Happy nation living in a happy nation Where the people understand And a dream of the perfect man Ace of Base «Happy nation»
— Желание, Ржавый, Семнадцать, — слова набатом отдаются в голове, заставляя сердце бешено стучать о грудную клетку заполошной птицей. — Рассвет, Печь, Девять, Добросердечный, Возвращение на родину, Один, Товарный вагон. Солдат? Баки кричит и рвется, стараясь освободиться из плена ремней, обхвативших грудь, руки, ноги. Кожаные полоски врезаются в тело, оставляя болезненные ссадины и синяки, которые очень быстро исчезнут. Его бьет крупная дрожь. — Солдат! — голос настойчивый, резкий, впивается в мозг сотней острых иголок, и сил сопротивляться этому голосу нет. — Жду приказаний. — Баки поднимает на человека пустые глаза и ждет. Его разбудили, Зимний Солдат готов служить.***
Баки рывком садится на кровати, сжимая пальцами сероватые простыни, хватает ртом воздух и ощущает, как по спине скатывается каплями холодный пот. Его мелко трясет, и от этого он сильнее натягивает ткань металлическими пальцами. Та трещит, не выдержав такого обращения, и зияет теперь дырой. Баки смотрит на лоскутки с болтающейся бахромой нитей и не понимает, как же так вышло. С того самого момента как Зимний Солдат провалил задание и вместо того, чтобы уничтожить цель, вытащил ее из Потомака, кошмары все чаще и чаще заставляют его резко просыпаться среди ночи, жадно глотать пыльный воздух временного убежища и стараться не поддаться панике. Эти кошмары слишком реальны, чтобы быть просто снами. Это обрывки воспоминаний. Воспоминаний того, кого звали Баки Барнс, до того как… Но он никак не мог уловить, что это «до-того-как» было. Как Солдат ни старался, память не хотела заполнять этот пробел, а лишь покрывалась тонкой туманной дымкой, не давая даже ухватиться за кусок сновидения. И виски начинало тянуть тупой болью, если он старался слишком сильно. Сердце замедляет свой ритм, дыхание становится ровным, паника ослабляет хватку своих холодных, жестких пальцев на горле, и Баки может сделать полноценный вдох. Он запускает живую руку в волосы, чуть оттягивая их назад, сжимая в кулаке, и прикрывает глаза. Тихо шуршит старая грязная штора, покрытая пятнами и пылью, потревоженная сквозняком из рассохшейся деревянной рамы старого окна, трещит и мигает фонарь на улице, орет кот, а этажом ниже ругается молодая пара. Он опускает босые ступни на пол, ощущая прохладу пошарпанного паркета, и это окончательно приводит его в чувство. Он жив. Просто кошмар. Очередной реалистичный, мать его, кошмар. Кухня тонет в полумраке ночи, освещаясь лишь тусклым светом от все того же мигающего фонаря с улицы, наполняясь горьковатым ароматом кофе, когда Баки наливает его в чашку и усаживается за стол. Он держит ее, обхватив ладонями, и задумчиво смотрит в стену. Глаза сушит от усталости и недосыпа, но Баки понимает, что сегодня больше не ляжет. Он делает глоток и вытягивает ноги. Кухня в его убежище — квартире — маленькая, в ней едва помещается холодильник, стол с парой хилых стульев, старая электрическая плитка и тумба с раковиной. На стене висит ржавая сушилка с посудой, а на кособоком журнальном столике рядом с холодильником стоит кофеварка. Единственная лично купленная вещь. Почему-то наличие кофеварки Баки считает жизненно необходимым. Стены когда-то были покрашены в нежно-салатовый, но сейчас, спустя много лет, краска выцвела до невыразительного грязно-желтого, местами облупилась и осыпалась, оседая чешуйками везде. Это место было неуютным, неприветливым и будто мертвым. Но это было лучшее из того, что Зимний Солдат мог себе позволить, не желая быть обнаруженным. Хозяин, сдавший ему эту квартиру, лишних вопросов не задавал. Деловито пересчитал купюры, вручил ключи и, предупредив, что зайдет через месяц за платой, скрылся за дверью. Месяц. Уже тогда Баки знал, что уйдет отсюда раньше. Знал куда. Просто для того, чтобы решиться на это, нужно было несколько дней передышки. Он посмотрел на часы, висящие над холодильником — 2:04. Это был десятый день его пребывания в мертвой квартире.***
Рев мотоцикла оглушил ночной город. Стив не планировал идти на это мероприятие, он вообще предпочитал избегать больших скоплений людей, но Старк настоял. Вечеринка по случаю очередной удачно выполненной миссии, в которой Капитан участия не принимал. Его не было в это время в Нью-Йорке. Стив в который раз гонялся за призраком. Как только ему казалось, что он напал на след Баки, что подобрался достаточно близко, все рушилось. Зимний Солдат будто чувствовал, что Капитан дышит ему в затылок, но каждый раз умудрялся на сутки/ночь/пару часов исчезнуть раньше, чем на место прибывал Стив. Это раздражало, выматывало и выжимало до капли. В такие моменты Стиву казалось, что он опять тот хлюпик, мелкий бруклинский пацан, который только и может вставать и раз за разом подставлять себя для ударов в то время, как реально повлиять на ситуацию нет никаких шансов. Последние данные о предполагаемом местонахождении были из Оттавы. — Эй, Стив, ты уверен? — Сэм стоял на пороге комнаты в его квартире, в одной руке держа чашку с чаем, а второй опираясь о косяк. — Это непроверенные данные, его там может и не быть. Сколько ты уже за ним гоняешься? Восемь, девять месяцев? Не пора ли сделать передышку? — Десять. Может и пора, — Стив повел плечами, разминая затекшие мышцы, оторвался от бездумного перелистывания страниц из Дела № 17 — он знал его наизусть — и обернулся к другу, — но я не могу, Сэм, не могу. Если есть малейший шанс... — Я понимаю и не отговариваю, но вот так срываться каждый раз... Стив, — Уилсон подошел, поставил чашку на стол и положил руку на плечо Стива, — просто иногда стоит выдохнуть и плыть по течению. Стив на пару секунд прикрыл глаза. Сэм прав. С поисками Баки он отдалился от команды, сделался нервным и дерганым, стал меньше времени проводить на базе и, как ищейка, взявшая след, каждый раз срывался, получив хоть намек на то, что в том или ином городе видели Зимнего Солдата. — Сэм, это последняя вылазка, окей? — Стив открыл глаза и слабо улыбнулся. — Потом я весь в вашем с Нат распоряжении. Я возьму тайм-аут на время. Сэм удовлетворенно кивнул и, подхватив чашку, удалился из комнаты. Как и следовало ожидать, в Оттаве Стив разминулся с Баки на несколько дней. — Смотрите-ка, Кэп, — стоило Стиву только выйти из лифта, как уже порядком набравшийся Тони отсалютовал ему стаканом с виски, — мы тебя уже не ждали! Стив окинул всех усталым взглядом и улыбнулся. На удивление, Старк не стал превращать это в полномасштабную вечеринку — скорее, это было дружеской попойкой в узком кругу. В очень узком кругу. Наташа расположилась на светлом мягком диване, поджав под себя ноги и небольшими глотками потягивая мартини из треугольного бокала. Она отстраненно смотрела в панорамное окно, за которым с высоты башни раскинулся ночной Манхэттен. На скуле наливался синяк, а губы были разбиты. Похоже, в потасовке Наташе досталось. Пристроив голову ей на колени, дремал Клинт, а ладонь шпионки лежала у него на лбу. Слишком интимно, лично, слишком не предназначено для чужих глаз. Но чужих здесь не было, и все очень хорошо знали о том, что Наташа обязана жизнью Клинту, что Наташа близкий его друг. Не более того. По крайней мере теперь. У барной стойки на высоких стульях устроились Сэм и Брюс Беннер. О чем они могли говорить, Стив не представлял, но мужчины цедили виски и иногда посмеивались. Особенно странно было видеть смех на лице вечно немного рассеянного доктора Беннера. Из-за своих медитаций и попыток сдержать «другого парня» он держался особняком от команды, но с Сэмом вел себя спокойней и расслабленней. Видимо, работа Уилсона в реабилитационном центре давала о себе знать — он