Natsukashi

      Ханамаки скучающе водил пером по пергаменту, вырисовывая незамысловатые закорючки. Чернила уже успели подсохнуть, так что не все линии отпечатывались на бумаге, больше разводя грязи, чем выдавая хоть что-то отдалённо напоминающие рисунки.       Последние дни дела шли не то чтобы очень хорошо: начались дожди и прохудившаяся за зиму крыша то там, то тут давала о себе знать, начиная течь всякий раз в новом месте; покупателей было немного, только местные, которые заходили за сыром, картошкой или новыми корзинами, стоящими всего горстку жалких монет ― на такие деньги мало того, что сам не прокормишься, так ещё и хозяйство голодом заморишь. Изредка в лавку заглядывали всякие тёмные личности, вроде разномастных остроухих или хвостатых. Такие покупали книги, лекарственные травы и камни душ, которые иногда Ханамаки отыскивал, когда шлялся возле старых развалин. Заходили временами и парни из имперского гарнизона, но чаще за выпивкой, чем за доспехами или стрелами. Если дела продолжат и дальше так идти, то придётся Ханамаки сворачивать свою лавчонку и убираться с земель предков, ехать куда-нибудь в Солитьюд или Вайтран, там хотя бы людей побольше, да и не так мрачно.       Единственной отрадой в его серых буднях оставался один особенный клиент, постоянный покупатель, который должен был явиться буквально с минуты на минуту.       Ханамаки растерянно пригладил волосы, поправил рубашку, жилет, посмотрелся в серебряную тарелку, удовлетворённо кивнул и принялся ждать, откладывая писчие принадлежности подальше.       Заскрипела дверь, впуская в лавку немного свежего, пахнущего предгрозовой свежестью и опилками, холодного воздуха. Ханамаки не удержал улыбки и с совершенно счастливой физиономией уставился на вошедшего. Он всегда носил одно и то же: прочную кожаную чёрную броню с красными вставками на штанах и куртке, на голову натягивал капюшон и маску, скрывая почти половину лица. Из высокого голенища правого сапога торчала рукоять кинжала, близнец которого был приторочен к поясу, но уже с другой стороны. Он был высок, плечист, очень хорошо сложен, как какой-нибудь воин или охотник за головами, и всегда очень тих. Ханамаки готов был поклясться, что его голос слышал всего раза два, но даже и этой пары раз хватило на то, чтобы проникнуться приятной хрипотцой и счесть его обладателя надёжным человеком.       ― А, здравствуйте-здравствуйте, чего изволите? ― расплылся в приветливой улыбке лавочник.       Ханамаки прекрасно знал, чего «изволит» этот таинственный тип, раз за разом покупающий у него по двадцать стрел, головку сыра, немного яблок и какое-нибудь зелье: для поддержания тонуса или от бессонницы. На самом деле это была попытка разговорить молчаливого покупателя, вызнать у него побольше всего, но пока что Ханамаки смог узнать только то, что этот тип обожает, судя по всему, его сыр, живёт где-то поблизости и не гнушается всякой разной работы, в том числе и той, что была под запретом: как-то раз он увидел его раненым, но предложить помощи не успел ― он исчез быстро и бесшумно, оставив после себя лишь тонкую цепочку красных капель, уводящую за городские ворота.       ― Как обычно, ― негромко отозвался покупатель, улыбнувшись ― Ханамаки видел, как в уголках его тёмных, почти чёрных глаз, собрались маленькие морщинки.       ― Будет исполнено, ― радостно отрапортовал лавочник, взявшись выгружать на прилавок стандартный набор. ― Всё хотел спросить: вы чем занимаетесь, любезный? Столько стрел берёте! Никак, охотник? Или, может, разведываете разные развалины и ищите сокровища? Я вот тоже не против прошвырнуться в Придорожные руины, правда далеко не захожу, а то мало ли, вдруг там опасно…       ― Там опасно, ― неожиданно подал голос покупатель, поднимая на него обеспокоенный взгляд. ― В одиночку туда лучше не соваться, можно угодить в ловушку или попасться драуграм.       ― О, вот как… ― Ханамаки покрепче прижал к груди небольшую головку сыра, боясь выронить её. Он смущённо улыбнулся и быстро кивнул. ― Ясно, спасибо, буду иметь в виду! Что ж… Вот ваш обычный заказ. Что-то ещё?       ― Спасибо, больше ничего, ― он полез в карман, вытащил маленький мешочек, положил на прилавок и придвинул его. ― Плата. Лишнее можете оставить себе.       Ханамаки заинтересованно потянулся к честно заработанному, заглянул внутрь и обомлел ― внутри было по меньшей мере с сотню септимов!       ― Но этого слишком много! ― возмутился он, но загадочный покупатель уже стоял у двери, устраивая на плечах котомку с покупками и собираясь уходить. ― Постойте!..       Останавливаться и уж тем более возвращаться за сдачей этот таинственный тип не стал. Он спокойно спустился с крыльца и зашагал в сторону выхода из города. Ханамаки, смотря ему вслед, раздумывал буквально несколько мгновений, прежде чем закинул в стоящий у входа ящик с овощами мешочек с деньгами, захлопнул дверь и запер на ключ, припустив по дороге к городским воротам.       Нагнал он его быстро, но не рискнул окликать бодро шагающего по мощёному тракту парня. Ханамаки притормозил, оглянулся назад ― уже слишком далеко ушёл от ворот, чтобы возвращаться так просто, ― он немного постоял, подумал и решительно поплёлся за ним следом. В голове зашуганно металась мысль о том, что поступок он совершает низкий, недостойный: следить за человеком, если он не хотел этого, по меньшей мере некрасиво. Вдруг у него на то свои причины, чтобы молчать, хранить секреты, быть таким любезным и в то же время щедрым? Но до чего же любопытно! Ханамаки покрепче стиснул зубы и продолжил идти, удаляясь всё дальше от Фолкрита.       Дорога постепенно забирала влево, тракт становился уже, разветвлялся в разные стороны тонкими тропками. Приходилось иногда идти сквозь высокую траву и папоротники, чтобы не выдать своего присутствия и не засветиться на дороге, так что Ханамаки успел трижды обругать себя, несколько раз завалиться на колени, споткнувшись об узловатые корни деревьев, проклясть свою задумку и шагающего в неизвестном направлении парня заодно. Что если, он будет идти ещё несколько часов? Куда он вообще направляется? Ближайшим к Фолкриту поселением было поместье «Озёрное» и сгоревший много лет назад и так не восстановленный Хелген, но шёл-то он в другую сторону, а там ни домов, ни таверн, одни только старые развалины, бандитские логова и чёрт знает ещё какие злачные места.       ― Ещё немного пройду за ним, а если он не остановится, то вернусь домой, ― твёрдо пообещал себе Ханамаки, привставая на цыпочки и вытягивая шею из-за развалин скальника, пристроившегося у края дороги.       Фигура в чёрном всё так же двигалась по обочине, и вдруг нырнула в лес, резко сворачивая налево. Ханамаки удивлённо похлопал глазами и припустил следом, не желая терять своей добычи из виду. На дороге и поблизости никого не было, но как только он прошёл вперёд, затаился и прислушался как следует, чуткое ухо норда уловило желанное:       ― Тишина, брат мой, ― спокойно выдохнул знакомый голос, и послышался скрип и хлопок двери.       Ханамаки радостно вскинулся, рванув в сторону звуков. Если бы он был чуть менее внимательным и проворным, то обязательно завалился, упал и проломил свою дурную голову ― ровная лесная подстилка обрывалась вниз так, что сразу и не заметишь, и лишь чудом лавочнику удалось избежать незавидной участи летуна с обрывов.       ― Надо же, я и не знал, что совсем рядом с городом есть такое место, ― пробормотал себе под нос он, обходя обрыв справа. Между деревьев нашлось место, где можно было спуститься и подойти вниз, что Ханамаки и сделал, всё-таки умудрившись оступиться и в очередной раз плюхнуться на задницу, пачкая штаны в земле и подгнивших листьях. ― Эх… Ну и дыра здесь, неужели он тут…       Ханамаки осёкся и испуганно вздрогнул, когда вышел на свободную от деревьев и камней тропинку, оканчивающуюся дверью в скале. Он огляделся, нерешительно подойдя ближе. Дверь выглядела по-настоящему жутко: высеченная из цельного тёмно-серого камня, её густо покрывали царапины и паутина застарелых трещин; по центру, на «лбу» здоровенного выпуклого черепа, красовалась кровавая длань, и Ханамаки не хотелось знать был ли отпечаток ладони сделан краской или это настоящая кровь. Сбоку имелось небольшое железное кольцо, затёртое до блеска снизу. С опаской поглядывая на зловещую дверь, он медленно приблизился, протянул руку и дотронулся до железного кольца.       Будто повинуясь какой-то магии, подул ветер, пробравший до костей. Ханамаки поёжился, одёрнул ладонь и тут же снова покрылся мурашками, когда его обдало леденящим кровь шёпотом с присвистом:       ― Что есть музыка жизни?       Лавочник испуганно завертел головой ― кто это спрашивает? Что отвечать? Что вообще всё это значит?!       ― Эм… ― только и мог протянуть он, шумно сглотнув комок, вставший в горле. Нужно было, пожалуй, сделать ноги от греха подальше, убежать покуда не случилось беды, но на язык и ум сами собой пришли слова, которые он слышал всего пару минут назад и которые произнёс самый надёжный голос из всех, что он знал: ― Т… Тишина, брат мой.       С новым порывом воющего ветра с ветвей посыпались иголки, устилая землю и засыпая волосы Ханамаки.       ― Добро пожаловать домой, ― снова послышался страшный голос, и дверь с тихим скрипом отъехала вперёд, слегка приоткрываясь.       ― Ага… С... Спасибо, ― вежливо кивнул невидимому собеседнику Ханамаки, проскальзывая в образовавшуюся щёлку.       С грохотом дверь захлопнулась, отрезая пути к отступлению. Делать было нечего, оставалось только идти вперёд и Ханамаки уже начал жалеть о том, что влез туда, куда его не просили, но любопытство, как всегда, оказалось сильнее опасений.       ― Ладно, я только гляну, только одним глазком… ― бормотал он себе под нос, спускаясь всё ниже и ниже по выбитой прямо в скале лестнице, пока наконец не вышел к обширной площадке, освещённой светильниками из козьих рогов.       Коридор разводил на две части: вперёд, где была видна ещё одна лестница, вновь уводящая вниз, и налево, в какую-то небольшую комнату. Ханамаки огляделся, заметил в углу стол, щербатую жестяную кружку на нём, зажжённые и прилично оплавившиеся свечи, тугие рулоны скрученных карт и книги. Возле стен, прижимая собой истлевшие штандарты с какими-то незнакомыми ему знаками, ютились невысокие шкафчики, заваленные всякими склянками, банками, мисочками, мешочками и всё теми же многочисленными книгами с потрёпанными и обожжёнными корешками. Лавочник воровато покрутил головой по сторонам, подошёл к шкафу и взял в руки первую попавшуюся книгу, показав язык стоящему на верхней полке пожелтевшему от времени здоровенному черепу какого-то незнакомого существа.       Страх после общения с жутковатой дверью испарился так, будто его и не было: стащенная чужая книга была странной и непонятной, но интересной; тут было тепло и светло, а приятная тишина ласкала слух человека, уставшего от вечного лязга доспехов, доносящегося из лагеря имперцев и днём и ночью. А уж когда на лестнице раздались шаги, а глазам предстала знакомая донельзя фигура, о плохом Ханамаки и вовсе позабыл.       ― Ну наконец-то, явились, а то прихожу, а дома нико… ― он осёкся, заметив стоящего у шкафа Ханамаки, который сразу же весело махнул ему рукой. ― Какого?..       ― Ха-ха, вот так встреча, правда? ― нарочно небрежно выпалил лавочник с прискорбием замечая, как из чужих рук выскальзывает румяное яблочко, только сегодня купленное у него. ― Что, нельзя было?..       Ханамаки не успел даже дёрнуться, а его уже тянули вниз по лестнице, крепко вцепившись в запястье.       ― Какого чёрта ты тут забыл? ― герой его ночных грёз и самый лучший покупатель беззастенчиво тащил за собой, по пути стягивая с головы капюшон. Лавочник не удержал восхищённого вздоха ― под мрачной тряпкой, как оказывается, скрывалась буйная чёрная шевелюра, забавно топорщащаяся на макушке в разные стороны. Немного поколебавшись, он стянул и маску, застыл посреди просторного зала, и обернулся, наконец, показав своё лицо. ― Ты хоть знаешь, что это за место? Понимаешь в какие неприятности вляпался?       Ханамаки растерянно покрутил головой, искренне надеясь, что его рот сейчас закрыт. Он впервые видел кого-то столь непохожего на него самого и жителей Фолкрита, все как один которые были имперцами. С первого взгляда определить расы он не смог, да и какая разница, если человек красив? А красивым он точно был, хотя бы для него, Ханамаки. Этот незамысловатый факт можно было устанавливать без какой-либо принадлежности к той или иной фракции.       ― А, ну… ― наконец решив, что стоит ответить на повисший в воздухе вопрос, рассеяно оскалился Ханамаки, закрутив головой. ― Похоже на какой-то уединённый клуб. Вы тут скумой балуетесь? ― проказливо похихикал он, с интересом разглядывая как на лице собеседника лёгкое раздражение сменяется удивлением, а потом в глазах едва заметно начинают блестеть смешинки. Ханамаки деловито сложил руки на груди, обошёл его кругом, незаметно бросив оценивающий взгляд на потрясающей выделки кожаные штаны. Он остановился в метре от него, заметив в углу большой залы, больше похожей на пещеру с высоким потолком, какой-то железный ящик, стоящий на каменном возвышении. Рек скумы никогда поблизости не было видно, как и блохастых каджитов, обычно снующих рядом с подобного рода отравой. Зато было небольшое озерцо, от которого шла приятная прохлада. ― Вообще, я подобное не осуждаю, но и не поддерживаю, так что если тут что-то такое, то можешь сказать прямо, я не побегу докладываться о тебе страже или гарнизону.       ― Ты думаешь, что это забавно? ― послышался холодный голос. Ханамаки обернулся. ― Пробраться в убежище Тёмного Братства?       ― Прости, какого-какого Братства? ― непонимающе хлопая глазами, переспросил лавочник.       ― Тёмного. Ассасины? Заказные убийства? Ничего не говорит?       ― Ага, ― нахмурился Ханамаки, почувствовав, как внутри него что-то с громким «бздынь» лопнуло. Похоже, что это был страх, выросший в одну секунду до пугающих размеров и разорвавший на черепки посудину, в которую Ханамаки обычно его прятал, когда бездумно отправлялся в лес, не прихватив ножа, или когда отваживался попробовать на зуб неизвестную ему траву. ― «Тёмное Братство», значит… Я считал, что все ваши вымерли лет сто назад, как снежные эльфы, а оно вон как. Послушай-ка, мистер… Сэр… Господин!..       ― Матсукава, ― выдохнул «господин», нехотя улыбаясь, когда Ханамаки буквально засветился от счастья, наконец, узнав чужое имя.       ― Так вот как тебя зовут! А я Ханамаки Та…       — Хорошо, ― кивнул Матсукава, ничем стараясь не выдать того, что и он рад возможности узнать имя своего постоянного благодетеля, ― но мы так и не решили: ты считаешь, что сможешь легко выйти из этой передряги?       ― А почему нет? ― беззаботно улыбнулся Ханамаки. ― Дверь-то вон там она, возьму да и выйду.       Ассасин усмехнулся, качнув головой. Нет, ну этот человек был просто неподражаем и непробиваем заодно! Не зря он ему приглянулся с самого первого взгляда, когда он только вступил в Братство и впервые заявился в городок по соседству, чтобы отовариться в лавке. Обычно его боялись из-за мрачного лица или странной одежды, люди догадывались об истинной профессии, хоть и молчали, высказывая своё презрение нежеланием продавать что-то или даже разговаривать. Этот парень таким не был. Он сходу взял его в оборот, практически силой затащил к себе в лавку, насовал в руки всякой ерунды, стряс с него почти пятьдесят септимов и выпроводил на улицу, попросив приходить ещё. И Матсукава приходил, последнее время зачастив так сильно, что пора было бы и пригласить на свидание это бесстрашное чудо природы. Однако очень вовремя он решил за ним проследить, другое дело, что убежище и правда было не тем местом, где следовало приступать к более тесному знакомству.       ― А что, если я захочу тебя наказать? ― с напускной угрозой в тоне протянул Матсукава, подходя ближе. ― Знаешь, чем карают тех, кто вызнал наш секрет?       ― Поркой? ― невинно предположил Ханамаки, похлопав глазами, в которых разгорелись какие-то неясные огоньки предвкушения. ― Но… Наверное, всё-таки не ей.       Матсукава прикусил лезущую на лицо улыбку и коротко качнул головой.       ― Нет, не ей. Но сегодня я тебя отпущу, ― выдохнул он, пытаясь как можно более мягче соскользнуть с щекотливой темы. ― И тебе придётся поклясться, что ты никому и никогда не расскажешь о том, что видел и слышал. В противном случае, ты лишишься жизни. Тёмное Братство не даёт второго шанса.       «И первого тоже, если честно, но ты особенный», ― подумал про себя Матсукава, кивком указав обратно на лестницы.       ― Ладно, иду… О! Опять дверь заговорила…       Матсукава прислушался, яростно выругавшись. Вот же чёрт!       ― Так, давай сюда, скорее! ― он схватил лавочника за руку, потащив за собой.       ― Куда ты тащишь меня? Что-то не так?       ― Да, не так, ― быстро кивнул ассасин, оборачиваясь к Ханамаки. Тот смотрел на него снизу вверх и явно наслаждался всем происходящим, прямо-таки поплыл. ― Эй, возьми себя в руки. Вернулись мои братья, я ждал их, а заявился ты.       ― Ну и что, и с братишками познакомлюсь, ― возмутился Ханамаки, взявшись выдёргивать руки из чужих пальцев. ― Пусти!..       ― Тише ты, иди сюда. Вот, лезь!       Матсукава подтащил его краю зала и указал на тот самый железный ящик, стоящий на возвышении, подпихнув к нему горе-лазутчика.       ― Мать честная! Да тут же труп!.. ― выдохнул он, брезгливо поморщившись, когда Матсукава открыл створки вместительного, как оказалось, саркофага, с уже имеющимся в нём жильцом: высушенной мумией, явно принадлежавшей к числу дамской половины Тамриэля. Ханамаки запротестовал: ― Я не хочу туда лезть! Вы бы её похоронили, что ли, по-человечески!       ― Тише ты, бестолочь, ― зашипел на него ассасин, закатывая глаза. — Вот уж правдивы слова, как никогда: за жизнью твоей стоит тишина ― если не заткнёшься, мои братья по оружию вмиг тебя раскусят. Сам догадайся что будет, когда тебя найдут в тайном убежище Тёмного Братства.       ― Я так понимаю, что ничего хорошего? ― примолкнув, сглотнул Ханамаки. Матсукава улыбнулся и потянул ладонь вперёд, растрепав его волосы на макушке ― всегда хотел так сделать.       ― Правильно понимаешь, ― шепнул он, подталкивая в спину. ― Не бойся Матери, она безобидная. Неприятная, но безобидная. Так что не упорствуй и залезай, в отличие от меня, для этих людей ты реальная угроза разоблачения, и они церемониться не будут. Подожди немного, я спроважу их и выпущу тебя, договорились?       Ханамаки недовольно надулся, но всё же кивнул. Вариантов у него и правда было немного: или эта сушёная дамочка, или свора ассасинов, оказавшихся на редкость живучим мифом.       ― Ладно, договорились, ― согласился лавочник, отпуская края ящика, в которые упирался, не желая залезать внутрь. ― Только постарайся побыстрее, с этой почтенной матроной мне не хочется знакомиться слишком уж тесно.       Матсукава усмехнулся, кивнул и без малейшего зазрения совести запихал это незадачливое чудо в железный гроб. Сделал это он как нельзя вовремя: за спиной послышались шаги и в центральный зал плавно вплыл краса и гордость их славного братства ― Ойкава. Такому бы быть бардом, услаждать своим видом и музыкальными умениями почтенную публику, а не принимать заказы на лживых мужей, жён-отравительниц и похотливых стариков. Без лишних привираний, он был лучшим из лучших: мастерски варил яды, охмурял своих жертв одним только взглядом, втираясь в доверие без каких-либо проблем, при желании мог бесшумно подкрасться к любому существу, не только обчистив его карманы, но вообще оставив чуть ли не голышом. Были, конечно, и у него слабые стороны, но их с лихвой покрывал напарник Ойкавы, с которым они, как раз таки и вернулись с задания.       