***
Сначала Такеши хочет вновь засмеяться: Хаято распластался по асфальту, как морская звезда, раскинув руки и ноги в стороны. Кто так падает, не сгруппировавшись? Им сто раз показывали и сбивали с ног в самый неожиданный момент, пока Реборн не убедился, что они стали группироваться на автоматизме. Очень болезненный, но полезный урок. Кёя, видимо, думает в том же направлении и только приподнимает бровь, глядя на это жалкое зрелище: Гокудеру Хаято победил бордюр. С его стороны не доносится ни стона, ни мата, и Кёя, выждав пару секунд, дёргает Хаято за шкирку вверх. Его лицо расслабленное. Безмятежное. С несколькими новыми ссадинами на подбородке и пыльным пятном на щеке. Глаза закрыты. — Он что, вырубился? — наклоняется Такеши. Голос звучит скорее удивлённо, веселье испаряется из его тона. Кёя перехватывает Хаято поудобнее: подхватывает под грудь, повесив через руку лицом вниз, а пальцами второй прощупывает пульс. Ритм нормальный. Затем шлёпает его по щеке с громким болезненным хлопком. Светлая голова дёргается, но не издаёт ни звука. Такеши чертыхается. Кёя повторяет пощёчину — ничего.***
Такеши в очередной раз вставляет ключ в дверь квартиры Хаято — её хозяин сползает по спине с той стороны, где он ненадолго убирает руку из-под его бедра, — и Хибари, дёрнув ручку, толкает её после нескольких щелчков замка. Пропускает их вперёд. Быстро скинув кроссовки, Такеши несёт спящего к кровати. — Думаешь, это прыжок? — Есть другие варианты? — Кёя остаётся у входной двери, выжидая, пока Такеши снова покажется в коридоре. — Он ничего не поймёт, когда очнётся. Я останусь, пока он не придёт в себя. Кёя бросает взгляд ему за плечо. — Хорошо. Спроси идентификаторы: его, свой и мой. Правильные ответы не говори. — Ты заберёшь с собой обе коробки? — Да. — Кёя поправляет их под накинутым на плечи пиджаком. — Кинь сообщение, когда проснётся. Он выходит, не прощаясь, и на ходу набирает номер Кусакабе. За врачом, его квартирой и больницей должна быть слежка двадцать четыре на семь. И, если тот нажимает на какие-то кнопки, взмахивает волшебной палочкой или просто подозрительно чихает, — Кёя должен об этом знать. Такеши, стягивая ветровку, возвращается в комнату. Присматривать за Хаято, пока он в отключке после встречи с Бьянки или чем-то вроде этого, — знакомо и привычно. Он поправляет ему подушку и, сняв верхнюю одежду, расправляет скомканное одеяло. Задерживает взгляд на его лице. Знакомо и привычно. Только то, что Хаято пришёл к Тсуне вместе с Хибари — незнакомо и непривычно. Его волосы пахнут не так, как всегда. И настенный календарь, который Хаято выиграл, оформив очередную подписку на странный журнал о сверхъестественном, до сих пор показывает вместо воскресенья пятницу. Такеши сидит на корточках, осматривая контур его губ, нос, брови — ищет что-то новое, что ещё он упустил. Хаято выглядит так же. Но в этот раз заставляет его сердце сжиматься иначе — не с тем полусладким трепетом и нежностью, которые приятно раздували грудь теплом в подобные моменты. Такеши прижимается лбом к упругому краю матраса, крепко зажмуривается и просто дышит, пока не отпустит спазм. Впитывает тишину комнаты. Сглатывает. Фантазии придумать сотню оправданий хватило бы, но даже самому себе это кажется жалким. Поэтому он даёт себе ещё немного времени. Затем встаёт и идёт за аптечкой, чтобы вытереть пыль и обработать ссадину на чужом подбородке. Пара тёмных пятен на простыни полностью высохнет и исчезнет к тому времени, как Хаято откроет глаза.***
После пробуждения Хаято теряется и утверждает, что ждал Хибари на улице: они договорились пойти на каток. А потом — темнота, и он оказался здесь. Такеши кивает и спрашивает его идентификатор, уверенный: Хаято не назовёт. И оказывается прав. Ночь выдаётся тяжёлой с тем, чтобы его успокоить, объяснить, что нет, сам Такеши не сумасшедший, а то, что Хаято помнит, произошло восемь дней назад. Хаято помнит свой побег с базы во время течки и как жил у Хибари. Помнит войну с Бьякураном в будущем. И хотя бы поэтому, кем бы он ни был, но он не здешний: не хранитель Тсуны этого мира. Как какого-то короля, Такеши мысленно называет его Гокудера Второй, потому что на время его мир начинает вертеться только вокруг