***
Рёхей и Хибари альфы, но они старше, узнали об этом ещё год назад. Ямамото теперь тоже в их клубе. Киоко, Хана, Хару и Тсуна — беты. И Хаято искренне радуется, ведь, значит, боссу не нужны специальные программы от аркобалено, а за девчонок и так всегда переживаешь, поводов и без того достаточно. Теперь на один меньше. Они сильнее, чем кажутся. Мукуро и Хром — омеги, но им явно всё равно. Кому угодно и когда угодно свернут мозг иллюзиями. Заранее можно ждать красочных сцен от одурманенных ебателей столбов, столов и других предметов. То, что Хаято тоже омега, кажется в корне неправильным. Он молчит, обдумывая, как так могла быть покорёжена госстатистика — 20% альф, 70% бет, 10% омег. Какого чёрта у них не такое распределение? Где были его таблетки в будущем? И детей у него не было, это точно. Картинка не клеится. Перед глазами мелькают образы далёкой будущей — но уже не их — реальности, в которой был гостем, и видел, и ощущал себя другим — грозной правой рукой босса. Бьянки приобнимает его одной рукой и коротко целует в ухо: — Я позвоню Шамалу. — Да ты издеваешься. — Он чувствует её усмешку, но почти рад прервавшейся тишине. Ребята сидят молча, обхватив свои чашки с чаем. Утешать Гокудеру нет смысла, никто не считает произошедшее трагедией, но и не дать ему времени переварить услышанное тоже не решаются. — А что Шамал? — Реборн заинтересованно глядит на неё. — Сказал обязательно позвонить, если кто-то из нас окажется омежкой. — Бьянки нехотя отпускает брата и отодвигается. — Со мной вышло обломинго, но тут старый извращенец обрадуется. Хибари громко фыркает, и Ямамото первым заливается звонким смехом. Хаято окончательно возвращается к реальности от удара кулака о стол и криков Рёхея, что извращуги не пройдут. Поднимается привычный галдёж. Сегодня детей на посиделки не пустили, но они и без них хорошо справляются. Мама Тсуны согласно кивает то ли отдельно на крики Рёхея, то ли всем сразу и незаметно ставит всё новые блюда на обеденный стол. — Ребята, ну, налетайте! — Её фраза утопает в шуме, несколько пар рук тянутся за салатами. — Отлично, а вот это что красным присыпано? — Убери руки от моего лица, я сейчас подам. Сядь! Хрумканье добавляется к перекрикиваниям, у кого-то падают палочки. — Ножи, ребят? — Рулеты будут хитом вечера, я уверена, бери сразу два. Тсуна заливает футболку соусом и смущённо трёт её салфетками, пока мама добродушно посмеивается над его неряшливостью. И Хаято кажется, после ужина у всех будет прекрасный лёгкий вечер. У всех, кроме него с его новым будущим. Тсуна хочет пойти переодеться, неловко встаёт из-за стола, и, сделав пару неровных шагов, падает мешком на пол. Оба Сасагавы и Ямамото, посинев в лице, сползают под стол. Хару кидается к Тсуне, но, схватившись за живот, сваливается на него сверху. — Не говори, что какие-то из этих блюд приготовила ты? — Хаято резко отодвигает стул. — Ну, я немного расстроилась после утренней почты и какую-то из своих баночек, наверное, поставила не туда… — Бьянки задумалась. — К специям мамы? — Десятый! — Хаято её уже не слушает. — Держитесь, я вас сейчас отнесу наверх. Или нет, принести вам тазик сюда? — Всё происходящее сейчас лишь показывает, насколько мы не подготовлены к опасностям. — Реборн даже не шевелится, чтобы помочь своим бестолочам. — Кроме Гокудеры, ни у кого нет иммунитета к ядам. Даже минимальная доза сбивает их с ног. Что ж… Будем исправлять. И правда, Хаято вырубает не её кулинария. Было бы хорошо, если бы остальные тоже привыкли переваривать камни, думает Бьянки. Но вырабатывать иммунитет количеством отравлений, а потом круглосуточно носить очки не только для душевного спокойствия Хаято, а для всех — не самая заманчивая перспектива. Бьянки аккуратно подхватывает под мышки бесчувственную Киоко: — Давай не по моей рецептуре? — Не вопрос, — улыбается Реборн.***
Следующие полгода ничего не происходит. Точнее, остальным кажется, ничего, а Хаято всё мерещится: вот-вот сейчас точно пойдёт течка. Её приближение чудится, когда он простужается и температурит. Её близость ощущается, когда кружится голова после горячих источников. Ему хочется побить Ямамото, когда тот закидывает на него руку по пути в школу, хотя Хаято много раз говорил, так больше нельзя, пусть отвыкает. И дома у него жарко, ведь Ямамото альфа, а вовсе не из-за на редкость тёплой погоды и разливающегося по дому жара от кухни. Хаято прилежно пьёт таблетки каждое утро — на всякий случай — и нервно ждёт неотвратимого. Реборн, вопреки ожиданиям, не стал проводить свой спецкурс для омег. Ни разу не столкнувшись с течками, Хаято многого не услышит и не поймёт, поэтому репетитор ждёт и просто присматривает за всеми, как и всегда, предпочитая сначала макнуть носом в проблему, а потом поучать, как надо было поступить. Течки идут у одноклассниц и одноклассников, у некоторых спортсменов в бейсбольной команде, и Ямамото рассказывает об этом спокойно — после тестов все готовились к ним и принимали лекарства. У тренера были на руках медкарточки, графики тренировок скорректировали так же, как и состав команды на ближайшие соревнования между школами. Хаято не верит его спокойствию. После бейсбольной тренировки Ямамото и дежурства Гокудеры в классе они возвращаются домой вместе. Такеши смотрит вперёд, и этот взгляд Хаято видел не раз — такой же сосредоточенный и серьёзный, как перед броском мяча. Только сейчас момент броска растянулся во времени и руки пусты. Но и дураку понятно, что он хочет и куда засадить. От этого противно. Все постепенно раскрываются, и от темы течек его уже мутит. Буквально — Хаято сглатывает горькую вязкую слюну. — Ты так спешил сбежать от своих бейсболоёбнутых омег? Даже душ не принял. — Хаято пытается его немного растормошить, но сам же не может сменить тему. Ямамото не поворачивает голову и, кажется, не слышит его. Внимательно следит за чем-то невидимым впереди. — Наоборот. Я долго там торчал. Мышцы ноют. — Врёшь. «Хуй у него ноет», — злобно проносится в голове, и Хаято пинает мелкий камушек на дороге. Чтоб от Ямамото так несло, он должен был бегать по полю прямо в этой школьной форме, а потом переобнимать всю бейсбольную команду. К поту примешался ещё какой-то микс неизвестных запахов. — Правда ноют. — Ямамото сворачивает к своему дому. — Увидимся завтра. Хаято хочется сплюнуть, но сдерживается. Хотел же немного поработать над культурой поведения. Он таки правая рука босса и лицо семьи. Пора завязывать с некоторыми привычками. Он молча идёт своей дорогой.***
