Natsukashi

      ― Ну?       Ойкава нетерпеливо прикусывал кончик ногтя, то и дело бросая взгляды на сосредоточенно читающего Иваизуми.       ― Что вы скажете, мистер Иваизуми? Хорошо? ― он неловко улыбнулся, нервно провёл по волосам, приглаживая явно нечёсаные лохмы. ― Или как обычно?       Иваизуми бросил на него взгляд поверх листков, чему-то усмехнулся, продолжив чтение.       Тишина напрягала, и это несмотря на то, что по соседству в других таких же маленьких кабинетиках гудели редакторы, корректоры и авторы. Издательство жило; копошились этажом выше машинистки, перепечатывающие прошедшие отбор рукописи, внизу в подвалах, пропахших типографской краской, грохотали прокатные валики огромных машин, помогающих выпустить книги в свет. Книги Ойкава любил: чужие и свои, старые и совсем новые, только отпечатанные, и место, где они создавались с нуля должно было вызывать у него трепет, но вместо этого нервировало только сильнее своим напускным лоском, деловитостью и суетой, к которой он сам до сих пор не было причастен.       Иваизуми отложил листки, подровнял выбившиеся, громко постучав стопкой по столу. В этот раз он читал долго, хотя рассказ был совсем небольшим, и Ойкава уже изнемогал, дожидаясь вердикта.       ― Ну, ― снова протянул он, быстро облизывая пересохшие губы. ― Что скажете? Пойдёт для ваших сезонных сборников? Заявленному размеру отвечает, теме тоже, любовная линия довольно нетривиальная, любой поймёт её, а герои…       ― Мистер Ойкава, ― Иваизуми поднял руку, перебивая и не давая закончить. ― Извините, это не подходит.       Ойкава разочарованно охнул, медленно моргнул, откинулся на спинку скрипучего неудобного стула. Всё напряжение как рукой сняло, а сотни мыслей, вертевшиеся в голове, будто испарились. Воцарилась звенящая тишина ― как нельзя вовремя, Иваизуми как раз приносил свои извинения.       ―… и ещё ваши герои, ― краем уха Ойкава услышал что-то для него интересное. Он разом собрался, сел прямее, локтями упёрся в край столешницы, откровенно плюя на этикет. Иваизуми заинтересованно уставился на него.       ― А что не так с моими героями? ― слишком резко, но вполне ожидаемо для в очередной раз отвергнутого автора, спросил Ойкава. ― Они не скучные, делают логичные вещи, шутят смешно, да и вообще!..       Он по-детски надулся, не удержался и сложил руки на груди, вновь откидываясь на спинку стула. Было обидно. Даже не потому, что в очередной раз прокатили, к отказам он привык, а потому, что героев ― созданных им «детей» ― отвергли и сделали причиной сегодняшней неудачи. Иваизуми обратился к рукописи, зашуршав листами. Он нашёл нужный и пододвинул его к Ойкаве.       ― Вот здесь. ― Ногтем он царапнул нужный абзац. ― Ваш Маккуин поступает вполне обдуманно и верно, с точки зрения логики, но немногим позже, ― ещё один листок подъехал к Ойкаве. ― Он говорит, что поступать так не хотел и теперь страдает из-за этого. Почему?       ― Ну, это конфликт желаемого с действительным, ― пространно объяснил Ойкава, хотя и чертыхнулся мысленно, не зная толком, зачем сделал это. ― Это нормально, когда герою приходится делать, что должно, а после этого вскрывается правда, что на самом деле он хотел другого, но поступился своими желаниями ради чего-то большего.       Иваизуми понятливо покивал.       ― В этом-то и проблема, мистер Ойкава. Вы не даёте своим героям поступать так, как велит сердце, ― странно тихо и на вкус Ойкавы как-то слишком «лично» пояснил редактор. Он резко выдохнул, снова взялся складывать листки в одну стопку, выравнивая края. ― Мы с вами работаем уже ни один год вместе, и за это время я отклонил более двадцати ваших рукописей и в каждой из них герой поступал так, как должно, а не так как ему хочется. Я говорил вам об этом, советовал позволять им быть чуть эгоистичнее, но вы раз за разом приносите мне одно и то же. Не пойму, то ли вы такой вечный упрямец, то ли просто не отдаёте себе отчёта в том, что снова сделали это. ― Ойкава молчал. Сидел, склонив голову, будто провинившийся мальчишка, не встревал, слушал наставления, которые уже ни единожды произносил Иваизуми и, как и все предыдущие разы, объяснить ему почему он так поступает, сознательно или нет, не мог. ― В целом, это даже не плохо. Читатель любит, когда финал истории оставляет после себя горько-сладкое послевкусие, но такой фокус пройдёт лишь раз или два, на третий ― вас раскусят и читать вас будут лишь единицы, помяните моё слово. Моя цель не просто оценить вашу работу, пустить или не пустить её в печать, но ещё и понять, насколько выгодно издательству будет сотрудничать с вами.       