Natsukashi

      ― КитКат с зелёным чаем.       ― Слабовато, Маттсун, слабовато, ― укоризненно покачал головой Ханамаки, с довольным видом запуская руку в коробку, поверх шоколадки в шуршащей зелёной упаковке бросая свою. ― Шоколад с лавандой.       Брови Матсукавы в изумлении поползли вверх, на губах заиграла заинтересованная улыбка. Он подпер подбородок кулаком, не скрывая ехидцы, уставившись на друга.       ― И это я «слабовато» хожу? Сам-то.       ― Он ручной работы! ― возмутился Ханамаки, упрямо подпихивая вперёд плитку в нежно-лиловой обёртке с искусно выведенными на ней фиолетовыми соцветиями прямиком с полей Прованса.       Матсукава в раздумьях откинулся на спинку стула, сложил руки на груди.       ― Да хоть «ножной», ― фыркнул он, состроив недовольную мину, впрочем, исключительно для того чтобы раззадорить противника. ― Таким никого уже не удивишь. Ты бы ещё с орешками притащил. Тц-тц, Хиро, как-то это несерьёзно.       Ханамаки нервно покусывал губу, меча взгляд то на заваленную сластями парту, ставшую полем ежегодной битвы, то обратно в коробку у себя на коленях, где козырей оставалось всего ничего. Матсукава скорчил хитрую рожу и махнул рукой, великодушно протянув:       ― Ну, так и быть, принимается. В качестве исключения и по большой дружбе, если ты понимаешь о чём я. Теперь мой ход. ― Из бумажного пакета, стоящего на коленях Матсукавы, послышался шорох и звук разорвавшейся бумаги; Иссей ругнулся, Такахиро проглотил смешок ― говорил же, что порвётся, как бы теперь его «козыри» раньше времени не разлетелись. ― Так, ладно. Это буде-е-ет… А! Шоколад с чили.       Ханамаки обрадованно вскинулся, одарив своего щедрого благодетеля взглядом полным обожания. На это у него как раз имелся достойный ответ.       ― Бью васаби! Забористая штука, пробовал в прошлом году. Не для сладкоежек, тебе точно такая понравится, ― улыбнулся он, выкладывая новую плитку шоколада и придвигая её к внушительной горке между ними, всё не прекращающей расти.       За Матсукавой и Ханамаки с интересом следила добрая половина класса, заглянул даже кое-кто из соседнего, сунув любопытный нос в призывно распахнутую дверь.       ― Чем это они тут занимаются?       Иваизуми, стоявший чуть поодаль от места сладкой битвы, вздрогнул от неожиданности, едва ли не столкнувшись лбом с Ойкавой, решившим пристроить свою сияющую восторгом физиономию в непосредственной близости с его лицом. Острый подбородок Ойкавы больно уткнулся в плечо, но сгонять его Иваизуми не стал, только встал так, чтобы удобно было обоим.       ― Понятия не имею, стою тут уже минут пять. Зашёл учебник у Матсукавы одолжить, а они тут вон чем заняты, ― ответил он, заинтересованно поворачивая голову набок, легко вздрагивая от изданного Ханамаки победного вопля.       ― Пришёл и топчешься на пороге? Ну ты и скромник, Ива-чан, ― нежно мурлыкнул Ойкава, хватая его под локоть. Они вдоволь насмотрелись издалека, теперь и поближе можно подойти.       Затормозив возле друзей, Ойкава с интересом вытаращился на шоколадки, оценил сосредоточенные мины Маки и Маттсуна, готовящихся к новому ходу.       ― М-м-м… Сложно, ― задумчиво потёр подбородок Ханамаки, пристально рассматривая невзрачную зеленовато-коричневую шоколадку Матсукавы, его очевидный козырь. Сомнительное лакомство для худеющих со вкусом ламинарии издевательски щерилось с этикетки водорослёй с сальными бегающими глазками пронзительно-голубого цвета. Послышался шелест в коробке. ― Бью… Верблюжьим молоком.       ― Фу, гадость какая, Маки! ― возмутился Ойкава, не выдержав такого долгого отсутствия себя прекрасного в происходящем безобразии.       Ханамаки и Матсукава едва ли не подскочили на своих местах, словно только заметили, что уже давно за ними все наблюдают. Зрителей было достаточно: девчонки с презрением шушукались в стороне, парни посмелее подходили ближе, топтались рядом, между собой перешёптываясь: «Рухнет? Да не рухнет! Фундамент из КитКата кажется не очень надёжным…», поглядывая на шоколадную мини-копию Китайской стены, перечертившую парту Матсукавы надвое.       Ойкава присел на корточки, взглядом смерил внушительное нагромождение, пальцем подоткнув особенно шаткую плитку в основании ― среди наблюдателей раздался вздох облегчения, ― и украдкой по очереди заглянул в спешно пустеющие запасы соперников, оценивая оставшиеся позиции многозначительными кивками и уважительным присвистом. И вроде бы он всё понял, сделал выводы и даже решил было присоединиться, благо вчера девчонки одарили его так, что он это казино порвёт как нефиг делать, но уточнить правила всё же стоило.       Ойкава весело оглядел друзей.       ― Учитель опять вас застукал, и вы решили перейти на сладости? Что это за странный шоколадный покер?       