Храм души

Последний раз Ибики видел Хидана следующим утром, сдавая его на руки подчинённым. К тому моменту Хидан практически оправился и казался достаточно бодрым. Под глазами у него залегли тёмные круги, но общее настроение было мирное и благодушное, какое бывает у человека, насытившегося чем-то приятным до усталой истомы. В смирительной рубашке и предусмотрительно надетом наморднике Хидан выглядел обманчиво безобидным. Намордник Ибики надел на него собственноручно, посчитав, что не стоит позволять подчинённым рисковать здоровыми пальцами. Какая-то часть его смутно ощущала, что Хидан не станет кусать руку, которая недавно хорошо его накормила, и оказался прав — шрамированные пальцы, проскользнувшие в опасной близости от Хиданова рта, тот не тронул. Глаза его лениво и влажно мерцали над разделительной полосой пластика, следили за Ибики из-под светлых опущенных бровей с вялым интересом, словно бы больше не ожидали ничего. Ибики всячески избегал встречаться с ним взглядом. Собственные чувства были для него тяжелы и противны, пришедшая ночью лёгкость так же естественно ушла при свете дня, обратившись в нечто гротескное и постыдное. Ибики понимал, что Хидан был неизбежен и целителен, но теперь его хотелось оставить позади. Задвинуть куда-то в тёмный угол, как задвигают остатки лекарств, помогавшие держаться в чёрные периоды жизни, чтобы те больше не напоминали о пережитой слабости. Сбежать, как сбегают утром от случайного любовника. Неловкое, удручающее прощание без намёка на продолжение, портящее восхитительную сладость ночи — вот, что вертелось у Ибики в голове. Перед тем, как был надет намордник, они обменялись несколькими колкими, ничего не значащими фразами. Хидан был спокойный и вялый, Ибики нервничал и хотел уйти. Ему нечего было сказать Хидану, не за что благодарить и нечего спрашивать. Всё, что должно было быть сказано, уже случилось. Хидана поволокли в одну сторону, по направлению к подземным камерам. Ибики развернулся и пошёл в другую. На этом всё. *** Через несколько дней Хидан сбежал из заключения, что подразумевалось пожизненным. Услышав об этом, Ибики почти не удивился и даже ощутил некое облегчение. Он по-прежнему считал, что в Конохе не место таким опасным преступникам, даже если они надёжно упрятаны в подземные лабиринты за семью печатями. Как показала практика, печати легко сломать. Дежурные охранники, рискующие потерять работу в связи с этой историей, угрюмо сообщили, что никаких предпосылок не было. Пленник вёл себя, как обычно: сидел, связанный по рукам и ногам, болтал сам с собой, молился, хохотал. Иногда приставал к проходящему патрулю с разговорами и ругательствами, но большую часть времени просто молча сидел на полу, отвлекаясь на еду и возможность побранить местных поваров. Никаких попыток выбраться Хидан не делал: не выпутывался из смирительной рубашки, не грыз решётку, не рыл подземный ход собственным ртом... ничего. Ибики спросил, звал ли он кого-нибудь — оказалось, нет. Никаких имён. Несмотря на это, Ибики знал, что Хидан не выбрался сам — за ним пришли. Скорее всего, его напарник, либо опасающийся гнева Лидера Рассвета, либо нуждающийся в Хидане для какого-то дела. Менее вероятно, сам Лидер послал кого-то на помощь. Как бы то ни было, действовали явно изнутри и кто-то, про чьи способности у Конохи информации не было. Кто-то, сумевший разворотить весь пол в камере, создав широкий подземный ход, предусмотрительно обрывавшийся спустя несколько метров вниз. Ибики полагал, что если бы ход не был засыпан, выход обнаружился бы где-то далеко за пределами деревни, где патрульные не смогли бы обнаружить вылезающих из-под земли преступников класса S. Наглое, возмутительное похищение! Ибики должен был чувствовать себя оскорблённым: подземелья были его вотчиной, Хидан был его пленником. Но, как бы он себя ни заставлял, вместо раздражения в душе его была лишь преступно сладкое облегчение. *** Какудзу наслаждался свободой