Ойкава раздражённо усмехнулся.       ― Деньги, как всегда, главное, ― он передёрнул плечами, резко поднялся со стула, сметая со стола рукопись безо всякого трепета сворачивая листы пополам.       Взглядом он отыскал ближайшую мусорную корзину, широким чётким шагом пересёк комнату, безжалостно бросив листы к мусору. Иваизуми, наблюдавший за его метаниями, тихо вздохнул ― он знал Ойкаву достаточно хорошо, успел изучить его повадки и реакции на критику, но подобное поведение было не частым гостем. Он зол. Разочарован и зол, а ещё только что выкинул единственный экземпляр истории, в общем-то не такой уж и плохой, но не поддающейся исправлениям.       Ойкава собирался уйти не прощаясь, смотреть на него было больно, как и осознавать, что очередной месяц он будет жить, затянув пояса, впроголодь, вплоть до того момента, когда принесёт очередную бесперспективную историю. И всё повторится снова. Упрямец.       ― Ойкава, ― Иваизуми поднялся на ноги, окликнул быстрее, чем его подопечный ушёл бы. Он подошёл ближе, повыше локтя схватив его за руку, потянув на себя, чтобы тот наклонился. ― Не бойтесь своих желаний. Напишите такую историю, в которой герой с вашей подачи сделает то, чего он желает больше всего. У вас ведь выходило раньше, ваши истории читали взахлёб всем редакторским отделом и за право быть с вами… ― Иваизуми осёкся и смутился собственных слов. Он неловко потёр макушку, но сделал вид, что всё в порядке и оговорка ничуть его не тревожит. ― С вами хотели работать все. Так что произошло?       Ойкава тихо хмыкнул и улыбнулся. Тоскливо и печально.       ― Разговор не для этого места, мистер Иваизуми. Мне нужно идти. Не знаю, увидимся ли мы снова. С такой тенденцией я скорее брошу писать, чем попробую сделать что-то ещё. Всего хорошего…       ― В вас ведь есть потенциал! А вы его зарываете! Даже не пытаетесь бороться! Это так… так… Глупо!       Он сказал это громче, чем следовало. Казалось, что все в издательстве на секунду отвлеклись от своих дел, чутко прислушивались и гадали откуда этот отчаянный вопль. Ойкава смотрел удивлённо, но глаза его восторженно поблёскивали. Похоже, он не ожидал такого от сдержанного и никогда не выходящего за рамки Иваизуми Хаджиме. Ойкава медленно наклонился почти к самому лицу, снова улыбнулся, но на этот раз с благодарностью.       ― Вы в самом деле верите в меня?       Иваизуми насупился. Вдруг нестерпимо захотелось стукнуть его.       ― Конечно. Вы ведь знаете, как поступают с авторами, которым светит чуть больше, чем ничего в издательстве. Можете сравнить это с нашими встречами.       Ойкава рассмеялся, приятно и тихо. Он осторожно коснулся плеча Иваизуми, сжал его и одёрнул руку. Быстро взявшись оправлять свою одежду.       ― Да уж, вы со мной возитесь как с малым дитём, а я такой неблагодарный получаюсь… Надо бы нам с вами как-нибудь пропустить по стаканчику, а то вы ведь правы ― знакомы уже столько лет, а я так ни разу вас не отблагодарил за внимание к своей персоне, ― не особо надеясь на согласие, предложил Ойкава.       Иваизуми промолчал. Ойкава вежливо кивнул, запахнул тонкое не по погоде пальто, поднял воротничок ― на улице буйствовал мокрый снег с ветром, пока он доберётся до дома, наверняка промокнет насквозь.       ― Напишите что-нибудь стоящее, ― в спину бросил Иваизуми, заставив Ойкаву на мгновение задержаться на пороге. ― Напишите что-нибудь без оглядки на то, что тяготит вас. А с меня будет ужин.       Ответом ему был тихий довольный смех, подтверждающий их сделку.