Ханамаки обернулся через плечо, сочувственно глянув на Иваизуми.       ― За покерный стол этого не пускать, прогуляет все ваши денюжки, только ты их и видел, ― он подмигнул, с удовольствием отметив, что и Иваизуми тихо посмеивается на вопли возмущённого дальше некуда «этого», такой подставы от друга явно не ожидавшего. Ханамаки расплылся в довольной улыбке, откидываясь на спинку стула. Он оглядел творящийся на парте бедлам, остановил взгляд на Матсукаве, ловя и сохраняя в памяти его тёплую улыбку. — Это, мой дорогой капитан, наша с Маттсуном давнишняя традиция. Традиция всех униженных и оскорблённых.       Матсукава тихо фыркнул, дёрнув плечами.       ― И ничего мы не были унижены, не нагнетай, ― парировал он, просматривая оставшиеся шоколадки ― выходило ещё на четыре хода, как раз успеют до звонка. ― Обычное дело.       Ханамаки, явно не соглашаясь и «не нагнетать» отказываясь, обиженно надулся.       ― Ты, может, и нет, а я тогда был очень даже.       Ойкава и Иваизуми вопросительно вытаращились на Матсукаву. Оба прекрасно знали, что из нахохлившегося Ханамаки и слова не вытянуть, пока сам не захочет, одна надежда на его личного «секретаря».       Матсукава откинулся на спинку стула, задумчиво покачавшись взад-вперёд, кощунственно расшатывая казённую мебель.       ― На первом году нам с Ханамаки ничего не досталось в Валентинов день, ― охотно пояснил он, разведя руками на удивлённые и вопросительные взгляды друзей, ещё не давеча, как вчера, ставших свидетелями небольшой очереди из хихикающих девчонок, выстроившихся к каждому из них. ― Да, сейчас всё иначе, но и тогда было по-другому. Так уж вышло.       ― Несправедливо вышло, ― возмутился Ханамаки, всплескивая руками. ― Мы же были как два ангела! Юные, чистые, непорочные ― невинные совсем!       Матсукава усмехнулся, качнув головой.       ― О да, два красавчика, ничего не скажешь: один ― живое воплощение жертвы пубертата, другой с едва закрывающимся из-за брекетов ртом и дурацкой причёской.       Ханамаки зло сощурился, зашипел и забубнил что-то на тему того, что враки всё это, причёска была восхитительная, не хуже, чем сейчас. Матсукава пихнул к общей куче шоколада новую ― с морской солью и лаймом, ненадолго увлекая Ханамаки поиском ответа. Он повернулся к заинтересованно ожидающим подробностей Иваизуми и Ойкаве и продолжил:       ― Короче говоря, мы тогда решили, что раз нам никто не подарил шоколад, мы сами возьмём всё в свои руки и подарим его друг другу. Так и вышло: на следующий день притащили просто по куче всякого, обменялись и так же сделали на Белый день. Скажу по секрету: Хиро у нас такой щедрой души человек, оказывается, что с его дарами я после каждого обмена обеспечен сладким почти на год.       ― А я в первый раз сожрал всё за пару дней, ― честно признался Ханамаки, широко улыбнувшись. ― Потом у Маттсуна свои же подарочные шоколадки утаскивал.       ― А мне и не жалко, ― нежно улыбнулся Матсукава, бросив косой взгляд на банальнейшую шоколадку с солёной карамелью, которую Ханамаки решил пропихнуть под шумок. Благоразумно сделав вид, что не заметил халтуры, он в очередной раз пустился на поиски, стараясь не разорвать пакет окончательно. ― Такая вот история. Теперь каждый год на следующий, после Валентинова дня, так делаем.       ― Довольно забавно, ― оценил задумку Иваизуми, и в его голосе проскользнули нотки сожаления ― вспомнил, поди, свой первый год и успел пожалеть, что сам не додумался до подобного. В отличие от Ойкавы, с рождения зацелованного ангелами, и он одной ногой и любопытным носом крутился на пороге клуба «красавчиков». Понимали б эти девчонки хоть что-то тогда… ― Одного не пойму: продолжаете-то зачем? Сейчас вас задаривают не хуже Ойкавы, я сам вчера видел, как ты вы оба чуть ли не по кулю конфет домой тащили.       Матсукава и Ханамаки переглянулись с таким выражением на лицах, словно и смертельно оскорбили.       ― Ну это же тради-и-иция, Ива-чан! Ничего-то ты не понимаешь! ― укоризненно зыркнул Ойкава, полностью пленённый историей. Ханамаки энергично закивал.       ― Вот именно, нужны нам их подачки, сами себе устроим праздник! К тому же вчерашний шоколад у меня утащила сестра, даже понюхать не успел… ― он раздосадованно цокнул, вытягивая из коробки шоколадку в чёрной этикетке с красивой золотой вязью строгой надписи. ― Да и так интереснее. Все эти клубничные конфетки, ванильные печеньица ― пфе. Вот у нас, что ни вкус, то удар под дых вкусовым рецепторам! И есть бонус: тот, кто принесёт самый стрёмный шоколад, выигрывает и загадывает другому желание. А это, согласитесь, подспорье. Держи максимально горький шоколад, от него даже рот скручивает.       