этого нового Хаято. Под утро приходит Хибари и спрашивает «прыгуна», что тот вчера нарисовал на чашке. Хаято лишь недоумённо хмурится: «Я ничего не делал с твоим стаканом. Даже из кухни не выносил». Хибари долго молча на него смотрит. И опять идти с ним на каток отказывается. Тем же вечером прямо на руках у Шамала Хаято снова теряет сознание, и это поражает их всех: никто не ожидал, что смены будут происходить так быстро. У Шамала нет тому объяснения. Гокудера Третий ощупывает своё тело и спрашивает, что с Шимон, победили ли они их. А потом находит взглядом Такеши и с неверием таращится. Упрямо твердит про свой жар от ранений и галлюцинации: Ямамото же не мог встать и пойти. Не понимает, как и когда тот очнулся, всё же было плохо, так чертовски плохо. Шепчет, что, наверное, они сегодня оба умерли, вот почему бейсбольный придурок цел, и у Такеши текут слёзы, потому что для этого Гокудеры в его реальности всё могло бы быть правдой. Следующие два дня Такеши убеждает его, что они живы, и они счастливы, и история с Шимон давно закончилась, ему больше не пятнадцать, и Хаято всматривается в каждое зеркало или витрину, которые встречает. Говорит, стал выше да вроде бы и всё. Но почему-то всё равно всматривается в зеркала. Идентификатора он не знает. Но войну будущего помнит. Потом на своей кухне Хаято опять теряет сознание — всего на пару секунд — и поднимает на него глаза с неподдельным удивлением: «Что ты забыл у меня дома?» Не понимает, почему Такеши заваривает ему чай и какого чёрта называет «Хаято», а не по фамилии. Сначала злится и кусается, а потом неуверенно, с запинками спрашивает, неужели Ямамото его вспомнил. То есть «вспомнил-вспомнил и всё-всё». Иначе зачем бы ему беспокоиться, сидеть тут с ним, порываться взять за руку. Её Хаято сам отдёргивает. Такеши хочет его обнять и повторять, что, конечно, он не смог бы его забыть и Хаято — один из самых-самых близких ему людей. И Хаято так искренне радуется, что «прежний Ямамото вернулся», в то время как у Такеши сердце словно прокручивают через мясорубку. Потому что Хаято радуется только до тех пор, пока не замечает, что Ямамото стал выше, и не узнаёт, что уже прошла пара лет — и это он сам потерял о них воспоминания. Этот Гокудера, Гокудера Четвёртый, — единственный, кто не помнит войну будущего. И он единственный, кого Такеши никак не может назвать своим. Он хранитель Тсуны этого мира. После него появляется Гокудера Пятый. Или Первый. Потому что он правильно называет идентификатор: и свой, и Ямамото, и Хибари. И рассказывает Кёе, что нарисовал на своей новой чашке, и вспоминает, как ночевал у него после клуба и потом ещё два дня после их не особо удачной тренировки. Течка прошла на базе. Пятый в ужасе от их рассказа о трёх предыдущих Гокудерах. Но Такеши кажется, что это он сам сходит с ума. Он, а не Хаято. Потому что потом Гокудера начинает «прыгать» снова и снова, в случайном порядке, и каждый раз вновь приходится успокаивать каждого из них, каждого напуганного и потерянного Гокудеру, чьи отличия начинают стираться, а истории путаться. Теперь все они всегда правильно называют идентификатор первого Гокудеры, и Такеши перестаёт их различать. Только боль и испуг в зелёных глазах остаются неизменными. Реборн обращается к Юни и другим аркобалено с просьбой помочь: Верде и Вайпер заглядывают Гокудере под каждый ноготь, но разводят руками точно так же, как и Шамал. Юни утверждает, что в этом мире у неё нет тайных договорённостей с Бьякураном и врачом, но это не значит, что их не заключила другая её версия в каком-то другом из миров. Она не знает, почему всё так и почему только с Гокудерой. Такеши кажется несправедливым, что сам он помнит всё ясно и твёрдо стоит на ногах, как и Хибари, в то время как у Хаято начинаются мучительно сильные мигрени и преследуют фантомные боли от ран, нанесённых Шимон. После каждого прыжка они лишь нарастают, и боль умирающего в агонии человека — любимого человека, — чей разум зациклился на своих последних секундах жизни, пошатывает уверенность Такеши в том, что они должны отказаться от помощи врача Бьякурана. И Хаято снова «прыгает». Снова и снова. Открывает глаза и сразу, без вопроса, называет и старый идентификатор, и