Homo homini lupus est

Люта, не помня себя от пережитого ужаса, как в дурмане добралась до родного села, подъехала к старенькой, но ещё добротной избушке, где жила с дедом. А жив ли её дед?! Не было Люты целую ночь, старик мог надумать себе всего страшного, особенно если дознался про облаву княжеских воев. Дыма из трубы было не видать, поэтому зеленоглазая, дрожа от волнения и страха за единственного родного человека, буквально слетела с норовистого жеребца, и, утопая в глубоком снегу, выпавшим за ночь и завалившим тропку к дому, устремилась в избу. Привалившись к двери и переведя дух, темноволосая услышала тихие голоса: говорил дед и тоненько шептала какая-то женщина. Люта коротко кашлянула и распахнула дверь, вошла внутрь, где царил холод. Не топил печь с вечера, как она ушла? Дедушка лежал на узком ложе возле дальней стены, укрытый по самую шею старым кожухом, рядом на низком табурете сидела старушка-соседка бабка Улита, зябко кутавшаяся в пёструю шерстяную шаль, сгорбленная, с выражением тяжбы на испещрённом морщинами лице. Как по команде, старики повернулись на звук хлопнувшей двери. — Господи! Убили девку, сволочи, бедная душа попрощаться пришла к нам! — закричала Улита, заламывая руки и начиная так горестно плакать, как будто у неё умер родной человек. Дед приподнялся на постели, торопливо перекрестился, глядя на внучку заплаканными глазами, которые он был не в силах сомкнуть всю ночь после тревожной вести о налёте княжеских псов и очередной ловле молодых девушек. Когда Люта не вернулась домой за полночь, старый Афанас изо всех сил цеплялся за тлевшую неуверенным огоньком на пепелище их сожженной в один миг размеренной, спокойной жизни, надежду, что его внучка вернётся хотя бы под утро. Мало ли, спряталась где с подружками, она у него девчонка толковая, не раз уже избегала суровой охоты, всегда домой целая и невредимая возвращалась. Просидел старик у окна всю ночь в ожидании внучки, утирая горькие слёзы, лучину не гасил, совсем про печь забыл, и под утро в избе воцарился холод. Клацая зубами, ослабевший от сильных переживаний Афанас всё же перебрался на лавку, служившую ему кроватью, укрылся, съёжился под тяжёлым кожухом, попытался уснуть, да где там! С рассветом, наступившим удивительно рано, явилась соседка, встревоженная отсутствием дыма из трубы. Узнав, что Люта не вернулась, старая женщина закручинилась; побоявшись оставить не на шутку переживающего соседа одного, Улита решила побыть с ним. Она также слышала о том, что дочери Любавы и Марьи не вернулись домой, сгинули где-то в лесу ночном. Всё это говорила у колодца мать Малуши, Текля — правда, её дочь вернулась из лесу, да не одна, а с женихом, о чём женщина не преминула похвастаться. Про подружек Малуша невнятно молвила, мол, по лесу где-то бегали, и вроде как словили их, и, скорее всего, живыми они уже никогда не вернуться, а Василь, такой хороший, спас её да домой привёл. Свадьбу сыграть решили… « — Убили девочек, как пить дать, убили, сволочи, псы поганые!» — сокрушалась Текля, торопливо подбирая коромыслом тяжёлые, полные до краёв вёдра, и не глядя никому в глаза. Конечно, странно ей было, что дочь только одна домой вернулась, но какое это уже имело значение, когда родное дитятко, кровиночка ненаглядная, домой вернулась, да ещё и с каким женихом. Свадьбу решили сыграть в ближайшие дни. Улиту как обухом по голове ударили тогда. Она намеревалась рассказать Афанасу об услышанных сплетнях, но не смогла отнять у человека последнюю надежду. Пусть уж кто-то так придёт и донесёт страшную весть, чем она. Старая женщина суеверно испугалась при виде вошедшей в избу Люты, передавая этот страх и несчастному Афанасию. То, что девушка живая, взвинченной женщине сразу в голову не пришло. — Да я это, я, дедушка! Бабка Улита, ты что так голосишь, будто бы я уже умерла? — стараясь говорить как можно непринужденнее, вымученно улыбнулась зеленоглазка. Она бросилась к своему дедушке и крепко его обняла. Всхлипывания старика, который вновь расплакался, но теперь уже от облегчения, что его дорогая девочка вернулась живая, ранили сердце молодой девушке. «Будь проклят наш князь за причинённые страдания нашим родным людям!» — с яростью подумала Люта, закусив губу, чтобы не разреветься