Серия «М»

      Ричард Крис Норман с детства мечтал летать. Все игрушки, которые ему были когда-либо подарены или куплены так или иначе связаны с самолётами. Если же родители или другие родственники рисковали подарить что-то иное, то ребёнок молча принимал подарок, благодарил и... клал на полочку: «никогда не буду трогать». Родители некоторое время водили его и на другие кружки, общались, пытаясь понять, насколько их сын серьёзен в своём решении, а потом смирились.       В средней школе, когда все бегали за девчонками и прогуливали уроки, юноша старательно учился, чтобы поступить в лётную академию. Ему необходим балл не ниже среднего. В свободное же от учёбы и домашних дел время юноша штудировал информацию для сдачи тестов.       И вот, в свои семнадцать лет, Ричард заполнял анкету для поступления в заветное учреждение, чтобы спустя несколько лет уже выходить из здания аэропорта в новенькой аккуратной форме.       Норман всего себя отдал любимой профессии. Редко брал отпуска и легко мог согласиться на дополнительные рейсы. «Вся моя жизнь — полёт» — смеясь, отшучивался он, когда родители намекали на отпуск, поиск второй половинки или детей.       И так действительно было всю его жизнь до тех пор, пока его вторым пилотом не стал Дюк Моррети.       Ричард со снисхождением относился к ветреному характеру второго пилота. Тот хорошо относился к машине и во время полётов был достаточно внимателен — этого вполне хватало, чтобы оба сработались. К тому же Дюк не рвался на место первого пилота, что так же устраивало Нормана, не желавшего конкуренции.       В тот день он заходил к напарнику, чтобы отдать забытую гарнитуру, а выходя, встретил прелестную девушку, в которой с удивлением узнал их стюардессу Амелию. Юная работница плакала так горько, что пройти мимо мужчина просто не смог.       Потом не смог отказать себе в удовольствии проводить девушку домой.       Отвезти в больницу на обследование.       Предложить встречаться.       Жениться, усыновив её ребёнка.       Зачать собственных двух.       Ричард Норман к своим тридцати восьми вдруг понял, что до этого он и не жил обычной, земной жизнью. Вся его жизнь начиналась вместе со взлётом и заканчивалась при приземлении. Между рейсами он словно находился в спячке, в ожидании полёта.       Теперь же он после рейсов спешил домой, выбивал, как и все, себе отпуск, чтобы вместе с любимой женой поехать куда-то в тёплые края. Радовался тому, что его родители приняли девушку, как родную, а так же и всех троих детей, не деля на своих и чужих.       А значит, когда его не станет, об Амелии будет кому позаботиться, она не останется одна. А он? Да что он? Он был счастлив, оставил свой след — своё наследие — в этом мире, воплотил почти все свои мечты. Остались только новые, недавно появившиеся. За них да, обидно.       Примерно такие мысли мелькали в голове у первого пилота, когда надрывно загудела его верная машина, а приборы стали показывать совсем не то, что должны были. Ричард изо всех сил старался выправить ситуацию, спасти людей, экипаж, самолёт.       Себя.       Он очень хотел спасти и себя тоже.       Дома Амелия, она очень ждёт его домой. Кажется, он видел тест, спрятанный под полотенцами. Он очень хотел узнать, сколько там полосок!       Дома дети, которые непривычно горько плакали, не желая отпускать его в этот рейс. Как будто они что-то чувствовали.       Дома — Семья.       Которую он больше никогда не увидит, понял Ричард, глядя на стремительно приближающуюся водную гладь, куда в скором времени врежется их самолёт.