Каждое утро дисциплинарный комитет делает обход. Классы с младшими студентами проверяет всего один человек любого гендера: этого достаточно, чтобы отметить посещаемость и уровень дисциплины. Но во всех классах, где есть ученики, достигшие шестнадцати лет, проверки делают только парами: один альфа, один бета. Хаято замечает, как они задерживаются чуть дольше и прикрывают глаза — нюхают. Хана говорит, в соседнем классе с утра посреди урока вывели одну омегу. Всё чинно: отправляют в медпункт, потом один бета сопровождает до дома. Комитет сообщает преподавателям об отсутствии студента по уважительной причине. Умом вроде понятно, что действительно сложно оценить силу собственных феромонов, но всё равно выглядит неловко. Хана не соглашается — кому какое дело? И оборачивается на дверь: — А вот и к нам пожаловали. Впервые за долгое время к ним на проверку приходит Хибари собственной персоной. И потом ещё два дня подряд тоже. Хаято узнаёт его до того, как дверь класса отодвигается в сторону. На четвёртый Хибари выводит его, не задерживаясь ни на минуту, без формальностей перед преподавателем, поэтому Хаято не понимает — была ли это проверка феромонов или что-то случилось в семье. Они идут к выходу из школы. На Хаято нет наручников, но руки тяжёлые, и тёплый металл браслетов — обычные побрякушки, каких у него много — впивается в кожу. Лицо Хибари ускользает, и на его месте пляшут тени и пятна. — Еда дома есть? Суть вопроса доходит с задержкой. — Немного, а что? В прилавке у дороги Хибари покупает большую бутылку чистой воды, какие-то пакетики с орехами или чем-то подобным. Хаято не вслушивается в разговор с пожилым продавцом. Ему нехорошо, и в сознании бьётся мысль: Мукуро втянул в иллюзию, только игра слишком невинна. Не его стиль. Хибари словно окутан невесомым облаком. Когда он отходит от прилавка и движется к нему, в кончиках пальцев пощипывает от маленьких разрядов тока. Пахнет, как у Хибари дома, и ещё немного нагретым на солнце металлом. Прядь волос Хаято, выбившись из хвостика, неприятно прилипает к щеке, и кожа зудит. Он скребёт её ногтем и заправляет прядь за ухо, чувствуя, как пульс изнутри бьёт по барабанным перепонкам. — Не выходи, — произносит Хибари. Пакет хлопается на пол в коридоре, Хибари закрывает дверь с другой стороны. Прислушивается, пока не затихнет щелчок последнего замка, и лишь потом уходит. Хаято трёт лицо первым попавшимся на кухне полотенцем, мнёт его в потных руках, и, пошатываясь, бредёт в ванную. В груди клокочет, и он медленно дышит, осторожно перебирая в уме мысли. Одним из тревожных вопросов был — станет ли ощущать угрозу от «своих» же альф. Прорезиненный ковёр на полу прожимается под стопами. В душ не хочется. Тревога? Прислушается, вертит в голове, откладывает в сторону. Да. Испуг? Скользит по обрывкам воспоминаний, на ровную спину Хибари впереди. Не похоже. Ему хотелось вжаться в Хибари, когда тот проплывал в дверном проёме, почти задевая его плечом. Но это — единственное. Срывать штаны с него явно не хотелось. Живот тянул и всё настойчивее болел, и это похоже на одно из отравлений после стряпни Бьянки. Когда ждёшь приближающегося спазма и гадаешь, лететь ли в туалет или замереть и сейчас попустит. Из шкафчика над раковиной он вытягивает таблетки и наклоняется к крану, жадно глотает холодную воду, заливая плитку мелкими каплями брызг. Что теперь? Лечь трупом и лежать? Как-то это… не айс. Он вопросительно смотрит на своё кольцо, в котором угадывается шевеление мордочки любимой кошки. — Это у тебя по природе должны быть течки, дьявольское создание. Мир несправедлив. Ури протяжно мурлычет. Не для того её создавали. И если на обмен чувствами и мыслями во время боя она согласна, то сейчас — дудки. Из них двоих животное — именно он, и пусть держит свой март при себе. Хаято обиженно убирает руку в карман, угадав, понимания у неё не найдёт. Бьянки — альфа, она точно не придёт. Она даже на всякий случай не звонит, но спустя день отписывается в мессенджере с вопросом, нужно ли Киоко что-либо ему занести. В одном из перерывов, когда бред отступает, он отправляет: «нет», и засовывает телефон между подушкой и складкой липкого одеяла. Хочется выбросить и его, и матрас, но до этого пару раз пырнуть их острыми ножами и вывернуть обивку наружу. Или засунуть внутрь динамит и устроить представление. Он почти видит, как белые перинки медленно кружат в воздухе, падая с потолка, и почти верит, что взорвал подушку. До тех пор, пока пух не оседает на лице тяжёлыми и вязкими каплями, как кисель, и не стекает к мочке уха. Потолок идёт рябью. Руки сжимают член, кожу на котором исцарапал кольцами. Поздно додумался стряхнуть их на тумбочку. Думалка была временно недоступна. После того как все помутнения и приступы заканчиваются, он сидит дома ещё пару дней. В этом нет необходимости, но выйти стрёмно. Хаято всё выстирывает, отмывает, ест — много ест — заказанную на дом еду. Понятия не имеет, как быть с матрасом, поэтому ложится спать на пол. Наутро Реборн вытягивает его из мёртвого сна настойчивым