Natsukashi

      — Хэй, Тсукки, можно вопрос?       Тсукишима поморщился и прежде, чем ответить, попытался прикинуть на какой именно вопрос есть шанс напороться. С Бокуто никогда не угадаешь, спросит он про фаворита в сборной Японии, уточнит любимый цвет или поинтересуется, с намёком на дальнейшую дискуссию, плавно перетекающую в потасовку три на три, кто, по его мнению, круче — Фрэдди или Джейсон. Не рискнув загадывать наперёд, Тсукишима со вздохом пожал плечами и махнул рукой, решив, что так будет проще:       — Спрашивайте.       Бокуто просиял — видать давно терпел. Он мигом поднялся на ноги, навесив на шею влажное полотенце, подошёл ближе, внимательно оглядев первогодку с ног до головы. Золотистые глаза заинтересованно сощурились. Бокуто ака «Бешеная совень», интриговал своим поведением не хуже странного прозвища — даже Куроо и Акааши, топтавшиеся в стороне, подтянулись поближе, предвкушая веселье.       — Мне вот интересно… — Нараспев протянул Бокуто, покачиваясь с пятки на носок. — А без очков у тебя глаза-жопки? Прям как в аниме, а?       — Глаза-жо?.. Чего?!       Куроо, не особо-то сдерживаясь, весело заржал. Акааши многозначительно откашлялся, неодобрительно качнув головой. Бокуто ждал, наивно по-ребячески хлопая своими глазищами, а Тсукишима молча открывал и закрывал рот, не зная, то ли закатить истерику и, громко топая, свалить из зала и заречься иметь дела с этими идиотами, то ли в свойственной ему манере ответить, да так, чтобы этот лохматый дурень сбежал первым и к нему больше даже на метр не приблизился.       Драматическая пауза затягивалась, и нарушить её рискнул отсмеявшийся Куроо, как обычно, воспользовавшись своим восьмиметровым языком, способным разрулить любую сложную ситуацию.       — Бо, дружище, ну ты чего? — панибратски приобняв капитана Фукуродани за плечи, Куроо встряхнул его, кивком указывая на закипающего Тсукишиму, постепенно менявшегося в лице: с неподдельного удивления на раздражение и желание залепить в нахальную совячью морду потным полотенцем. — Зуб даю, у него всё в норме, ничего сверхъестественного — сам видел, ручаюсь…       — Это бесполезно, Куроо-сан… — Со знанием дела ответил Акааши, пожимая плечами. Как истовый и единственный в своём роде специалист в области «Бокутоведения», он прекрасно знал, что прыткий ум капитана простыми словами не уймёшь, тут нужны доказательства и желательно весомые. — А тебе, Тсукишима-кун, проще сдаться. Дешевле выйдет.       Как всегда, Акааши оказался прав: Бокуто нахмурился, скинул с плеч руку Куроо, требовательно уставившись на предмет своего интереса — прямо в глаза Тсукишимы, пытливо вглядываясь за бликующие стёкла. Ей-богу, ну прямо как дитя малое!..       — А я вот не видел ни разу! Он даже когда вытирается — отворачивается! Ну точно, глаза-жопки там у него! — наябедничал непонятно кому Бокуто, в момент сокращая и без того мизерное расстояние между ними. Тсукишима, кажется, даже икнул от досады, пошёл пятнами, и едва ли не свистел, как чайник с кислотой, готовый вот-вот выплюнуть на незадачливого прилипалу струю яда. — Эй-эй! Покажи, Тсукки! Ну покажи, эй-эй, всего разочек, и я отстану!..       — Д-да всё у меня в полном порядке!       Наконец вернувшийся голос, резко прервал поток бесящего бубнежа. Тсукишима всплеснул руками, зло заскрипел зубами, и быстрее, чем взвесил все за и против, в одно короткое движение сорвал с носа очки, не слишком-то бережно стискивая оправу в дрожащих от злости пальцах. Широко раздувая ноздри, без особого успеха пытаясь удержать себя в руках, он яростно пилил взглядом вмиг притихшего Бокуто, от такого внимания даже жалобно ухнувшего и отползшего на шаг назад. Довыпендривался, дорвался — а вот радости, почему-то никакой, как так?.. Хотя…       — Доволен? — напрочь позабыв о вежливости, рыкнул Тсукишима спустя пять мучительно долгих секунд.       Его привычный мир предательски плыл — ну а как иначе, когда чёртова близорукость подходит к той стадии, когда пакеты на улице уже можно начать принимать за кошек? Так что лица Бокуто, он толком не видел, только его изумлённые, блестящие от восторга птичье-круглые глазища, зыркающие с энтузиазмом лазера, прожигающего дырки. Становилось не по себе, пора заканчивать этот цирк и убираться восвояси.       Лишь чудом не угодив дужкой очков в свой же подслеповато щурящийся глаз-однозначно-не-«жопку», Тсукишима, грозно попыхтел на выход из спортзала, старательно игнорируя неприятное хихиканье Куроо, вздохи Акааши-сана и нечленораздельное уханье Бокуто. На пороге он всё же обернулся, страшно раскрасневшийся, смущённый, и быстро бросил:       — С-спасибо за тренировку. Я пошёл, всего хорошего.       