достаточно долго. С тех пор, как он оставил расчленённого Хидана где-то в лесу, ему несколько раз подвернулась удача в виде дорогостоящих шиноби, которых удалось убить, а затем и сдать по хорошей цене. Страна Огня была прибыльным местом: её территория была обширна, людей проживало много, работу всегда можно было найти. Несмотря на форменный плащ Рассвета, в определённых местах Какудзу был вхож: на чёрных рынках, в обменниках, в более-менее крупных гражданских поселениях, где процветала коррупция. Люди, которым выгодно было сотрудничать с Какудзу, никогда не выдавали его Конохе. Других всегда можно было убить. Удивительно, думал Какудзу, как огромна и стара эта страна, но как легко в ней скрыться преступнику, если соблюдать некоторые правила. До нелепости смешно. Основное правило гласило: не приближаться к Конохагакуре. Какудзу разумно держался подальше, поскольку на окраинах и дела вести проще, и Лидер строго приказал без особого распоряжения вообще на территорию страны Огня не вступать. Хватило, мол, того, что Итачи с Кисаме раскрыли на их суперсекретной миссии, да и не кто-то, а Копирующий Ниндзя. Какудзу тогда первое время одаривал их обоих презрительным тяжёлым взглядом, ясно показывая, как он относится к этому глупому провалу. Итачи делал вид, что не обращает внимания, Кисаме хмурился и очевидно стыдился. Какудзу его не винил: понятно, кто в этой паре мозговое ядро, кто придумывал план и не оставил за собой ни одного трупа. Жаль лишь, что Кисаме, которого Лидер ценил не за мозги, а за целеустремлённость и преданность делу (Какудзу считал, что в большей мере за огромные, баснословные запасы чакры, но мнение своё держал при себе), растерял всю свою самостоятельность с приходом Учихи. Наивный Дейдара распинался на тему шарингана, но Какудзу, с высоты своего возраста, знал, что всё гораздо банальнее и скучнее — Кисаме, как и все неотёсанные мужланы, оказался падок на красивые вещи. Собственный напарник Какудзу тоже объективно подходил под определение «красивой вещи», поскольку был молод, необуздан и бесстрашен. Однако если Итачи оставался красивым всегда, то с Хиданом это работало ровно до тех пор, пока он не открывал рот, разом являя миру своё деревенское происхождение и базарные манеры. Какудзу находил некое удовлетворение в перепалках с ним, пока ссора не затягивалась и не переходила черту — тогда срабатывали невидимые рычаги и Какудзу срывался. В последний раз перебранка вышла достаточно крупной. Они возвращались с долгой нудной миссии, оба были не в духе и на взводе: Какудзу — оттого, что почти не удалось подзаработать, Хидан — потому что был голоден, хотел вина и шлюх. А ещё потому что Какудзу не позволил ему провести Ритуал с заказанным клиентом. В общем-то, это и была главная причина. Они долго переругивались по пути и, в конце концов Хидан вышел из себя и заявил, что проведёт Ритуал прямо тут, не сходя с места, и что Какудзу может катиться к чёртовой матери со своим нытьём о прибыли и убытках. Какудзу сложил руки на груди и сказал, что не позволит ему проводить Ритуал на границе страны Огня. Это слишком рискованно, во-первых. Во-вторых, ему нет никакого дела до идиотских жертвоприношений, если те магическим образом не набьют его чемодан монетами, поэтому пусть Хидан заткнёт свою пасть и они пойдут дальше. Может, тогда к ночи Какудзу расщедрится на гостиницу и немного мяса. Хидан пропустил всё мимо ушей и послал его нахуй, как и всегда. На тот момент он уже успел мастерски быстро расчертить поляну, где они остановились выяснить отношения, и демонстративно упал на задницу посреди кровавого круга, отвернувшись от Какудзу. Его прямая спина излучала презрение и упёртую уверенность в том, что он проведёт свой сраный Ритуал здесь и сейчас. Какудзу вздохнул и дал ему последний шанс, сказав: «Хидан» низким угрожающим тоном. Своего рода предупреждение, о котором Хидан был прекрасно осведомлён. В ответ на это Хидан принялся читать