Сойка-говорун: подстрекатель

Поток ругани, обрушившейся на Грейс Эллиот, казалось, никогда не утихнет. Нелестные эпитеты сыпались не только на ее голову, но и на моего мужа. Под конец этой тирада, зачинщиком которой как ни трудно догадаться стал Магнус Стерлинг Шар, все стали винить Катона. Услышав это, я вспыхнула гневом. — Да как вы смеете?! Думаете, он нарочно ей проиграл? Да он точно бился с ней, как зверь! — О, в этом я не сомневаюсь, — говорит Магнус. — Как тупой, неуравновешенный зверь! — Заберите свои слова назад! — И не подумаю! Как, ну как можно проиграть этой швабре под два метра ростом? Ее же можно поперек сломать. — Вы же видели, что она сделала с Брутом? — спрашивает Лайм, ворвавшись вовремя в беседу. — Она безумна, а безумные люди могут творить по-настоящему страшные вещи. Магнус одаривает свою бывшую воспитанницу яростным взглядом, но не находит, что ответить. Он открывает-закрывает рот и, в конце концов, коротко выразив свое негодование, падает в кресло. — Знаете, мне кажется, мы что-то делаем не так, — говорит Эбигейл Джексон. Она задумывается и безмолвно шевелит губами, будто заготавливая речь. Наконец, собравшись с мыслями, она продолжает. — Прошло всего несколько дней, а мы с вами за это время сколько раз успели поругаться друг с другом? И ведь из-за пустяков. Нет, конечно, ситуация не очень хорошая, но… Но это не повод пилить друг друга, кидаться обвинениями. Мы с вами команда, нет больше того парня или той девчонки, которые умрут во имя победы, есть мы. Мы. И наша задача не ссориться, а думать над всеобщим благом. Над нашим благом. Так давайте хотя бы в последние дни перед ареной успокоимся и просто подумаем над тем, как нам в конце концов выжить. — Я согласна с тетей Джексон, — встревает Вита Альтер. — Мы позволяем какой-то выскочке из Дистрикта-12 нас рассорить. Давайте ее просто… ну… убьем в первый же день! — Так, если даже наша малышка такое предлагает, значит, мы явно перешли черту, — говорит Магнус. — Ладно, я погорячился. Больше так не буду. Довольны? — Сделаем вид, что да, — говорит Брут. Буквально сразу после этих слов в зал заходит Берглинд Джонсдотир. — Боги, наконец-то этот день закончился, — устало произносит он. — Что там произошло? Как ей удалось одолеть Катона? — спрашиваю я. Мужчина снимает пиджак и сдирает бабочку с шеи, освобождаю шею от удушливого воротника. — Это был самый жесткий бой из всех. Они умудрились разбить купол арены. Я думал хотя бы это заставит Эмерсона их разнять: они вцепились друг в друга с первой же минуты. Эта Эллиот, Боги, она такое несла… В общем, Катону удалось ее даже ранить. И ей тоже… — Сильно? — спрашиваю я. Берглинд ничего не отвечает. Это заставляет меня невольно напрячься. — Берглинд? — Ну, в целом нет. В общем, как он придет… сами увидите, короче. Ничего… особо серьезного. Ближе к ночи явится… думаю. После этих слов, мне становится не по себе. По телу пробегают мурашки, а мозг рисует страшные картины. Я стараюсь отогнать эти мысли, но воображение разыгралось не на шутку. Вита запрыгивает с ногами на диван и включает телевизор. Она быстро пролистывает каналы и, наконец, останавливается на какой-то юмористической передаче. Стало быть, наше собрание можно считать оконченным. Все разбредаются по своим делам. Через несколько часов, уже к концу ужина, к нам возвращается Лесли. Она сообщает о небольшом изменении в планах мероприятий: интервью с трибутами, которое планировалось на два дня, сокращается до одного, и в этот же день пройдет торжественный банкет. Закончив с ужином, я иду в свою комнату. Тревога не покидает меня, а становится все ощутимей. Ближе к ночи я понимаю, что без сна не смогу нормально провести завтрашний день. Задернув шторы и, оказавшись в полной темноте, я буквально сразу отключаюсь. Не знаю, много ли прошло времени, но как будто сразу дверь в комнату открывается. Я успею лишь увидеть знакомый мужской силуэт. — Катон, Боги, что так долго? Что она с тобой сделала? — Тихо-тихо, — Катон садится на кровь и прикладывает палец к моим губам. — Я и так тихо, — говорю я, все равно понизив голос. Мои глаза еще не привыкли к темноте. Я хочу встать, чтобы открыть шторы, но Катон резко хватает меня за руку, заставляя остаться на месте. — Ты чего, больно же. — Прости. Не открывай пока, ладно? — Почему? Что случилось? Муж молчит, я чувствую, что его пальцы непроизвольно