Класс начинал полниться людьми; мальчишки и девчонки стягивались к своим местам ― большая перемена почти закончилась, скоро вернётся учитель, а значит, стоило поспешить, пока не звенит звонок, а ворчливый сосед Иссея по парте не гонит Ханамаки с захваченного им стула.       ― Бью плиткой с абсентом, ― лукаво сощурился Матсукава, жестом фокусника вытягивая шоколадку в ярко-зелёной обёртке с нарисованной на ней феечкой.       ― Эй, с алкоголем нельзя, ― строго заметил Иваизуми, нахмуриваясь.       ― Не тебе устанавливать правила, ― возмутился Ойкава, всё ещё находившийся под впечатлением.       ― А ты вообще не встревай, ― фыркнул Иваизуми, потыкав очарованного дальше некуда капитана в вихрастую макушку: тот так и сидел на корточках, зацепился за краешек парты, уткнулся подбородком в сложенные пальцы и наблюдал за всем с первого ряда, яростно болея сразу за обоих игроков. Иваизуми подёргал его за стоящие торчком волосы. ― Эй, идём уже.       ― Да мы сейчас закончим, погодите. А насчёт этого не переживай, оставлю её до совершеннолетия, мамочка, кто я такой, чтобы тебя ослушаться? ― с хитрой миной пообещал Ханамаки, поглаживая шоколадку с абсентом. Матсукава готов был поклясться, что заметил, как тот держал пальцы крестиком под партой. ― У меня осталось всего две. Вскрываемся? Перемена вот-вот кончится.       Матсукава согласно покивал, вытаскивая из пакета оставшееся добро, как карты, поворачивая к себе лицевой стороной.       ― У меня остался розовый шоколад, какой-то дико дорогой и эксклюзивный, если судить по размеру ― видать в мире такого очень мало, ― задумчиво произнёс он, крутя крошечную, в три больших квадратика, плитку. Он бросил шоколадку поверх остальных. Башня чуть покачнулась, но устояла. ― Сам не пробовал, всё лучшее отдаю тебе.       ― А у меня с беконом и солью, и вот ещё, моя гордость… ― Ханамаки, не дожидаясь следующего хода, подвинул небольшую плитку в прозрачной этикетке, гадко хихикнув. Матсукава наклонился вперёд, пытаясь разглядеть выпуклую начинку, с отвращением отпрянув назад. Ханамаки сиял, широко скалясь. ― Ну что, в этот раз я выиграл?       ― Ты выиграл, ― нервно облизнулся Матсукава, демонстрируя заинтересованно вытягивающим шеи друзьям застывшие в молочном шоколаде сушёные тельца кузнечиков и скорпионов.       Иваизуми и Ойкава синхронно поморщились. Ханамаки победно вскинул руки.       ― Да-а-а! Наконец-то я победил, вот как знал, что мои маленькие друзья сорвут банк. Хитинчик, Маттсун, говорят, очень полезен для организма. Кушай, мой хороший, не обляпайся, ― сладко пролепетал Ханамаки с самой бесстыдной рожей разглядывая, как кривится Иссей. А ему ведь это ещё есть… Впрочем, похабная водоросль в Ханамаки тоже особых восторгов не вызывала.       По школе мелодично разлетелся звонок. Такахиро одним махом сгрёб всё их добро в свою подставленную коробку, захватывая и пенал Матсукавы. Они потом разберутся, всё равно хорошо помнят, где чьё. Коробку он сунул под парту, подскочил на месте, освобождая стул уже изнемогающему и натурально трясущемуся в гневе очкарику-соседу Маттсуна. Вид у Ханамаки был пресчастливейший, любо-дорого глянуть.       ― И раз я выиграл, не вздумай удрать куда после уроков: вечером ты весь мой, ― с удовольствием протянул он, вылетая из класса вперёд Ойкавы и Иваизуми. Те всё ещё морщили носы, отходя от увиденного ― кто вообще придумывает такие лакомства?..       Матсукава напоследок махнул рукой спешно выскакивающим из класса друзьям, поднимаясь для приветствия учителя, грозно зыркнувшего вслед удирающим прочь по коридору нарушителям дисциплины. Что там втолковывал учитель, он не слышал, накрепко прилепляя взгляд к часам, принимаясь отсчитывать минуты до конца занятий.

***

      Прозвенел долгожданный звонок, распуская усталых школьников по домам. У волейбольного клуба сегодня тренировок не намечалось, и Ойкава, подхватив шипевшего и упирающегося Иваизуми под локоть, весело помахал на прощание рукой, утаскивая друга в неизвестном направлении. Матсукава и Ханамаки, так и застывшие с поднятыми вверх ладонями, переглянулись, мысленно благословив этих двоих на что бы то ни было.       Хвост маячившего перед глазами выпуска с каждым днём становился всё отчётливее, и их драгоценный капитан, почуявший скорый конец беззаботной юности, вдруг взялся чудить. И теперь каждый выходной клуба он утаскивал бедолагу Иваизуми «наслаждаться последними школьными деньками»: то в аркадный зал позовёт, домой вернувшись с полными карманами дурацких безделиц, выигранных в автоматах с рукой-хватайкой; то в кино, разумеется, на последний ряд и сеанс с самым жутким фильмом, что был в прокате; то просто многозначительно кружил с Иваизуми по городскому парку, подолгу разговаривая, вспоминая школьную жизнь и без конца тоскливо улыбаясь. Иногда к прогулкам присоединялись Матсукава и Ханамаки, но сегодня, похоже, их предоставили самим себе ― не так уж и плохо, если подумать.       