без проблем находил общий язык с замкнутым Брюсом. Тони расположился в кресле, на подлокотнике которого устроилась Пеппер, прижавшаяся бедром к руке гения. Она, как и Старк, пила виски со льдом, но была не в пример трезвее. Эта невероятная женщина, казалось, уравновешивала беспокойного Тони. Стив всегда подмечал: стоило только в помещении появиться мисс Поттс, как младший Старк подбирался, слова переставали истекать ядом, а глаза, которыми он всегда выхватывал из толпы точеную фигурку Пеппер, сияли жадным блеском шестнадцатилетнего мальчишки. Тони искренне ее любил, кто бы мог подумать. Полковник Роуди уже отбыл. Счастливчик, подумалось Стиву. Это единственный человек, который без проблем вырывался из цепких рук холерика Тони, решившего гулять по полной. Ванда и Вижн остались помогать пострадавшим. Без них никогда не обходилось. Ванда видела в этом возможность искупить свою вину за действия, которые привели Соковию к тому, что случилось. А Вижн следовал безмолвной тенью за Вандой, оказывая тихую поддержку ее мечущейся душе. В гостиной не было яркого света, она пребывала в полумраке, лишь немного разбавленная приглушенными светодиодными лампами, рассыпанными под потолком. Стив взял себе пиво и устроился в кресле напротив Тони, делая первый глоток и глядя на мужчину. — Не похоже на тебя, Старк: тихо-мирно, никаких тебе девочек, мальчиков, — на этом слове Капитан слегка покраснел, вспоминая, что в прошлый раз, когда он прибыл на подобное мероприятие, на столе уже вовсю танцевали мальчишки в одних трусах. Хотя трусами это можно было назвать с натяжкой — тонкая тесемка, впивающаяся между упругих, блестящих ягодиц, и треугольник ткани спереди, не дающий даже простора фантазии. Стив замер с открытым ртом и искренне пожалел, что сыворотка не позволяет ему опьянеть. Тони тогда рассмеялся, отпустив колкость о столетних девственниках, вручил бутылку пива и утянул в грохот музыки и людей. На этот раз все было не в пример скромнее. — Сегодня только свои, — Тони сделал глоток из своего стакана и положил ладонь на бедро Пеппер, поймав ее мягкий взгляд и ласковую улыбку, — Сэм сказал, что ты уехал две недели назад. Куда на сей раз? Кэп тихо вздохнул. Врать Старку о причине своих отлучек с базы не хотелось, но то, что он обнаружил в тонкой папке с делом Джеймса Бьюкенена Барнса, не оставляло иного выбора. По крайней мере, пока Стив не был готов рассказать Тони об этой находке. О том чертовом списке целей Зимнего Солдата, в котором имена Говарда и Марии Старк были примерно в середине. — Оттава. Там обнаружилась база «Гидры», — эта полуправда неприятно кольнула его в мозг, — решил проверить, но все оказалось напрасно. — Один? — Тони немного удивленно вскинул бровь и в очередной раз прижался губами к стакану, — Кэп, тебе ведь не обязательно все это делать в одиночку. — Да у вас вроде как и своих забот хватало. Очередные остатки твоего оружия? — Стив потер переносицу, на секунду прикрыв глаза. — А там старая пустующая база. Я надеялся выцепить документы, но все подчищено уже давно. — Что-то вроде того. Модификации на основе моих оружейных разработок тех времен. — Старк одарил его раздраженным взглядом — тема оружия для него до сих пор была болезненной, — давая понять, что перевод темы не остался незамеченным, но больше комментировать ничего не стал, и беседа утекла в другое русло. Поразительная тактичность с его стороны.***
Несмотря на усталость и желание поскорее оказаться дома, Стив вышел из башни Старка глубокой ночью. Все же друзья смогли его отвлечь. Участливый взгляд Наташи, дружеское похлопывание по плечу от Клинта, Сэм, салютующий стаканом с виски, Тони, ворчащий о том, что Кэп слишком мало проводит с командой времени и что не помешает немного подправить его костюм. Эта тихая поддержка придала сил, и вязкий комок отчаяния рассосался, оставив в голове лишь блаженное ничего. Он сможет, найдет Баки. Просто нужно еще немного времени. Манхэттен затих, насколько может затихнуть многомиллионный мегаполис в предрассветном мареве, задремал, отзываясь гулом такси и припозднившихся людей и запахами: липким городским запахом смога, солоноватым запахом воды, ароматом множества пекарен и запахом нагретого днем и поостывшего за ночь асфальта. Стив на секунду прикрыл глаза, впитывая все это в себя и наслаждаясь, слушая и вдыхая, а затем ловко оседлал свой «Харли-Дэвидсон» и с визгом покрышек сорвался с места. Стив любил скорость — то ощущение полета и обманчивой свободы, что она приносила, свист ветра в ушах, его хлесткие объятия и бешеное биение сердца. В такие моменты он сильнее выжимал ручки руля, припадал вперед грудью и растворялся в ощущениях. Вот и теперь ветер трепал полы его куртки, холодил спину под рубашкой, заставляя захлебываться восторгом и особо не заботиться о том, что можно сбить незадачливого пешехода. Ночь снимала ограничения, барьеры, позволяя быть собой и наслаждаться моментом. От башни Старка до своей небольшой квартиры в Бруклине Стив добрался чуть более чем за полчаса. Немыслимо, если бы это было днем. Он сидел на мягком сиденье мотоцикла у подъезда, сжимая руль и глубоко вдыхая, стараясь успокоить бьющееся где-то в горле сердце. На смену тревоге пришла приятная расслабленность, мозги были в мягком ватном мареве, которое ощущалось лишь после бешеной поездки, а каждая мышца наоборот звенела от напряжения и выброса адреналина. Стив поднялся на последний этаж, открыл входную дверь, бросив ключи в стеклянную вазочку на полке. Он стянул ботинки и замер, глядя в проем на кухню. — Ты мертв уже пять секунд, Капитан, — сказал человек хрипловатым голосом и сделал глоток из чашки. Его, Стива, чашки. — Баки… Стив стоял, не веря в то, что видит. Джеймс Бьюкенен Барнс, Баки, Зимний Солдат сидел за столом в кухне его квартиры. Темнота не давала рассмотреть его полностью, но фонарь, светящий прямо в окно, выхватывал отдельные кусочки его лица и фигуры: длинные волосы убраны в небрежный хвост, несколько прядей выбились и падают на лицо, трехдневная щетина, глаза скрыты в тени. Небрежно-расслабленная поза, вытянутые вперед длинные ноги скрещены в лодыжках, но лежащий тут же на столе пистолет не дает обмануться; оранжевый свет бликует на металле руки, когда Баки подносит чашку ко рту и делает очередной глоток. Судя по аромату — кофе. На Баки надета серая толстовка, потертые черные джинсы и грубые ботинки. Стив почти физически ощутил на себе тяжелый изучающий взгляд. — Я искал тебя, — только и смог сказать Стив, вставая на пороге, не решаясь зайти в кухню и отмечая, как пальцы Солдата неуловимо приблизились к рукоятке оружия. — И как, успешно? — Баки усмехнулся уголком губ. — Не особо. Ты всегда успевал исчезнуть прежде, чем я добирался. — Если я не хочу, чтобы меня нашли, то меня не найдут. Баки пожал плечами, повисло неловкое молчание — Стив жадно рассматривал Солдата, а тот отвечал напряженным взглядом. Сердце бешено колотилось о грудную клетку, рвалось наружу, и Стив ощущал, что такое волнение он испытывал лишь перед боем. Предвкушение, нездоровый азарт и покалывающее во всем теле возбуждение. Он снова находился на поле боя. Только оно было несколько иного характера: Стив всматривался в серые глаза Баки в надежде найти узнавание, но кроме настороженности и любопытства там не было ничего. Это неприятно кольнуло внутри, заставляя сглотнуть вязкий ком, вставший в горле. — Кто я? — тихо спросил Стив. — Стив Роджерс, Капитан Америка, — ответил Баки, продолжая смотреть в глаза, — я видел хроники в музее. Стив на пару секунд прикрыл глаза. Шумно втянул носом воздух и сжал руки в кулаки, стараясь унять дрожь в пальцах. Что бы он ни думал, но он не был готов к тому, что при встрече Баки до сих пор не будет его