сильнее сжимают мою руку. — Я сам виноват… Повелся на ее болтовню. Ничего во мне не меняется. — Да что такое… — мне все же удается вырвать руку и я одним прыжком оказываюсь у окна. Раздвинув шторы, я оборачиваюсь на мужа. Мои глаза округляются до ужаса, а ноги становятся ватными. Через все лицо Катон проходит уродливый глубокий шрам. Он идет прямо ото лба, проходит нос, губы и заканчивается на кончике подбородка. Катон слабо улыбается, я вижу, как даже это легкое движение губ приносит ему боль. — Она сказала, что теперь ты меня бросишь, а она подберет, ведь мы теперь так с ней похожи… Эта фраза заставляет меня очнуться. Я быстро возвращаюсь на место и крепко обнимаю Катона. — Я тебя не оставлю, знаешь, почему? — шепчу я ему на ухо. — Потому что не хочу, чтобы ты ей достался. Катон издает смешок. — Ау, не смеши меня… Теперь я не самый красавчик на Улице победителей. — Знаешь, ты им никогда и не был. — Ах, ты… Я в таком стрессе, а ты меня еще сильнее топишь, — говорит Катон, но я чувствую, что он это несерьезно. — Теперь ты от Эллиот рожки, да ножки оставишь? — Еще чего, если она с тобой такое сделала, что же будет со мной? — Спасибо, милая, я знал, что ты меня поддержишь… Я отпускаю его и нежно целую в щеку. — С удовольствием выпущу ей кишки, но в свое время. Я аккуратно касаюсь лица Катона и медленно провожу пальцами по шраму. — Врачи не могли ничего сделать? Они же такое могут исправить в два счета. — Могут, но они сказали, что на это уйдет до трех недель, а времени у меня столько нет. Пообещали, что если выживу, они все поправят. Вот теперь есть еще один мотив победить. Хотя, самый главный сидит передо мной. — Сделаю вид, что мне приятно. — А я не про тебя, а про того, кого ты временно охраняешь здесь, — Катон легонько тыкает пальцем в мой живот. Я улыбаюсь и молча взлохмачиваю его волосы. Мы ложимся спать. Катон крепко прижимает меня к себе, а я сжимаю его пальцы, чувствуя впервые за долгое время спокойствие. Утром, когда все собрались на завтрак (Цинна и Порция тоже решили присоединиться), я предупреждаю всех о том, что Катон выглядит не самым лучшим образом. После моих вступительных слов, парень заходит в столовую. Лесли громко ахает, прикрыв рот обеими ладонями. Я поглядываю на Магнуса, который кажется по-настоящему ошарашенным. — Вот ведь, а я думал, она тебе маленькую царапину оставила, как Квину… Когда-то всеобщий шок утихает, все приступают к еде. После завтрака мы собираемся в зале, чтобы послушать Лесли, которая должна рассказать о сегодняшнем дне. — Все очень просто. Через час начинаются интервью. Выступаем всем дистриктом. Вас пафосно будут приглашать на сцену, там вы рассаживаетесь и ждете своей очереди. Цезарь будет общаться только с Берглиндом, а вам зададут по два вопроса зрители. Они прошли целый конкурс, чтобы сделать это. После интервью и до самого вечера, вы можете делать, что хотите. Но в шесть вы должны быть здесь, потому что потом начнется самое вкусное — банкет в президентском дворце. Длится он будет всю ночь, но вас никто не заставляет там быть до конца, потому что… — … на арену выходить на следующий день, — заканчивает Берглинд. — Именно! — говорит Лесли. — Поэтому аккуратней с выпивкой. Мы решаем, что куда-то идти до нашего интервью смысла нет, поэтому остаемся в апартаментах. Ближе к интервью начинается подготовка. Цинна и Порция как всегда превзошли себя: наряды у каждого трибуты восхитительные. В положенное время Лесли отводит нас к лифтам и мы спускаемся вниз, в закулисье. Встав друг за другом, мы ожидаем своей очереди. Звучит сигнал, и Цезарь Фликерман начинает вызывать каждого из нас. Оказавшись на сцене, я одариваю огромный зал сдержанной улыбкой и делаю легкий реверанс, чем вызываю одобрительный гул. Когда мы все занимаем свои места, Цезарь зовет к себе Берглинда Джонсдотира. — Берглинд, во-первых, хочу отдать должное твоему костюму, он — шикарный! — Спасибо, Цезарь. Мне кажется, он лучше, чем я. По залу проходит смех. — Ой, не скажи… Ну что ж, давай начнем. Как тебе новая роль ментора? Я знаю, что ты им никогда не был, — лукаво подмечает ведущий. — О, это оказалось намного сложней, чем я думал. Извечные встречи, беседы, банкеты… С ума можно сойти. Я бы, конечно, хотел оказался на арене, но раз так вышло, то я буду стараться и на этом поприще. Сделаю все, чтобы мои ребята вернулись в полном составе. Я с