***

      После нескольких дней с дождями, льющими сутки напролёт, наконец-то пошёл снег. Ночью хорошо подмораживало, застывали лужи, запорошённые свежим снегом, на утро превращаясь в ловушки для неосторожных прохожих. В одну из таких угодил Иваизуми, на работу принеся кучу снега на пальто и в волосах, ничуть этому не расстроившись.       Зиму, хрустальный морозных воздух, хрустящие корочки льда под ногами, светлые ночи, искристый снег ― все это он любил, в такое время становясь слегка сентиментальным. Может, сказывалась на нём работа, но хотелось как можно витиеватее растрезвонить всем, как он рад и как легко дышится в ожидании чего-то нового. Коллеги привыкли; Матсукава умилённо посмеивался, а курируемые им авторы снисходительно улыбались, спасибо, что пальцем у виска не крутили. Иваизуми не знал только как на подобное отреагировал бы Ойкава. Почему-то всякий раз выходило так, что ближе к Рождеству он пропадал с радаров, появлялся в лучшем случае к Пасхе, принося сразу несколько рассказов. Может, был занят, а может, выбирался в места потеплее, работая там, Иваизуми не спрашивал, хотя, признаться, хотелось.       Их связывали странные отношения, ушедшие от рабочих ― они знали друг о друге немного личного, дни рождения, например, какие-то предпочтения, как в еде, так и в любимых жанрах, ― но топтавшиеся на одном месте и никак не смеющие двинуться дальше. Некоторые редакторы, давно работающие со своими авторами, неплохо общались, взять того же Матсукаву, например, дружащего практически со всеми своими подопечными, а они так и не сдвинулись никуда, хотя, может, это могло бы и помочь Ойкаве.       Изменился он резко, словно бы по щелчку. Принёс очередную работу, Иваизуми был рад ему и новой рукописи, но как только начал читать, как только бросил быстрый встревоженный взгляд поверх листков на него, сразу понял, что что-то не так. Он даже спросил тогда, не случилось ли чего, а Ойкава в довольно грубой форме дал понять, что это не его дело.       «Случилось», ― подумал тогда Иваизуми, но встревать не стал. Об этом он жалел чаще, чем следовало.       Теперь они увидятся в лучшем случае в апреле, Ойкава принесёт несколько текстов и он, Хаджиме поклялся сам себе в этом после последней встречи, сделает всё возможное, чтобы новые рукописи всё же вышли в свет. У него есть потенциал, кому как ни Иваизуми знать об этом! И в случае чего, он руки в кровь сотрёт, но откопает его, даже если сам Ойкава не захочет.       ― Да ты чокнутый.       Это было первым, что он услышал от Матсукавы, когда рассказал про Ойкаву и своё намерение ему помочь.       ― Почему сразу чокнутый? ― обиделся Иваизуми. ― Между прочим, ты тоже помогал Ханамаки, когда он потерял веру в себя.       Матсукава широко улыбнулся. Когда разговор заходил о Ханамаки Такахиро он всегда улыбался так тепло и нежно, что оставалось только завидовать тому, какие у них хорошие отношения.       ― Это другое дело. Хиро сдуру начитался критики; работа была довольно резонансная, но отличная на мой взгляд. А этот дурачок возомнил себе Бог весть что! Говорил, писать бросит, уйдёт на консервный завод и только мы его и видели, но я быстро вправил ему мозги, ― закуривая, рассказал Матсукава. ― В случае с твоим Ойкавой, всё мутно, я бы сказал. Он хороший автор, помню его ранние работы, да что там ― «Демона из Карпат» до сих пор перечитываю, кровь в жилах стынет, честное слово! Не знаю, что у него там случилось, но игнорирует твои советы он намеренно, равно, как и приносит одно и то же. Зачем ― понятия не имею. Можно было бы и публиковать его, но я так скажу: конфеты с одинаковой начинкой, пусть даже форма и обёртки будут разные, никому не интересны. Да ты и сам это понимаешь.       Иваизуми тяжело вздохнул.       ― Я сказал ему примерно то же, ― покивал он. ― А почему так… Хотел бы я знать.       ― Так спроси при встрече, ― выдыхая дым кольцами, предложил Матсукава.       Иваизуми тихо фыркнул. Будто бы это так просто!..       ― Да, конечно. Только увидимся мы не скоро, ― задумчиво протянул он, замолкая.       