звонком и назначает место встречи. С собой взять рюкзак, сменные вещи на три-четыре дня, блокнот и ручку по желанию. Таки дождался. И правда, в проблему лицом макнули, теперь можно издеваться дальше. Реборн кладёт трубку раньше, чем Хаято успевает поинтересоваться, как там остальные. Поэтому звонит Ямамото и включает громкую связь. Они болтают, пока Хаято ходит по квартире и собирает вещи в рюкзак. — Поверь, у тебя эти дни были самыми весёлыми. — Голос Ямамото по-наглому бодр. — Я даже немного завидую. — Чему ты, блин, завидуешь? В передний карман рюкзака летит зубная щётка, резинка, дезодорант. — Ну, знаешь, сидеть дома одному, включить порнуху на полную громкость… — Ты как-то это не так представляешь. Разочаровать тебя? Ямамото просит не развеивать его иллюзии и искренне желает удачи. Хаято и Реборн уезжают не так уж далеко от Намимори: до маленькой минки всего двадцать минут езды на электричке и ещё полчаса пешком, если быстрым шагом. Их никто не встречает, но видно — в минке совсем недавно кто-то прибирался. На полу первой из комнат у низкого стола разбросаны маленькие квадраты подушек. Возле графина с водой в широком блюде блестят гладкой корочкой крупные красные яблоки. Хаято закидывает рюкзак во вторую комнату, поменьше первой, и выходит обратно к Реборну. — Садись, перейдём сразу к делу. Аркобалено взбивает и сдвигает сразу две подушки, после чего усаживает на них свою детскую попу. Хаято предпочитает твёрдый пол, а подушку берёт в руки, создавая иллюзорный барьер между ним и репетитором. — Когда ты впервые надеваешь кольцо хранителя, единственно важное — это решимость и твой дух. Для некоторых колец — чистота крови. — Он опускает взгляд на пальцы Хаято, лежащие поверх подушки. — Ни духи семьи, заточённые в семейные реликвии, ни живые боссы не знают, каким станет твоё тело в будущем. Многие хранители слишком юны, когда начинают свой путь. Хаято вспоминает Ламбо и соглашается: даже слишком юны. — Никто не знает, какого гендера будут следующие наследники. Кто из них выживет. И если стоит выбор — омега или прерывание главенствующего рода, — каждая семья вправе сама выбирать, как поступать. Но если посудить здраво, то… если решимости достаточно даже у омеги, то каким же сильным будет его потомство, допустим, таки другого гендера? Реборн берёт одно из сочных яблок и катит его в сторону Хаято. — Они же не просто ждут следующего поколения? — Не просто. У омег решимости должно быть больше, чем у альф, ведь им нужно компенсировать физическую слабость и оставаться на достаточно высоком уровне силы и контроля. Для боссов это несомненно важно, и обычно эта решимость есть. Только их главная задача защитить не всю семью, а своих наследников. — Звучит немного эгоистично и не совсем правильно. По крайней мере, не это вы нам вдалбливали в голову с первого дня. — Некоторым людям нужно думать о себе немного больше, — не видит никаких противоречий Реборн. — То, что я расскажу, ты должен пронести через всю жизнь и изменить саму культуру в семье. И если Фуута, И-Пин, Ламбо или дети Тсуны окажутся омегами, то эти знания передашь им ты. Хаято громко сглатывает, не представляя, как и что будет им говорить. В мафиозных кланах быть омегой — самая незавидная участь. Перед глазами встают картины кровавых и жестоких изнасилований и пыток, убийств собственных детей-кандидатов на места боссов, поломанные жизни, искалеченные договорными браками альф с такими же высокоранговыми альфами. Он думает, как мачеха и отец, оба альфы, своим союзом обеспечили Бьянки защиту хотя бы от половины всего этого дерьма. Прекрасная наследственность. Его мать так защитить не могла. Конечно, она была омегой, раз он такой. Хаято отталкивает от себя яблоко обратно Реборну. — Мы структурируем обучение и разобьём его на блоки. Первый — для омег-хранителей, второй — для омег-боссов. Последовательность тем в модулях одинакова, и местами они перекликаются: какие таблетки и как принимать для контроля тела; ментальные практики для успокоения взбудораженного разума; культура поведения в битвах и вне их; приоритеты в деятельности и работе на семью; как контролировать отдалённые ветви клана и поддерживать их доверие к себе как к лидеру; как, кому и когда передавать информацию о проблемах, связанных со здоровьем; как подходить к защите наследников: до родов, во время, после; как воспитывать наследников и как подготовить семью к их принятию. Хаято кивает деревянной головой, изо всех сил стараясь задушить подступающий ужас. С детьми он хотел иметь как можно меньше общего. Хотя бы часть из всего этого должна быть не на его плечах. Он обзывает свои мысли трусостью. — Как закончим с теорией, вернёмся в Намимори и начнём практику. — Какую практику? Вы про ментальные упражнения? — Не только. Проведём несколько экспериментов с медикаментами. — Реборн усмехается, и задушенный минуту назад ужас заходится в груди Хаято с новой силой.***