И был таков. Занавешивающая дверной проём сетка колыхнулась за ним, звук шагов истончился и прервался вовсе, отрезая Тсукишиму от оставшихся в зале старшеклассников.       Было тихо. Акааши, смекнувший, что больше тренировки не выйдет, ответственно взялся за сбор мячей, в то время как Куроо, всё ещё хихикающий и переваривающий произошедшее, подобрался ближе к Бокуто, с силой хлопнув его промеж лопаток.       — Ну что, доволен?       Бокуто пожал плечами. Выглядел он как-то подозрительно: на щеках румянец, брови сведены, носок кроссовка кокетливо царапает островок наплывшей краски на полу, а глаза блестят как пиратские дублоны — с чего бы? Куроо недобро прищурился.       — Бо, дружище, ты в порядке? Обиделся, что ли? Кому и стоит обижаться, так это очкарику — второй раз уже топчемся по его самолюбию. Боюсь, следующему, кто рискнёт сделать так, он даст в морду.       Бокуто безразлично пожал плечами, опять. Невиданные ранее невербальные сигналы, поступаемые от капитана, приманили Акааши, заинтересованно замершего поодаль. Опыт и собственные наблюдения подсказывали, что Бокуто затянуло во внутренний раздрай с самим собой — случилось нечто такое, что потрясло его настолько, что бедолага просто не знал, как реагировать.       — Бокуто-сан, вы… — Акааши резко распахнул глаза, приоткрыл рот — озарение ребром гипотетической ладони заехало под дых, выбивая из лёгких воздух. Теперь жар прилил и к его щекам. — Вам понравилось?       Бокуто вскинулся, затравленно взглянув на своего заместителя. Взгляд, искра, безумие, желание отобрать все наработки в области «Бокутоведения», а потом придушить чересчур догадливого умницу-Кейджи — только Куроо бестолково хлопал глазами.       — Чего? Что случилось-то?       Бокуто заметно сжался, глухо сглотнул, выдохнул, поднял глаза и тихо признался:       — Не уверен, но… Бро, кажется, я втюрился.       — Гонишь.       Бокуто покачал головой.       — Да быть не может! — не сдавался Куроо, отказываясь верить в случившееся на их глазах «чудо». — С одного взгляда? Да он же язва, ты чего?       Бокуто обречённо вздохнул и пожал плечами, вдруг широко улыбнувшись.       — Ага, такому в лес одному не ходи — лоси до смерти залижут, и всё же… — Куроо закусил губы, сдерживая рвущийся наружу хохот. — Не знаю к чему это, но перед глазами до сих пор его лицо. Красиво… Оно от пота чуть-чуть блестит, а волосы на лбу слиплись в крошечные такие иголочки. Кожа немного красная, наверное, из-за духоты, а может, потому что мы тут от души попрыгали, не знаю… Хочу посмотреть на него ещё раз. О, и знаешь что, бро? — Бокуто радостно вскинулся, вдруг нежно и мечтательно — Куроо и Акааши синхронно передёрнуло, — заулыбавшись. — Я клянусь, что видел веснушки. Крохотные, совсем неразличимые, но они есть. Губы у него потрескались — облизывает часто, я даже видел кончик языка, но он быстро убрал его. Жаль. И его глаза… — Бокуто тяжело вздохнул. — В них звёзды. Или искорки, или ещё что блескучее — я взгляда не мог оторвать, так бы смотрел и смотрел, если бы он не дёрнулся и не ушёл. Прям заворожило меня… Жалею теперь, что сказал про жопки, кто же знал, что там такая красота?       Бокуто плаксиво заскулил и сразу же сник. Куроо с Акааши переглянулись. Выглядел этот балбес так жалко и беспомощно, похоже, что придётся спасать — хотя бы тсукишимовский наговор с него снять, а то ишь, со злости околдовал обидчика, сбежал, а тому теперь страдай.       — Да ты птица иного толка, оказывается, раз на блестяшки ведёшься, — усмехнулся Куроо мягко и беззлобно. Он подошёл поближе, похлопал по плечу приунывшего друга. — Ладно, не куксись. Лучше давай поможем Акааши убраться, а потом кое-куда сходим.       Бокуто встрепенулся, заинтересованно прищурившись.       — Куда?       — Как это «куда»? Пойдём отыщем твоего очкарика, — пожал плечами Куроо. — Надо же тебя как-то расколдовать, а то так и будешь как тень отца Гамлета по пятам за ним шастать, напугаешь пацана. Лучше уж сразу всё проясните. Ты с нами?       Судя по всему в глаза Акааши Кейджи кто-то тоже от щедрот насыпал блёсток — тот едва ли не лучился от предвкушения, прямо как юный натуралист, нарвавшийся на редкий экземпляр бабочки. Похоже, что ответ был очевиден.       — А признание Тсукишиму не испугает? — резонно заметил Акааши, даже не пытаясь взять себя в руки.       — «Признание»? — пискнул Бокуто.       — Тише-тише, ничего подобного. Пока что, — успокоил друга Куроо, ласково пригладив его растрёпанные лохмы. — Просто Бокуто следует извиниться за своё поведение, а заодно ещё раз посмотреть на Тсукки и убедиться, что он обычный и никакого «дзынь» не случилось, ясно?       Бокуто понятливо кивнул и послушно поплёлся собирать разбросанные мячи.

