Homo homini lupus est

Рассвет застал дремлющую Люту в крепких объятиях чутко спящего Ивара. Солнечные лучи восходящего зимнего солнца настойчивыми лучами-ниточками вплелись в тёмные волосы девушки. Викинг открыл глаза и с интересом принялся рассматривать ту, которая вселила в него уверенность в собственной мужской силе. Не хотелось северянину расставаться с зеленоглазой кудесницей, и решение уговорить князя оставить эту девушку ему окрепло окончательно. Вряд ли бы Олег стал спрашивать согласия Люты — князь дал ясно понять, кто на Руси царь и бог, и никто ему перечить в здравом уме и памяти ни за что не станет. Молодой берсерк в глубине души надеялся, что и он пришёлся по сердцу темноволосой девице. Погрузившись в свои мысли и переживания, Бескостный не сразу заметил, что Люта тоже проснулась и пытливо смотрит на него. Тонкая девичья рука с узкой ладошкой скользнула по щеке викинга и опустилась на его широкую грудь, украшенную затейливыми скандинавскими татуировками. — Как громко бьётся твоё сердце, Ивар, — сонно проговорила Люта. Она потянулась к мужчине за поцелуем, но в то же мгновение дверь с лёгким скрипом отворилась, и на пороге возникла Доротея с кувшином вина в руках. — Доброго утра, — поклонилась женщина, зайдя в покои. Она поставила кувшин на стол и с лёгкой улыбкой посмотрела на прижавшуюся к Ивару девушку. — Доброго, — отозвался викинг, невольно обнимая Люту сильнее и подозрительно поглядывая на сваху. Дора поспешила покинуть комнату, лишь на пороге обернулась: — Князь желает видеть вас на утренней трапезе. Вместе с Лютой. — Люта тихонько ахнула. — Платье принесёт девка, а ты уж будь добра, причешись сама, чай, не белоручка, умеешь. А то подружку твою Заряну и умыть, и причесать надобно, да ещё так, чтобы в косы вплести ленты затейливо ярко-синие… — Подожди, Доротея, — Люта, закутавшись в тонкую простынь, легко соскочила с ложа и подбежала к женщине. — Скажи мне, прошу, а что же с Мирославой? И почему вдруг Зорьке ты должна косы плести и умывать? Она же сама всё умеет… — Ох, дитятко, — Доротея вдруг порывисто обняла опешившую зеленоглазку, по-матерински в лоб поцеловала, привлекла к себе и зашептала: — Уезжай после трапезы, детка, ничего не спрашивай, и не задерживайся тут, чтобы князь не обещал, не сулил, иначе сгинешь ты тут. Обещал Олег тебя наградить щедро за твою службу, всё бери, кланяйся подобострастно да благодари его. А то оставит тебя ещё одной полюбовницей, и твой дикарь не поможет ничем… — сваха размашисто перекрестила Люту и стремительно покинула покои. Девушка бросилась к Ивару обратно, и, уткнувшись ему в шею, прошептала: — Не отдавай меня князю… *** Заряна в нарядном платье, вручную расшитом заморским дорогим разноцветным стеклярусом, в золотом изящном венце на прелестной головке сидела подле князя и по кусочкам отщипывала мягкий, душистый хлебец. Несмотря на раннюю трапезу, стол пестрел изобилием блюд — слуги всегда старались угодить князю. Олег был на удивление благодушен, и радушно улыбнулся при виде вошедших в трапезную рука об руку Ивара и Люту. «Так вот ты какая, девка, что Ивара ублажила до седьмого неба. Не наврала Доротея, и впрямь хороша она собой, статная, глаза только, как у нечистой силы, зеленющие, как болота. Глянь-ка, крест на шее висит…» — подумал про себя Олег, откровенно рассматривая Люту. Девушка отвесила низкий поклон, как и полагалось, и не сумела отвести взгляд от наряженной подруги, гордо восседающей по левую руку от князя. «Так вот, значит, как оно вышло… Не пришлась по душе князю Мира, больше Зорька приглянулась. Но где же подруженька милая? Жива ли она? И спросить боязно! Господи, как узнать?» — Угощайтесь, гости дорогие, небось, ночь утомила, силы восстановить надобно, — широким жестом пригласил к столу Олег, глядя весёлыми глазами то на Ивара, то на Люту. Первая часть трапезы прошла в стеснённом молчании; Люта молилась Богу, чтобы тот её услышал и помог уйти невредимой из княжеских покоев. Ивар раздумывал, когда же лучше князя попросить, чтобы тот оставил понравившуюся ему девушку. Заряну же так и жёг полный горького, полынного разочарования взгляд подруги, будто в том, что она тут сидит, разодетая, как барышня, рядом с самим князем, есть что-то нехорошее, порочное. Ну и пусть! Не чувствовала себя Зорька виноватой, что всё обернулось в её пользу, а Мирославу невесть куда Олег отправил. «Мирка сама виновата, не надо было так себя вести с князем глупо. Может, сама сидела бы теперь здесь, с нами, да ела всякие кушанья дорогие, вкусные, в нарядах таких красивых. Дура она, дура!» — утешала себя светловолосая, упрямо отгоняя тяжкие, удушающие мысли. Почему же на душе так холодно, а на сердце камень, что на дно