Реборн фиксирует и делает пометки о температуре, давлении, скорости рефлексов каждый день с того момента, как они вернулись в Намимори. Самое противное — вопросы о течках, когда репетитор просит оценить разные эффекты по десятибалльной шкале. Каждое утро начинается с горы пилюль, но кажется, среди них подавителей нет. Течки всё так же начинаются каждый месяц и длятся полных три или пять дней. Это порядком надоедает и изматывает, и он завидует тем, кто пустил только первые две течки, а потом дал телу заслуженный перерыв. Обычно для таких дел берут выходные раз в три-четыре месяца, пропивают витамины для поддержания печени и почек и отрываются по полной. А потом опять садятся на химию. Почему он должен и химией закидываться, и при этом стабильно убиваться в горе одеял — непонятно. Реборн ничего не объясняет, а Ямамото больше не забывается и не закидывает на него руки во время прогулок. В школе Хаято иногда ловит сочувственный взгляд Тсуны, а потом Хибари вновь провожает его домой, где еда уже заранее рассована по шкафам, как и салфетки, и подкладки. Старый матрас он выкинул, а новый жалко — наконец-то купил хороший, ортопедический. В один из дней вместо Реборна с градусником выходит Шамал. Окидывает его тяжёлым взглядом, а потом натягивает похабную улыбку: — Бьянки-чан мне наконец-то позвонила. Долго же она тянула! — Он взмахивает рукой с истинно итальянским размахом и экспрессией. — Но ничего-ничего, я и сам был занят. Хаято настороженно принюхивается, словно заново знакомится с учителем. Из старого — от него всё так же слабо несёт алкоголем, сигаретным дымом и женскими духами. Из нового — это как-то сочетается с острым, пряным ароматом эстрагона и витивера — древесного, суховатого, с нотками горького шоколада и жареных орехов. Запах не противен. Шамал совсем взрослый и зрелый, и Хаято даже обнял бы его первым, но лишь впивается пальцами ног в ковёр и стоит на месте. — Слышал, ты тут пугаешь всех своими течками. Тебя что, совсем никакие подавители не берут, м? Хаято ошарашено на него таращится. — В смысле, это я тут всех пугаю? Да я эти подавители даже не нюхал! — Ну да, лгунишка, по записям Реборна дозы конские. — Шамал скидывает всю беспечность и угрюмо впивается в ученика взглядом. — Итак, иммунитет к отравам в этот раз играет против тебя? В голове скрипят шестерёнки. Когда зубчики наконец-то сцепляются и вся картинка со щелчком встаёт на место, до Хаято доходит, как крепко он вляпался. Но Шамал же стоит тут, перед ним. Хаято ощущает дежавю: опять нуждается в его опыте. — Ты ведь приехал помочь? — Помочь, может, и не помогу, но в пару медицинских моментов посвящу, раз на лекарства положиться не можем. С твоим-то везением я бы на них не сильно полагался, даже если бы они худо-бедно работали. — Шамал достаёт сигару и продолжает: — Веди к себе. Тут не место для таких разговоров. Хаято вспоминает, где они и о чём разговаривают, и вылетает из дома Десятого, извиняясь перед Наной за беспокойство. Та улыбается и желает им хорошего дня. День длится очень, очень долго. Шамал роется в его шкафах и просматривает упаковки таблеток. Крошит по одной из каждой пачки, перетирает крошки между пальцев, нюхает и облизывает их. Капает янтарное масло на бело-жёлтую кашицу из пилюль. Хаято следит за его манипуляциями, теребя шнурки домашний кофты, и старается не отвлекать вопросами. Когда просят, подаёт доктору чашку, досточку или салфетку вытереть руки. — Всё с ними в порядке, неподдельные, — безучастно констатирует Шамал, оглядывая устроенный им на столе хаос. А потом усаживает Хаято напротив и ставит перед выбором: — Первый вариант. Ты снимаешь кольцо урагана и переводишься, например, в отдел бухгалтерии Вонголы. Помогаешь в тылу, не сверкая неконтролируемой задницей на передовой. Этот вариант Хаято не устраивает. — Вторая опция. Мы находим тебе партнёра в дружественной семье и ставим метку. Всё в шоколаде, мирный договор между кланами подкреплён браком, ты не кидаешься на кого попало. Долг перед семьёй выполнен на всю жизнь вперёд и на передовую пустят. Кольцо хранителя при тебе. Хаято нравится этот вариант не сильно больше предыдущего. Он, застыв, с затаённой надеждой ждёт продолжения. — Как альтернатива второму варианту — назовём его вариант 2-Б — брак с кем-то внутри Вонголы. Это менее выгодно, но зато дети будут талантливыми и одиннадцатое поколение не придётся соскребать по всему миру. Как вашу шайку — пальцем в небо, кто возле Савады ближе лежал, того и взяли. Гокудера зло трясёт головой — это неправда. Его Реборн нашёл самым первым, ещё до встречи с Тсуной, и Хаято втайне очень этим гордился. Бьянки сама когда-то призналась: их с Реборном любовные отношения начались с того, как киллер познакомился с ней, чтобы расспросить о её брате. Хаято тогда было всего тринадцать. — Третий путь, — не сильно щадя самооценку ученика, продолжает Шамал. — Я рассказываю, как управлять телом, пользуясь лишь бараньим упрямством и собственной решимостью. Как отдалять или приближать время течки. Как искусственно ослаблять симптомы. Как прятать походку, запах и менять голос. Как отводить от себя внимание. Как проверить, забеременел или нет, без тестов и палева у врачей. Будешь справляться со всем этим дерьмом сам. Хаято приободряется, такая хуета на грани невозможного и почти самоубийства вполне в его духе… И получает финальным — коронным — в лоб: — Но ты сильно рискуешь сломаться. А ещё из-за эгоизма похерить как свою жизнь, так и всех окружающих. Аргумент весомый. У Хаято поникают плечи, и между бровей проступает горькая складка. Конечно, он не хочет ничего подобного. — Ты перевари. И скажешь о решении, когда закончится следующая течка. Хаято бьёт мелкая дрожь, и Шамал, вздохнув, немного смягчается: — Или две. Посмотрим, как тебя будет штормить без пилюль. — Он встаёт и идёт к входной двери. — Больше ничего не принимай. Уяснил? — Уяснил.***
Шамал остаётся в Намимори и устраивается врачом на полставки в медпункте. Директор школы нехотя соглашается, хоть и помнит его как не самого приятного сотрудника. Но их штатному врачу нужна смена, а Шамала даже не нужно особо вводить в курс дел — за полтора года мало что изменилось. Хаято честно ничего не принимает, ожидая ещё большего пиздеца вроде течек каждые две недели или фонтанов смазки, которым любые подкладки нипочём. Но ничего такого не сбывается. За исключением более широкого шага Хибари, и доводит он Хаято до дома быстрее, чем раньше. Перед Хибари было бы стыдно, если бы голова работала немного чётче и он мог бы объективно обдумать ситуацию. Хаято так и не научился правильно определять, когда уже идти в школу не стоит — ему как без течек тошно, так и с ними, к тому же он мастер сначала накрутить себя, а потом ещё сильнее недооценить. При таких делах третий вариант Шамала кажется невыполнимым, но Хаято старается не впадать в депрессию раньше времени. Он ещё научится понимать своё тело, когда остановится либо на одном типе таблеток, либо будет без них — тогда сможет оценивать себя без влияния постоянно меняющихся факторов.***