молитву. Кровь ударила Какудзу в голову, и без того красный белок глаз набряк алым. Одним движением он вытянул начавшего было темнеть Хидана из его шаманского круга, параллельно сломав большую часть рёбер. Сломать оставшиеся рёбра, а следом и все остальные кости, было лишь делом техники. Хидан вопил от боли, хохотал и матерился. Какудзу заткнул его куском плаща, чтобы не отвлекал от процесса. И принялся проводить свой собственный Ритуал. ... оставить Хидана одного было, возможно, не самым благоразумным решением. Сам перед собой Какудзу признавал, что сделал это на эмоциях, под влиянием злости, возбуждения и стресса. Неподходящие для шиноби оправдания, однако других не предвиделось. Впоследствии он лишь порадовался, что проявил предусмотрительность и захватил кольцо с иероглифом «сан», прежде чем оставить разбросанные части напарника на поляне и убраться восвояси. Пейн связался с ним, когда Какудзу уже и сам начал подумывать вернуться за Хиданом. Работа есть работа. — Что происходит, Какудзу? — спросил Пейн, в голосе его сквозило недовольство. — Я не могу связаться с Хиданом уже несколько часов. Что-то случилось? — Без понятия, Лидер-сама. Мы разминулись недавно, когда я ушёл за провизией, — Какудзу постарался звучать как можно естественнее. — Шляется, наверное, где-то. — Видимо, он снял кольцо. — Сухо заметил Пейн. — Найди Хидана, ясно? Подходит время запечатывать Ниби, мне нужны все до единого. — Будет сделано, Лидер-сама. ... Какудзу ещё раз убедился, что забрать кольцо было верным решением, когда вернулся на злополучную лесную поляну. Ритуальный круг по-прежнему виднелся в траве, где-то остались мелкие куски разодранного плаща, но самого Хидана нигде не было видно. Ни целого, ни по частям. Была вероятность, что он каким-то образом восстановился самостоятельно, но Какудзу сомневался, что это реально за такой короткий срок и без Ритуала. Скорее, какие-нибудь местные набрели на останки и либо зарыли где-то, либо забрали с собой — бранящаяся оторванная голова, определённо, отличный аттракцион для захолустной ярмарки. В таком случае найти Хидана труда не составит. Гораздо хуже, если в дело вмешались шиноби Конохи. В этом случае Хидан наверняка в деревне, где Пейн строго запретил появляться до миссии по поимке Кьюби — небось, помещён в какой-нибудь медицинский бокс, где изучается как удивительный феномен бессмертия. Тьфу. Или этот этап уже пройден, медики разочарованы, и теперь коноховские умельцы пытаются выжать хоть каплю ценной информации из «лазутчика и шпиона». Какудзу представил, что Хидан может им наплести, и позволил себе сдержанно ухмыльнуться. Хидан терпеть не мог всех в Рассвете, включая Лидера, но Конохагакуре, как и любая другая скрытая деревня, раздражали его ещё сильней. Не было, в общем-то, ничего опасного в том, что он там находился — всё равно нанести Хидану сколько-нибудь ощутимый вред шиноби Конохи не смогут. Как и получить хоть какую-то важную информацию. Но, к сожалению, вызволить его оттуда всё равно необходимо, и желательно без шума. Ни к чему Пейну знать лишние подробности. Придя к такому выводу, Какудзу уселся на траву и сложил печати. Самому идти в Коноху неразумно: большая часть техник Какудзу направлена на дальний бой, а маскировка и шпионаж никогда не были его сильной стороной. Тем более, после идиотского, феерического провала Учихи и Хошигаке, любому члену Рассвета путь в деревню заказан — в форменных плащах ловить будут ещё на подлёте. Решение напрашивалось само собой. — Чего тебе, Какудзу? — спросили открывшиеся в темноте техники глаза Зецу. — Есть одно дельце, — спокойно сказал Какудзу. — Назови свою цену. Зецу ухмыльнулся. ... через несколько часов всё было решено. *** Хидан катался по земле возле затянувшегося подземного хода, и тщетно пытался стянуть с себя смирительную рубашку. Какудзу возвышался неподалёку, наблюдая за ним со смесью жалости, отвращения и некого смирения, как человек, которому