***

      Тсукишиме не спалось. Сопели Танака с Нишиноей, Азумане-сан бормотал во сне что-то про то, что не хочет быть Ариэль, скрипел зубами Король, безуспешно пытающийся скинуть с себя конечности приставучки-Хинаты. Тсукишиме не спалось, и не удивительно — после того, что произошло во время ужина, страшно глаза было закрыть, вдруг кошмар повторится снова, только уже во сне?..       Его выловил Бокуто на выходе из столовой, прижал к стене, умудрившись нависнуть над ним, несмотря на разницу в росте не в его пользу. Что-то бормотал неразборчиво, пока на помощь не явился Акааши-сан, быстро пояснив с бокутского, что Котаро, вообще-то, извиняется.       Тсукишима особым великодушием, как и приступами человеколюбия, по ряду причин не страдал, но в этот раз решил, что даровать прощение и вернуться к пошатнувшемуся миру с топ-пять Японии среди волейбольной молодёжи будет гораздо выгоднее, чем шарахаться от него по коридорам и в зале. Да и Даичи-сан по шее бы дал — это он с виду только плюшевый… Так что с пожатием рук и весёлым куровым: «Ну, вот и ладненько», Бокуто и Тсукишима дружно закопали просвистевший меж ними топор войны, а вместе с ним и нелестные сравнения чужой внешности с неподобающими частями тела.       Только напоследок, уже расходясь и когда Акааши-сан с Куроо отошли подальше, Бокуто на удивление робко спросил:       — Точно всё нормально? Ты не злишься?       Тсукишима удивлённо вскинул брови, на секунду решаясь заглянуть во влажно блестящие глаза сокровища всея Фукуродани. Стало как-то не по себе. И жарковато. К горлу с волной не то подступающего восторга, не то гнева, подступил ком. Глаза заслезились, как когда выгнанные с урока Хината и Кагеяма под окнами его класса игрались с зеркальцем, пуская солнечных зайчиков. Захотелось дать дёру, запереться в душевой и тереть лицо до тех пор, пока с щёк он не соскребёт весь румянец.       — Нет, всё хорошо. Доброй ночи, Бокуто-сан, — предельно вежливо и холодно ответил тогда Тсукишима, таки припустив по коридору и всё же услышав слегка тоскливое послевкусие в ответном пожелании приятных снов.       Но снов, ни приятных, ни не приятных, не было — чёртов Бокуто сглазил его, проклял. А стоило закрыть глаза… Тьфу ты! Тсукишима в очередной раз перевернулся на бок, сбивая одеяло. Сбоку послышался тихий стон, от подушки по соседству оторвалась лохматая голова.       — Тсукки? — Ямагучи сонно прищурился. — Чего не спишь?       — Да просто… — шепнул Тсукишима, тяжело вздыхая. Хотел бы он сам знать! — А ты чего проснулся?       — Ты вертишься, — хихикнул Ямагучи, плюхаясь обратно на подушку, вторую, кажется, отобранную у кого-то из второгодок, обнимая поперёк.       — Извини.       Тсукишима снова вздохнул и прикрыл глаза — сколько, в конце-то концов, можно? Пожалел он практически сразу, потому что вновь увидел лицо Бокуто, чётко, близко: виноватая физиономия почему-то казалась милой, дрожащие губы вызывали не то малодушное ехидство, не то желание успокоить и дать понять, что всё и правда в полном порядке, он не злится и понимает, что Бокуто не со зла, просто дуралей — у него таких полкоманды, привыкнуть давно пора было. От вида загоревшего за время лагеря лица почему-то становилось жарко внутри, а глаза… Чёрт! Хищные, цепкие, яркие и приковывающие — оторваться невозможно, он как приворожил! Не сбеги он, кто знает, что можно было бы расшифровать в морзянке его вдруг забившегося невпопад сердца.       — А ты замечал, что в глазах Бокуто-сана будто бы блёстки?       Ямагучи приподнялся с подушки, ошарашено уставившись на друга.       — Чего?       Тсукишима коротко усмехнулся, зажмуриваясь крепче.       — Да ничего, спи давай, Ямагучи.