Начинается подготовка к экзаменам, и дела у Тсуны с Ямамото совсем плохи. Хаято по состоянию здоровья пропускает намного больше занятий, но пробные тесты, не напрягаясь, пишет на высший балл. Поэтому всю неделю убивает на ежедневные объяснения друзьям всевозможных правил и опять приносит в дом босса пробные тесты. Хаято вытягивается на полу, терпеливо выжидая, пока они закончат писать. У него есть ещё где-то час, и он размеренно дышит, разгадывая запахи многолюдного дома: совсем лёгкий запах Тсуны — естественный, простой и совсем ненавязчивый, лишённый каких-либо феромонов. Он как запах домашнего цветка, к которому привыкаешь и ощущаешь, только когда входишь в квартиру после долгого отсутствия. Запах Ямамото навязчивее, заполняет всю комнату так, что Хаято практически теряет тонкие нити аромата Бьянки. Дети и Реборн пока не пахнут, и их присутствие совсем ускользает и стирается, когда они уходят играть в парк. Аромат Ямамото, кстати, часто меняется. Наверное, это зависит и от настроения, и от присутствия других омег, у которых скоро начнётся течка. У Шамала запах менее изменчивый… Ямамото громко и глубоко вздыхает, и Хаято практически синхронно делает то же самое. Тсуна удивлённо поднимает голову: — Тест и правда тяжёлый… Потерпи немного, Гокудера-кун, я уже половину отметил. — Всё в порядке, Десятый, постарайтесь. — Он подбадривающе улыбается боссу.***
Такеши смотрит в свой тест — сам до половины пока не дошёл. Затем украдкой переводит взгляд на скучающего Гокудеру, который опять погрузился в свои мысли. Он стянул резинку с волос, чтобы та не впивалась в затылок. Отросшие пепельные пряди разметались по полу, грудь мерно вздымается и опадает. Если он так притягательно пахнет сейчас, то течка выпадет на период экзаменов, и Такеши с Тсуной придётся сражаться с этим всем вдвоём. Гокудера будет писать тесты отдельно, и времени на подготовку у него будет даже меньше. Но он умный, и все эти трудности ему вроде нипочём. Разве что… похудел. У Гокудеры и не было жировой прослойки, но сейчас, неделями не питаясь нормально, он теряет мышцы. Как спортсмену, Такеши их особенно жалко — наращивать потом тяжело. У него есть написанные тренером белковые диеты, но мясо и рыбу нужно готовить, а Гокудера стоять у плиты точно не станет. Растительный белок ему тоже не подойдёт — его усваиваемость гораздо ниже белка животного происхождения, и в Гокудеру придётся запихивать большие порции. Это заведомо обречено на провал. Гокудера отталкивается руками и поднимается с пола. — Скоро вернусь. — Выходит из комнаты. Пользуясь случаем, пока он в туалете, Такеши отвлекает Тсуну: — Ты не против, если мы не останемся на ужин и я заберу Гокудеру к себе? Тсуна вопросительно моргает, отрываясь от чтения очередного вопроса. — У меня дома полно рыбы. Хочу накормить его именно белком и заодно спросить, что он любит. Будет круто, если смогу что-то приготовить для него завтра и дать с собой до того, как он опять запрётся дома. — Конечно! Я тоже беспокоюсь. Мама предлагала ему помощь, несколько раз упаковывала пирог и онигири, но он стесняется часто их брать. — Ну, меня он вроде стесняется поменьше твоей мамы, — смеётся Такеши, взъерошивая рукой затылок. — Ум. — Тсуна расплывается в улыбке в ответ. Он подходит к маме, пока Гокудера вычитывает результаты тестов, просит не накрывать на всех. Нана удивляется, но соглашается, сетуя, куда теперь всё девать. Такеши прощается с ними и утягивает Гокудеру, когда на часах уже половина восьмого, кое-как убедив его — работу над ошибками проведут завтра. Слишком много всего для их бедных голов за один вечер.***
— Рыба, серьёзно? — Хаято выглядит удивлённым. — Решил заделаться моим диетологом? — Ты сам посмотри. — Такеши подходит сзади, кладёт руки на плечи Хаято и мягко подталкивает вперёд к вытянутому почти во весь рост зеркалу. Хаято смотрит на их отражение, не замечая ничего необычного. Разве что волосы отросли и светлые кончики касаются рук Такеши — на его плечах ладони кажутся большими. И Такеши сильно вытянулся. — Что? — А то. — Он берёт руки Хаято выше локтей и отводит в сторону. Крепко сжимает бицепсы. — О мышцах подумал? У Хаято горит лицо от возмущения, нормально у него всё — с утра подтягивался и отжимался. Может, не так прям активно, но минимальный набор выполнил. Он застывает в позе голубёнок-расправляет-крылышки и прям не знает, с какого матюка начать крыть друга. — Пусти, говнюк! Такеши не смешно. Образ голубёнка — не то, что он сам был готов увидеть. Он сжимает предплечья Хаято сильнее и вздёргивает его вверх: — Идём есть. Сейчас же. В ухо бьёт эхо низкого голоса, и время растягивается. Словно издали неотвратимо приближается цунами. «Сейчас же…» Хаято окатывает удушающей волной феромонов. Будто разом окунули под воду — в нос и в горло хлынут стремительные потоки бурлящей воды. Волна разливается вниз по всему телу. Глаза Хаято опасно прищуриваются. Этот говнюк решил, что может себе позволить на него давить? Он задерживает дыхание. Руки, как дезертиры, не слушаются, и он борется с ними ещё пару секунд, чтобы, несмотря на чужую хватку, заставить их медленно опуститься вниз. Такеши тянет носом новые, наливающиеся горечью нотки в одурманивающе сладком воздухе. Повисшая в комнате тишина напоминает затишье перед бурей, где цунами был лишь первым звоночком апокалипсиса. Такеши