судьба подбросила умственно отсталого родственника. Вроде хочется его придушить, а нельзя — люди не одобрят. Какудзу убивал множество напарников, но конкретно этого Пейн ценил больше остальных. Облажаться не хотелось. Стоящий рядом Зецу без интереса пнул Хидана, когда тот подкатился к нему, вызывая горячие потоки брани. — Я ничего не скажу Лидеру в этот раз, — ответил он на вопросительный, немного угрожающий взгляд Какудзу, — как и договаривались. Но больше так не попадайтесь, это вредит Организации. Тебе следует лучше следить за своим напарником, Какудзу. — Приму к сведению, — кивнул Какудзу, который до того наплёл Зецу, что Хидан якобы сам отстал от него в лесу и по тупости попался патрульным. Это было в духе Хидана, поэтому Зецу поверил. Либо сделал вид, что поверил, по его бесстрастному лицу нельзя было понять. Как бы то ни было, Какудзу знал, что тот поможет, поскольку цели и выгоду Рассвета Зецу ставил выше собственных, а на распри между напарниками смотрел сквозь пальцы до тех пор, пока это не начинало приносить реальные проблемы. Эта проблема оказалась не такой острой, чтобы докладывать Лидеру, и Зецу вытащил Хидана без особых усилий и условий. В глубине души Какудзу понимал, что теперь он ему должен, но планировал выплатить всё за счёт Хидана — что бы ни попросил однажды Зецу, Какудзу это отдаст. Чтобы потом отнять то же самое у Хидана. О ногу ударился твёрдый горячий бок. Какудзу перевёл взгляд вниз и увидел, что подкатившийся Хидан яростно смотрит в ответ. Зецу, наблюдавший за этим, закатил глаза и сделал шаг назад. — Я, пожалуй, пойду, — прошелестел он, понемногу сливаясь с деревом. — Какудзу, Хидан. Не забудьте, что скоро начнётся Извлечение. — Я в курсе, — не глядя кивнул Какудзу. — До встречи. Он не стал проверять, исчез ли Зецу — тот следил за всем и вся, неважно, остался ли он наблюдать из тени или же ушёл за подробностями личной жизни других своих коллег. Вместо этого Какудзу опустился на землю, грубо развернул Хидана спиной к себе, несколькими движениями срезал с него смирительную рубашку и поднялся обратно, предоставляя напарнику возможность выпутаться до конца самостоятельно. Тот раздражённо стащил с себя клочки ткани, отбросив их под ноги, и принялся вращать руками, разминая затёкшие конечности. Какудзу отчётливо слышал, как хрустят встающие на место суставы. — Ух блять, всё затекло пиздец как, — пожаловался Хидан, поднимаясь на ноги и тут же ойкая и щёлкая коленями, — вовремя вы с Двумордым подоспели. В этих сраных подвалах скука смертная! — Ты всё это время сидел в камере? — поинтересовался Какудзу ради проформы. По-хорошему, стоило бы проверить, не выдал ли Хидан чего важного Конохе, но особой нужды в этом не было. Большая часть нукенинов могла расколоться только под очень качественными пытками, что в случае Хидана не играло вообще никакой роли. Пытки для него были скорее развлечением. Какудзу нахмурился, поймав неожиданную мысль. Если развлечение было очень-очень качественным, то Хидан мог бы, пожалуй... — Не, тока последние два дня, — тем временем продолжал Хидан, успевающий говорить и разминаться одновременно. Без рубашки он остался в одном нижнем белье, и Какудзу, закатив глаза, протянул ему новый плащ. За этот он даже не собирался вычитать из его жалованья. — До того они собирали меня в ёбаной больничке, а потом их местный надзиратель пытался заново меня разобрать. Вот умора была, веришь? — Верю, — сдержанно согласился Какудзу, с подозрением окидывая Хидана взглядом. — Что они хотели узнать? — Да всё, ебать, как обычно. Сколько, кто, как выглядят, где база... я ничо не сказал, конечно, — беспечно откликнулся Хидан. Он уже оделся, как всегда застегнув плащ кое-как и оставив лицо открытым. На груди его не было медальона — скорее всего, тот остался в Конохе среди вещественных доказательств. Какудзу не знал, есть ли у Хидана запасные, но судя по его не слишком расстроенному виду, замену можно было разыскать. То