большим интересом слушаю интервью. На моей памяти Берглинд никогда не произносил столько слов, да еще и сочетающихся между собой. Судя по виду остальных, они пребывают в таком же приятном шоке. Десять минут проходят незаметно. Берглинд под аплодисменты возвращается к нам, а Цезарь встает с кресла. — Ну, а теперь рубрика «открытый микрофон»! Уважаемые трибуты, теперь вопросы вам будут задавать ваши поклонники. Вы не представляете какой суровый конкурс они прошли ради одного вопроса… Магнус Стерлинг Шар, прошу составить мне компанию! Магнус садится рядом с Цезарем и машет толпе рукой. Когда зал замолкает, к микрофону подходит первый зритель — мужчина средних лет с изрядным брюшком. — Здравствуйте, Магнус. Прежде всего хочу сказать, что безумно рад увидеть вас вживую, для меня это большая честь. А вопрос мой такой: я знаю, что в Капитолии живет ваша дочь. Вы планируете с ней увидеться сегодня до банкета? У меня отпадает челюсть, я поворачиваюсь к остальным, но вижу, что их лица остались беспристрастны. Только Вита выглядит так же ошарашено, как и я. Значит, мы единственные, кто не в курсе, что дочь Магнуса живет в Капитолии? Мой мозг начинает хаотично думать: то, что у Стерлинга трое детей я знала, но всегда видела только одного сына. Я вспоминаю, что когда-то, бармен Кира рассказывал мне о том, что он попал в Капитолий по одностороннему обмену. Неужели Магнус и Рене отдали свою дочь? Но зачем? — О, я забыл, что у нас свободное время… Как-то даже… неожиданно, — Магнус впервые предстает передо мной выбитым из колеи. Он просовывает палец под воротник рубашки и немного отодвигает его. — Ну, я бы, конечно, хотел. Найду адрес и приду. Наверное, она меня не помнит, ну кто знает. Спасибо за идею, мистер. Следующий вопрос оказывает не настолько щекотливым, но уверенность Магнуса была подорвана, и он кое-как на него сумел ответить. Следующим на «допрос» выходит Брут. Первый вопрос затрагивает его состояние после индивидуальных показов, но второй снова заставляет подбирать мою челюсть с пола. — Мистер Квин, — обращается широкоплечий мужчина к моему бывшему наставнику. — Я был безумным вашим поклонником, во времена, когда вы выходили на ринг. У вас было столько классных боев. Скажите, вы на родине продолжаете заниматься боксом? — Нет, в этом нет необходимости, — слишком быстро отвечает Брут. Я вижу, как напряглись его желваки: верный признак недовольства. Под аплодисменты Брут возвращается к нам, а его место занимает Курт. Я предполагаю, что первый вопрос будет тоже ни о чем, но не тут-то было. — Мистер Бонедз, я являюсь вашей поклонницей с самого начала вашей карьеры, — говорит женщина преклонных лет, одетая в костюм цвета радуги. — Я каждый раз надеялась с вами встретиться, но вас было почти невозможно найти. А, когда я узнала, что вы покинули Капитолий, то чуть не покончила с собой. Скажите, пожалуйста, почему вы уехали спустя три года? — Ничего себе, вот так новости, — шепчет Катон. Я не нахожу, что ответить. — Ответ достаточно простой — мне стало скучно, — говорит Курт с легкой улыбкой. — Захотелось заняться другим делом. — Но ведь в Дистрикте-2 вы так и не стали ментором, а здесь не было отбоя от клиентов, тогда почему? — Мистер Фликерман, мне кажется, что это второй вопрос. Мне на него отвечать? — Нет-нет-нет, ни в коем случае! Мэм, пожалуйста, возвращайтесь на свое место, на ваш вопрос ответили, спасибо. Закончив с интервью, Курт возвращается на место. Я пытаюсь разглядеть на его лице хоть какую-то эмоцию, но оно выражает лишь уверенное хладнокровие. Магнус же впал в полную апатию, а Брут вытирает лоб со лба тыльной стороной ладони. Я уже мысленно готова ко всему и жду провокационные вопросы для Эбигейл Джексон. Впрочем, первый вопрос оказывается весьма банальным. Следующий зритель — молодая девушка, которая выглядит вполне обычно по сравнению со своими земляками, — откашлявшись, благоговейным голосом спрашивает: — Мисс Джексон, я знаю, что у вас дома есть огромный сад, полный самых чудесных роз. Скажите, кто же остался ухаживать за ним в ваше отсутствие? — Подождите отвечать! — Цезарь поднимает ладонь. — Чтобы все понимали, про что мы говорим, у нас есть фотография. Пожалуйста, выведите на экран. Как только демонстрируется заявленное фото, по всему залу проходит всеобщий вздох восторга: весь снимок занимают розы самых разных сортов. Бутоны настолько