Темнело рано, и работы в последнее время навалилось немало, так что домой Иваизуми уходил практически ночью. Нынешним вечером разыгралась метель, ветер выл в коридорах между домов, сбивая с ног. Снег застилал глаза и колол лицо, Иваизуми практически не видел куда шёл, слепо натыкался на что-то, позже опознавая в этом то обледеневший фонарный столб, то ломкий куст, осыпающийся на землю листьями и сломанными ветками. Несмотря на тёплое пальто, он продрог до костей, не чувствовал кончиков пальцев, бестолку дуя на замёрзшие руки. Оставалось только прибавить шагу и добраться поскорее домой.       В какой-то момент Иваизуми показалось, что его кто-то окликнул. Он замер, прислушиваясь к вою ветра, огляделся, но кроме снежной пелены не увидел ничего, продолжив свой путь.       ― Мистер Иваизуми! Мисте…       Иваизуми резко обернулся, нос к носу столкнувшись с Ойкавой. Он удивлённо вытаращился на него, на мгновение даже забыв, что находится в самой пучине метели.       ― Мистер Ойкава! Надо же, не ожидал вас увидеть до весны, ― улыбнулся он, наконец, заметив, что он был в своём тоненьком пальто, которое вечно таскал. Руки Ойкавы дрожали, волосы, размётанные ветром, торчали как попало, на бледном лице залегли глубокие тени явного недосыпа. Он выглядел нездорово, трясся, но улыбался ему до того радостно, что Иваизуми не знал, как ему реагировать. ― Вы что-то хотели? Выглядите болезненно. Давайте зайдём хотя бы за дом, там не так дует.       Ойкава согласно покивал и сам схватил редактора за руку, потащив за собой. Когда они устроились в небольшом узком пространстве между двух домов, а на головы им стал сыпать снег, забираясь за шиворот, Ойкава резко приблизил своё лицо. Иваизуми отступил на шаг, спиной врезаясь в ледяную стену.       ― Я смог, мистер Иваизуми, ― не скрывая своего восторга, поделился Ойкава. ― Я смог. Я написал историю, которая вам понравится.       Иваизуми неуверенно улыбнулся. Это, конечно, была прекрасная новость, но… почему именно сейчас? Почему он, по-видимому, ждавший его всё это время на улице, да ещё и в таком виде, решил сказать это лично? Сейчас? По всем правилам их встреча должна состояться в издательстве, на их этаже, отданном для встреч редакторов с авторами, а сейчас, опять же, следуя правилам, Иваизуми просто не имел права забирать рукопись.       ― Это отличная новость, ― искренне улыбнулся он. ― Уже натерпится её прочесть.       ― Я её принёс.       Ойкава полез за пазуху, доставая свёрнутые в тугую трубочку листки, стянутые бечёвкой. Он бережно передал рукопись редактору с надеждой уставившись на него.       ― Хотите, чтобы я её прочитал?       ― Да, хочу.       ― Прямо сейчас? ― на всякий случай уточнил Иваизуми.       Вид у Ойкавы был отчаянный, но всё же он помотал головой и рассмеялся.       ― Нет, можете дома, а я приду к вам завтра, хорошо? ― предложил он, смотря так настойчиво, что Иваизуми понял ― вариантов у него нет. Почему-то язык не повернулся отказать ему. Видимо, человечности в нём всё же больше, чем ядовитых семян, посеянных бюрократией.       ― Да, договорились, ― наконец согласился Иваизуми, пряча рукопись под пальто. Он ещё раз оглядел продрогшего Ойкаву, помялся буквально с секунду, всё-таки спросил: ― У вас точно всё в порядке? Кажется, вы замёрзли, может, мы…       Ойкава не дал ему договорить. Резко выкинул руку вперёд, снова замотал головой. В его волосах запутались колючие снежинки и маленькие веточки, а на боку пальто Иваизуми разглядел пятно ― упал, может, пока догонял его?..       ― Не беспокойтесь, со мной всё нормально, в полном поря…       Иваизуми успел среагировать вовремя: шагнул вперёд и подставил руки, успев поймать ставшего медленно оседать Ойкаву. Для своего роста и телосложения он оказался легче, чем он думал, будто недоедал.       ― Эй, мистер Ойкава, очнитесь, очнитесь!       Он хлопал его по щекам, тряс, но бестолку ― Ойкава невозвратно ушёл в бессознательное состояние и в ближайшее время к миру бодрствующих возвращаться не собирался.       ― Чёрт бы тебя побрал! ― в сердцах выругался Иваизуми, разматывая со своей шеи шарф и, пока он ещё тёплый, намотал его на голову и шею Ойкавы. Он прижал его к себе, лихорадочно соображая и прикидывая пути для отступления. ― И что теперь делать?..