До темноты ещё несколько часов, погода приятная, даже удивительно для середины ворчливого февраля. Можно прогуляться или забежать в одну из тех кондитерских, что так любил Ханамаки, во времена «скорби» вынося с полок любимые пирожные пакетами. Матсукава тихо фыркнул, пряча смешок за широким шарфом. Ханамаки заинтересованно на него взглянул, мягко улыбнувшись.       ― Чего смеёшься? Представил себе, что наш капитан приготовил для несчастного Ива-чана? Колись давай. Я вот представил, но чего-то больше слёзы наворачиваются: вспомнил, как Ойкава недавно говорил, что хочет попробовать катание на роликах. Я бы посмотрел на такое, но нас не пригласи-и-или. И я решил обидеться. Не хочешь составить компанию?       Ханамаки рассмеялся и развёл руками, делая вид, что всё это шутка да и только. Однако скрыть от Матсукавы, что вид у него действительно расстроенный, не удалось. Неужели из-за этого?       ― Нет уж, обойдусь. Хиро, ― позвал он, оглядываясь по сторонам ― вроде бы никто не смотрит; пальцы Ханамаки были холодными, и Матсукава заботливо стал согревать их в своих ладонях. ― Всё в норме? Ты какой-то грустный.       Брови Ханамаки удивлённо взлетели вверх, нервная улыбка заиграла на губах; Матсукава вздохнул ― ну вот, сейчас он соврёт.       ― Да? Да всё в норме, полный порядок. Я лучше всех, чел, с чего ты решил, что я не в порядке? ― затараторил Ханамаки, отбирая свои окоченевшие ладошки, пряча их в карманах куртки. Матсукава проследил за ним, недовольно поджимая губы. Что-то тут не так. ― Лучше, чем топтаться у школьных ворот, пошли тоже прогуляемся, что ли. Погодка располагает.       Он явно чем-то взволнован, пусть и пытается показать, что это не так. Из Хиро в такие моменты фиговый врун, всё на лице написано. Другое дело, что правды не допросишься, только если сам Ханамаки не соизволит вывалить на него камушек, пригревшийся на душе. Плавали, знаем.       ― Ну, почему бы и нет? ― улыбнулся Матсукава. ― Помнится, кое-кто обещался спросить с меня за выигрыш ― неужели, забыл? А я-то ждал, места себе не находил, все уроки как на иголках.       Матсукава лукаво прищурился, с удовольствием замечая, как с лица Ханамаки пропадает тень тревоги. Он тут же встрепенулся, подцепил Матсукаву под локоть, потащив по мощёной дорожке вперёд, сразу же взявшись за дело:       ― Так… Так! Знаешь, вот скажу сразу: банальные штуки вроде «Пробежаться в одних плавках по улице» ― это не для нас, оставим первогодкам для тренировочного лагеря. На такую легкотню можешь и не рассчитывать. Мне бы хотелось сделать что-нибудь вместе. Может… Может… О! Давай заберёмся в старый храм и облазим там каждый уголок? Напугаем всех местных ёкаев и призраков, побегаем от лысых монахов по лесу ― один меня как-то на дерево даже загнал, пока нёсся, чтобы словить и за шкирку выволочь с территории храма, ― захихикал Ханамаки, припоминая давнишние проделки, ещё родом из средней школы. Отсмеявшись, он повернул голову набок, вытаращившись на Матсукаву, задумчиво потёр подбородок, вдруг широко распахнув глаза ― что-то пришло на ум. ― Я придумал. О-о-о, это здорово. Давай купим билеты на шинкансен, вот прямо сейчас, и рванём к морю, а?.. Пропадём со всех радаров, будем объедаться креветками и рапанами, гулять по пляжу ночью, переночуем в маленькой гостинице с онсеном, будем любоваться луной и звёздами прямо в горячем источнике, а потом уснём в обнимку голенькие…       Матсукава не выдержал и расхохотался, невольно поёжившись, как только представил себя голенького на полу продуваемого всеми ветрами старенького отеля. Идея, конечно, во всех смыслах заманчивая, и он согласился бы не раздумывая, не будь на носу экзаменов ― мать обещала натурально выпороть его, если он завалит хоть один, и как-то эта прерогатива нравилась не особо. Родители Хиро, пожалуй, сделали бы с ним примерно то же самое, приди он домой с новостью, что с выпуском появились кое-какие проблемки. Но его, похоже, это вообще не тревожило. Глаза горели, лицо такое воодушевлённое, что невозможно не залюбоваться. И Матсукава ни в чём себе не отказывал, прижимаясь к нему ближе. Он чувствовал себя злодеем, но промолчать не смог.       ― Уж лучше лысые монахи с метёлками, чем голышом на татами, ― виновато улыбаясь, усмехнулся Матсукава. ― Идея классная, но… Онсен в феврале? Пощади, Хиро. И я знаю, что ты не настолько жесток, чтобы заставлять меня лопать этих улиток-переростков. И да. Это с каких таких «радаров» ты удирать собрался? Нам же в школу завтра, умник.       