крупные, что кажется невероятным, как они удерживаются на стеблях. Среди всего этого великолепия особенно бросаются в глаза белоснежные розы. Я слышала, что они очень нравятся президенту Сноу. Цезарь просит показать следующий снимок, на котором сад представлен с высоты птичьего полета. Видно, что цветы посажены очень аккуратно, образуя удивительную геометрическую фигуру. Эбигейл, увидев это, покраснела. — Я даже не думала кому-то сказать об этом. Очень надеюсь, что по моему возвращению домой, сад будет в целости и сохранности. — Дорогая моя, — говорит Цезарь, сжимая руку Эбигейл. — Если с тобой вдруг что-то случится, обещаю: я первый, кто поедет в Дистрикт-2 и займется твоим садом! Этого никто не знает, но именно мисс Джексон смогла вырастить розы, так любимые нашим президентом. Упс, проболтался! Поток бурных аплодисментов обрушивается на Джексон. Наступает очередь Лайм Рэйб, а я начинаю думать о том, какие вопросы зададут мне. Капитолию известно все о нас. Какую щекотливую тему они поднимут? Тем временем к Лайм обращается смазливый паренек, который годится ей в сыновья. — Мисс Рэйб, все мы знаем, что вы очень неразговорчивы. Но я также знаю, что свое немногословие вы превращаете в неимоверно чувственные стихи. — Охренеть… — Катон откидывается на спинку кресла. — Если выяснится, что Энобария пишет песни, а по вечерам поет в клубах, то мир официально сошел с ума. — Взволнованный парень тем временем продолжает. — Я — начинающий поэт, но мне трудно определиться с источником вдохновения. Скажите, что для вас является вдохновением? Лайм, лицо которой стало одинакового цвета с красным креслом, заерзала и, наконец, собравшись, невпопад стала отвечать: — Ну-у… Эм… Кхм, это было давно и по молодости… Я просто думала о тех вещах, которые мне нравятся и людях… И вот так и вышло. Вам нравится, значит хорошо… — Еще бы! Ваш сборник покорил мое сердце! Я уже не пытаюсь скрыть удивление и, открыв рот, тупо пялюсь на сцену. Мне уже не терпится услышать про остальных. Энобария, которая понимала, к чему все идет, шла на сцену к Цезарю, как в последний бой. Прослеживается закономерность: все мои земляки, кроме Магнуса и тех, кто еще не прошел интервью, какое-то время жили в Капитолии, либо были с ним тесно связаны, а потом покинули его по неизвестным причинам. Но настораживает не это, а реакция трибутов на вопросы о прошлом. Видно, они держали это в тайне, а теперь все раскрылось. Я уже жалею о том, что пропустила интервью Дистрикта-1. Любопытно, о чем их спрашивали? Я настолько погрузилась в собственные мысли, что чуть не прослушала вопрос к Энобарии. Катон ошибся, но был рядом: Энобария не пела по клубам, она там танцевала. Причем, судя по отзыву от темнокожего мужчины, чей костюм был белее молока, танцевала она превосходно. Если Лайм и Эбигейл смущались, то Энобария выглядела так, будто сейчас сорвется и вырвет этому мужчину язык. На вопрос о том, почему она, имея кучу поклонников, уехала на родину, женщина холодно ответила, что эти причины останутся при ней и только при ней. — Им будет со мной скучно, — шепчет Уэйд мне на ухо, пока Энобария отбивается от очередного вопроса. — Я в Капитолии не жил. — Ты знал про остальных? Уэйд молча качает головой. Как он и предполагал, его интервью оказывается спокойным и неинтересным после таких громких историй. Что же касается Катона, то мелкая старушка с писклявым голосом интересуется у него, почему он решил бросить свою богатую невесту Грейс Гламур ради меня. Я ожидала, что Катон в стиле Энобарии галантно пошлет ее, но вместо этого он произносит монолог, который продолжается около десяти минут. Это настолько наигранное признания в любви, что только дурак, ну или капитолиец, не понял бы фальши. Я стараюсь не засмеяться в голос, прикидываясь, что безумно приятно это слышать. Когда Катон вернулся, я наиграно поцеловала его в щеку, чем вызвала очередной взрыв оваций. Наконец, наступило мое время. Первой к микрофону подходит женщина моего возраста с яркой шевелюрой. — Мисс Дагер, добрый день. Вы чудесно выглядите! — Благодарю. — Вы — единственный трибут в истории Голодных игр, который будет участвовать в них третий раз. Скажите, какого вам ощущать себя уже частью истории? — Ощущение довольно приятное, но повод так себе. Скажу честно: будь моя воля, я бы лучше сидела дома, но коль мне выпал шанс вновь показать себя, то