Заметив собрата по ремеслу, Ойкава весело заулыбался, приветливо помахав рукой:       ― Маттсун, с кем это ты тут разговаривал?       ― А? Молился Матери Ночи, конечно же, ― не моргнув и глазом соврал Матсукава. ― Как вы? Как задание?       Ойкава соорудил из большого и указательного пальцев колечко, продемонстрировав их товарищу.       ― Всё прошло отлично: заказ выполнен, а по дороге смогли раздобыть немного деньжат и обзавелись парочкой симпатичных побрякушек. Гляди какие цацки, тонкая работа, при желании можно хорошие деньги получить, ― Ойкава деловито взялся доставать из карманов куртки амулеты на тонких цепочках, обручи с камнями, неизвестно как уместившиеся у него за пазухой, и россыпи всевозможных колец с камнями и без. Когда у него в руках образовалась целая куча драгоценностей и украшений, из общего месива золота, меди и серебра он вытянул что-то маленькое и блестящее. — Вот, дарю.       ― Спасибо, ― Матсукава взялся рассматривать подаренное ему колечко с крошечным сапфиром. На его палец оно вряд ли бы налезло, но отказываться от такой щедрости было греху подобно. ― А Иваизуми где? Только не говори мне, что его съели?       Ойкава скорчил ехидную физиономию и помахал рукой.       ― Куда там, Ива-чан скорее сам съест кого хочешь: и дракона, и тролля, и морозного паука.       — Вот давай только без пауков, ― поёжившись, попросил Матсукава. Этих тварей он на дух не переносил, а одно только упоминание вызывало неприятные мурашки. ― Какие планы на ближайшее время?       ― Как скажешь, ― отмахнулся Ойкава, тихо вздохнув и нервно заломив руки. ― Ива-чана подрали немного… Вроде ничего серьёзного, но какое-то время лучше последить за раной. А потом возьмём ещё одно задание, чтобы не просиживать зазря штаны. Может, даже залезем в какие-нибудь нордские развалины, поищем сокровища, ― задумчиво потёр подбородок он. ― Хочешь с нами? Добычу поделим поровну.       ― Только через мой труп. Чёрт… ― в зал, заметно прихрамывая на левую ногу, вошёл Иваизуми, стаскивая в головы капюшон. Выглядел он крайне уставшим, правую щёку рассекала свежая царапина, судя по нехорошей припухлости лица, достаточно глубокая, но не заразная. ― Ты бы видел, как верещал этот придурок, когда драугры полезли на нас. Мне пришлось прикрывать его зад по меньшей мере десять раз, прежде чем мы выбрались. Кинжалами, Матсукава, кинжалами! Это было ужасно. Никогда, Ситис тебя задери, никогда больше не соглашусь на: «Ива-чан, а давай срежем через вон ту пещерку» ― тьфу ты, я думал же, что мы кони двинем! ― сплюнул на пол ассасин, бросая яростный взгляд на Ойкаву, который усиленно делал вид, что он тут вообще ни при чём. ― Ну а ты как, Матсукава? В порядке?       ― В полном. Впервые за долгое время вернулся в убежище, а тут никого. Даже непривычно. Планирую сейчас смотаться в город, а вы двое идите, отдохните пока никого нет.       Навостривший уши Ойкава злодейски оскалился.       ― А-а-а, хитрец какой, ― он бесстыдно начал тыкать в него пальцами, ― опять побежишь к тому забавному пареньку из Фолкрита? Да? Да? Я угадал?       Матсукава стыдливо опустил глаза, почувствовав, что пунцовеет.       ― Тебе обязательно вот сейчас об этом говорить? ― огрызнулся он. ― Не всё ли равно?       ― А что? Ты прячешь его где-то поблизости и боишься, что он услышит что-нибудь лишнего? ― Матсукава удивлённо уставился на него. Нет, ну точно ― паршивец обладал ясновидением, сколько бы не отнекивался и не упирался, что ничего такого не умеет. Подобное ведь просто так не придумаешь. Ойкава весело хохотнул, когда увидел лицо собрата. ― Да расслабься, я пошутил. Просто интересно, как у вас там с ним продвигается? Ты ведь говорил, что он вроде как тебе в душу запал, а? Таскаешься к нему каждый день, покупаешь без конца этот сыр ― у нас в кладовой запасов теперь на пять лет твоими стараниями, девать некуда! Хоть сладкие рулеты начни скупать, они всяко съедобнее. Эх, любовь, чего она только с людьми не делает…       ― Ситис бы тебя побрал, Ойкава, вечно как что ляпнешь!.. ― сквозь зубы прошипел Матсукава, бессильно хватаясь за голову. ― Идите уже отдыхайте, пока остальные не заявились.       