***

      М-21 нахмурился, увидев приписку «2/7».       Значит, Франкенштейн был прав. Не то, чтобы он сразу не поверил, просто не хотелось в это верить. В то, что Союз способен убить целый самолёт людей только ради семерых людей, которые тоже умрут, только немного позже.       Оказалось, что да, может. Раздражённо выдохнув, мужчина поднялся и положил папку на полочку с прочитанным. Некоторое время постояв около окна, М-Джи вышел из комнаты. Это всё уже в прошлом, и он ничего не сможет исправить. В его злости нет смысла.       — Ричард Крис Норман, первый пилот того же рейса, что и Дюк. Ты был прав, шеф, — проговорил он, усевшись на диван. Франкенштейн молча гипнотизировал чашку. Он явно не был рад оказаться правым в этот раз.       — Сколько человек было на том рейсе? — риторически спросил Такео. Тао даже не дёрнулся к ноутбуку, хмуро глядя в столешницу. Он либо не услышал друга, либо не хотел знать.       — У Ричарда было трое детей, — вздохнул М-21. — Он всегда был очень… эмоциональным. Наверное, знать, что его дети остались без отца было бы тяжело для него.       М-21 чуть усмехнулся, явно вспомнив что-то весёлое. Затем помрачнел.       — Его эмоциональность помогала нам, иногда, возможно, вредила. Но чаще всего это было просто бесплатным развлечением для всех нас.       Некоторое время М-Джи молчал, пытаясь прочитать эмофон товарищей. Назвать жизнь человека и его эмоции «развлечением»… не для всех это стало бы понятно. К счастью, никто из его новых друзей не выразил никаких отрицательных эмоций, что говорило о том, что Джеймс был понят правильно.       — Как он мог навредить вам? — спросил Франкенштейн.       — Ну, не совсем навредить. Говоря про его взрывные эмоции, я имею в виду все ситуации. Если он считает, что прав, он будет отстаивать своё мнение. Если он счастлив — смеётся, если злится — кричит. Нет, он не пытался высказывать своё мнение, как Пятая… как Орели, всё-таки её смерть ясно показала границу, за которую не стоит заходить, — М-Джи некоторое время молчал, вспомнив то, что осталось от Пятой после экспериментов. Затем продолжил.       — Хохочет так, словно не его вчера терзали скальпелем, — беззлобно ворчал Первый, глядя, как Тридцать четвёртый подкидывает Семнадцатую вверх.       — Удивительно, что он ещё умеет смеяться, — заметила Трёшка, как будто невзначай кивнув на людей. М-21 огляделся. Он понял, что имела в виду М-3. Люди смотрели на смеющихся товарищей, но сами не улыбались. Только глаза немного потеплели, и то не у всех. Были даже те, кто смотрел с откровенным презрением или злостью.       М-21 коснулся своего лица. Так и есть, он тоже больше не умеет улыбаться.       — Эй, хватит уже! — рыкнул один из подопытных.       — Оставь его, — мгновенно ответил Двадцать первый. — Пусть смеётся, пока он ещё может.       Он не знал, кто именно сделал замечание, не смотрел на него, но прерывать этот странный для Белых стены звук не хотелось.       — Всё, Семнадцатая, пожалей старика, — опустился на пол Тридцать четвёртый. — Сил уже нет, а завтра ещё на какой-то эксперимент идти.       — Разве у нас не выходной? — удивилась Трёшка. М-21 покачал головой.       — Вчера отменили, забыл сказать, — коротко бросил он.       — Эти… негодяи, — М-21 почти услышал то слово, которое заменил Тридцать четвёртый из-за Семнадцатой, хмыкнул, — совсем уже стыд потеряли! Как можно так относиться к людям?..       — Эй, — бросил Пятьдесят третий, устало глядя в потолок. — Где ты здесь людей увидел? Я вижу только подопытных крыс. Насколько я знаю, у животных нет прав.       На удивление, М-34 промолчал, хмуро глядя в сторону.       — Прекрати, М-53, — предупредил его Первый. Мужчина только усмехнулся, но продолжать не стал.       — А почему это он должен прекращать? — вдруг взъярился Тридцать четвёртый. — Он же прав? Прав! Что мы тут имеем? Кучка смертников! Как эти… — косой взгляд в сторону Семнадцатой, — негодяи! Смеют с нами так поступать?! Похитили, стёрли память! Издеваются, почём зря! Разве это дело, Первый, а?! Какого дьявола?       М-21 молчал, не пытаясь остановить гнев товарища. Эти эмоции пробуждали больше в других людях. Разучившиеся смеяться, они всё ещё умели злиться. И эта злоба сейчас хорошо читалась в их лицах, глазах, теле. Злоба и… обречённость. Всё, что они могли делать — вот так вот, молча подавлять в себе гнев. Это единственное право, которое у них ещё не отобрали.       М-34 закончил свою речь сильным ударом кулака в стену. И тут же взвыл от боли. Удар был слабый, он не сломал ни одной кости, но всё же М-21 мог себе представить, насколько это больно. Опухнет, наверное.       А Тридцать четвёртый, который пять минут назад громко смеялся, а три минуты назад — ругался не менее громко, сейчас плакал. Не от боли в повреждённых костяшках, от бессилия, словно проливая слёзы за всех них, тех, кто не может позволить себе этого.       — Мы иногда словно зеркалили на себя его эмоции. Словно не Тридцать четвёртый смеялся, а мы. Не он ругался, а мы. Не он… плакал. Мы.       Джеймс глубоко вздохнул и тяжело провёл руками по волосам. Со стороны казалось, будто его ладони неожиданно стали весить несколько десятков килограмм, и конечности больше не справлялись с этим грузом.       — Тогда нам казалось, что мы уже умерли. И никогда не возродимся, — М-Джи бросил взгляд на Франкенштейна и Кадис Этрама ди Рейзела и продолжил. — Так я думал до тех пор, пока не оказался здесь.       Такео и Тао промолчали, хмуро глядя в разные стороны. Они не осмелились бы сказать, что чувствуют ровно тоже самое, что и М-21, однако схожие чувства были. В их команде не было ничего, кроме заданий и улучшений. Просто забава доктора Айрис. Игрушки для убийств.       Сейра отставила чашку и быстро скользнула по упомянутым личностям. После смерти отца, она и сама словно умерла внутри, а потом снова умирала каждый раз, когда что-то случалось: бремя клана, дела, которые надо решать, неожиданная мощь после принятия Косы Смерти, которую надо сдерживать и многое-многое другое. Поэтому самая молодая каджу тоже могла понять то, о чём говорил Джеймс.       Франкенштейн и Кадис Этрама ди Рейзел молчали, но в их глазах промелькнуло что-то такое, что, если бы ребята увидели эти эмоции, никому не хотелось бы узнавать, что именно это было.       — М-34 был самым слабым из нас, — тем временем продолжил М-Джи. — На препараты реагировал плохо, часто что-то да не приживалось. В конце-концов, они решили его утилизировать, — М-21 вздохнул чуть рвано, сделав резкое движение рукой, словно хотел обхватить себя, но в последний момент передумал и поправил чёлку. Он всегда так делал, когда вспоминал утилизацию, но все старательно игнорировали этот жест, чтобы не ставить М-21 в ещё более неловкое положение.       После того, как Джеймс замолчал, никто не начал новой беседы. Молча допили чай и разошлись по комнатам.       Эту ночь спокойно проведёт только Регис, самый молодой и наиболее защищённый, благодаря дедушке. Все остальные уснуть не смогут.       Мёртвые внутри.       Пока М-21 не сказал, они и не могли понять, что снова стали живы.