же касалось и ритуального штыка. Кусарикаму Какудзу сохранил в свитке, и теперь бросил его напарнику с видом крайнего одолжения — тот радостно присвистнул и с лязгом перекрутил в руках высвобожденное оружие. — Заебись! Хоть сейчас идти крошить грешных атеистов! — Ты точно ничего не сказал им, Хидан? — переспросил Какудзу на всякий случай. Его несколько настораживал слишком довольный вид напарника, будто достаточно долгое заточение ничуть его не затронуло. Он даже не злился на Какудзу, не бросался гневными глупыми обвинениями в духе «ты бросил меня в этом сраном лесу, старый гандон», и вообще не делал ничего, за что мог бы снова схлопотать. Лицо у Хидана было глупым, умиротворённым и счастливым, как бывало после проведённого Ритуала. Проведя эту параллель, Какудзу снова поймал себя на нехороших мыслях. Он не хотел знать, что делали с Хиданом в Конохагакуре по одной простой причине — в этом не было практического смысла. Раз Хидан ничего не рассказал и не выдал Рассвет, детали просто-напросто не были нужны. На нём не было видимых необратимых повреждений, его поведение не отклонялось от нормы, поводов для волнений не было. Но подобные вещи случались с ними не каждый день, и Какудзу не мог избавиться от идиотского чувства, порождённого незнанием о какой-то части жизни своего напарника. Напарника, от которого он искренне хотел бы избавиться всеми правдами и неправдами. Это было противоречиво и нелогично, Какудзу не мог понять собственный поток мыслей. Будь он чуть более тупым, предположил бы, что попался в ту же ловушку, что и Кисаме — клюнул на красивую оболочку, прельстился молодостью и беспечностью. Однако Какудзу таким не был. Хидан был для него вещью. Такой же вещью, как его кейс, как любое орудие, как камень под ногами. И, как у любой другой вещи, у Хидана должен был быть хозяин. Какудзу не мог не признать, хотя бы перед собой, что с тех пор как они стали напарниками, он начал испытывать к Хидану определённое чувство — то же чувство, что он испытывал ко всем своим вещам. Называлось оно собственностью. Теперь, когда Хидана не было рядом какое-то время и не было ясно, что именно и с кем он делал в Конохе, ощущение принадлежности было утрачено. Контроль ощущался призрачным, но он всё же оставался. Какудзу подошёл и положил руку ему на плечо, вкладывая в жест больше силы, чем нужно. Хидан вскинул лиловые глаза. — Да ничо я не сказал, не ссы. Я конечно много трепался, но не по делу. — Я хочу знать всё, что ты там делал, Хидан, — спокойно сказал Какудзу. — Вернее, что там делали с тобой. Но этот разговор нам придётся ненадолго отложить. — Идём извлекать Кошку? — скучающе спросил он. Какудзу покачал головой. — Чуть погодя. Неподалёку есть кое-кто, за кого назначена неплохая награда. Перед извлечением успеем его отыскать и получить деньги. — Как ты меня заебал со своими бабками, гандон старый, — скривился Хидан, — куда хоть тащиться? — Храм Огня, — сказал Какудзу, закидывая на плечо оставленный у дерева вещмешок. — Если повезёт, проведёшь свой вшивый Ритуал, Хидан. В этот раз я позволю тебе. Он ожидал, что Хидан опять начнёт блажить, и почти приготовился к очередному препирательству и рукоприкладству. Напарник всегда начинал возмущаться, когда их миссии сводились к добыванию денег, а не к массовым убийствам, хотя в этом случае могло случиться и то и другое. Как бы то ни было, Какудзу был готов к спору, и весьма удивился, когда того не последовало. Он поднял взгляд на Хидана и увидел его, стоящего посреди поляны в открытой, вызывающей позе. На лице у него сияла улыбка, радужка была яркая, её пронзительный цвет почти резал глаза. Вся его фигура излучала жизнь. Какудзу вдруг понял, что было не так. Хидан выглядел как заново родившийся человек — и оттого не ощущался более привычным. Он настораживал. Какудзу очень сильно хотелось снова его убить. Но было ещё рано. — Ну что, — сказал Хидан, улыбаясь широко и весело, — сожжём Храм, бабло-сан?...