почему бы и нет. С радостью приму приглашение и в четвертый раз, если президент Сноу или кто-либо еще вновь придумают очередной повод. Все это я произношу с милой улыбкой, понимая, что говорю опасные вещи. Цезарь, как всегда чувствующий общее настроение, бросает в зал пару шуток, разряжая обстановку. Когда смех утихает, ведущий приглашает к микрофону следующего зрителя. Вдоль рядов вальяжной походкой идет мужчина в темном костюме-тройке. По мере того, как он появляется в поле зрения, люди начинают тихо перешептываться. Звук его шагов эхом разносится по залу. Подойдя к микрофону, он поправляет красную бабочку. — Добрый день, мисс Дагер, — произносит бархатным голосом Луций Сноу. Я мягко улыбаюсь ему, подмечая, что он снова предстает в своем обычном обличии. Мне кажется, что мы снова находимся в кабинете моего дома: только он и я. — Мой вопрос, если убрать подводящие к нему слова достаточно прост, как и ответ, но над ним следует подумать. Представьте, чисто гипотетически, мисс Дагер, такую ситуацию: вы вместе со своими союзниками оказываетесь в гуще страшной битвы. Выжить практически нереально. На одной чаше весов ваша жизнь, а на другой жизнь ваших союзников. Так вот: стали бы вы защищать людей, которые на самом деле оказались предателями, чью волю было легко сломать деньгами и роскошной жизнью, чьи слова о верности и дружбе оказались такими же гнилыми и черствыми, как и их души; кто оказался действительно реальным врагом. Мне нужен лишь один ответ: да или нет? Луций немного склоняет голову на бок и прикрывает глаза. В зале стало настолько тихо, что я слышу, как бьется сердце в моей груди. Я буквально ощущаю, как на меня устремлены взгляды мои союзников. Союзники… Вопрос Луция можно было бы отнести к занятной шутке, если бы не одно но: он уже пришел ко мне однажды с предупреждением, которое сбылось. Он никогда ничего не говорит просто так. Вдруг, я осознала одну простую истину: я ничего не знаю об остальных победителях. Вся их бурная жизнь прошла до меня, а после я ими не интересовалась. Мы жили по соседству, но были далеки друг от друга, мы общались, но никогда не делились чем-то большим, чем местными новостями. Я медленно облизываю пересохшие губы. Луций, которой словно видит, что творится у меня в душе, едва заметно кивает головой. Его губы медленно растягиваются в победной улыбке. — Нет, — громко и отчетливо произношу я, глядя в его темный глаза. Мужчина не сдерживается и широко улыбается. — Это отлично, мисс Дагер, — говорит от мне. — Благодарю за ответ. Он коротко кивает и все той же вальяжной походкой идет прочь из зала. Цезарь первым приходит в себя. Он пытается раскачать зал и, в конце концов, ему это удается. Я, стараясь придать себе довольный вид, медленно бреду на место. Я вижу, как побледнели Магнус, Брут, Курт, Эбигейл и Энобария — те, чьи секреты раскрыли. Я стараюсь не смотреть на них. Голова начинает трещать, я не могу слушать Виту, с которой уже начали беседу. Вокруг меня словно вьется рой пчел, каждая из них пытается меня укусить, а, отмахиваясь, я делаю только хуже. Я концентрируюсь на этом внезапном чувстве опасности и понимаю, что впервые за все годы чувствую страх. Не тот ужас, который я испытала, увидев живого Лестера Вильямса с разодранным лицом после взрыва бомбы и не отвращение, смешанное с паникой, когда вокруг меня по стенам стекали кровавые ошметки Лесли Смит, нет — это реальный страх. Потому что я не знаю, как вести себя с этими людьми и чего от них ожидать. Я с нетерпением жду окончания интервью. Когда все заканчивается, и нас официально отпускают, я первая, кто почти бегом заходит в лифт, но приходится ждать всех. Хорошо, что мы живем невысоко. Едва за Лесли, которая заходит последней в апартаменты, закрывается дверь, я тут же спрашиваю: — Лесли, все, мы свободны до вечерам? — Да, конечно. Только к шести часам быть обязательно здесь, не то вышлю миротворцев на поиски. Получив разрешение, я поднимаюсь к себе в комнату и начинаю искать удобную одежду. Почти сразу следом заходит Катон. — Мирта, все в порядке? — А ты как думаешь? — грубо спрашиваю я, не прекращая поиски. — Прости… Я хочу какое-то время провести одна. Я уже устала от этой нашей компании. — Я понимаю, — Катон подходит ближе и целует меня в обнаженное плечо. — Встретимся тогда вечером. — С этими словами парень выходит, оставляя меня одну. На мое