Ханамаки предсказуемо надулся. Он был тем ещё любителем спонтанных «свиданий» и всевозможных вылазок в самые странные места их района. Матсукава привык и порой даже внимания не обращал, просто следуя за Такахиро в очередную старинную библиотеку или кафешку с совами, всякий раз отлично проводя время. И сейчас было бы круто, но сказать по правде ― нечто подобное, идеальное свидание из дорам, он хотел бы приберечь на потом, на какой-нибудь особенный случай.       ― Тц, и вот как ты так быстро отметаешь все мои идеи?       ― Не отметаю, а приберегаю на сладкое. Идея мне нравится, но ты и сам понимаешь, что сейчас время немного не подходящее, ― сказал Матсукава, ласково ероша волосы у него на затылке.       Ханамаки потянулся следом за его рукой, стараясь продлить приятное касание чуть дольше. Так мило. Разложив всё по полочкам, Матсукава теперь с интересом разглядывал Ханамаки, расплываясь в улыбке. Тот кутался в шарф по самый кончик носа, ворча как старик из своего вязанного кокона что-то про «злючку Маттсуна», но похоже был согласен со всем, единодушно решив оставить поездку к морю на потом. Да хоть бы сразу после выпуска.       Ханамаки снова погрузился в раздумья, время от времени выдавая что-то вроде: «Парк развлечений? Та блевотная горка, которую ты ненавидишь, а я обожаю? Хотя нет, я только недавно эти кроссовки купил», качая головой, сам отметая идею за идеей, принимаясь выискивать что-то новенькое. Матсукава тихо посмеивался, изредка вставлял короткие реплики и мыслительному процессу старался не мешать, на себя полностью взяв заботу о Хиро. Не хотелось, чтобы он угодил в ямку на дороге или зацепился ремнём сумки за ящики у овощного магазинчика, разбиравшегося с новым товаром. И пока Ханамаки с энтузиазмом выдумывал для их задниц новые сумасшедшие приключения, Матсукава раз за разом слал ему ментальные сигналы, совершенно по-детски надеясь, что это сработает.       Сказать по правде, одно желание всё-таки было. У Матсукавы. И он всеми силами хотел, чтобы Хиро загадал именно его. В исполнении оно практически ничего не стоит, но прояснит сразу несколько моментов. После такого не только рапанами давиться можно, но и съезжаться с твёрдым намерением усыновить с улицы какую-нибудь шкодливую кошатину.       Дело в том, что парадигма их отношений все ещё не была ясна. Встречаются они или нет, нравятся друг другу или нет ― ни слова не прозвучало об этом за все те три месяца с момента «Великого происшествия». В тот день Матсукава, поддавшись порыву, сгрёб зарёванного Ханамаки, прижал к стене и поцеловал, сам не понимая, что творит с лучшим другом. А всё чёртов проигрыш, перечёркнутый счётом «два-один» их шанс на Национальные! Он что-то сломал в его душе, надломил какую-то невидимую ёмкость, в которой все эти годы тихо-мирно хранились чувства к Хиро, тут же выплеснувшиеся наружу. И похоже, что-то подобное произошло с Ханамаки ― через миг уже он цеплялся за него, с поразительной страстью впивался в губы. Отскочить друг от друга в стороны помог лишь оклик потерявшего их Мизогучи, едва не ставшего свидетелем ещё одной поражающей штуки ― многовато потрясений для его сердечка в один день. Да и для них тоже.       Вопросов не было. Долгого разговора с разбором полётов тоже. Только поцелуи в тёмном проулке рядом с домом Ханамаки. Они оба будто слетели с катушек, не объяснившись, лишь продолжая искать утешение в крепких объятиях друг друга.       Это продолжилось. И если сначала всё списывалось на необходимость пережить потрясение, то после, когда команда и они сами отошли от проигрыша и вернулись к обычной жизни с уроками, занятиями в клубе, походами в раменную, где на четверых опустошался без зазрения совести кошелёк Ойкавы, теперь поцелуи, объятия и касания стали чем-то обычным. Будто так и надо. Будто так всегда и было.       Уже тогда Матсукава понял, что любит. Что Ханамаки, его верный приятель по заварушкам и розыгрышам, надежный друг, готовый прийти на помощь в любой момент, броситься босиком бежать к нему средь ночи, ещё являлся тем, с кем Матсукава был не против разделить остаток своей жизни. Он готов был признаться. Готов сделать всё как «надо» и для начала хотя бы обсудить, что происходит между ними ― серьёзно это или так, развлечение до выпуска. Но всякий раз, подводя разговор к нужной теме, он затыкался, сворачивал лавочку и спешно начинал говорить о чём-нибудь другом.       