новый, который они сменили после многократных угадываний. А затем спрашивает, для чего все эти сложности с поиском способа его исцелить. Он же всё равно уже мёртв. Такеши хотел бы, чтобы Хаято просто попрощался с прошлым — каким бы оно ни было — и жил настоящим. Но ничего не может сделать с его болью. Такеши начинает думать, как поговорить с доктором так, чтобы Кёе об этом не донесли. Ведь, может, врач им и вправду не враг. — А если мы попросим Верде и Шамала следить за работой врача с Хаято? — в какой-то момент таки поднимает он этот вопрос. — Пусть подтвердят, что тот не наносит ему ещё больший вред или не использует какие-то стрёмные техники. — Они не поймут, когда именно доктор применит, как ты выразился, стрёмную технику. Не различат, — говорит Кёя. — Приложит руку ко лбу Хаято, попросит сказать «Джессо», и как раз этого внезапно окажется достаточно для активации. Не угадать. Верде и Шамал незнакомы с трюками из параллельных миров, разрыв в знаниях и вправду огромен. Такеши нечем возразить Кёе. Но что ему не даёт покоя, так это то, что убеждать Кёю необязательно: Такеши знает, как обмануть его «глаза и уши». В глубине души Такеши надеется, что Хром не согласится без одобрения босса и остальных, но она уступает без споров. — Попробую что-то сделать с его фантомными болями. Некоторые иллюзии способны убедить сознание в здоровье тела. Она просит всех выйти из комнаты и оставить их с Гокудерой наедине.***
— Так просто, — говорит Мукуро. — Создать клона и оставить всех нянчиться с ним, изменить внешность настоящего и привести к врачу под видом обычного левого пациента. Со стоном Хаято закрывает лицо ладонями и бессильно воет себе в руки. — Идиот.***
Пока Хром занимается Гокудерой, они ждут в кухне. Кёя опирается о столешницу, молчаливо оценивая напряжённость его позы и скованность движений. И, когда Такеши уже думает, что тот знает об обмане, Кёя внезапно подаёт голос: — Мы перебрали не всех, кто может помочь Хаято. Аркобалено — не единственные, кто причастны к пространственно-временным играм. — Кто ещё? — разлепляет искусанные губы Такеши. — Есть те, кто нарушают правила и законы, — Бьякуран и врач, но есть и те, кто карают нарушителей и сохраняют порядок. Сейчас такой расклад, когда нарушители — не мы. У нас есть право потребовать у Вендиче, чтобы те наказали Бьякурана и врача за насильственные переносы наших сознаний. Может, они также сумеют помочь Хаято. На мгновение его слова всколыхнули надежду. — Нет, — нехотя выдавливает Такеши. — Не нарушитель только ты один. Только твоё сознание перенесли насильно. Нам же с Хаято влетит ровно так же, как и Бьякурану. — Не факт. Есть шанс выиграть суд, ведь тебе обещали здоровье и утаили часть условий сделки. Ты не знал, что крылатый не просто вколет чудодейственный безобидный укол. Подай жалобу на убийство сознания твоего второго я. Ведь тот Ямамото, чьё место ты занял, был стёрт. Убит. Как и другой Хаято, и я. И, если Вендиче такие страшные и всесильные, как говорят травоядные, значит, они могут в судебном порядке обязать вылечить Хаято и проконтролировать исполнение решения. Если врач не врёт, Бьякуран ослаб после переносов сознаний. Это хорошая возможность надавить. Но… — Или Вендиче не станут заморачиваться и, заковав в цепи, кинут врача на дно океана, лишив нас последнего шанса, — говорит Такеши. Риск был в любом случае. Какое-то время они оба представляют один из худших вариантов событий. Кёя снова нарушает молчание: — Хаято заключил сделку не с теми людьми, но в целом мыслил в правильном направлении. — Он ведёт пальцем по гладкой поверхности пустого стола. — Давай заключим сделку с Вендиче, пообещав им что-то взамен. Уничтожение базуки телёнка или белой машины рыжего. Какие-то коробочки Вонголы. Помощь в поимке других преступников. Временную, — добавляет он. — А если они откажутся от сделки? — Камикорос, — с привычной уверенностью произносит Кёя. — Надерём им зад. Снова. Они встречаются взглядами. — Или тебе не хочется сейчас особенно жестоко кого-то убить?***