узнавать. Даже когда Сэм ему объяснил, что память просто не восстанавливается, особенно если постоянно пребывает в стрессе, даже когда Наташа говорила, что все то, что делали с Солдатом, не проходит бесследно (она это знала по себе), Стив надеялся, что тот при встрече его вспомнит, как вспомнил на хэликэрриерах. Но его надежды разбились о суровую констатацию факта родным хрипловатым голосом. — Там говорят, что мы были друзьями, — продолжил Баки, и Стив вздрогнул, сбрасывая накатившее оцепенение, — но я ни черта не помню. И это меня раздражает. Я не могу из-за этого нормально функционировать. — Если ты не помнишь, то... ты пришел закончить начатое? — осторожно спросил Стив и наконец-то прошел в кухню мимо Солдата. Там он щелкнул кнопкой кофеварки, уперся ладонями в столешницу и посмотрел прямо перед собой. — Если бы я пришел закончить начатое, Капитан, то ты был бы мертв девяносто восемь секунд назад, — Баки ухмыльнулся, и Стив невольно передернул плечами, — мне нужно вспомнить тебя, Капитан, мне почему-то это чертовски нужно, хоть я и не понимаю почему. Ты первое задание, которое я провалил. Но стоит только мне попытаться напрячь мозги, постараться выхватить кусок прошлого… С тихим шорохом и вибрацией перекалибровались пластины на левой руке, когда Солдат сжал пальцы в кулак. Стив увидел это мутным пятном, отражающимся в кафельной плитке на стене и, кажется, задержал дыхание. Звякнула кофеварка, оповещая о том, что все готово, и в кухне повисла тишина. Секунда, две, три… десять. — Стоит мне попытаться вспомнить, как я снова слышу эти чертовы голоса. Они произносят код. И хотя в такие моменты теперь он не отключает мои мозги, но все равно не дает вспомнить. — Код? — Стив взял чашку с дымящимся горьким напитком и уселся напротив Солдата. — Ага. Набор определенных слов, произнесенных в определенной последовательности, после чего я становился той хренью, с которой ты и Вдова познакомились на мосту, — Баки пожал плечами, — личные триггеры Джеймса Барнса. Солдат толкнул к Стиву небольшую книжку: потрепанная красная обложка с темнеющими бурыми пятнами и мятыми уголками, черная звезда по центру, внутри желтоватые выцветшие страницы, исписанные разным почерком нескольких людей. Стив смотрел на книгу не моргая, испытывая иррациональное желание порвать ее, выбросить в окно, сжечь, уничтожить, даже не открывая. В мозгу истерично пульсировала мысль о том, что написанное там ему совсем не понравится. Зимний поймал этот взгляд, но промолчал. Время будто замерло, заискрило своей неторопливостью, но только затем, чтобы на очередном выдохе сорваться и нестись вперед с невероятной скоростью, биться в висках и зудеть на кончиках пальцев нетерпением. — Ты можешь сделать все то, о чем сейчас думаешь, — сказал Баки, и Стив вздрогнул. Даже сейчас, с заплатками вместо памяти, тенью прежнего сержанта Барнса в скупых движениях, хмуро сведенных бровях и упрямом взгляде серых глаз, он читал его как открытую книгу, — но я бы настоятельно рекомендовал просмотреть то, что там есть. Это… Это полезная информация. Грязная, жестокая, возможно, болезненная для тебя, если судить по тому, как ты трясешься о сержанте, но полезная. Баки скривил губы в жесткой и неприятной ухмылке, давая понять, что сам он уже прочитал, и потер правой рукой лицо. Сейчас Стив видел его полностью, достаточно близко, чтобы рассмотреть чуть впавшие щеки, тени под глазами и морщинки, глубокую складку на лбу, как если бы он постоянно хмурился. От боли? Силясь вспомнить? Или просто устал? Видимо, те десять месяцев, что Солдат скрывался, собирая из себя человека, его порядком измотали. Похоже, не меньше, чем Стива. — Могу постелить тебе в гостиной, — неуверенно предложил Стив. Он и правда не знал, уйдет ли Солдат сейчас, оставив его наедине с этой чертовой книгой и мыслями, но тот лишь хмыкнул и поднялся со стула. — Да я вроде как за три дня уже освоился здесь, — с этими словами он вышел из кухни, прихватив с собой пистолет и оставив ошарашенного Стива смотреть себе в спину. Стив прислушался: глухой стук тяжелых ботинок о пол, шорох ткани, вот щелкает замок на джинсах, снова шуршание ткани — Баки переодевается, — а затем и едва различимый скрип дивана, когда на него опускается тело; устало потер переносицу, понимая, что почти сутки провел без сна, опять щелкнул кнопкой кофеварки. Он сел на стул и стал греть подрагивающие пальцы о толстую керамику, смотря на красную с черной звездой обложку, как если бы это минимум был агент «Гидры» — хмуро, осуждающе и тяжело — и, вздохнув, открыл. Внутри были слова на незнакомом языке, а над ними — перевод на английский. Стив веером пролистал страницы — а где-то через одну треть объема уже начал читать слова чисто на родном языке, не отвлекаясь на перевод. «Экспериментальная инструкция по эксплуатации и ремонту боевой единицы программы «Зимний Солдат». Данное руководство, а также рекомендуемые меры предосторожности с подробным описанием функций и модификаций (описание процесса усовершенствования прилагается), устанавливает линию поведения с боевой единицей (далее Актив) во избежание травм и летального исхода владельца (далее Хозяина). Эксперимент 1. Рост: 5,9 футов/180 сантиметров. Вес: 198,4 фунта/90 килограммов. Национальность: американец. При поступлении Актив находится в стабильно-тяжелом бессознательном состоянии. Благодаря усилению сывороткой в прошлом травм, несовместимых с жизнью, не наблюдается. Из критических повреждений, требующих времени на восстановление: травмы легких, отсутствие части левой руки и искусственное поддержание незаживления культи, переломы шести ребер, полученные предположительно в драке…» Стив резко захлопнул книжку и с силой сжал пальцы на чашке. Черт. Он не ожидал прочитать такое. Это только начало, одна страница из полусотни, а в голове уже ярко-красным маревом растеклась злость. Сухие и скупые факты, будто речь идет не о человеке, а об убойной скотине. Стив сделал глубокий вдох, стараясь успокоить себя, прокручивая мысль о том, что гребаные экспериментаторы уже давно мертвы. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о том, что он вроде как миролюбивый малый, не желает чьей-то смерти, что он даже нацистов убивать не хотел — слепо и наивно верил, что они вот-вот встанут и резко исправятся, покаянно склонят головы и начнут творить добро во искупление грехов. Спокойнее почему-то не стало. Стив сделал большой глоток кофе, абсолютно не ощущая вкуса, и снова раскрыл книгу. «…Эксперимент 6. После восстановления Актива, дополнительного введения экспериментальной сыворотки, усиления скелета для последующих модификаций регенеративная способность не увеличена должным образом. На плечелучевой мышце Актива наблюдается слабо развивающаяся при постороннем вмешательстве гангрена. Принято решение об ампутации конечности на треть дюйма и повторном введении сыворотки… …Эксперимент 11. Регенеративная способность — высокая, стабильная. Остаточная плечевая кость и часть мышц не пригодны для прямого вживления модификации. Требуется удаление непригодного материала и искусственное укрепление предмодификационной части… …Эксперимент 17. В связи с высоким содержанием сыворотки в крови анальгетики имеют слабовыраженный эффект. При удалении непригодного материала, вживлении искусственного крепления и последующих манипуляций Актив показал высокий болевой порог… …Эксперимент 29. Установленный шестой бионический протез организмом не отторгается. Негативные реакции отсутствуют. Задействованная мощность при программировании — 30 %. Актив проявил открытую агрессию, убито два лаборанта. Принято решение о временной деактивации протеза. Психоэмоциональное состояние крайне нестабильное. По шкале Хикса имеет красный