счастье, среди цветастой одежды находится темный костюм и неприметный серый плащ с капюшоном, который скрывает все мое лицо. Удовлетворившись своим внешним видом, я, предварительно сняв капюшон, быстро спускаюсь по лестнице и, ни с кем не попрощавшись, иду на улицу. Оказавшись там, я скрываю лицо и иду, куда глаза глядят. Пройдя, даже почти пробежав, с десяток кварталов, стараясь избегать людных улиц, я ловлю себя на мысли, что не запоминаю дороги назад. Впрочем, здание Тренировочного центра настолько высокое, что его можно разглядеть с любой точки города. В конце концов, можно просто узнать дорогу у местных. Я перевожу дух и облокачиваюсь на стену высотного здания. Не успеваю погрузиться в раздумья, как со двора здания раздается знакомый голос. — Заблудились, мисс Дагер? Я поворачиваюсь на голос и вижу Плутарха Хевенсби. — Как вы меня узнали? — спрашиваю я, снимая капюшон. Вместо ответа Плутарх демонстрирует мне небольшой планшет, на которой показана схематическая карта города и горит синяя точка. — Вы за мной следите? — Вовсе нет, просто у меня есть доступ ко всем следящим устройствам трибутов. Я даже не думал, что кто-то забредет так далеко. — А вы что здесь делаете? — Гуляю, так же как и вы. Вдали от суеты лучше думается, согласны? — Безусловно, — отвечаю я. — Вы не против составить мне компанию, мисс Дагер? — предлагает Плутарх. — Как я могу вам отказать? Плутарх, посмеиваясь, отвечает: — Можете послать меня куда подальше, я все пойму. — Ну что вы, как так можно. Я с радостью прогуляюсь с вами, если после вы проводите меня обратно до Тренировочного центра. Мужчина встает по стойке «смирно». — Слово джентльмена! Мы неторопливым шагом проходим через двор и оказываемся на небольшой улочке. — Как вам удается ориентироваться в столь большом городе? — спрашиваю я Плутарха. — Я в отличии от многих, не провожу все время в центре. Прогулки по удаленным районам на многое открывают глаза. Например на то, что некоторые дома выглядят не намного лучше, чем жилища из каким-нибудь дистриктов. В конце концов, на худой конец есть навигатор. — Почему вы не смотрите интервью? — О, самое нужное я посмотрел. Луций Сноу в своем репертуаре… Я хватаюсь за эту фразу, как за спасательный круг. — Расскажите мне о нем. — О, просите очернить сына президента? Вы коварная женщина, мисс Дагер. Я смеюсь. — Про «очернить» сказали вы, мистер Хевенсби. Впрочем, ваше право. — Что ж, думаю, хуже не будет. Луций Сноу очень похож на вашего мертвого друга Лестера Вильямса: такой же прекрасный и опасный, одно лишь отличие — болтает много. Язык — его главное оружие. Да вы и сами это поняли. Я молча жду, что он скажет дальше. — В правительстве его не очень жалуют, а все потому, что он все обо всех знает, и никто даже не понимает, откуда ему все известно. Политика — его реальная любовь. — А вы понимаете, откуда он черпает знания? — Нет, и это меня расстраивает. В наше время обладание информацией — самое страшное оружие… Вы ему симпатичны, мисс Дагер. — О, я в этом не уверена, — быстро говорю я. Но вдруг вспоминаю банкет после 83-х Голодных игр и мой разговор с Луцием у фонтана. — Хотя, на моих последних Играх он очень хотел стать моим спонсором. — Он сам вам это сказал? — Да, но ему помешала сделать его не пунктуальность. Плутарх смеется. — Да-да, это его извечный недостаток. Спасибо, мисс Дагер, за информацию. Мы переключаемся на нейтральные темы. Так проходит незаметно несколько часов. Общаться с Плутархом оказалось весь интересным. Неизвестно как, но он выводит меня к Тренировочному центру. — Ну вот, как и обещал. — Спасибо за компанию, мистер Хевенсби. Вы помогли мне скоротать время. У меня к вам есть последний вопрос… — Пожалуйста, я буду рад ответить. — Почему вы так со мной откровенничаете? Плутарх на секунду задумывается, потом с улыбкой отвечает: — По той же причине, что и вы, мисс Дагер. Потому что это последний шанс перед неизбежным расставанием. С этими словами, он коротко кивает мне и скрывается в толпе. До банкета остается пара часов. Я поднимаюсь наверх в надежде, что не застану никого из трибутов. Пройдя в зал, я замечаю только Курта Бонедза и Виту, которая мирно спит, положив голову на его плечо. Только что закончилось интервью Дистрикта-11. Я молча встаю за спинкой дивана и смотрю на экран. На сцену выходит Грейс Эллиот в черном без выреза платье с длинными рукавами. Ее