***

      Было тепло и мягко. Ойкава сразу понял, что он не у себя ― в его доме сквозняки не просто гуляли, а жили, занимая всё возможное пространство крошечной клетушки. Сейчас всё было по-другому. Он не открывал глаз, но слышал шаги, стук ножа, аппетитное бульканье ― почувствовал бы и запахи, наверное, если нос не был заложен. Знакомое покашливание, раздавшееся совсем рядом, и тёплая рука на его лбу заставили открыть глаза.       Иваизуми приветливо улыбнулся.       ― Рад, что вы очнулись. Как себя чувствуете?       ― Паршиво, ― честно ответил Ойкава, садясь выше и не отказываясь от помощи. Он быстро огляделся, сухо сглотнув при виде стоящего на столе кувшина. ― Можете дать мне воды?       ― Конечно, ― Иваизуми отлучился на кухню, принёс стакан, щедро плюхнув воды из кувшина. Он помог сесть удобнее, аккуратно придерживал стакан, опасаясь, что сил в конечностях Ойкавы ещё не появилось, и он легко может обронить питьё. Покончив с этим, Иваизуми забрал стакан, хмуро уставившись на своего гостя, кивком поблагодарившего за помощь. ― Не за что… И всё же, как вы? Я не на шутку перепугался, когда понял, что вы свалились в обморок.       Ойкава виновато опустил глаза. Он потянул край пледа, которым был укрыт, на себя, натягивая его на лицо. Было стыдно. Он повёл себя как идиот, но да что уж теперь.       ― Сейчас уже лучше, спасибо, ― глухо откликнулся Ойкава, нерешительно взглянув в лицо Иваизуми. ― Мне очень жаль, что так вышло, я виноват перед вами и…       Иваизуми раздражённо фыркнул и махнул рукой.       ― Чушь! Какая уж тут вина? ― резко выдохнув, возвращаясь к благодушному настрою, он коротко улыбнулся, хотя глаза всё ещё смотрели строго, укоризненно. ― Хотя кое в чём вы всё-таки виноваты: вы ведь явно больны! У вас температура была! И вы такой тощий… Боже, неужели, недоедаете? Как вообще могло прийти вам в голову выходить в метель в подобном состоянии, да ещё и в такой одежде? Так нельзя.       Ойкава пристыженно вспыхнул, натягивая плед сильнее, закрывая им нос и пылающие щёки.       ― Другой одежды у меня нет, и всё я «доедаю»… Это всё, или ещё будете читать мне нотации, мистер Иваизуми? ― устало огрызнулся он.       Иваизуми выдохнул и коротко рассмеялся. Похоже, что он и правда увлёкся.       ― Буду, разумеется, за дело ведь, ― улыбнулся он и, немного подумав, добавил: ― Думаю, нам стоит отказаться от формальностей, раз уж ты оказался в моей постели.       Ойкава, кажется, разрумянился только сильнее, но теперь улыбался и он ― губ видно не было, но глаза его выдавали.       ― А ты, оказывается, не такой, как я думал, ― тихо сказал Ойкава.       Иваизуми удивлённо хмыкнул.       ― Ну, надеюсь, хотя бы лучше, чем ты себе представлял, ― рассеянно ответил он. Нестерпимо хотелось спросить о том, каким его видел Ойкава, но момент был не очень подходящий. ― Ладно… Будешь суп? Ты вроде согрелся, но перекусить горячим не помешает. Там, правда, ничего такого, совсем лёгкий бульон: немного овощей, курица…       Иваизуми смущённо потёр макушку. Зарабатывал он не то что бы очень много, хватало на арендную плату и скромную еду, но почему-то в этот момент стало неловко за то, что не может угостить чем-то лучше пустого супа.       ― Это звучит чертовски вкусно, ― шепнул Ойкава, и глаза его заблестели.       ― Сможешь дойти до кухни? ― Иваизуми помог ему сесть. ― Плед накинь на плечи, и ещё вот… Надень-ка, надеюсь, будет по размеру.       Иваизуми сунул ему пару толстых носков, кивнул, оставив его разбираться с ними, а сам пошёл на кухню, оттуда загромыхав тарелками.       Ойкава пришёл через минуту, уже в носках, закутанный в плед и слегка покачивающийся. Выглядел он взволнованно и очень голодно, если судить по тому, каким взглядом сперва смотрел на дымящуюся тарелку с прозрачным супом, а потом как быстро его уничтожил, попросив добавки.       