уровень. Требуется разработать алгоритм для корректировки сознания…» Стив, чувствуя, как спазмами свело желудок, едва успел подскочить со стула, упереться трясущимися руками в края хромированной кухонной раковины и выкрутить до упора вентиль холодной воды. Он зашелся в кашле, крепко жмуря слезящиеся глаза, чувствуя, как сокращаются мышцы пресса в болезненных спазмах желудка, и смотрел, как в сток смываются водой остатки кофе и желудочного сока. Все, что находилось в этой гребаной инструкции, было отвратительным, мерзким и бесчеловечным. Скупые слова впивались острыми иглами внутри, а яркое воображение художника дорисовывало картинку в мозгу. Слишком реалистичную. И никуда от нее было не деться. С каждым прочитанным словом Стив отчетливо видел Баки: отчаявшегося, мечущегося и загнанного, с болезненно искривленными губами, нездорово блестящими глазами, осунувшегося и бледного от выворачивающей внутренности и выжигающей вены сыворотки, от постоянно дергающей раны в искалеченной левой руке, от обжигающего одновременно холодом и жаром сплава неизвестного металла. Баки яростного. Баки злого. Баки испуганного. Баки сломленного. Баки, перепрограммированного страшными триггерами «Гидры». Стив нашел их на последней странице вместе с рекомендацией к обнулению после каждой выполненной миссии для «сохранения стабильного состояния Актива и зачистки мозга от возможного эмоционального мусора, появляющегося вследствие ускоренного сывороткой восстановления синаптических связей, которые могут негативно сказаться на программе», нахождению Актива в криогенной камере для лучшей сохранности и долговечности и перечнем характеристик, которыми обладает модифицированная единица. Желание. Ржавый. Семнадцать. Рассвет. Печь. Девять. Добросердечный. Возвращение на родину. Один. Товарный вагон. Стив читал, едва шевеля губами и не проговаривая вслух. Эти слова были на незнакомом языке, похожем на тот, на котором начинала говорить Наташа, когда злилась, или нервничала, или просто хотела выругаться. Русский, кажется. Слова были непонятны, грубы и резали слух и, что самое главное, не несли никакой смысловой нагрузки для Стива. Каждое из слов, говорилось в инструкции, это триггер — внешний стимул, тумблер, спусковой механизм, заставляющий Актива подчиняться приказам. В состоянии триггерного кода Актив легко управляем, лишен моральных рамок, эмоционально стабилен. Вернее, абсолютно лишен эмоций. Идеальная машина по зачистке. Никаких угрызений совести, самокопаний и других отвлекающих от устранения цели факторов. В случае нарушения кода или протокола действия Актива, приводящих к нестабильности психоэмоционального состояния, рекомендуется проводить внеплановое обнуление — стирание кусков из памяти, нарушающих дееспособность. Говоря простым языком, Солдату поджаривали мозг, заставляя его забыть об убийствах, но при этом не нарушая функциональности. Стив сполз на пол, так и оставив открытым кран. Оперся затылком о кухонную тумбу, прижался лопатками к ламинированному прохладному дереву, подтянул согнутые колени к груди и прикрыл глаза. Его трясло. Колотило крупно, нервно. Он слушал, как струя воды бьется о металл раковины, и только это немного привело его в чувства. Желудок все еще крутило и неприятно тянуло, а Стив невольно вспомнил, что тошнило его вот так, до спазмов, пожалуй, лет восемьдесят назад.***
Это был то ли 34-й, то ли 33-й год. Да, точно, 33-й. Ему было шестнадцать, и он ввязался в очередную неравную драку в воняющей мусором, сыростью и мочой подворотне. Точнее, не ввязался, а его затащили туда, чтобы проучить, три широкоплечих, грузных, «благоухающих» едким потом, рыбным застарелым запахом, портом, дешевым табаком и морской солью парня. Они скалились, обнажая в кривых ухмылках желтоватые зубы, и что-то твердили о том, что не стоит таким соплякам лезть не в свое дело и защищать дамочек, которые и сами хотят, чтобы с ними познакомились и объездили. Стив тогда смутно понимал, что значит слово «объездили», но звучало оно крайне неприлично и неприемлемо, чтобы иметь отношение к той симпатичной светловолосой леди, которая при первой возможности сбежала. Из разбитых губ капала кровь, из носа липко текло, ныли ребра, в которые остервенело вбивались носы грязных истоптанных ботинок. Стив был на грани потери сознания, но упорно пытался встать, когда появился Баки. Уже тогда он занимался боксом, так что расшвырять не готовых к какому-то отпору детин не составило труда. Баки помог Стиву подняться и, тихо ругаясь сквозь зубы — Стив на это хмурил брови и сжимал сбитые кулаки, — стирал кровь с губ и щек. А потом все опять было как в тумане. Один из нападавших с яростным криком бросился на Баки, стоявшего спиной, и замахнулся обломком доски с торчащим ржавым гвоздем, целясь прямо в голову. Стив толкнул Баки в плечо и успел прикрыть трясущимися руками голову, вскрикнув от разорвавшего тонкую, почти прозрачную кожу металла. На предплечье сразу стало горячо и больно. И Стив осел на задницу, дрожа и хватая воздух открытым ртом. От прямого удара в челюсть, которым наградил его Баки, агрессор обмяк, привалился к кирпичной стене здания плечом и затих. Друг стал ругаться громче, наспех перематывая носовым платком глубокую рваную рану на трясущейся руке Стива. — Черт, Стиви, чем ты думал, — шипел Баки, усадив его себе на спину и спеша домой, — зачем подставлялся? Надо обработать твою рану. Тот гвоздь выглядел ужасно. — Он напал на тебя, я испугался, — в голосе Стива было какое-то усталое упрямство. Болело все, казалось, даже волосы. Измотанный неравным боем организм норовил отключиться, но Стив стойко боролся с черными пятнами, плывущими перед глазами, и тяжестью, сковывающей голову стальным обручем. — Ты — и испугался, — Баки покачал головой, — это отличная шутка, мелкий. А потом начался нескончаемый месяц агонии. Каким чудом Стив не подхватил столбняк или заражение крови от чертова ржавого крючка в доске, было непонятно. Но его и без того слабый организм окончательно сдался, и Стив слег с воспалением легких. Он и раньше серьезно болел. И бронхит, и пневмония, и ангина — прямо ходячее медицинское пособие. Когда он приходил в себя, то видел измученный, потухший взгляд матери и понимал, что на сей раз шансов выкарабкаться у него очень мало. Его болезненное, уродливое тело, его никчемный организм никак не хотели бороться. Он бредил в жару, а когда приходил в себя, его тошнило насухую, потому что есть он тоже не мог. До спазмов, да рези в желудке и раздирающей сухости в горле. На языке плотно осел горький привкус кислоты, пить хотелось постоянно, но даже вода через раз усваивалась. А еще он был постоянно липкий от пота, и пижама не по размеру съезжала с костлявых плеч и бедер, и волосы лезли в глаза. Это раздражало до бессильных слез. Каждый раз, когда Стив приходил в себя, рядом всегда был Баки. Хмурый и встревоженный, он сидел на краю кровати, ночью спал на стуле, прижимаясь темноволосой макушкой к его тощему бедру и подложив скрещенные в запястьях руки себе под щеку, или сидел на окне, глядя на осыпающиеся желтым ковром листья, или спешил с тазиком в момент очередного приступа и что-то говорил, глядя перепуганными глазами, но что именно, Стив не запомнил. Баки просто был. И выглядел при этом жутко виновато. — Черт, Стиви, прости меня, — сказал Баки, когда спустя почти месяц Стив пришел в себя и аккуратно ел горячий картофельный суп, поставив тарелку на худые коленки. Стив вскинул на него удивленные, непонимающие и все еще мутноватые после болезни глаза, — если бы я не пропустил этот чертов ржавый гвоздь… Стив раздраженно дернул плечом и хмуро посмотрел из-под светлой челки: — Я бы все равно слег. Бак, ты же знаешь, я при любом раскладе бы заболел. Тебе не в чем себя винить. Ты же в очередной раз спас мою задницу. Баки усмехнулся и, казалось, успокоился. По крайней мере, напряженная линия плеч расслабилась, а из глаз ушло нездоровое беспокойство. Только какая-то странная эмоция, которую Стив никак не мог распознать, растеклась по серой радужке.***
