромкой моря. — Джонни, — прижался к нему Меркьюри, — Спасибо. — За что? — За то, что вытащил меня сюда. Он так и не снял свои очки-авиаторы, в которых отражались последние солнечные всполохи, и казался сейчас Джону особенно красивым. Вся эта южная атмосфера, солнце, тепло и пальмы очень шли горячему и страстному Фредди, и Дикки, успевший изучить возлюбленного за эти долгие шесть лет, не ошибся, когда оторвал его прямо от распаковки чемодана в очередной гостинице, завязал глаза и привел сюда. — Просто я знаю, как ты любишь море, — улыбнулся Дикон и прижался к нему щекой. — И откуда ты это знаешь? — Оно в твоих глазах, Фредди. Ты и сам, как море — волнующий, непостоянный, можешь обернуться бурей, а потом ищешь успокоения в бухте. Знаешь, о чем я мечтал с детства? — О чем же? — О том, чтобы увидеть его. Увидеть море. — И… что же ты чувствуешь теперь? — как завороженный, спросил Меркьюри. В их вечной суете, в головокружительном калейдоскопе из музыки, гастролей, светской жизни и бесконечного общения с людьми почти не осталось времени на личное, и Фредди, наверное, впервые за долгое время ощущал сейчас спокойствие. Они не торопились, не обсуждали насущное, не сверяли планы с расписанием, никуда не звонили и ничего, совсем ничего не планировали в этот восхитительный, наполненный созерцанием прекрасного вечер, и у Фредди захватывало дух от каждого мгновения, проведенного здесь, на этом солнечном пляже, рядом с человеком, который уже шесть лет шел с ним рука об руку, неизменно поддерживал и дарил любовь, ласку и всего себя… — Счастье. Я чувствую, что счастлив, Фредди. И я написал об этом песню. Джон вновь улыбнулся — и эта улыбка по-прежнему, не смотря на прожитые года, была для Фредди дороже всего на свете. Да, они изменились, повзрослели, обзавелись деньгами, бытом и мимолетными интрижками — но все так же искали в глазах друг друга смысл, вдохновение и желание жить дальше, не сомневаясь в своем выборе ни на секунду. — Песню? И я ничего об этом не знаю? — удивленно вскинул брови Фредди, — Дорогуша, что за тайны, черт возьми? Джон хрипло рассмеялся, и обнял Меркьюри за талию, длинными пальцами пробираясь под кромку развевающейся на ветру рубашки. — Может быть, это был сюрприз. Фредди схватил его за недавно отстриженные пряди и притянул к себе, прижавшись лбом к пылающему закатным солнцем лицу. — Сюрприз? — Ну да. Или ты думал, в нашей жизни их больше не будет? — Дикки… — Фредди схватил его за недавно отстриженные пряди, притянул к себе, прижавшись лбом к пылающему закатным солнцем лицу, и коснулся розоватых губ, неудержимо влекущих к себе, — Ты неисправим. — Пойдем, — загадочно улыбнулся Джон, и потянул его дальше по галечному пляжу, ведущему в густые тропические заросли. — Куда ты меня тащишь? — усмехнулся Меркьюри, но, все же, послушно двинулся за ним. — Сейчас поймешь. Солнце закатилось совсем, и пляж постепенно проваливался в вязкую южную темноту. Джон вел его почти наощупь — за руку, присвистывая какой-то незатейливый мотив и совершенно расслабленно улыбаясь. Фредди любовался им даже из-за спины – все еще тонкое, но уже чуть поджарое, тело, развевающиеся на ветру короткие прядки, тот же хрипловатый тихий голос, ведущий его навстречу неизвестному, но многообещающему будущему… — Вот и оно, — улыбнулся Джон и развернулся к нему лицом, — Проходи, пожалуйста. Отвлекшись на Дикки, Фредди и не заметил, как они добрались до какого-то совершенно дикого с виду бунгало, построенного из деревянных веток, зеленой листвы и еще бог знает чего. Господи, что это и зачем? — Джонни? — спросил обалдевший от увиденного Фред, мысленно прикинув возможные причины, побудившие его любимого на столь странный поступок, — Вообще, мы могли бы вернуться и обратно в номер, я ведь сказал Роджу, что врежу ему, если он еще раз попробует тебя напоить… — Не ерничай и зайди внутрь, — усмехнулся Джон, ни разу не смущенный его реакцией, — Ты ведь еще ничего не видел. — Дорогуша, мне кажется, это не лучшая идея. Ты же знаешь, как я люблю комфорт, и вообще… — Господи, заткнись, пожалуйста, — не выдержал Дикки, и притянул Меркьюри к себе, запечатав губы поцелуем, мгновенно отозвавшимся дрожью в телах обоих. Фредди простонал, и буквально выломал хлипкую дверь хижины, не размыкая губ и подхватив легкого, почти невесомого Джона на руки, — атмосфера моря и восхитительного закатного солнца действовала на него лучше любого афродизиака, выбив все лишнее из головы. Удивительно, как хорошо Дикки его изучил, не задумываясь, выбрав именно это место и время, и подарив тем самым столь незабываемый вечер… — Я соскучился, Джонни, — прошептал Фредди, и почти на автомате сбросил рубашку с плеч Дикона, — Как же я соскучился по тебе… — Я знаю, но сначала сюрприз, — пропищал Джон, зажатый между стенкой бунгало и горячим телом, и с трудом, но все же, оторвался от бархатистых губ. — К черту сюрприз! — Фредди, пожалуйста… — К черту! Вдруг взгляд Фредди наткнулся на стоящую на подставке и прижатую к одной из деревянных стенок белую гитару. Он с удивлением осмотрел ее, и перевел взгляд на Джона: — Джонни, тебе мало было сегодняшнего выступления? — Садись, — Джон показал ему на импровизированную кровать, и присел рядом, взяв в руки гитару, — И слушай. Фредди, как завороженный, следил за возлюбленным, принявшимся задумчиво перебирать струны и настраивать инструмент, пока, наконец, не была «поймана» нужная мелодия, — и раскрыл рот от удивления, когда увидел, что именно собрался делать со всем этим Джон. Он начал петь.Spread your wings and fly away,
Fly away, far away.