ощущал манящий привкус власти всего какие-то ничтожные доли секунды. Этих мгновений, как капель наркотика, оказалось достаточно, чтобы соблазниться навязать свою волю, заставить покориться прихоти. Сопротивление стало неожиданностью для слепой, подвластной первобытным инстинктам подкорки, но вполне предсказуемой для сознательной части Такеши, которая знала Хаято почти три года. Хаято молчит, но Такеши чувствует, как под чужой кожей в хаотичном танце бушует обезумевшее пламя урагана. Кольцо Хаято не зажигает. Но наверняка хочет. — Не сердись. — Хозяин дома обезоруживающе улыбается и отступает. Подумаешь, немного перестарался. — Я принесу блюда сюда. Спустя пару минут он возвращается в комнату, где застаёт Хаято сидящим у открытого окна. Такеши опускается на пол у импровизированного стола и, подогнув под себя ноги, прикидывает, остыл друг или пока нет. Он взглядом предлагает Хаято подойти ближе и следит за его выражением лица. — Что это? — Принимать приглашение тот не спешит. — Саба-но мисони. Макрель, тушёная в имбирном соусе. Хаято медлит. Полчаса назад желудок ныл от голода, но сейчас всё внутри противилось брать еду. Он бы скорее перегрыз горло Такеши вместо этой макрели. Он проводит кончиком языка по верхнему ряду зубов и честно говорит, как есть: — Не могу. Некоторое время Такеши обдумывает его слова. В конце концов, пожимает плечами. Давать Хаято выбор и свободу — самое лучшее, что можно сделать в такие моменты. Даже если в глубине души хочется поступить наоборот. — Ты же знаешь… — Ты заботишься, но выходит, как выходит. Да. — Хаято закрывает окно. — Это было неизбежно. — Не злишься? — Не буду, если ты постараешься проворачивать такое пореже. А ты будешь. Такеши тепло смотрит на него ореховыми глазами. Конечно, будет, раз они будут рядом. Годы… Наверное, даже всегда. Кольцо дождя обвивает палец как напоминание об этом. Он не предлагает проводить Хаято до дома — тот вполне пока справляется сам. — Напиши в лайн, когда дойдёшь. Хаято смотрит на освещённую фонарями улицу и дёргает головой. То ли нет, то ли да.***
— Сейчас не самое удачное время для тренировки. — Голос Хаято звучит почти умоляюще. Он никогда не отказывался и ценил каждую минуту, которую аркобалено тратил лично на него. Но сегодня его заботили не собственные занятия. Реборн словно не слышит и бодро шагает, перебирая маленькими ножками. Хибари тенью следует за ним. — Реборн-сан! В понедельник начинаются экзамены, а мы с Десятым не сделали работу над ошибками в тесте. А если завтра уже не сможем это сделать? Мы не успеем! — Значит, Тсуна останется на второй год. Хаято в шоке уставился на репетитора. — Как вы можете так говорить? — Без тренировок ты таких дров наломаешь, что учёба в школе покажется меньшим из всех зол. Хибари скрипит зубами на подобное высказывание о своей школе. Пребывание в ней должно быть радостью для каждого смертного. Хаято игнорирует этот звук, позволяя чувству стыда перед Тсуной пересилить всё остальное — он не справляется и не помогает боссу в такой сложный момент. Может, они ещё успеют созвониться после тренировки, хоть и будет достаточно поздно… Или стоит записать видео, а отправить потом, когда будет просвет между обострениями? Чёртова течка. Шарахнет же в любой момент. Вдоволь обругав и себя, и её, Хаято мыслями возвращается к суровой парочке, которая стала причиной его душевных терзаний. — Почему надо тренироваться именно с Хибари? Я бы предпочёл чужого человека. Разве так не реалистичнее? Свои на него покушаться не будут. Да? Нет? — Так было бы сложнее, — помедлив объясняет Реборн и добавляет чуть тише: — Незнакомцем увлечься проще, чем тем, кого знаешь как облупленного. — Мне казалось, должно быть наоборот. — По правде говоря, он об этом никогда не задумывался. — Это лишь доказывает, как плохо ты разбираешься в этой теме, — ставит жирную точку Реборн. Они проходят последние ряды высоких деревьев и исчезают в тенях густых крон, которые скрывают базу. Строительство идёт полным ходом. Их будущий, общий, новый дом. Комнаты, кухня, длинные коридоры, кабинеты и палаты — всё это пока лишь на чертежах, ждёт своего часа в песчинках строительного песка и длинных изгибах блестящих балок. Зато сердце их убежища уже готово принять их. Голые серые стены и абсолютно пустой пол. В отличие от додзё Ямамото, этот тренировочный зал совсем не красивый, но для Хаято — самый любимый: здесь непробиваемые стены и это самая надёжная комната из всех будущих. Делай, что хочешь, она всё вынесет. Вентиляция пока плохо налажена, но и это им сейчас на руку, поэтому к залу никаких претензий. Хибари достаёт из кармана школьного пиджака пакетик, разрывает и высыпает белый порошок в стакан, оставленный во время их прошлого визита. Заливает до половины водой из бутылки, ставит на пол у стены и отходит в середину огромного зала. С его стороны подготовка закончена. — Смотри, чтобы не разбили. — Реборн выпускает Леона, и тот переливающейся тушкой послушно подползает к стакану. С этого момента внимание аркобалено приковано только к ученикам. — Я проанализировал ошибки, которые допустил в прошлый раз. — Хаято становится напротив Хибари. Тот вздёргивает бровь и ждёт продолжения. — В системе C.A.I. количество коробочек по атрибутам не одинаковая: по четыре для урагана, дождя и облака, и всего по два для солнца и грозы. Это не просто совпадение и в какой-то степени отражает реальное соотношение сил пламени в моём теле. Лицо Хибари не кажется хоть сколько-то заинтересованным. — Что это меняет? — Выбор атрибута в разные моменты времени, — говорит Хаято. — В защите мне не следует использовать заведомо более слабую решимость грозы. Даже вопреки логичному предположению, что разряд должен эффективно вырывать из наваждения. — Не проговаривай это. Я ведь не