Стиву казалось, что с момента, как он начал читать, прошла вечность, но по факту даже меньше часа. Круглые часы с абсолютно глупыми котиками — подарок Наташи на новоселье, потому что «Хэй, Стив, должен же ты хоть что-то приятное видеть в своей холостяцкой берлоге!» — показывали 5:06. За окном, прикрытым тонкими шторами, зарождался рассвет, робко трогал лучами серебристую ткань, выискивал полоску бреши, чтобы воришкой пробраться внутрь, огладить ласково теплым светом по скулам и щекам, по носу с едва заметной россыпью веснушек, жесткой линии губ, сжатых сейчас в тонкую упрямую полоску, по трепещущим длинным ресницам на закрытых веках, по нахмуренным в болезненной гримасе бровям. А Стив сидел на полу и чувствовал себя опустошенным: неприятно ныли мышцы, мерзли ступни в ботинках и пальцы на руках, голова будто была наполнена свинцовыми шариками и ватой, и желания открывать глаза не было. Ведь если открыть, то можно увидеть лежащую на столе инструкцию, чашки с недопитым кофе, отодвинутый второй стул — значит, не привиделось воспаленному мозгу, значит, Баки здесь. И спать не так уж и хочется. Ломко, некомфортно, но только не в кровать. Ведь Стив не был уверен, что, если уснет, не дорисует своим слишком богатым воображением еще какой дряни и спать тогда не сможет никогда в жизни: что бы ни говорили о том, что он суперсолдат, что у него железные нервы — это чушь. У каждого есть свой предел, просто у Стива он чуточку больше. Поэтому он все-таки открыл глаза, встал, цепляясь пальцами за край раковины, и выключил воду. Проходя мимо гостиной, в которой расположился Солдат, Стив не удержался от короткого взгляда в дверной проем и споткнулся, словив пристальный взгляд серых глаз. Солдат тоже не спал, хоть и лежал, вытянувшись на диване, укрытый «дежурным» пледом. Стив почувствовал, как вспыхнули кончики ушей — Солдат слышал его приступ слабости, и почему-то Стиву было стыдно и неловко за это. Если подумать, то ему всегда было стыдно и неловко, когда Баки видел его болеющего, плачущего — и абсолютно не важно, что это было всего два раза — уставшего, слабого. Такого, каким он был, пожалуй, всегда. В своем тощем болезненном теле, с хрупкой грудной клеткой и выпирающими ребрами — ударь посильнее и проломишь, с острыми локтями и коленками — вечно разбитыми, содранными, с крупноватыми чертами лица и упрямым ярким взглядом, с приступами астмы и затяжными болезнями по десять раз в году. Стив понимал девчонок, которые на него даже не смотрели, проходили мимо, будто он пустое место, или хихикали за спиной, и не понимал Баки, который всегда был рядом, стоял горой, обнимал тяжелой рукой за плечи и всегда, абсолютно всегда находил в очередной воняющей подворотне. Избитого, сжимающего хилые кулаки и неодобрительно смотрящего из-под слипшихся прядей светлой челки. Обидчики от этого взгляда зверели больше и избивали сильнее. Слишком контрастировало тощее тело с несгибаемой волей в голубых глазах. А потом, после спасения Баки в Аззано, наоборот: он абсолютно не понимал девчонок, которые липли к нему, зажимали его за сценой, прижимаясь влажными, липкими от помады губами к его собственным, пытались нащупать ремень его костюма с однозначным желанием добраться до того, что в штанах, а он спешно выворачивался и исчезал быстрее, чем девицы успевали сообразить, в чем дело. И прекрасно понимал Баки и его взгляды, бросаемые украдкой из-под ресниц. Сильное тело под стать сильному духу — так, кажется, однажды сказал сержант Барнс, сидя в капитанской палатке, поглаживая металлические жетоны на шее и беззастенчиво рассматривая его, стоящего в одних широких трусах в полоску и обрабатывающего длинный порез под ребрами. «Ты это заслужил, мелкий, как никто другой», — сказал Баки странно низким голосом. В тот момент Стив наконец-то ощутил себя равным, надежной опорой, правой рукой и твердым плечом лучшему другу, хотя румянец отчаянно заливал щеки от такого пристального внимания. А сейчас под нечитаемым взглядом Баки… нет, Зимнего Солдата, он снова ощутил себя слабым, больным, тощим астматиком. И захотелось позорно сбежать. Поэтому Стив разорвал этот секундный контакт, нервно дернул плечом и проскользнул в свою спальню. Мысль о пробежке выглядела весьма заманчивой. Спешно стянув куртку с рубашкой, скинув ботинки и джинсы, он перелез в мягкие серые спортивные штаны, футболку и кроссовки и, стараясь не обращать внимания на лежащего на диване Солдата, выскочил из квартиры. Физические нагрузки всегда благоприятно влияли на тело и разум Стива. Поэтому он часто пропадал в зале на базе, избивая грушу, набитую песком, пока в кожаном чехле не появлялась дыра. Тогда он брал вторую, а затем и третью и, если вдруг понадобится, четвертую и снова боксировал. Пока не начинали звенеть натруженные мышцы и ныть перемотанные костяшки под розовеющими бинтами, в голове не начинала сквозить блаженная пустота, а клещи, сдавливающие внутренности, не ослабляли своей хватки. Чуть реже он устраивал спарринги с Сэмом или Наташей, но сдерживался — хотя и понимал, что зря, они сильные — и не всегда бурлящая внутри энергия находила выход после этих боев. Иногда он бегал — не просто так, как делал каждое утро, а для того, чтобы стряхнуть липкий, грызущий душу страх и тревогу. Бегал вокруг базы, по полупустым утренним улицам, по огромному парку, шелестящему вековыми деревьями, пахнущему свежескошенной травой газону на пределе своих сил. А потом сидел на скамейке, раскинув руки по кованой спинке и откинув голову назад, разомлевший, с мокрой майкой, липнущей к спине и груди, каплями пота на висках и прикрытыми дрожащими веками; наслаждался тяжестью и покалыванием в икрах и бедрах, в напряжении живота и плеч. Вот и сейчас Стив пребывал в расслабленной сонной неге, подставляясь под осмелевшие лучи ласкового солнца. Вставать абсолютно не хотелось, он готов был даже уснуть прямо на этой скамейке. Мелькнувшая тень на лице все же заставила Стива открыть глаза — Наташа сидела рядом, глядя куда-то вперед, засунув руки в карманы толстовки, и молчала. Секунды растянулись в минуты, обволакивая неторопливостью, обманчиво медленно текли, метрономом в висках крадя время. — Я думала, ты скажешь Тони вчера, — начала Наташа, все так же глядя перед собой, — все-таки каким бы засранцем он ни был, он имеет право на правду от тебя. — Имеет, — согласился Стив, — но ты не поверишь, я не знаю, как можно такое озвучить. Что-то в духе: «Эй, Тони, мне тут в руки попалось одно дельце, и в нем есть информация о том, кто убил твоих родителей. Это мой друг Баки, ты только не нервничай!». Так, что ли, Нат? — Может и так, — Романова усмехнулась, — но это хотя бы честно. — Я не настолько честен, как вы обо мне думаете. — Я знаю, Стив. Это было бы странно, будь наоборот. Но Тони заслужил правду. А ты никогда не был трусом, — а вот это было нечестно, прием ниже пояса. Потому что трусом Стив и правда себя не считал. — Он закатит истерику, разнесет половину Нью-Йорка в попытке обрести внутренний дзен и устроит гражданскую войну локального масштаба. Это же Тони. Никаких полумер. Особенно если узнает, что Баки в городе. Наташа наконец-то посмотрела на Стива нечитаемым взглядом, а затем усмехнулась и покачала головой. — Что, сам нашелся? — Ага. Встретил меня чашкой кофе и ласковым намеком о пуле в лоб. Это то, о чем я мечтал последний год. Наташа заливисто рассмеялась, кажется, ярко представляя