Иваизуми исподтишка наблюдал за тем, как он ест, постоянно одёргивал себя, приказывая не пялиться так открыто, но Ойкава этого всего будто бы и не замечал. Он увлечённо уплетал бульон, только после второй порции добавки немного сбавив пыл.       За окном выл ветер. Метель ещё не улеглась, и сидеть в тёплом доме, укутав ноги пледом, сыто помалкивать и пить обжигающий чай казалось Иваизуми чем-то поистине волшебным. После позднего ужина они переместились в крошечную гостиную забрались на диван и пока не сказали друг другу ни слова, если не считать благодарности за еду.       ― Я прочёл твою рукопись, ― подал голос Иваизуми, когда почувствовал, что самое время сказать что-то.       Ойкава, прижимавшийся к его плечу, ощутимо напрягся, отставил в сторону свой стакан, медленно повернулся, встревожено заглядывая в его глаза.       ― И что ты скажешь?       ― Это хорошая история, Ойкава, ― без капли личной оценки, не дрогнув голосом, сказал Иваизуми. Он помолчал и добавил: ― Правда хорошая.       Глаза Ойкавы нехорошо сощурились. Он уже всё понял.       ― Ты её не издашь, ― не то спрашивая, не то утверждая, выдохнул он, слишком хорошо зная этот взгляд своего редактора, эту его привычку нервно трепать что-то в руках, когда озвучивает неутешительный вердикт.       Иваизуми поджал губы.       ― Прости. Ты знаешь, от меня зависит…       Ойкава с готовностью поднял руку, и Иваизуми заметил, что его ладонь мелко трясётся. Может, он бы и взял его за руку. Может, он бы и поискал у себя нужные слова, попытался бы сказать нечто такое, что помогло бы, удержало его от дрожащей улыбки и померкшего взгляда.       ― Ясно, не объясняйся. ― Ойкава вздохнул, хмыкнул, поднимая на Иваизуми блестящие глаза. ― А знаешь, это ведь была моя последняя надежда.       Иваизуми напрягся и нахмурился.       ― С чего это? Ты напишешь ещё, да даже если просто работать над этой историей, прописать некоторые ветви сюжета, которые ты обрубил, немного подправить…       Ойкава качнул головой.       ― Нет. Хватит, ― отрезал он, прикрывая болящие, покрасневшие глаза, смаргивая сухие слёзы. ― Хватит. Я умер как автор, Иваизуми. Я больше не хочу, устал.       В маленькой гостиной воцарилось напряжённое молчание, стало слышно, как беснуется непогода за стенами дома, как капает кран на кухне, как хлопает на крыше незакрытая дверь, как бьётся сердце Ойкавы, быстро-быстро, каждым ударом причиняя ему боль.       Иваизуми с трудом сглотнул, придвинулся ближе, сталкиваясь с ним коленями.       ― Да нет, ты глупости говоришь, это ерунда… ― попытавшись улыбнуться, встряхнул Ойкаву Иваизуми. ― Ну же, взбодрись! Ты устал, болен, тебе стоит поспать как следует, поесть ещё пару раз, набрать немного веса ― отдохнуть! А потом мы вместе поработаем над твоей рукописью, вот увидишь ― эта вещь станет бестселлером!       Ойкава криво улыбнулся. Он поднял голову, склонил на бок, прикусил губы и решительно протянул руку, костяшками пальцев проведя по щеке Иваизуми. Тот вздрогнул, вытянулся по струнке, но не отстранился.       ― Ты всегда мне нравился, мистер Иваизуми. Хаджиме… ― едва слышно прошелестел его голос, глухой, безжизненный. ― Ты замечательный человек: чуткий, очень добрый, даже слишком. Но то, что мертво, стоит закопать и забыть. Помнишь, я говорил, что герою иногда приходится сделать, что должно, поступиться своими желаниями ради… ― Он осёкся, его губы мелко задрожали. ― Не знаю. В моём случае «большего» уже не будет. Всё. Это конец. Я очень благодарен тебе, спасибо за все эти годы, что ты был моим редактором, помогал и всё остальное…       Ойкава рвано выдохнул, усмехнулся и лицо его исказило от боли, на ресницах задрожали слёзы.       Иваизуми тихо скрипнул зубами, и прежде, чем отдал отчёт в своих действиях, порывисто обнял его, прижимая к себе. Пальцы Ойкавы вцепились в одежду, стискивая крепко, будто речь в самом деле велась о жизни и смерти. На шее явственно чувствовалась обжигающая влага его слёз.       ― Всё наладится, обещаю тебе, ― с трудом выдавил из себя Иваизуми, рассеянно гладя его по дрожащей спине. ― Обещаю.