должен быть предупреждён. — Согласен. — Реборн слегка улыбается. — Покажи на деле, насколько твой план хорош, и станет ясно, стоит ли о нём чесать языком. Хаято не отвечает. Не потому, что прислушается к совету, — теперь внимание захвачено альфой в нескольких шагах от него. Хибари может заставить дрожать коленки, будучи просто собой, без каких-либо феромонов. Что уж говорить о том, когда подступает время гона. Хаято ощущает выступившие на лбу капли пота и думает: они либо окончательно покорёжат взаимоотношения внутри семьи, либо-таки как-то сцепятся с гордым облаком, плывущем уже не так чтоб и в дали. Хаято, вопреки здравому смыслу, никогда не ощущал перед ним страха. Настороженность, угрозу, недоверие — да. Страха нет и сейчас. Хибари не манит — он затягивает к себе неумолимым и непреодолимым притяжением голодной чёрной дыры. Её давление парализует тело, сжимает сознание до единой точки концентрации — смотри сюда, на меня. Я твоя цель. Внутри живота скручивает судорогой, и его тянет беспощадной силой к альфе — к аномалии, искажающей время и пространство, но безукоризненно соблюдающей все законы природы. Перед глазами пролетают искры, разрывающиеся в кромешной темноте, и мозг Хаято бьётся в безумном восторге фанатика, открывающего тайны вселенной. Туда — к нему — хочется, сил нет ждать. Хибари разводит руки в стороны для объятия и… ждёт его. Абсолютно уверенный, они не могут не встретиться и не коснуться друг друга. Хаято не может свернуть. Хаято выдыхает. В черепной коробке расплывается успокаивающая прохлада, мир перед глазами заволакивает голубая пелена из потоков дождя. Дурман ослабевает и, пока сознание не потеряло ясность, Хаято меняет атрибут — поток урагана взрывной волной отбрасывает его назад. Телу больно, очень-очень больно не от падения, а от не случившейся встречи. Оно каждой клеткой и каждой каплей крови стремится кинуться обратно, пока его не сковывает стальная решимость облака. Хаято телом остаётся на месте, мозгами — всё ещё где-то на грани с реальностью, но уже получше. Он Хибари не подпустит. Лицо Хибари оказывается напротив него внезапно и близко. Решимость облака тает, и свет выключается. Следующее, что он видит — тяжело дышащий Хибари на полу, сидит у стены. Чёрный пиджак комком лежит на его бёдрах. — Значит, мы таки поговорим о твоём плане. — Реборн поглаживает спину Леона, обращаясь к растерянному Хаято. — Итак, ты используешь только три самых сильных стихии. — Да. Но этого недостаточно. — То, как быстро он отключился — прекрасное подтверждение провала. Сколько времени заняли эти пляски? Минуты полторы-две? — Не так уж план и хорош. — Ты не смог остановить Хибари, но сумел остановить себя — уже прогресс. Поэтому закрепляем эту комбинацию. — Реборн поднимает ладошку и начинает поочерёдно загибать пухлые детские пальцы. — Дождём притупляешь инстинкты. Ураганом прерываешь связь с альфой и вырываешься в реальность. С облаком удерживаешь безопасную дистанцию и не подпускаешь. — Схема жизнеспособная. — Хибари катает в руках пустой стакан. Его голос скрипучий и сухой, и он тянется к бутылке с остатками воды. — Только, пока дождь накроет голову, та уже успеет наделать глупостей. Слишком долго. Реборн не видит в этом особой проблемы: — Значит, нужно бить сразу в голову, верно, Леон? — Хамелеон завертел глазами. — Сократим путь от пальцев руки к башке. Будешь зажигать пламя ушами. Хаято не сразу понимает сказанное. Потом догоняет и надеется, это шутка. Уши — предатели распоследние — горят так, что он не сомневается, им это и правда под силу. — Что касается тебя, Хибари… — говорит Реборн. — Ты всё так же не можешь себя сдерживать. В чём дело? Любишь, когда тобой манипулируют? Хибари мрачнеет и убирает бутылку от губ, так и не сделав глотка. — Даже одного иллюзиониста, контролирующего тебя, было много. Теперь их… Тонфа летит в голову аркобалено, Хибари делает рывок. И бьёт в опустевшее пространство. Хаято не удивлён этой вспышке злости, но внутренний зануда не может не сделать поправку: — Дело не в том, что нас двое. Или семьсот миллионов. Дело ведь в комбинации? Мукуро — тоже омега. Реборн довольно сверкает глазами, свисая с потолка: — Потрясающая смесь. Они об этом не говорили и с Мукуро давно не виделись, но закрывать глаза бессмысленно. Отказываясь и дальше тратить на них своё время, Хибари идёт на выход, натянутый как струна. — Жду от тебя большей мотивации в следующий раз, — вдогонку напоминают ему за секунду, как дверь успевает закрыться. Хибари делает вид, что не услышал Реборна. — Реборн-сан… то, что Мукуро омега. — Хаято старается сформулировать мысль, которая кажется нелепой. — Хибари ведь воспринимает это как дополнительное преимущество Мукуро? Не слабость? Это не укладывается в голове, ведь сам Хаято считает свою природу недостатком. — Каждый играет теми картами, которые ему выпали. Если Хибари решил, что он может быть покорён, и в своей голове расставил соотношение сил так, значит, это его выбор. Реборн смотрит на треснувший стакан, лежащий гранёным боком на полу. — Ты тоже можешь для себя решить, покоряешь ты или покоряют тебя. Не думал, что так можно? Хаято закусывает губу. Не думал, но это хорошо впишется в опцию номер три от Шамала.***
Никакой видеоурок с разбором полётов по математике Хаято не записывает. Только в общий чат лайна отправляет ночью фотографии страниц тестов со своими пометками. Ямамото и Тсуна горячо благодарят и ставят смайлики, будто и не договаривались, что он придёт. Хаято отгоняет противное чувство неловкости. Помимо этого, есть над чем подумать, пока он ещё может анализировать события. Неловкость накатывает новой волной, но по другой причине. Вот дурак… Почему он так и не позвонил Хром? Может, у неё течки и не начались ещё. А может, и нет. Он берёт трубку и ищет её в телефонной книге. Просто спросит, как у неё дела.***