самой. Ощущая, как узловатые старческие пальцы ласково гладят её по холодным волосам, зеленоглазая притихла, позволяя тревоге и напряжению отойти на второй план. Но, как ни крути, сердце кровью обливалось при мысли, что Мирославу не спасти, а Зоряна навсегда потеряна для неё. Люта торопливо растопила печь, накормила стариков, поставила греться котёл с водой, и попросила Улиту посидеть ещё с оживившимся дедом, пока она съездит на базар и купит кое-что из продуктов. Перетащив добро, полученное от Олега, в дом и надёжно его спрятав в одном из массивных кованых сундуков, девушка вскочила на воронца и полетела на площадь. «Интересно, а с Лушей что? Удалось ей спасти или нет? Предала она нас, змея подколодная, выболтала всё, за свою шкуру боялась! Может, по заслугам получила, убили её! А если и выжила, то отрезать бы её язык поганый да собакам скормить!» — с отвращением к бывшей подруге думала Люта, крепко сжимая замёрзшими пальцами поводья. Мысль о справедливой мести жгла мятежную душу, а сердце сжималось от боли из-за произошедшего. Перед глазами мучительно маячили видения со страдающей Мирославой, горделиво державшейся Зорькой, растерянным северным гостем, который искренне не хотел её отпускать и надеялся на то, что она останется с ним. «Господи, за что нам такие муки выпали? Как же теперь со всем этим жить дальше?» — глотала от бессильной злобы слёзы молодая девушка. В сердце стремительно распускался багровый цветок ненависти. На базаре было многолюдно; купив необходимые продукты, Люта зашла к меняле и обменяла один из драгоценных каменьев на деньги. Холщовая сума приятно отягощала руку, и Люта, прикрепив её к седлу, медленно направилась к воротам. Её слух уловил гудение знакомого голоса — Текля, мать Луши, придирчиво перебирала платки разнообразных расцветок, попутно ругая товар и вещая, зачем ей понадобилось пять платков. — Один сразу, как сваты придут, потом в церковь, потом за стол, а там танцевать, а потом в хату на ночь, что же непонятно-то? — монотонно, как большая пчела, гудела женщина, всякий раз могуче набирая воздух в лёгкие. Люта замедлила шаг, повернувшись к женщинам и прислушиваясь к разговору. От услышанного у неё внутри всё оборвалось: значит, эта роковая ночь перечеркнула жизни им троим, а Луша замуж выходит, как ни в чём не бывало? Казалось, что не одна ночь прошла, а несколько лет пролетело. — Здравствуй, тётка Текля! — злым голосом поприветствовала Люта мать Малуши. Текля аж подпрыгнула от неожиданности, обернулась к девушке и уставилась на неё во все глаза. — Что, не ожидала меня в живых увидеть? — Зд-д-равствуй, Лют-т-ка, — заикаясь от волнения, произнесла женщина, судорожно комкая в побелевших пальцах тёплую ткань нарядного платка. Будущий зять оказался богатым и при князе, на деньги сваты не поскупились: сказали покупать всё лучшее. Часть денег Текля припрятала, а остальные решила потратить на приготовления к свадьбе. Увидеть Люту живой она ожидала меньше всего. Женщина растерялась, глаза её бегали, не в силах посмотреть прямо чудом уцелевшей, словно вернувшейся с того света, темноволосой. Не по себе было Текле — а вдруг бывшая подруга дочери решит злобу какую сделать? — Значит, свадьба у вас, веселиться собираетесь, м-м, — сухо и с горечью проговорила Люта, с презрением глядя на мать Малуши, — а что ж не спросишь про Миру да Зорьку? Знаешь же прекрасно, что они тоже там были… А как же это за одну ночь у Малушки жених сыскался? — А ты не завидуй! Моя Малушенька девка видная, румяная, дородная, вот и нашёлся жених богатый! Сразу влюбился в мою доченьку и голову потерял от любви! — неожиданно выпалила Текля, перейдя в наступление. Люта запрокинула голову назад и рассмеялась громким, сумасшедшим смехом. Женщина испуганно начала креститься и вопить о том, что Афанасьева внучка спятила; народ, заинтересованный громкими криками, начал подтягиваться, и, увидев Люту, живой и невредимой, обрадовался и принялся расспрашивать, что случилось, где другие девчата, но зеленоглазая не стала отвечать на вопросы толпы. Торопливо запрыгнув на вороного коня, девушка бросила напоследок растерянной Текле: — Заеду твою дочь поздравлю, совета да любви пожелаю. Только вот помните, что на чужом несчастье счастья не построишь.