***

      ― Ну?       ― Мне лучше, спасибо. Прости за это…       Ойкава быстро вытер лицо, накинул на голову плед, туго закутываясь в него. Иваизуми, не увидев в этом ничего такого, ободряюще обнял его за плечи, прижимая к себе. Так и теплее и спокойнее.       ― Ничего, у всех бывают трудные моменты.       Ойкава покивал, попытавшись улыбнуться.       ― Я очень благодарен тебе, и как только найду работу, отплачу и за неудобства и гостеприимство.       Иваизуми, вспомнив кое о чём, усмехнулся.       ― Не нужно, в конце-то концов, у нас была сделка: ты пишешь ― я угощаю тебя ужином. Получилось, конечно, не так, как я ожидал, но уж что имеем… ― Ойкава смешливо фыркнул, сильнее натягивая на голову плед и крепче прижимаясь к Иваизуми. ― Ты… Ты сказал «работу»? Стало быть, с литературой и правда покончено?       Ойкава напрягся, сжался сильнее, быстро кивнул.       ― Я ведь сказал: я умер как автор.       Иваизуми недовольно поджал губы. Хотелось бы ему возразить, а то и дать подзатыльника этому болвану ― нет-нет, да возникало такое желание, даже странно, будто так он поймёт, раз уж слова его игнорирует.       ― На твоём месте, я бы не торопился с выводами, ― хмуро возразил Иваизуми, ― и если ещё раз скажешь так ― я тебя стукну. Воскреснешь в секунду.       Ойкава тихо рассмеялся, и от этого звука стало много легче.       ― Мне льстит это. ― Немного помедлив, не в силах терпеть, он отодвинулся и обернулся, требовательно, с затаённой надеждой в глазах, уставился на Иваизуми. ― Тебе действительно нравились мои истории?       Иваизуми быстро кивнул, чувствуя, что от этого пристального взгляда ему как-то неуютно, даже лицо затеплело.       ― Конечно, нравились. Особенно ранние. И не мне одному, да ты и сам должен помнить ― их перечитывали по нескольку раз.       ― А последние? ― поёрзав, спросил Ойкава.       Иваизуми помрачнел и задумался. Незаметно они всё же пришли к тому моменту, что интересовал его последнее время.       ― Тоже, но… ― Он бросил быстрый взгляд на затаившего дыхание Ойкаву, решаясь на вопрос. ― Меня не покидала мысль, что ты глубоко несчастлив, что что-то произошло. Всякий раз я хотел спросить, что случилось, как я могу тебе помочь, и всё время винил себя, что сплоховал и не решился пересечь границ и узнать, в чём дело. Так что случилось с тобой?       Ойкава долго молчал. Подобрал ноги, обнял колени, лицом ткнувшись в них.       ― Сестра умерла, ― глухо ответил он. ― Лихорадка унесла её.       ― Сочувствую…       ― И если бы я делал, что должно ― она была бы жива! ― резко ответил Ойкава, впиваясь ногтями в собственные ладони.       Он снова злился, как в тот последний раз, когда сидел перед ним за столом, закипая от его комментария, касающегося рукописи.       ― Уверен, не за чем винить себя, ― нерешительно сказал Иваизуми, тут же прикусывая язык. Ойкава взглянул на него до того болезненно, что слова утешения попросту застревали в его глотке. ― Послушай: я уверен, она не была бы рада, увидев тебя в таком состоянии сейчас. Так что не опускай рук и не сдавайся.       Ойкава едко хмыкнул, поднял голову, хмуро посмотрев на Иваизуми.       ― А что, если я хочу сдаться? Что, если я не вижу смысла в том, чтобы продолжать всё это? У меня ничего нет. Ветры в моей квартире, прохудившееся пальто да старая печатная машинка ― вот и всё, чем я владею.       Иваизуми поморщился. Всё это ему начинало не нравится.       ― Ну а желания? Какие-нибудь цели? Чего ты хочешь сам?       ― Не знаю.       ― Хоть что-нибудь! Хотя бы одно!       ― Я… ― Ойкава посмотрел на него, взгляд скользнул по губам Иваизуми. Он усмехнулся, качнул головой. ― Нет, ничего такого. Мне кажется, что лучше не жи…       Глаза Иваизуми зло блеснули. Одним быстрым движением он сгрёб Ойкаву, хватая за грудки, подтащил к себе, нависнув над ним.       ― «Лучше не жить»? ― прорычал он раскатисто, бешено смотря в испуганно распахнувшиеся глаза Ойкавы. ― Ты идиот, что ли? Совсем из ума выжил?! Хоть на секунду подумай своей бестолковой головой о том, что скажут те, кому ты дорог! А твоя сестра, думаешь, она бы хотела такой судьбы для тебя? Я очень сомневаюсь! Ты всё сможешь, слышишь меня, просто нужно время ― отдохнёшь, окрепнешь, купим тебе чёртово новое пальто!..       Ойкава нахмурился, брови изогнулись в издёвке, на лице появилось ехидное выражение ― похоже, что слова Иваизуми показались ему смешными.       ― Тц, «купим», говоришь? Да ну брось! Тебе-то зачем это? Нянчиться с таким как я?..       ― Да потому что ты мне не безразличен! ― резко выпалил Иваизуми, сразу же прикусывая язык. Разговор переходил опасную черту и хорошо бы закончить с этим. Ойкава, всё ещё потрясённый, во все глаза смотрел на него, не зная, как реагировать на прозвучавшие слова. Иваизуми неловко растормошил волосы на затылке. ― Чёрт… Ты же не совсем чужой человек для меня. Да и нянчиться никто с тобой не будет, а вот помочь ― это мне по силам. Поэтому прекращай уже. А ещё лучше ― ложись спать. Поздно уже. Диван в твоём распоряжении.       Иваизуми вздохнул, поднялся на ноги, нехотя выпутываясь из тёплых объятий пледа. На его счастье, в его небольшой квартирке была ещё комната, больше похожая на кладовку, но там был матрас, старое одеяло ― ему хватит для того, чтобы переночевать сегодня, а завтра со свежей головы они что-нибудь придумают.       ― Хаджиме, ― вдруг позвал его Ойкава по имени. Он так и сидел на диване, обнимая свои колени, смотря в одну точку как-то странно улыбаясь. ― Спасибо тебе.       Иваизуми коротко пожал плечами.       ― Спи, тебе нужно набираться сил. Завтра останешься здесь, и пока я буду в издательства ― даже носа не смей высовывать на улицу, понял? А если вздумаешь удрать, ― он выставил вперёд палец, пригрозив, ― я весь город перетрясу, но найду тебя.       Ойкава в ответ только тихо рассмеялся и его глаза влажно заблестели.