Хиро готов не был. Каждый раз в «опасный» момент выяснения отношений он выглядел так затравлено, словно тема приносила ему не просто дискомфорт, но и боль. Будто дикий, не привыкший к людям котёнок, он сжимался в комок, замирал и готовился если не напасть и оцарапать, то сбежать, удрать, пока воздух не сотряс тот самый вопрос и требование поговорить. Матсукава видел это несколько раз, в конечном итоге решив на него не давить. Пусть всё случится тогда, когда случится, все ведь приходят к этому по-разному. И мироощущение у всех разное. Да и дельце не самое лёгкое. Столько лет дружили, бок о бок творили что в голову взбредёт, а тут на тебе ― чувства какие-то, любовь и всё такое… Где уж тут не быть испуганным. Ханамаки можно понять, и пока время оставалось, Матсукава готов был ждать, хоть это, чего таить, с каждым днём становилось всё труднее.       Что-то подсказывало, что вот-вот, это скоро случится, и выиграй он сегодня, то спросил бы. А так… Не его день. В другой раз. Оставались, конечно, надежды на призрачный шанс и загадочную «минтайную связь», как частенько они любили шутить, вытворяя что-то одновременно ужасное, но верилось с трудом.       До дома Ханамаки оставалось всего ничего, пересечь маленький скверик с площадкой и уже на месте. Расставаться так быстро совсем не хотелось, да и Хиро весь извелся: топают они уже с час, а его светлую головушку так и не посетила ни одна мало-мальски приличная идея.       ― Я сдаюсь! ― громко провозгласил он, обрушаясь на низенькую скамеечку. ― Не могу ничего придумать. Походу я старею, Маттсун... И чего теперь делать-то?..       Матсукава присел рядом, великодушно предоставляя плечо, в которое Ханамаки тут же уткнулся, продолжая стенать, смешно тереться лбом о куртку, будто это могло хоть как-то заставить его капризные мысли вести себя прилично.       ― Со старостью или идеей? Даже сморщенным и дряхлым я буду любить тебя, ― утешил Матсукава, заботливо приглаживая вставшую торчком чёлку Хиро. Он поднял голову, подставляясь под нежные прикосновения, и едва ли не мурлыкал, пряча в уголках губ довольную улыбку. ― А идею оставь на потом, ладно? Я же от тебя никуда не убегу, в конце-то концов. И отказываться не стану. Шоколадочный долг ― это святое, сам знаешь. И ещё Белый день есть, так что не парься. Успеется.       ― Да-а-а, ещё Белый день… ― задумчиво протянул Ханамаки, вдруг хмыкнув. Выражение его лица незаметно изменилось. Он выпрямился, сев ровнее, стал таким загадочным и задумчивым, что стало даже неуютно от его смурной физиономии. ― А знаешь, это ведь был наш последний Валентинов день в школе. И последняя игра. Я только сегодня это понял.       Так вот, значит, откуда росли ноги у печали и грустных щенячьих глазок. Матсукава придвинулся ближе, накинул на плечи Ханамаки руку, прижимая к себе покрепче — уже смеркалось, и в скверике никого, можно позволить себе чуточку лишнего. К тому же Хиро это нужно.       ― Никак капитан тебя покусал, пока я не смотрел? Тоже решил потосковать по юности и школьной поре? — весело встряхнул Ханамаки Матсукава, приводя его в чувства, добиваясь лёгкого смешка и слегка опечаленной улыбки.       ― Никто меня не кусал. Знаешь же, что Иваизуми-сан строго следит за тем, чего касается ротик его дражайшей пассии. Надо отдать должное его бдительности. А если сомневаешься, можешь меня досмотреть — таким мы ещё не занимались, ― съехидничал Ханамаки, высовываясь из шарфа и показывая язык. Он задумчиво пожевал губу, нахмурился, негромко протянув: ― Но всё же грустно это. Скоро мы многое не сможем делать как раньше: обедать на крыше, возвращаться вместе домой, убиваться на тренировках — представь себе, скучать я буду даже по воплям Мизогучи... Не будет наших розыгрышей. Даже паршивец Ойкава уедет... Всё поменяется. — Ханамаки шмыгнул носом. Простыл или?.. — Признаться, в такие моменты я нет-нет, а начинаю думать о том, получится ли у нас и дальше проводить время вместе?..       Матсукава до боли прикусил язык, боясь сболтнуть лишнего. Разговор слишком резко свернул не туда, обнажив болезненное нутро простого, казалось бы, вопроса. Даже как-то тревожно стало.       Разумеется, будущее они тоже не обсуждали. Их совместное будущее. Матсукава знал лишь то, что Ханамаки собирался после школы ненадолго задержаться в Сендае, а после рвануть куда-нибудь в Токио или Осаку, если сможет держать себя в руках и перестать ржать с их кансайского акцента. Матсукава знал, что сам останется в Сендае, займётся семейным делом. Но о том, что делать с возникшим между ними расстоянием, он не имел ни малейшего понятия.       ― Ну, я думаю, если мы захотим, сможем видеться и дальше, заниматься чем угодно, ― попытался как можно нейтральнее, ответил Матсукава, побаиваясь копнуть глубже. Ханамаки понятливо покивал. Не похоже, что его это успокоило.       Он теснее притёрся к Матсукаве, вцепился в его руку. Становилось прохладнее и сидеть вот так, у него под боком лучше всего на свете. Было бы, если не факт-приговор, сорвавшийся с кончика языка.       ― Ты ведь знаешь, я уеду.       ― Я буду приезжать.       ― Но мы будем далеко друг от друга…       ― Да ладно тебе, всего-то пара часов на поезде. Не на Хоккайдо же ты сбежать решил, в самом деле.       Матсукава, пусть его и нервно потряхивало от каждого слова, сдаваться не собирался. Ни за что. Каждую фразу Ханамаки, чересчур увлёкшегося ещё несбывшимся, принимал ловко и уверенно, как в волейболе, поклявшись себе, что не допустит промаха. Но, похоже, «сдаваться» не собирался и Ханамаки.       Он отстранился, сел ровнее, сдвигаясь на скамейке в сторону. Глаза нехорошо поблёскивали, брови съехались к переносице, губы задрожали.       ― Нет, ты не понимаешь, Маттсун. Мы будем далеко. И наши… ― он помрачнел, закусил губу, низко опустив голову. Язык всё так же не поворачивался, чтобы хоть как-то обозначить их отношения. Ханамаки издал сдавленный звук, негромко произнеся: ― Не уверен я, что удастся сохранить это.       Матсукава шумно потянул носом, мысленно выругавшись. Желание у него было, да? Прояснить всё хотел? Ох, не зря говорят, что стоит быть осторожнее с этими штуками ― под дых дадут именно тогда, когда ты меньше всего этого ждёшь.       Что ж, увиливать больше не выйдет. Незачем. Щадить чувства и надеяться на загадочное «когда-нибудь он будет готов» тоже. Решить всё нужно здесь и сейчас.       ― Хиро… А ты сам-то хочешь сохранить это?       — К-конечно хочу! Это что за вопросы такие, Маттсун? — возмущенно взвился Ханамаки.       Матсукава коротко хмыкнул, рассеянно потер в затылке, мельком заметив волну поднимающегося праведного гнева: глаза Ханамаки зловеще поблескивали, рука угрожающе собралась в кулак — того и глядишь врежет, это он умеет. Но тянуть Матсукава не стал. Он нашёл озябшую ладонь Хиро, сжимая его пальцы, заговорил тихо:       — Спрашиваешь, откуда мысли? Мы ведь никогда не обсуждали наши отношения. Просто плыли по течению и делали то, что нравится, что было приятно нам обоим. Но я совершенно точно знаю, чего хочу помимо этого. Хочу быть с тобой. Даже если будем далеко друг от друга. Даже если всё изменится, с ног на голову перевернётся. Такое вот у меня желание. И я приложу все усилия, чтобы оно исполнилось, — Матсукава помолчал, облизнул пересохшие губы, осторожно взглянув на притихшего Ханамаки. Лица его видно не было, кулак разжался, рука обессиленно сползла с колена, повиснув плетью. Пальцы второй руки мелко подрагивали, слабо сжимая ладонь Матсукавы, словно ища у него поддержки. Неужели, перегнул? Хреново... Нужно заканчивать. Матсукава коротко кашлянул, привлекая внимание. — Если не хочешь, пока можешь не говорить, что ты думаешь на этот счёт, я не настаиваю. Просто хочу, чтобы ты знал, что сдаваться я не намерен.       Ханамаки молчал долго, так и сидел опустив голову. Матсукава видел, как подрагивают ресницы, как изменяют положение уголки губ. Уже стемнело, эвфемерное тепло погожего дня истончилось и пропало окончательно, холод подбирался к ним со спины — стоило закругляться и отправляться домой, пока не умудрились поймать насморк.       — Ты в поря...       Не успел Матсукава и слова сказать, как Ханамаки встрепенулся. От былых переживаний в его глазах не осталось и следа. Они сияли, нежно смотрели на Матсукаву, и тот готов был поклясться, что уже видел этот взгляд как минимум дважды. После их первого поцелуя, как только они отскочили друг от друга, потревоженные Мизогучи. И именно так Ханамаки смотрит на свои чёртовы приторные профитроли. С обожанием. Хотелось бы верить, что и в его случае это именно оно, а не желание попробовать на зуб...       ― Я думаю, что все девчонки мира знатно так облажались, когда решили проигнорировать тебя три года назад. Тем лучше ― всё достанется мне одному. Я… Кажется, я никогда не говорил этого вслух… ― Ханамаки замялся, смутился, и Матсукава заметил, как порозовело его лицо и кончики ушей. Так мило. Он помолчал ещё немного, словно набирался храбрости. ― Я тоже хочу. Хочу быть с тобой. Ты… Ты нравишься мне. Очень сильно, Маттсун.       Судя по удивлённо выгнувшимся бровям Ханамаки, лица сохранить Матсукаве не удалось и рот он-таки раззявил. Нет, ну правда, удивился от макушки до пяток! Внутри как хлопушку с кипятком взорвали, окатив его целиком и полностью. Похоже, что он раскраснелся ― лицо буквально пылало, даже ладони вспотели от волнения. Это и правда случилось, надо же.       ― Я думал, что никогда этого не услышу… ― с трудом справляясь с дрогнувшим голосом, шепнул Матсукава.       Ханамаки прищурился и надулся.       ― Это с чего? Мне казалось, и без слов всё понятно. Мы столько раз целовались, да и не только... Неужели, ты решил, что я стану это делать с любым?       