— Ну. — Дэким поднимает стакан к лампе и смотрит под лучами света, выискивая на поверхности пятна. — Тебе не кажется, что это таки сдвиг в наших отношениях с мафией? В кои-то веки в нас увидели не только врагов и злобных смотрителей. Чиюки прикрывает глаза. — Да. Единицы просят о подобной помощи. — Никто о помощи вас не просил. Это сделка. Деловые отношения. — Кёя хрустит каблуками по щепкам выбитой двери подсобки, пока набирает текст на экране конфискованного у Дэкима телефона. — И ваши прямые обязанности. — Если хочешь назвать это так, будь по-твоему, — уступает Чиюки. — В любом случае вы выбрали правильный путь. Хочешь, чтобы мы ответили на какие-то… — Мобильный пиликает новым сообщением. И Дэким наблюдает, как мрачная фигура тяжёлой, но стремительной поступью покидает бар. — …Вопросы? Чиюки расплывается в довольной улыбке. — Видимо, нет. Хотя у меня есть один вопрос. Почему ты оправдал Ямамото, если решение не было принято им в одиночку? Это была даже не его идея. — Думаешь, так нечестно? — Я ничего не думаю. Но любопытно. — На самом деле никто не принимает их в одиночку, без оглядки на окружающих, которые либо поддерживают, либо отговаривают. Если бы Хром отказалась помочь, Ямамото отступил бы от первоначального плана. Если бы Гокудеру не поддержал Джи, решился бы он заключить сделку с бывшим врагом, который почти убил босса? Поэтому… Вот поэтому так сложно судить их поодиночке, а не парами. Судьбы людей так тесно переплетаются друг с другом, что, потянув за одну нить, как домино падают все связанные с ней кости. Нельзя винить их за человеческую природу. Остаётся только принять и оценивать конечный результат. Или ты опять не согласна с моими методами? — Методы неидеальны, — задумчиво говорит она. — Но лучшего варианта я пока не вижу. Девушка встаёт из-за стойки. Сегодняшняя смена заканчивается раньше ожидаемого, и она не намерена сидеть здесь дольше положенного. Этот суд был чертовски долгим. Чиюки надеется, что у второго мальчика, который только что открыл глаза где-то там, куда бы Гокудера ни отнёс его куклу, теперь всё будет хорошо.***
— Гокудера Хаято, на выход. Киоко и Хана скашивают на него сочувственные взгляды: опять выводят с конвоем. Учитель недовольно кривится, потому что количество пропусков переваливает за все допустимые границы, и Хаято подмывает показать ему фак. Но тогда его либо исключат, либо глава ДК вывернет ему руку за жесты, не предписанные уставом школы. Не то чтобы первое или второе сильно пугало, но не хочется бесить Кёю сегодня, когда у Хаято вот-вот должна начаться течка. Хаято себе не враг. Сегодня… сегодня же всё будет иначе? Они же договорились? Почему-то Хаято нервничает, сомневаясь, не потерял ли их уговор силу после того, как закончился суд. После того, как Кёя узнал, что часть времени заботился о подделке; после того, как его втянули в чужие испытания и высосали почти всё пламя предсмертной воли просто потому, что Хаято налажал и был слишком недальновиден — достаточно веские причины не захотеть иметь с ним ничего общего. И пусть Кёя обещал прийти и напомнить, но до сих пор ни словом не обмолвился о разговоре на веранде его дома. Это грызёт Хаято с самого возвращения в родной мир, и он не знает, как спросить, что между ними теперь. Он так ни разу и не зашёл в гости к Кёе, потому что здесь… здесь все его вещи лежат в квартире, как и положено, и нет повода заглянуть к Кёе после школы. Кроме выяснений отношений. Но дайте ему сил, он терпеть всё это не может. Чудо, что кое-как выровнял отношения с Такеши после пары драк, фингалов за тупизм на суде и нескольких сеансов злых слёз с неловкими, дружескими похлопываниями по спине. И то по большей части их возврат к спокойным будням — заслуга Такеши, который щадит его пошатнувшуюся от переживаний психику и больше не вспоминает ни о каких эмоционально-тяжёлых штуках. Они сворачивают на дорогу, ведущую к квартире Хаято. И тот нерешительно останавливается. — Мы идём ко мне? Кёя оборачивается и тоже застывает. Гокудеру прошибает пот, и это абсолютно ужасно, потому что Кёя моментально узнаёт об этом по усиливающемуся запаху. — Ты… — Хаято прочищает горло. — Разве ты не хотел вести меня по другой дороге… каждый день? Звучит жалко. Или ему так кажется. Что вообще тут можно сказать? Хаято прокручивал в голове их возможный разговор сотни раз, но все обрывались предполагаемым камикоросом или холодным «дальше иди сам». На