Spread your little wings and fly away,
Fly away, far away…
Джон почти не заглядывал в бумагу, которую держал перед собой, и пел, казалось, так расслабленно и непринужденно, как будто бы занимался этим каждый день. Это зрелище настолько поразило Фредди, что он и не заметил, как припев закончился. — Я знаю, что это не предел вокального мастерства, но, почему-то я решил, что смогу сделать это для тебя, — хитро улыбнулся Джон, прекрасно понимая, какой эффект произвел на возлюбленного его поступок. — Джонни… Вдруг он протянул листок Фредди, и подсел поближе, указав на последние строчки написанного им припева. — А теперь — давай вместе. Он до конца проиграл мелодию припева, и Фредди быстро попал в тональность. Красивая, полная смысла песня продолжилась уже в два голоса.Pull yourself together,
Cause you know you should do better,
That's because you're a free man…
Совсем, как тогда, после первого совместного с Джоном концерта, когда он смог уговорить вечно стесняющегося Дикона взять себе хотя бы три слова из их «Liar», — почти соприкасаясь губами, совсем рядом… Припев закончился, и в хижине воцарилась тишина. — Это… Очень красиво, Джон, — восхищенно прошептал Фредди, смотря Дикки в глаза, — Расправь крылья… — И улетай, — подпел Дикон, и прижал Меркьюри к кровати, обозначая, что сегодня они уже никуда не вернутся, — Со мной. Spread your wings and fly with me…fly with me, fly with me… С тобой, сквозь время и года. С тобой, сегодня, завтра и всегда.***
Полгода спустя, после пресс-конференции, посвященной выходу «News of the World», на которой все время было уделено двум хитам Фредди и Брайана, выбившийся из толпы папарацци интеллигентный журналист в очках догнал собравшихся было уходить музыкантов, и, уломав Фредди всего лишь на «один вопрос», проговорил с вокалистом не меньше получаса. Джон, Роджер и Брайан, оставшиеся ждать его в машине, долго недоумевали по поводу задержки Меркьюри, и, когда тот, наконец, соизволил вернуться, буквально забросали его вопросами. Лишь Джон, чему-то хитро улыбнувшись, поглядывал на Фредди с выражением какой-то загадки на лице, не удивляясь, и как будто зная, о чем сейчас им скажет вокалист. — Он единственный из всей этой толпы, кто спросил меня о «Spread your wings», представляете? — возбужденно хохотнул Фредди, и плюхнулся на обитое белой кожей сиденье рядом с Джоном. — Ненавижу папарацци, — процедил Мэй, и, усмехнувшись, добавил, — И что? Он не мог выслать свой вопрос Рокси? — Дорогуша, ты не понимаешь, — улыбнулся Фредди и сжал руку Джона в своей, — Он напишет об этой песне заметку в своей музыкальной колонке. Разве это не прекрасно? Я хочу, чтобы весь мир знал, что Дикки — такой же талантливый автор, как и мы! — А разве в этом кто-то сомневается? — подмигнул Роджер. — Мы с вами — нет, а вот публика, как оказалось, до сих пор не в курсе… — Она много о чем не в курсе по поводу ваших с Дикки отношений, — рассмеялся Брайан, — Как ты планируешь решать этот вопрос? Фредди замолчал, и полным серьезности и нежности взглядом посмотрел на Дикона, уставшего после этой конференции настолько, что он почти вырубился прямо в лимузине: — За меня об этом скажет музыка. А большего им… А большее — это дело исключительно мое и моей семьи. Тех людей, которых я люблю, и которые любят меня. И пусть катятся к чертям те, кто считает иначе… Кивнувший ему Роджер раскупорил бутылку шампанского, припасенную заранее, и разлил ее, не обойдя вниманием всех четверых. — За что пьем? — тихо спросил Брайан, переводя взгляд сначала на Роджа, а потом и на Фредди. — За любовь, дорогуша! За всю… эту любовь. Звон бокалов и тихий шепот — чтобы не разбудить Дикки, — создали поистине теплую и семейную атмосферу вечера. Они все так и остались в этой машине, тихонько перешептываясь и рассуждая о будущем, полные надежд и удивительно твердой уверенности в себе. Брайан, сидевший у окна, поглаживал склонившуюся светловолосую голову Роджера, а на коленях Фредди по-прежнему дремал Дикки, зажав в своей руке смуглые длинные пальцы. Пусть он и не слышал этого тихого и полного смысла разговора, — но все трое были уверены, что Джон обязательно с ним согласится.