***

      ― Добро пожаловать домой.       Иваизуми замер на пороге, не сразу узнав Ойкаву Тоору. Что-то в нём будто бы изменилось за каких-то десять часов, что они не виделись, но «новый» Ойкава ему нравился гораздо больше. Причёсанный, переодетый в его тёплые вещи, огромный свитер и штаны, с накинутым фартуком, он широко улыбался, и Иваизуми готов был поклясться, что видел эту улыбку очень-очень давно, если ни никогда вовсе.       ― А ты, как я вижу, повеселел, ― тепло заметил Иваизуми, входя в квартиру, стягивая с головы шляпу, с плеч стряхивая налипший снег. Он с удовольствием втянул носом гуляющий по дому сладковатый запах и невольно заулыбался: ― Чем это пахнет?       Ойкава закрыл за ним дверь, обошёл, встал в дверном проходе, привалившись к косяку.       ― Я позволил себе немного похозяйничать, ― довольно заявил он, спешно добавив: ― Надеюсь ты не против?       Иваизуми пожал плечами, вешая своё пальто.       ― Нет, ничуть.       ― Тогда мой руки, и марш за стол, ― строго кивнул Ойкава, указав в сторону ванной.       Иваизуми усмехнулся. Похоже, ему действительно стало немного полегче.       ― Ого, вот это командный тон! ― присвистнул он, но так и не сдвинулся с места. Было кое-что, что следовало сказать прежде, чем они сядут ужинать. И как к этому отнесётся Ойкава, Иваизуми не мог и предположить. Он резко выдохнул и начал с сути: ― Я показал коллегам твою рукопись… Да, прости, мне не стоило, но… Её приняли.       ― Что? Ты шутишь? ― руки Ойкавы упали по швам. Он неверяще пялился на него, даже забыв, что вообще-то хотел обругать его за самовольство. ― Но ты же сказал…       ― Да, но я всё равно решил, что стоит показать её другим. История войдёт в весенний сезонный сборник, но нужно будет её немного доработать. Время у тебя есть, поэтому можешь обдумать всё ещё раз: в самом деле ли это твоя последняя надежда и действительно ли она умерла. ― Ойкава молчал, не зная, что и сказать. Иваизуми коротко улыбнулся, взявшись засучивать рукава. ― Извини, что так внезапно. Я даже готов на наказание за то, что сделал, но… У тебя есть талант, и просто так похоронить его я не дам. Так… Что ты там приготовил?       Незаметно попытавшись съехать на более нейтральную тему, невозмутимо спросил Иваизуми. Ойкава растерянно моргнул и пошёл за ним следом, замирая у него за спиной.       ― Банановый хлеб. Только… ― он смутился, коротко усмехнувшись. ― Без бананов. С орехами и мёдом.       Иваизуми прыснул в кулак.       ― Да уж, кулинария явно не твоё.       ― А вот ты сперва попробуй, а потом критикуй! ― возмутился Ойкава, оскорблённо задирая нос. Он снова улыбался, хотя и выглядел задумчивым. Немного помолчав, он вдруг тихо произнёс: ― Я подумаю… Может, и правда стоит попытаться ещё…       Иваизуми энергично закивал.       ― Стоит, обязательно. Мы с тобой справимся, ты справишься, ― заверил он, стряхивая с рук воду.       Ойкава согласно покивал, пропуская его. От специально, случайно ли оброненного «мы» становилось легче, теплее, и в самом деле верилось в собственное могущество.       ― Справимся, ― шепнул Ойкава, решительно кивая.