Ханамаки выглядел самую чуточку уязвлённым. А Матсукаве вдруг захотелось под землю провалиться. Нет, разумеется, он не думал, что Хиро стал бы на всех углах целоваться с незнакомцами, но зная его лёгкий характер, огромную любовь к скиншипу и открытость взглядов, решить, что это временное увлечение не составило бы никакого труда. Немного скрадывало такие выводы то, что они давно друг друга знали, вечно были рядом, и Ханамаки не интересовался никем другим, но это его молчание… Сложно не занервничать и не напридумывать себе всякого.       ― Нет, конечно, просто…       ― Просто хотелось какой-то сатисфакции? ― догадался Ханамаки. Он весело фыркнул, подвинулся, садясь вплотную, ласково коснувшись щеки Матсукавы. ― Ох, ты такой у меня старомодный, дорогой.       ― Ну какой есть, ― заулыбался Матсукава, накрывая руку Ханамаки. С души, кажется, целый утес сошёл. И, скажите на милость, всегда так легко дышалось? А звёздочки-то какие симпатичные на небе, вы гляньте!.. Матсукава рассмеялся, с удовольствием сграбастывая Ханамаки, едва не сбросив его на землю. Смотрят или нет — плевать! Хиро на его коленях, ёрзает, смущается, фыркает на ухо, льнёт ближе, послушно прижимается, задыхаясь в чересчур крепких объятиях. Матсукава коснулся его щеки, заглядывая в блестящие глаза. ― Ты мне нравишься. Очень-очень сильно.       Ханамаки закусил губы, на мгновение замерев. Послышался весёлый смешок.       ― Повторяешься, да? ― улыбнулся он, потягиваясь вперёд, кончиком замерзшего носа касаясь носа Матсукавы. ― Я рад. Счастлив это слышать. Сказать по правде, мне немного страшно. Всегда было, как понял, что к чему. Вечно думал: а что дальше, мы ведь выпускники; как нам потом встречаться, если разъедемся; что, если ничего не получится… Всё откладывал и откладывал на потом ― хорошо ведь было, чего усложнять, да и ты не похоже, что собирался разговаривать. Мне так казалось. И вон до чего дотянули… Дураки мы, да?       Матсукава вздохнул, дернул плечами, прижимая Ханамаки к себе крепче, не давая ему свалиться с колен. «Не собирался разговаривать?». Ну-ну, Хиро, ну-ну. Расстраивать и говорить о том, что уже третий месяц подряд он только и делает, что пытается не начать петь серенады и писать стихи о любви, зачитывая их во всеуслышанье, Матсукава не стал. Зачем портить только-только родившуюся идиллию? Скажет потом, лет через пятьдесят, если к тому времени не забудет.       ― Ты, как всегда, слишком много думаешь, Хиро. Мы со всем справимся. Я уверен в этом. Так что постарайся не забивать голову тем, что ещё не случилось. У нас есть время до выпуска, немного, но мы успеем всё обсудить и принять решение. Слышишь? Справимся.       Ханамаки послушно закивал, и теперь не осталось никаких сомнений в том, что все нужные слова дошли прямо до адресата.       На дне их сумок, заваленные выигрышными шоколадками, по очереди надрывались телефоны — похоже, их родительницы уже умудрились потерять драгоценных чад и теперь во всю трезвонили в поисках ответа, где те шляются. Но ни Матсукава, ни Ханамаки будто не слышали назойливого звонка, так и продолжив сидеть в обнимку, согреваясь и всеми силами удерживая драгоценное тепло между ними. Не голенькие под крышей гостиницы с онсеном, конечно, но тоже очень даже хорошо.       Ханамаки обнимал Матсукаву за шею, смешно ругался на мешающийся шарф и мурлыкал что-то нежное, всем своим видом выдавая прекрасное настроение. Хорошо было и Матсукаве, легко. Наконец-то случилось то, о чём он так долго думал, чего хотел. И на деле всё оказалось не так уж и сложно. Да, Хиро ещё удивит его чем-нибудь истинно в своём духе, вне всяких сомнений, но они справятся. Теперь, когда первый шаг сделан, будет легче, и любая сложность покажется если уж не пустяком, то хотя бы вещью им по силам.       ― Хэй, ― Ханамаки отодвинулся, вцепившись в плечи Матсукавы. Вид у него был такой, словно он обнаружил нечто гениальное. ― Я придумал желание. Хочешь услышать?       Матсукава заулыбался. Было у него одно предположение.       ― И что там?       Ханамаки по-лисьи хитро сощурился, соблазнительно прикусил губу, не в силах сдерживать довольную улыбку. Он облизнулся, приблизился и шепнул:       ― Поцелуй меня, Матсукава Иссей. Прямо сейчас, ― их губы почти соприкасались, дыхание Ханамаки обжигало, будоража и переворачивая вверх ногами мир Матсукавы. ― И делай это ещё. Много раз, очень и очень долго.       Матсукава смешливо фыркнул, заглянул в его глаза, блестевшие в предвкушении, смотрящие с надеждой и лёгким волнением.       ― Такое простое желание, ― в тон шепнул Матсукава, едва-едва касаясь губ Ханамаки, поддразнивая его. ― Не боишься, что продешевил?       Ханамаки на это лишь весело усмехнулся.       ― Не-а. Это именно то, чего я хочу больше всего на свете. А ты разве не хочешь?       Ханамаки лукаво улыбнулся и, не дожидаясь ответа, сам взял всё в свои руки, пропадая в нежном поцелуе.