самом деле Хаято ожидал, что сегодня проверку будут делать рядовые члены ДК и Кёя не придёт. Но он пришёл. Снова его провожает. Это похоже на хороший знак. — Зачем бы тебе хотеть по ней идти? — спрашивает Кёя. «Может, наши судьбы переплелись достаточно тесно, чтобы я не хотел, чтобы мы разошлись по разным дорогам и домам», — мог бы сказать Хаято. Но это не ответ, потому что он не делает Кёю сколько-нибудь особенным. Кёя — не единственный близкий ему человек, без которого жизнь частично опустеет. Шамал как-то сказал, что, может, Хаято будет сомневаться всегда. Может, придётся каждый день спрашивать себя и давать ответ, правильно ли, что они вместе. А может, всё будет совсем не так и сомнений не будет. Сейчас он не знает. Но стоит попробовать, если Кёе до сих пор нужно это так же сильно, как и Хаято. Тем не менее ему безумно сложно. Он соврёт, если скажет, что это не было нужно Такеши. И соврёт, если скажет, что Кёя чем-то лучше его. Кёя не лучше и не хуже. Но они определённо разные. Чувства к ним — тоже. — Считай это моей волей и осознанным решением. В конце концов, ты уже принял меня в свой клан, возложив на себя обязательства заботиться обо мне, пусть я и не клялся тебе тем же. Даже вопреки тому, что тебе не нравятся такие отношения — без чётких обязательств с обеих сторон. Но ты сделал эту уступку. Из-за меня. Ради меня. — Хаято поднимает взгляд и смотрит в глаза Кёи, вопреки внутреннему голосу, велящему захлопнуться и ускориться в направлении безопасной норы. Он может это сказать. Он скажет. — А это моя уступка — открыто признать, что вижу в тебе своего альфу. Как в Ямамото вижу своего лучшего друга, а в Десятом — своего босса. И… мне самому полегчает, когда это станет максимально прозрачно, потому что… Знаешь, это давит. Его грустные, с надеждой взгляды. Твоя морда кирпичом и поджатые губы. И вы оба ждёте шагов от меня. И пиздец как страшно, что я всё похерю. Но мне кажется, что если ничего не сделаю сейчас, то оно само похерится оттого, что трушу взять и расставить все точки над и. Я… я же, блядь, не предлагаю нам сегодня же обменяться метками или объявлять о помолвке. Мир не разрушится, если… ты завтра пожалеешь. Или через месяц. — Я не пожалею. — Я… надеюсь, что я — тоже нет. Это честно. Максимально. У Хаято никогда не было подобных отношений. Он сам не знает, получится ли из него хороший партнёр. Особенно для такого человека, как Кёя. Но сейчас он может как минимум предложить ему то, что Кёя от него ждал: честность и верность своему слову. Преданность своей семье, любой семье, не только Вонголе. И Хаято может дать возможность выстроить и вылепить между ними что-то ещё. Если только у Хаято снова будет это место, где его ждут. Где лежат его вещи. Где его ругают, когда он не прав, без всяких сюсюканий и поблажек, но жарят стейки для его вредной кошки и носят на руках потом, когда всё налаживается. И ему хочется пойти туда, в это место и в этот дом. Без каких-либо величайших и достойнейших причин вроде нерушимой любви до гроба, о которой Хаято мог бы помечтать наедине с собой, но всё-таки мысленно с неуверенностью себя переспрашивать, а как она должна ощущаться. Она ли это, когда он просто думает о Кёе и его сраных головорезах без пальцев как о ком-то, о ком надо позаботиться, какими бы крутыми и страшными они ни были? Она ли это, даже если Кёя не учит его быть лучше, добрее и благороднее, а берёт со всем дерьмом в башке и своё собственное не удосуживается перед ним замаскировать? Она ли это, когда знает, что, чтобы ни случилось, куда бы он ни забрёл, в какую передрягу бы ни попал, — Кёя вытянет его и вернёт домой? Она ли это, или это только начало? Но Хаято готов сделать шаг ей навстречу. Кёя всё ещё чего-то ждёт. Хаято облизывает губы. Через слова у него всегда криво выходит. — Сделать тебе красивое признание на уровне феромонов с волнами, ветром и прочими эффектами, как тогда, на тренировке? Кёя фыркает. — Нет, мне хватило. — Он берёт Хаято за руку. — Феромоны — худшее из предложений с учётом того, что ты сейчас потечёшь, а мы стоим посреди улицы. Сеанс хреновой романтики откладывается — Хаято с облегчением выдыхает. И крепче сжимает ладонь своего альфы. Теперь они идут по верной дороге.