волосы небрежно ниспадают с плеч. Несмотря на страшный шрам на лице и отсутствие глаза, выглядит она в целом неплохо. Следом нетвердой походкой идет ее ментор Хеймитч Эбернети. Он падает на кресло рядом с Цезарем и устало трет глаза. — Хеймитч, ты как всегда в своем репертуаре, — растягивая слова, произносит ведущий. — Что это было? — Тройной виски безо льда и водка. Ядреная штука скажу я тебе. — Могу только представить. Ты мне лучше скажи: как у такого пройдохи как ты — я в хорошем смысле, если что, — могло появиться такое золотце в лице мисс Грейс Эллиот? Первое место на индивидуальных показах, будучи в меньшинстве! Вы — фавориты! Как у нее это вышло, я думаю, зрители спросят, но ты мне скажи со своей стороны: как так получилось? — Когда нас считают фаворитами, для нас кончается все плохо, а когда думают, что мы никому не нужные аутсайдеры, то наши шансы возрастают, — едва шевеля языком, произносит Хеймитч. — Вот и думаете: хорошо нам от этого или нет? — М-м, как уклончиво… Ну да ладно. Ты — извечный ментор, но ты бы не хотел поменяться местами с Грейс? — М, нет. Я лучше буду сидеть в тепле и уюте и время от времени дергать за ниточки, чтобы ваша фаворитка хоть изредка обо мне вспоминала. Интересно, значит эти двое друг с другом не особо ладят. Камера изредка показывает Грейс: она расслабленно сидит в кресле, демонстрируя свои длинные ноги, закинув одну на другую. Она, чуть склонив голову, смотрит на своего ментора с легкой улыбкой, однако в ее глазах читается, что она о нем в действительности думает. Через пару минут интервью Хеймитча заканчивается, и под громкие аплодисменты Грейс Эллиот выходит на сцену. К микрофону подходит молодая женщина. — Грейс, мы все в восторге от вашей победы на индивидуальных показах. Поделитесь, как вам это удалось? Мы не видели, что происходило. — Ну, все в целом банально. Когда ты загнан в угол, у тебя остается одно оружие — это твой язык. Удивительно, насколько люди бывают ранимыми. Ляпни им какую-то чушь и попадешь в яблочко. Вот и весь секрет, — Эллиот цокает языком и подмигивает залу. Следующим подходит к микрофону подросток. — Грейс, скажите, только честно, вы способны победить в этих Играх? — Многие думают, что когда ты один — это плохо. Но в этом есть грандиозное преимущество — тебе не надо следить за тылам. Есть только ты и твое личное безумие. Так что, мне кажется, у меня есть все шансы. Потому что я одинока… Во всех смыслах. Так что если я выиграю, то буду рада всем, кто захочет составить мне компанию. Даже вам, Цезарь. — Что? О, вот это предложение. Я усмехаюсь и иду к себе в комнату, где планирую провести оставшееся время до банкета. Через час я спускаюсь в зал, где Цинна и Порция уже вовсю раздают трибутам их выходные наряды, а ассистенты кружатся вокруг, поправляя прически. Всех мужчин одели в темные смокинги, а женщин в скромные коктейльные платья. Лесли, убедившись, что мы выглядим превосходно, просит следовать за ней на улицу, где нас уже ждут машины. Мы рассаживаемся по три человека и едем по вечерним улицам во дворец президента. Вокруг толпятся те, кому не суждено пройти за ворота. Мы выходим под яркие вспышки фотокамер и в сопровождении Лесли проходим на территорию дворца. Там нас просят подождать, пока не закончится фотосессия Дистрикта-1. Я вижу, как они стоят группой на фоне герба Панема и вовсю позируют. Следом мы проходим такую же процедуру. От вспышек фотокамер слепнут глаза. Среди папарацци я замечаю Крессиду. Она о чем-то переговаривается с помощниками. Когда нас отпускают, Лесли подзывает нас в тихий уголок. — Это все? Можно уже развлекаться? — спрашивает Магнус Стерлинг Шар. — Безусловно! Это ваше время, но помните: завтра у нас подъем в семь утра, планолет отправляется к арене в восемь. Подробней я расскажу завтра, так что постарайтесь сильно не напиваться. После этой фразы, сопроводительница самая первая убегает к своим коллегам. Я молча беру Катона за руку и отвожу к одному из банкетных столов. По пути, муж берет бокал шампанского и залпом осушает его. — Не налегай так быстро, — говорю я. — Да это же почти вода, — говорит Катон. Он придирчиво осматривает стол, ломящийся от всевозможных яств и, схватив виноградинку, подкидывает и ловит ее ртом. Я, набрав в тарелку всего понемногу, сажусь за стол. — Где ты была так долго? — спрашивает Катон, усаживаясь рядом. — Гуляла. Встретила