эту картинку. Стив тоже улыбнулся. — Ты у Тони язвить научился? Он плохо влияет на тебя. Но поговорить все-таки стоит. Уже почти год прошел. Наташа поднялась со скамейки, на несколько секунд сжав пальцами каменное плечо Стива, улыбнулась так, как умела только она и только для своих — ласково, легко, бесконечно понимающе, — и сорвалась на легкую трусцу. Проследив за тем, как Романова скрылась за поворотом, Стив встал следом и поспешил домой. В квартире было пусто, и это неприятно кольнуло внутри. Но стоило немного внимательнее присмотреться, и то тут, то там обнаруживались следы присутствия Баки: кружки убраны со стола, вымыты и теперь блестят мокрыми боками на краю раковины, со стола пропала инструкция, а в мусорном ведре лежит масляная упаковка от бургера; на диване в гостиной неопрятной кучей пристроился плед, подушка примята, а дверца шкафа приоткрыта — из нее выглядывает черная лямка рюкзака. В ванной комнате на краю белой керамической раковины в пластиковом стакане пристроилась вторая зубная щетка, а на полке под зеркалом — черная резинка для волос. Стив и не заметил, как задержал дыхание, ловя взглядом каждую мелочь. Пусть Солдат ночью смотрел настороженно и отчаянно, пусть тянулся пальцами к рукояти пистолета, готовый в любой момент защищаться и стрелять, но вот в этих мелочах было видно, что он безмолвно просит о помощи и под ледяной зимней маской проступают некоторые черты прежнего Баки. В этих мелочах чувствовалось огромное доверие, причину которого Солдат хоть и не осознавал, но не сопротивлялся ей. Он плыл по течению, как сказал Сэм. Стив прошел в спальню, а затем и в ванную, стянул с себя одежду, включил душ и подставил тело под упругие струи. Он думал о том, что за то время, пока сам бесцельно метался из штата в штат, из города в город за призрачными намеками, Баки старался собрать по кусочкам разбитую, выжженную десятками обнулений память, собрать себя нового из прежнего: того, кем он был до 44-го и кем стал после. И, видимо, частично преуспел. По крайней мере, он стал похож на человека: опасного, смертоносного, наполненного сомнениями и настороженностью, но все-таки человека. Пар влажными облачками окутывал комнату, заставлял дышать глубже и медленней. Стив чувствовал, как от всего этого — от усталости, нервного напряжения и пара — голова пустела и слипались веки. Все-таки стоило поспать хотя бы пару часов, думал он, выключая воду и ступая мокрыми ступнями прямо поверх грязной одежды на полу, обернул полотенце вокруг бедер и вышел в спальню. В ней царил почти идеальный порядок и минимализм: двуспальная кровать — опять же настояла Наташа, потому что так «Стив, лучше приходить в себя и восстанавливать свое суперсолдатское тело после больничных стен» — стояла узкой кованой спинкой к стене, идеально заправленная светло-бежевым ворсистым пледом, рядом пристроилась прикроватная тумбочка с уютным ночником, справа находился двустворчатый шкаф, дубовый стол со скромным кожаным стулом заняли свое место у окна — на самом краю пристроился скетчбук, накрытый простым карандашом и ластиком. Иногда в этом веке Стив все-таки рисовал, хоть и не ощущая того энтузиазма и зуда в пальцах, которые были до войны. А по центру громоздился компьютер, на котором настоял Тони. Громоздился — это, конечно, громко сказано: тонкий монитор, и все. Остальное было сенсорное и вызывалось лишь парой движений пальцев — Стив до сих пор иногда залипал в ступоре со всей этой умной техникой. Напротив кровати на стене висел широкоформатный телевизор, а в паре метров от него стояла софа, на которую приятно было упасть прямо в уличной одежде после тяжелого дня, вытянуть ноги и рефлексировать. Кровать тихо скрипнула, а жесткий матрас почти не спружинил, когда Стив рухнул на нее, абсолютно не по-геройски застонав. Сон обнял его, укрыл собой и убаюкал практически мгновенно.***
Стив не знал, сколько прошло времени, прежде чем он проснулся, но за окном солнце уже медленно ползло к горизонту. Он лежал и просто смотрел туда, прислушиваясь к приятной истоме отдохнувшего организма и сотне мыслей-иголочек, назойливо атакующих мозг и подкидывающих картинки из прошедшего дня: бесполезная поездка, усталость, Тони и Мстители, дорога домой и Баки, сидящий в его кухне. Баки. Стив рывком сел на кровати и прислушался — в квартире было почти тихо, но не для него. Он слышал неясное шуршание где-то там, за дверью. Значит, Баки все-таки вернулся. Стив встал, вытянул из шкафа мягкие домашние штаны и вышел. Солдат обнаружился в гостиной. Сидел на диване, подложив под бедро правой левую ногу, и чистил ножи. Аккуратно, даже как-то нежно вел промасленной тряпкой по лезвию и еще раз, и еще, перевернуть нож и повторить, отложить и взять следующий. Но если присмотреться — движения были четкими, резкими и скупыми. Они рассеивали иллюзию своеобразного спокойствия. Стив прошел в комнату, замечая, как мгновенно напряглась спина под толстовкой, как цепко проследили за ним светлые глаза из-под темных прядей, укрывших лицо: скользнули по лицу, шее, голому торсу, как сильнее сжались пальцы правой руки на рукояти, и устроился в кресле, соблюдая расстояние. — Я помню, где в Нью-Йорке расположены две базы «Гидры», — сказал Баки спустя несколько минут молчания, — думаю, тебе и твоей команде это будет полезно. — Значит, ты все-таки что-то вспомнил, — Стив очень старался, чтобы голос предательски не дрогнул. — Если это так можно назвать, — Баки отложил нож на стол к остальным шести и сцепил пальцы — живые и металлические — в замок, пряча лицо за завесой длинных прядей, — смутные обрывки заданий, уровни некоторых целей, расположение баз, где иногда проходил техобслуживание, Романову. «Техобслуживание» резало слух, но еще больше — фамилия Наташи. Стив даже не заметил, что вздрогнул, а вот Солдат увидел и сильнее сжал пальцы. — Спроси у нее про шрам на животе. Стив кивнул. — Сможешь показать на карте, где базы? Баки неопределенно повел плечом, мол, глупые вопросы задаешь, и, взяв со стола сложенный вчетверо лист, сделал пометки, протянул Стиву и снова сцепил пальцы в замок. Стив рассматривал крестики — одна база на окраине в заброшенном промышленном районе, не оригинально даже как-то, вторая в порту, пара складов. — Там оружейные, — сказал Баки, подбородком кивнув на портовые отметки, — во втором лаборатории. В основном медики, несколько охранников, парочка съехавших с катушек ученых. Все как вы любите. — Мне нужно будет съездить в Башню и все обсудить с командой, — Стив встал на ноги, сжимая карту в руке, и вышел в кухню, — и мне нужна та книга. Баки скривился, но достал ее из черного рюкзака, спрятанного за спинкой дивана. Там что-то глухо лязгнуло. Инструкция осталась лежать на столе, а Солдат вернулся в свою напряженную позу. Стив не любил кофе по двум причинам. Первая — это горько-кислый жженый вкус напитка. Он неприятно оседал на языке. Хотя в тридцатые годы, когда Великая депрессия набирала обороты, кофе воспринимался чем-то невероятным. Он был ужасно перепаленным, с примесью непонятно каких веточек и листьев, но если его удавалось достать, превращался в божественный напиток. В нынешнее время он был повсюду: магазины, сотни кофеен и передвижных вагончиков с горьким запахом оттуда. Кофе за углом, кофе в переулке, литры кофе в мастерской Старка — это вообще отдельная история любви. Стив в этом веке изобилия предпочитал пить чай, а кофе, если уж в руке оказывался пластиковый стаканчик или чашка, заливал большим количеством молока, сахара или сиропа. Однажды Тони увидел, как Стив наполнил чашку с дымящимся черным напитком на две трети холодным молоком, щедро закинул туда четыре куска рафинада и пил, прикрывая глаза от удовольствия, и у него, кажется, даже