Ойкава и Иваизуми удивлённо переглянулись, но спорить не стали. Они и правда вымотались за долгие дни пути и скитания по ледяным пустошам Скайрима, так что растянуться на кровати было бы в самый раз. Попрощавшись и ещё несколько раз бросив по фразе-намёку о его отношении к определённому человеку, эти двое благополучно скрылись из вида, а Матсукаве предстояло встретиться лицом к лицу с затаившимся в железном гробу Ханамаки. Не было сомнений в том, что он всё слышал, но вот как отреагирует ― тот ещё вопрос.       Матсукава внимательно прислушался, убедился, что приятели не собираются возвращаться, а входную дверь вроде как никто не тревожит, и подошёл к ящику, рывком распахивая дверцы. Лицо Ханамаки было пунцовым и смотрел он куда угодно, но только не на него. Слышал, проклятье!..       ― Выходи.       ― Ага… Неудобно говорить, но она ко мне приставала, ― вдруг наябедничал Ханамаки. Матсукава недоверчиво наклонил голову набок и прыснул, напряжённая атмосфера мгновенно улетучилась. ― Честное слово, эти сухопарые ручонки щупали меня за зад, клянусь Марой!       ― Если ты сейчас же не замолчишь, за зад тебя пощупаю я, ― пригрозил он, цепляя его за плечо и вытягивая из ящика драгоценной Матушки. Ханамаки надулся от распирающего его удовольствия, но сказать что-то насчёт того, что он вовсе не будет против такого, так и не решился. ― Давай руку, путь открыт. Я отведу тебя обратно и прослежу, чтобы ничего по дороге не случилось.       Ханамаки согласно покивал и протянул ладонь, немного не понимая, зачем идти, держа ладонь в ладони, и зачем провожать, если ещё не стемнело, а дорогу до Фолкрита он отыскать сумеет без проблем. Впрочем, возражений на чужое предложение у него, предсказуемо, не нашлось.       Из центрального зала убежища они бесшумно проскользнули к лестницам, быстро преодолели их и выскочили в шумящий лес. Натягивать капюшон в этот раз Матсукава не стал, видимо, дорожа возможностью подставлять бледное лицо слабым, но тёплым лучам солнца. Он вёл Ханамаки обратно, в город, и лавочник чувствовал острую необходимость поговорить, будто бы это был его единственный шанс на разговор.       Хотелось спросить многое: кто эти парни и почему тот, что был выше и лохмаче, постоянно пялился в ту сторону, где он прятался; попадёт ли Матсукаве за то, что он отпустил нарушителя, вместо того чтобы выпотрошить его как свежего лосося; и самое главное ― будут ли они видеться как и прежде? Пусть всего на пару минут, но эти почти ежедневные встречи делали Ханамаки счастливее, и дело было даже не в выручке, которую изо дня в день ему собирал Матсукава.       ― Так вы и правда убийцы? Злодеи? ― подал голос Ханамаки. ― Ты не шутил?       Матсукава замер, остановился и обернулся к нему, пытаясь прочесть по его лицу отношение к своей профессии. Никакого осуждения там не было. Они жили в суровом краю, где или ты выживаешь как можешь, или подыхаешь в канаве, воя от болей из-за каменной подагры. Хотел он того или нет, а приходилось вертеться, чтобы выжить. Возможно, в будущем, когда он станет дряхлым и уже не сможет так метко бить в цель с сотни шагов, он бросит ремесло и уйдёт куда-нибудь к реке. Построит лесопилку и будет доживать в одиночестве отведённый срок, ну а пока ему были уготованы лук, стрелы, сваренные Ойкавой яды и пара острых, как бритва, кинжалов.       ― Вроде того, ― качнул головой он. ― Каждый по-своему зарабатывает на свой хлеб. Ты ― тем, что продаёшь людям припасы, эти смешные сырные головы с плесенью, слитки железа и корзины. А я ― тем, что перерезаю глотки и вспарываю животы лжецам, отравителям и жуликам. Тёмное Братство за последние несколько лет поменяло политику, так что сейчас мы не убиваем кого не попадя, только тех ублюдков, которые на самом деле этого заслуживают. Работы последнее время не очень много, может, просто плохих людей больше не осталось?       ― Хотелось бы в это верить, ― тоскливо улыбнулся Ханамаки, опуская голову.       Матсукава внимательно к нему присмотрелся и подошёл ближе, словно почувствовал, что ему нужно, чтобы в такой момент переосмысливания некоторых вещей рядом был кто-то знакомый.       ― Разочаровался? ― тихо спросил ассасин. ― Кем ты меня вообще считал?       Лавочник поднял на него глаза, пожал плечами.       ― Да нет, не разочарован, скорее удивлён тем, как жизнь складывается. А считал… Пожалуй, просто не в меру таинственным, но приятным покупателем, ― грустно улыбнулся он, резко выдыхая. ― Ладно, нечего вешать носа. Работа есть работа, я тебя не осуждаю. А если вдруг захочешь уйти из этих, как их там… «отссасинов» ― то я всегда буду рад видеть тебя в качестве помощника в своей лавке!       Матсукава отвернулся в сторону, чтобы Ханамаки не видел, как он беззвучно давится смехом. Боже, ну что за глупости городит этот чудак? Хотя чем хуже должность помощника хозяина лавки от судьбы хозяина лесопилки?.. Пожалуй, только лучше.       ― Спасибо за предложение, учту на будущее, ― вежливо кивнул Матсукава. Он осторожно протянул руку, коснувшись плеча Ханамаки, заставляя его обратить на себя внимание. ― Я надеюсь, мне не стоит лишний раз говорить о том, что если ты решишь ещё раз заглянуть в гости, то это может кончиться плачевно?       ― Ага, не утруждайся, я уже понял, что мне там не будут рады, ― надулся лавочник. ― Но пароль я всё равно запомнил! Вы бы дверь, что ли, поменяли, жуткая хоть плачь! И ту почтенную даму похороните, а то стыдоба какая-то!       ― Ситис… Ну что ты за чудак такой? ― миролюбиво улыбнулся Матсукава. Сейчас ему больше всего на свете хотелось потрепать его по голове, притянуть к себе и обнять. ― Обычно люди нас как проклятия боятся, а ты прямо-таки сам в руки к убийцам идёшь. Что с тобой не так?       Он помолчал, задумчиво жуя губу, будто бы не знал, говорить или нет то, что тяготило его сердце.       ― Всё «так», просто… Ты же, наверное, теперь больше не зайдёшь? Раз уж выдал свою тайну? Решишь, что незачем тебе болтаться рядом с парнем, который знает, что ты… ― Ханамаки сделал загадочный пас рукой, провёл пальцем по своему горлу и высунул язык, сдавленно закряхтев. ― Ну ты понял. «Молчание ― музыка жизни», ― так сказала эта ваша дверь, а я тебе ещё скажу, что молчание ― это ещё и музыка надежды на продолжение редких разговоров с не в меру таинственным покупателем. Матсукава, ― он поднял честные глаза на ассасина, ― я правда никому не проболтаюсь, но ты только заходи, ладно? Хоть изредка? Всегда так настроение поднимается, когда вижу тебя.       ― «Тишина», ― с мягкой улыбкой поправил его Матсукава. В уголках его глаз собрались симпатичные морщинки. В тот раз он действительно улыбался.       ― Чего? А ну да, ну да. Почти одно и то же ведь, ― пожал плечами Ханамаки с надеждой уставившись на спутника. ― Так что? Нет, да? Я так и думал, что всё это…       Матсукава воровато огляделся и подошёл к нему вплотную, обнял за плечи притягивая к себе ― к чёрту всё, если желания есть, то зачем ждать случая, мага из Коллегии или ещё кого, не проще ли сделать всё самому, если есть силы и возможность?.. Он осторожно подцепил пальцем подбородок Ханамаки, коснулся его щеки, подушечкой оглаживая задравшийся в улыбке уголок рта. Матсукава наклонился, коснулся его губ своими, оставляя лёгкий целомудренный поцелуй.       ― Так достаточно понятно, что я об этом думаю? ― смущаясь, спросил он. Его ладони робко коснулась чужая рука, крепко стискивающая пальцы.       ― Более чем, ― пунцовея, широко улыбнулся довольный донельзя Ханамаки.