Плутарха Хевенсби. Мы весело поболтали. Катон внимательно смотрит на меня и предпочитает ничего не спрашивать. Оно и лучше: вокруг слишком много глаз и ушей. Живой оркестр, который расположился на возвышении играет красивую мелодию, и Катон предлагает мне потанцевать. Мы выходим на танцпол, который уже заполнился парочками. Кружась в танце, я замечаю, что мужчины из Четвертого дистрикта уже вовсю налегают на выпивку вместе с Первыми, Кашмира танцует вместе с супругом. Заметив меня, она спешит отвести взгляд. Когда музыка прекращается, я иду искать Виту. Впрочем, найти ее было нетрудно. Вокруг нее собралась толпа восторженных поклонников. Девочка охотно раздает автографы и фотографируется с каждым. В перерывах Вита рассказывает забавные истории, чем вызывает хохот собравшихся. Я облокачиваюсь на колонну и с улыбкой наблюдаю за ней. — Чудесный ребенок, не правда ли? — О, да, — говорю я, даже не повернувшись на бархатный голос, раздавшийся над самым ухом. — Лучик света в этом мрачном царстве. — О, мисс Дагер, кажется, вы перенимаете мою манеру речи. Я польщен. — Не стоит, мистер Сноу. Луций выходит из-за колонны и становится рядом. Он одет так же, как и во время интервью. — Не желаете ли пройтись? Скоро приедут все остальные, и яблоку будет негде упасть. Нужно ловить момент. — В вашей компании — с удовольствием, — говорю я. Взяв мужчину под руку, мы выходим к тому самому фонтану, возле которого мы впервые пообщались. — Вы все еще кормите рыбок? — спрашиваю я. — Нет, мне это надоело. Сейчас у меня другое занятие. Не поверите, но я выращиваю розы. Прямо как мисс Эбигейл Джексон. — Поразительно, как много знают простые капитолийцы о каждом победителе. Не поклонники, а прямо шпионы какие-то. — Ну, вы же знаете, что они прошли жесткий отбор, — говорит Луций с многозначительный улыбкой. Я заправляю локон волос за ухо. — А вам нравится эта игра, — говорю я, глядя мужчине в глаза. — Не спорю, так оно и есть. Но вы правильно подметили: все, что происходит до выхода на арену — вот настоящая Игра. Все, что после почти невозможно контролировать. — Главный распорядитель с вами не согласится. Луций на это ничего не отвечает. К нам подбегает официант с двумя бокалами: один с шампанским, другой — с апельсиновым соком. — Прошу, — Сноу протягивает мне бокал. — Я слышал, что вы последнее время не пьете. Правильно: ужасная привычка. — Он медленно пьет, не отводя от меня взгляд. Как бы я не пыталась скрыть волнение, мне это едва ли удается. Рука, держащая бокал, предательски дрожит. Луций ставит бокал на столик и наклоняется к моему уху. — Это будет наш маленький секрет. Я отступаю на шаг. — Есть что-то, чего вы не знаете? — Увы, да. Но у меня есть куча времени все разузнать. Я собираюсь спросить что-то еще, но вижу какое-то движение в кустах. Луций посмеивается. — Кажется, кого-то уже поглотила эйфория праздника или неизбежного конца, тут как посмотреть. Думаю, мы будем лишними. Позволите проводить? — мужчина подставляет мне локоть. Я беру его под руку, и мы вместе возвращается на основную площадку. Запоздало я понимаю, что это вызовет бурный ажиотаж: камеры уже направлены на нас и вспышки сменяют друг друга с поразительной частотой. Вспомнив слова Луция об игре, я вместо того, чтобы изобразить смущение, довольно улыбаюсь и прижимаюсь к его боку. В любом случае Сноу придется отбиваться от слухов и сплетен: на арене мне не перед кем будет оправдываться. Впрочем, Луций с радостью мне подыгрывает: он приобнимает меня за талию. Под щелканье камер, он, улучив момент, наклоняется к моему уху и шепчет: — Вы быстро учитесь, мисс Дагер. Постояв под вспышками фотокамер пару минут, мы молча прощаемся, и я возвращаюсь к Катону, который, мягко говоря, выглядит недовольным. — Смотрю, ты быстро нашла мне замену. — Не говори глупостей — это все лишь игра, — отвечаю я с улыбкой. — Знаешь, я, наверное, поеду в Тренировочный центр. Все-таки надо выспаться. — Одна? Или мистер Сноу тебя проводит? — Катон, это была просто шутка, не неси ерунды. Я бы на твоем месте тоже не задерживалась, — поцеловав мужа, я пробираюсь сквозь толпу на выход из дворца. Улизнув от наглых папарацци и едва не столкнувшись с Грейс Эллиот, которая уже успела где-то надраться, я нахожу свою машину и прошу водителя отвезти меня обратно в Тренировочный центр. Это был слишком долгий день, чтобы его продолжать.