пропал дар речи. Нет, он потом, конечно же, высказался на тему того, что это кощунство и пить то, что намешал Стив, опасно для жизни в принципе, но первые секунды ступора были весьма искренними. Кто бы мог подумать, что заставить Старка заткнуться может такая мелочь. А за последние сутки Стив и вовсе превысил свой личный лимит кофеина в крови. И все же под мерное гудение кофеварки наполнялась очередная чашка. Второй же причиной была сыворотка. Она разогнала метаболизм до такой степени, что ни напиться, ни взбодриться общепринятыми способами Стиву не представлялось возможным. Так и зачем тогда переводить продукт? Хотя сейчас в подсознании билась мысль о том, что еще пара чашек и все встанет на свои места. Не будет Баки — Зимнего Солдата, а будет Баки довоенный, родной, с шалой улыбкой и хитрыми глазами; не будет ненавистной книжки с красной обложкой и черной звездой по центру с нескончаемым количеством мучений и агонии в каждом слове; самовоспламенится Дело № 17, в котором бросаются в глаза два имени, и не придется ехать к Старку. Черт. Это, пожалуй, заставляло нервничать больше всего. Поэтому Стив стоял у окна кухни, рассматривая городской пейзаж за ним, и пил ненавистный кофе маленькими глотками, даже не разбавив молоком и не засыпав сахаром. В эту секунду горечь и кислота на языке были самой главной проблемой.***
— Пятница, Старк у себя? — Стив пересек просторный холл Башни, направляясь к лифту. Щит, спрятанный в чехол, приятно оттягивал плечи. — Добрый вечер, капитан Роджерс, — искин как всегда был предельно вежлив, и Стив смутился, так как поздороваться он забыл, — мистер Старк сейчас в личной мастерской. — Доступ открыт или закрыт? — Закрыт, сэр. — Запроси разрешение. По срочному делу. — Слушаюсь, сэр. Стив уже поднимался в пентхаус, в котором жили Тони с Пеппер. Сомнений, что Старк его впустит, почему-то не было. — Капитан Роджерс, доступ разрешен. — Спасибо, Пятница, — поблагодарил Стив. Звякнул лифт, оповещая о прибытии на нужный этаж, и Стив вышел. Прошел по просторной гостиной и остановился у матово-стеклянных, обманчиво хрупких дверей. Те бесшумно разошлись, пропуская Стива внутрь. Старк стоял, опираясь ладонями о металлическую столешницу, и внимательно всматривался в развернутые экраны со множеством схем и чертежей. На одних подсвечивались зеленым отдельные кусочки, на других слепили красным восклицательным знаком сообщения об ошибке, и Тони недовольно поджимал губы. Мастерская, пожалуй, была единственным местом, где Старк был почти человеком и не строил из себя язвительную скотину. То есть строил гораздо меньше обычного. Дубина активно тыкал в бедро создателя огнетушителем и, кажется, порывался потушить несуществующий пожар на тихо пищащих экранах. Тони невежливо дергал ногой, отпихивая назойливого робота и чертыхаясь сквозь зубы. Стив замер у стены, рассматривая такого Старка: в защитных очках, со взъерошенной шевелюрой, в простой черной майке и домашних штанах, с раздраженным усталым взглядом и внушительными синяками от недосыпа под глазами, в окружении армии кружек и аромата крепкого кофе, металлической смазки и сварки. — Роджерс, я, конечно, польщен таким пристальным вниманием к моей персоне, но Пеппер может и не оценить, она, не поверишь, крайне ревнива, — не отрываясь от экранов, сказал Старк, — или моя задница столь неотразима, что даже вероятность быть избитым женщиной, которая считает эту самую задницу своей вот уже хрен знает сколько времени, не останавливает? Он чуть дернул бедром, будто выставляя напоказ, и Стив только закатил глаза. Ореол человечности рассыпался в пыль. — Мне нужно с тобой поговорить, — досчитав про себя до десяти, успокаивая звенящие нервы, Стив прошел к дивану, стоявшему в углу, и присел на него. Пальцы нервно теребили картонную папку и книгу, предусмотрительно извлеченные из чехла со щитом. Тони сдвинул очки на кончик носа, отрываясь от мониторов, и посмотрел поверх них на Стива. — Наемники, инопланетяне, Гидра, Локи, красотки в мини-юбках? — перечислил он, но, не увидев привычного раздражения на сексуальный намек, чуть нахмурился. — Роджерс, ты реально выглядишь так, будто близится конец света. Стив скривил губы в жалком подобии улыбки и протянул Тони бумаги, что теребил в руках. Тому хватило одного беглого взгляда на непримечательную картонную папку с надписью и штампом «Секретно», чтобы свернуть все свои экраны и снять очки. — Пятница, закрой доступ на этаж всем, — Старк взял бумаги и вышел из мастерской. — Мисс Поттс? — уточнил искин. — Всем, — подтвердил Тони, — скажи ей, что ночью я вымолю у нее прощение за это. Когда Стив вышел следом, Старк стоял за барной стойкой, разливая виски по двум стеклянным стаканам. Документы были небрежно отброшены на столешницу, и, кажется, он даже не собирался их открывать. — Значит, Барнс объявился, — Тони протянул один из стаканов Стиву, опустившемуся в кресло, тот почему-то принял его и сел напротив, глядя в пол, — Наташа должна мне двадцатку. — Тебе стоит прочитать. — Зачем? — Старк, кажется, искренне удивился, только вот все портила кривая вымученная ухмылка, — думаешь, я найду там что-то, чего еще не знаю? — Думаю, найдешь, — Стив не совсем понимал смысла их диалога и хмурился. Не такой реакции он ожидал. — Сомневаюсь, — Тони сделал внушительный глоток, половиня свою порцию даже не морщась, — Стив, помнишь, сколько времени ты провел без сознания после падения с хэликэрриеров? Стив вздрогнул. Старк почти никогда не звал его по имени, и это резало слух. А еще он не совсем понимал, при чем тут это. Хотя холодок подозрения неприятно коснулся спины между лопаток, заскользил вниз по позвоночнику и затянулся в узел в животе. — Шесть дней, — ответил Стив. — Ага, шесть долбаных дней, не приходя в сознание после того, как твой лучший друг тебя отделал. Ты же в курсе, что у тебя два раза останавливалось сердце? Ну да, конечно, не в курсе. А что у тебя были прострелены печень и почка? А то, что осколок ребра вспорол тебе легкие? Барнс бил и стрелял прицельно, чтобы точно убить тебя. Это все, что мне нужно знать о его контроле над своими мозгами и действиями, когда он убивал моих родителей. Стив подавился глотком виски, тот пошел носом, опалил слизистую и растекся пятнами на футболке. Кашель драл горло, и на глаза наворачивались слезы. Стив со стуком отставил стакан на журнальный столик у кресла и тяжело посмотрел на Тони. — Давно знаешь? — Месяца три, — Старк встал и подошел к бару, заново наполнил свой стакан, взял бутылку и вернулся на место. — Сэм или Наташа? — Стив, немного пришедший в себя после неудачного глотка, как-то обреченно улыбнулся уголком губ, ссутулился и потянулся обратно к стакану. Опьянеть не опьянеет, но вот ощущения солодовой горечи на языке очень хотелось. — Неужели у всех, кто знаком с Фьюри, такие проблемы с доверием? «Гидра», — Тони подлил в опустевший стакан Стива, допил свой и снова наполнил. — Та база активно использовалась в девяностые и, видимо, покидалась поспешно. Вся бумажная документация была просто подожжена, но дожидаться, пока она сгорит целиком, никто не стал. Обрывки документов сохранились. А еще парочка пленок, пожеванных и нечитаемых, но ты же знаешь, я гений. На них я и нашел это гребаное видео с камер. Те бумаги, что у тебя — это последние сохранившиеся, наверное, начала двухтысячных. Навскидку за последние лет пятнадцать там добавилось восемь целей. Старк замолк, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. А Стив не знал, что сказать. Слишком много вопросов, и он не был уверен, что очень хочет получить на них ответы. Стив почувствовал укол вины за то, что не рассказал сразу. — Это странно, — наконец произнес он, протянув Старку стакан, — ты немного не