тянет? И Люта нет-нет, да и взглянет взглядом осуждающим, по-волчьи тоскливым — наверняка думает, что в отсутствии здесь Мирославы есть её вина, Зорькина. Эх, сказала бы всё Зоренька, как есть, без утайки, да только попробуй при князе… — Что же, Ивар, гость мой дорогой, — обратился к нему князь, небрежно вытирая льняной салфеткой руки, — понравился тебе мой подарок? Хороша ли девица оказалась? Доволен ли ты? — Хороша, — честно ответил Ивар, чувствуя, как его щёки заливает лёгкий румянец, — доволен я. Княже, понравилась мне Люта, позволь оставить её при мне? — Да? — расхохотался князь, хлопая себя по коленкам и словно не веря в сказанное викингом. — Ты правда хочешь себе эту девку? — Хочу, — твёрдо повторил Бескостный, но, переведя взгляд на побледневшую Люту, замялся, не понимая причины. «Неужели на самом деле я ей настолько не понравился?» — Княже! — бросилась вперёд на колени зеленоглазая, не помня себя от страха и волнения. — Не вели казнить, ради Бога, не губи, выслушай меня! Не могу я остаться здесь, не могу… — Почему это? — приподнял соболиную бровь Олег, едва сдерживаясь, чтобы не оскалиться от удовольствия — нравилось ему, когда вот так просили, подобострастно, всем своим видом подчеркивая, что он — царь и бог, и на всё его воля. — Разве не понравился тебе молодой северный гость? Иль калек не любишь? — Понравился, — голос был натянут, как тетива, — только не могу я остаться здесь, — Люта несмело подняла голову, — дед у меня старый есть, некому его досмотреть. Отпусти меня, княже… — Дед? Зачем тебе старый пень? — изумился Олег. — Всё равно ж помрёт скоро, тебе о себе думать надо. Молодая девка, красивая! — Он меня вырастил, как я его брошу одного помирать? — сверкнула глазами темноволосая, посмотрев на князя чуть смелее. Олег хохотнул и издевательски бросил в сторону понурого Ивара: — Видишь, мой дорогой Бескостный, не нужен ты Люте, не могу я её неволить, обещал же наградить да отпустить. Выполню своё обещание, что же я, князь али нет? Поедешь домой к своему деду, Ивар тут уже как-нибудь сам обойдется. — Храни тебя Боже, светлый княже! — низко поклонилась Люта, чувствуя, как спину пронзают невидимыми ножами полные укора взгляды Ивара. «Прости, милый, но не могу я иначе!» — мысленно обратилась к молодому мужчине зеленоглазая, чувствуя, как глаза начинают наливаться предательскими слезами. Распорядился князь награду для Люты в большой мешок сложить да к вороной лошади приладить. Ивар даже не смотрел на Люту, которая была бледнее смерти, и всё мялась, кусала бескровные губы и поглядывала на Олега. — Спросить что-то хочешь у меня? — подошел к ней князь. Люта опустила ресницы и робко кивнула, стараясь хотя бы немного унять в своей душе рвущуюся наружу бурю. — Спрашивай, я сегодня добрый, твоя подружка Заряна для меня постаралась. — Княже, а где же Мирослава? — прошелестела Люта, крепко сжав пальцы в кулачки. Олег широко улыбнулся, и, схватив зеленоглазую за руку, подтащил к окну. Распахнув его, мужчина тут же указал в нужном направлении, и Люта почувствовала, как у неё закружилась голова, а так и не вырвавшийся из горла дикий, нечеловеческий крик невидимым лезвием перерезал ей связки. Никогда не забыть Люте представшей пред её взором жуткой картины: обнажённая, почти прозрачная от сурового мороза, с уродливыми багровыми отметинами от хлыста по телу, стояла её подруга распростертая между двух столбов, с поникшей головой и спутанными, некогда солнечными и шелковистыми, волосами, безвольно висевшими и время от времени трепавшимися ледяным, беспощадным ветром. — Будет наука и ей, и всем, как князя не слушаться! — веско произнес князь. Он посмотрел на Люту и усмехнулся: — Да тебе никак плохо стало, девица? Может, провожатого тебе али останешься здесь, с Иваром? Мороз кожу обдирает, а тебе ещё ехать надо далеко. — Поеду я, княже, — едва разлепив губы, сведённые безмолвным криком, отозвалась Люта, — спасибо тебе за милость твою. — С Иваром-то попрощайся, а хочешь, на ещё одну ночь оставайся с ним, или поскорее от него уехать жаждешь? Люта молча поклонилась князю, Зорьке и Доротее, и, накинув на голову платок, поспешила прочь из княжеских покоев. Она слышала за спиной шаги Ивара, и от этого становилось ещё больнее. Перед глазами стояла измученная, страдающая родная Мирка, с которой они росли с самого раннего детства, и хотелось выплеснуть из себя всю боль, ранившую её изнутри. Бескостный помог девушке забраться в седло. Он молча смотрел в глаза Люте с плохо убиваемой надеждой в голубых глазах. Темноволосая наклонилась, жарко поцеловала Ивара на прощание, и, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разреветься, пришпорила коня и помчалась во весь опор прочь.