— Ну как? — Шамал вальяжно сидит на стуле и пьёт кофе, закинув ногу на ногу. Нижние пуговицы белого халата расстёгнуты, рукава закатаны до локтей. Мистер профессионал хочет знать: «Больной, так вы даёте согласие на госпитализацию?» Хаято ёрзает на свободной кушетке. Сегодня в медпункте, к счастью, нет никого, кроме них. — Конечно, я хочу третий вариант. Я буду сильным. Не только ты — Реборн и Хибари тоже помогают, поэтому всё получится. — Я всё равно хочу обсудить вопрос меток. Для тебя это будет лучше. — Шамал отставляет чашку с недопитым напитком и скрещивает руки на груди. — Да и почему нет? Ты же всегда хотел семью и именно так, чтобы наверняка, кровью и связью по рукам и ногам. — Не такую семью! — Это может стать одним и тем же, если мы про внутренний брак. Что тебе не так, идиот ты эдакий? Или просто стыдно признаться — именно этого хочешь? Хаято хочется долбануться о стенку, а потом и Шамала о неё приложить. — Не сравнивай меня ребёнка и меня настоящего. Любому мальцу хочется иметь семью. Шамал качает головой: — Это не ответ. — Да как ты это вообще представляешь? — Кулаками Хаято сжимает ткань брюк и злобно глядит из-под белёсых ресниц. — Я не такой, как отец. Я не подпишусь на то, чтобы поломать жизни близких ради брака по расчёту и наследников. Которые это так же не оценят. Он отрывает взгляд от лица Шамала и скрывает его под длинной чёлкой: — Я это больше всего презираю. Доктор постукивает пальцами по столу. Дон Гокудера не сделал ничего более жестокого или странного, чем кто-либо другой из боссов союзных семей, но в глазах требовательного сына был чуть ли не монстром. У Хаято излишне идеализированные представления о семье и любви. Как и у его сестры. Откуда они этого нахватались? Он обдумывает, как бы оттолкнуться от их идеалов. Потом задумчиво спрашивает: — Разве тебе не нравится тот пацан? С которым ты всё время в обнимку таскаешься? Хаято не ждал подобного вопроса. Даже не сразу понимает, о ком речь, а когда доходит, подпрыгивает на кушетке: — Ублюдок, Ямамото — мой лучший друг. — Но он альфа. — Что не значит, что сразу после сдачи тестов мы влюбились друг в друга. — Хаято взрывается: — Кто из нас тут вообще взрослый? Сраный извращенец! — Боже-боже, утихомирься, святая невинность. — Шамал поднимает ладони в знак мира. — А Хибари? Ты сам сказал, он помогает тебе. — Что так же не значит, что нам нужно плодиться вместе. Ты меня вообще слышишь? — А как ты хочешь? Внезапных, свалившихся с неба неземных чувств? С инструкцией свыше и печатью — да, это та самая любовь на всю жизнь, ангелы подтверждают? Хаято молчит. Не знает, как ответить. Шамал готовится горькой правдой разбивать всю веру в сказки, которыми взрослые пичкают детей. — Может быть, ты вообще никогда не будешь уверен на все сто. Может, придётся каждый день себя спрашивать и давать ответ, правильно ли, что вы вместе. Так бывает. — Он пересаживается на кушетку ближе к подростку. Тот его не прогоняет. — Никакие крепкие и глубокие чувства не появляются сами собой без особых событий и готовности людей их принять. Даже Тсуну тебе нужно было испытать, а потом убиваться, показывая ему, что ты достоин стать его правой рукой. И он не сразу признал тебя даже своим другом. Верно? Хаято, поколебавшись, нехотя кивает. — Это было твоим осознанным решением, — говорит Шамал. — И как, плохо получилось? Шамал давит на него, выбирая для колких вопросов самые уязвимые места. У Хаято щиплет в глазах: босс — прекрасный человек. Все старания того стоили. — Тогда почему думаешь, что в твоём случае другие отношения — любовные — нужно не выстраивать, а просто ждать? Вот оно… Хаято решительно вытирает тыльной стороной ладони пару невольных слезинок, затаившихся в уголках левого глаза. — Мне нужно время для выстраивания таких отношений до проставления метки. Поэтому мой ответ не меняется. Шамал удовлетворённо выдыхает — это ответ взрослого человека. Хорошо, но он всё равно не уверен, поняли ли они друг друга. — С кем ты будешь их выстраивать? В кабинете повисает тишина, которую изредка нарушают приглушённые редкие голоса и шаги из-за двери. До перерыва ещё есть время, поэтому им почти не мешают. Кончиками пальцев Хаято гладит свои кольца. Одно из них — Ури — отзывается еле ощутимым теплом. — Я согласен, что это должен быть кто-то из семьи. — Голос Хаято еле заметно дрожит. — Не хочу, чтобы кто-то чужой стал важнее и пришлось выбирать. Он поочерёдно касается каждого кольца с отдельным пламенем — кроме неба и тумана, которыми не владеет. — Думаю, с тем, кому это тоже будет нужно. Может, не сейчас, но потом, посмотрим. Я имею в виду… — Он смущённо закрывает лицо ладонью. — У Торфяной башки с Ханой уже всё хорошо. А у Десятого будет с Киоко или с Хару. — Или двумя, — серьёзно вставляет Шамал. В Японии к этому относятся более лояльно, чем в Италии. Хаято тушуется, но не перечит. Такое может быть… Но решает говорить только за себя: — Сейчас я не понимаю, кому чего надо или не надо. Кто хотел отношений — уже их завёл или хотя бы намекнул о своём желании. — Или не намекнул. Ты точно нет. Поэтому сейчас перечишь сам себе. Поздно делать морду кирпичом, Шамал его подловил. — Кстати, попроси Фууту составить рейтинг наиболее подходящих тебе в пару людей. Глядишь, и получишь ответ с небес, с гарантией. — Доктор веселится от души. Хаято думает, кто ещё тут перечит сам себе, но про себя решает — от него не убудет, если попросит. — Ладно. — Шамал хлопает себя по коленям и, крякнув, встаёт с кушетки. — Всё, топай уже, а то и так прогулял целый урок. Я потом позвоню и скажу, что теперь будем делать и когда встретимся. Шамал выталкивает его из кабинета, и Хаято волей-неволей вынужден пойти на следующую пару.