тот человек, который должен спокойно на такое реагировать. Без обид. — А кто говорит о спокойствии? — Тони вскинул бровь, глядя на Стива, показывая, что так хорошо прятал: боль, горечь, обиду, примесь ярости и обреченность. — Просто у Пеп отличный удар в челюсть с левой, да и я ремонт в спальне давно собирался сделать. Наверное, хорошо, что тебя не было в Нью-Йорке. Я готов был убить тебя, а потом найти и прикончить твоего Барнса. А потом Пеппер напомнила мне о том, что ты шесть гребаных дней провел без сознания, что у тебя два раза останавливалось сердце, что… Что там, до войны и на ней, ты был для Барнса самым близким человеком. Я знал это из рассказов отца о Капитане Америка — как же меня от них воротило. А Пеп это знала от меня. Синяк после ее напоминания с челюсти, знаешь ли, неделю сходил. Тони втянул воздух и на несколько секунд прикрыл глаза, пальцы до побеления сжались на краях стакана, а затем медленно расслабились. — Черт, Роджерс, это сложно, но я злюсь на Эрскина с его сывороткой, на Черепа и Золу, на русских, подобравших Барнса, опять на Золу с его гребаными экспериментами, на «Гидру» в целом и каждого ее члена в частности. Даже на то, что Барнс просто не умер сразу, живучая скотина с выжженными экспериментами венами, но… — Тони резко провел мозолистой ладонью по лицу, будто стараясь стереть усталость, как паутину, которая приклеивается и невидимо щекочет, если пройти между ветками деревьев. — …но не на самого Баки, — тихо закончил Стив. — Спасибо, Тони. — Да, потому что, черт возьми, это не его вина! Обращайся, Кэп. Дядюшка Тони всегда к вашим услугам. Опять повисло молчание. Бутылка пустела быстро, но хмель не брал ни одного, ни второго. С жужжанием к Старку подъехал Дубина, тыкая в плечо манипулятором с зажатым вчетверо листком. — Дубина, я похож на мусорку? — Старк раздраженно дернул рукой и выхватил листок из манипулятора. Стиву показалось, что робот смотрел с укором на создателя. Смотрел бы, если бы у него были глаза. Это наблюдение вызвало улыбку. — Что это? — Базы «Гидры», — бегло глянув на карту, ответил Стив, — Баки вспомнил эти две. Оружейная в портах и лаборатория в промышленной зоне. — О, так к нашей Снежной Королеве вернулась память? — Тони развернул карту к себе, рассматривая теперь более внимательно, обращая внимание на районы расположения, на населенность, отмечая в своем гениальном мозгу малейшие детали. — Нет. Только отрывки, — Стив поморщился на прозвище, но комментировать не стал, подошел к стойке, взяв инструкцию, бросил ее Старку на колени и неосознанно вытер ладони о джинсы. От Тони этот жест не ускользнул, но он тут же без вопросов раскрыл книгу и принялся читать, быстро ведя пальцем по страницам и с тихим шуршанием перелистывая их. Чем больше он углублялся, тем более мрачным становилось его лицо, тем резче и брезгливее он дергал желтоватые листы; губы сжались в тонкую полоску, и Тони несколько побледнел. Стив достаточно хорошо знал Старка, чтобы сказать — он, мягко говоря, был в шоке. — Блядь! — выдохнул Тони и швырнул инструкцию на журнальный столик. — Блядское ебаное блядство, Роджерс! И не смей мне говорить о сквернословии! Я понимал, что ему хорошенько промыли мозги, но… Блядь! — Да я тут целиком и полностью согласен, — Стив сжал пальцы в замок, упираясь локтями в колени, и ощутил, что комок снова встал поперек горла, — это блядство, Старк. — Пятница? — позвал Тони. — Да, сэр. — Ты сделала запись нашего разговора? — Конечно, сэр. — Сделай пометку с датой. Первый раз, когда Капитан Америка не погрозил мне осуждающе пальчиком за мат и не посмотрел, будто я расчленил сотню младенцев на глазах их матерей. Мы будем отмечать это событие каждый год как национальный праздник! — шутка вышла напряженной, нервной, но слегка разрядила обстановку. Тони посмотрел на Стива и откинулся на спинку своего кресла, затем резко встал и направился к бару, налил полный стакан водки и кинул туда лед. Посмотрел на него и отставил, заходил взад-вперед по комнате, раздраженно постукивая пальцами по бедру. Он был весь — дерганый комок нервов. Такой реакции Стив точно не ожидал. Черт, он действительно был готов к тому, что Тони как минимум постарается его избить. Хотя на самом деле мнение Стива о младшем Старке долгое время было неоднозначным и металось по синусоиде. Сумасшедшие американские горки. Несносный характер, язвительность и раздутое эго никак не добавляли ему очков в глазах Капитана, он на дух не переносил таких людей. Его личные моральные ориентиры и установки отторгали Старка, вынуждая спорить и ругаться до хрипоты — Тони был единственным, кто мог вывести Стива за считанные секунды. А потом случился Локи и портал в небе, и пришло осознание того, что Старк готов был умереть, направляя ракету туда. Эгоистичный и невозможный Старк. Он сделал это без раздумий и колебаний, что никак не сочеталось с его маской «гений, миллиардер, плейбой, филантроп», которую Тони так активно тыкал каждому в лицо. Именно тогда Стив посмотрел на него с другой стороны и задумался: а знает ли он на самом деле этого человека? Нет, характер лучше не стал, Старк продолжал творить временами полную хрень разрушительных масштабов, доводить его до белого каления и желания хорошенько пригладить щитом по голове. Чего только Альтрон стоил и тот глобальный пиздец, который случился позже, хотя обвинять в этом одного Тони было несправедливо. Просто у него извращенное и своеобразное понимание слов «защита и безопасность». А еще полное неприятие полумер. Гулять — так на всю катушку, умирать — так с оркестром. Но Стив научился с этим жить. — Знаешь, Роджерс, у меня есть план, — глядя куда-то за стекло панорамного окна, сказал Старк, — чертовски хороший план. Я сейчас запрусь в мастерской и зальюсь этой гребаной водкой по самые глаза, буду пьяным и буйным, и это оправдает то, что я разъебу половину своих наработок в приступе неконтролируемой агрессии. Под утро я пойду к Пеппер, конечно же уже не застану ее, ведь Пятница скажет ей, в каком я состоянии, и просплю сутки, собирая ошметки пребывающего в шоке мозга и пытаясь забыть всю ту поебень, что прочитал. Мне будет очень хреново от похмелья. Оно всегда меня мучает от водки. И как только Наташа ее пьет? А еще мне будет ужасно жаль, что сержант Барнс прошел через все это. А ты сейчас свалишь домой и… я не знаю, ты ж не пьянеешь, да? Жаль, очень жаль. Ну, тогда ты поедешь на базу и загоняешь этих несчастных новобранцев, которые все еще наивно полагают, что работать на Мстителей и «Щ.И.Т.» — это честь. Ты сгонишь с них семь потов и заставишь умолять об окончании тренировки, ведь они не суперсолдаты, а просто люди. Эти сопляки ни черта не понимают в жизни, раз решили служить под нашим началом. Блядские камикадзе. А потом, через пару дней, когда я смогу нормально соображать и разговаривать адекватно, а не сплошным матом, мы все соберемся и обсудим план разноса этих баз. Это ведь чертовски хорошо звучит, а, Роджерс? Тони частил, говорил быстро и отрывисто, что выдавало с головой именно ту степень волнения, когда он действительно переставал контролировать себя и свои эмоции, переставал быть Железным Человеком, переставал отчаянно цепляться за маску и становился обычным Тони Старком. Харизматичным, обаятельным гением с неимоверным количеством комплексов и страхов, с серьезными приступами панических атак, безграничной любовью к Пеппер Поттс и желанием защитить семью — Мстители как-то незаметно стали для него семьей. После всего, через что они прошли, не могло быть иначе. А Стив смотрел, как сильно были сжаты пальцы на стакане, как на висках пульсировала вздутая вена, как играли желваки на челюсти, и соглашался с тем, что это действительно чертовски хорошо звучит.