Чертёнок

      — Лука, ты спишь? — рядом раздался любопытный шёпот. Потом он почувствовал, как чьи-то нежные пальцы пробежались по его щеке и убрали волосы с лица.       Он с неохотой раскрыл слипшиеся глаза. Его встретил заискивающий взгляд Маринетт. Она была так близко, что он мог разглядеть голубые радужки её сияющих глаз. Понадобилось достаточно времени, чтобы Лука привык видеть Маринетт в своей постели. Пару лет назад ему лишь снилось утро в её компании. Он хотел просыпаться так каждый день.       — Уже нет, — он расплылся в улыбке, представляя, насколько кошмарно выглядит.       — Доброе утро, Лука.       О, он любил, когда она называла его по имени. По обыкновению его одолел порыв утренней нежности — он не смог отказать себе в том, чтобы оставить поцелуй на лбу Маринетт. Хотя он бы с большим удовольствием поцеловал её в губы.       — У меня появилась мысль… Она может тебе понравиться, — Маринетт отвела глаза. То, как она продолжала смущаться даже после нескольких месяцев их отношений, поражало Луку. Но он был вовсе не против, не тогда, когда она выглядит настолько мило.       — И что это за мысль?       С неуверенным и загадочным видом она молча протянула к нему руку. Её пальцы снова заскользили по его лицу, перешли к шее, к груди, задевая редкие волоски. Он понял, охая, что она имела в виду, когда её рука сжала его утренний стояк.       Обычный Лука отличался спокойствием, граничащим с хладнокровием, и быстрой реакцией, но этим утром он не заметил, как Маринетт уже смотрела на него сверху. Возможно, она околдовала его, как ведьма, или он ещё спал.       О робкой стороне этой девушки напоминал лишь яркий румянец, пылью покрывавший её веснушчатые щёки. Лука навсегда запомнит восседавшую над ним с триумфом Маринетт. Её блестящие чёрные волосы были растрёпаны после сна, а азиатские глаза хитро и удовлетворённо смотрели прямо на него. Она казалась маленьким чертёнком.       Лука не очень любил утренний секс, но, чтобы видеть Маринетт такой, он мог мириться со многим.       Она опустилась голой грудью на его грудь и чмокнула его в щёку.       — Я люблю тебя, но я первая в душ, — были её последние слова перед тем, как она легко соскочила с него и, не стесняясь наготы, вылетела в коридор. Он любил эту девушку всем сердцем.       Он познакомился с Маринетт благодаря Джулеке, его младшей сестре, которая часто приглашала друзей из лицея в гости. Их первую встречу не забыть никогда. «Ма-ма-маринетт», — он помнил её стыдливый румянец, и высокий голос, когда она, заикаясь, представилась, и то, каким обиженным стало её лицо, когда он передразнил её. Ему до сих пор стыдно, но в тот момент он просто не смог не подшутить над девочкой, которой он явно понравился. Тогда он не мог подумать, что в какой-то момент всё пойдёт не по сценарию и он влюбится. Влюбится несчастно и надолго.       Маринетт ещё в тот день показалась девушкой забавной и активной. Где-то в его телефоне остались фотографии нелепых костюмов, которые она сделала для их игры, которую он с удовольствием поддержал. Столько времени прошло — сейчас она отчаянно краснеет и просит не вспоминать о них. Но ещё тогда вопреки возрасту она была яркой и амбициозной, и он тянулся к ней, как мотылёк к свету. У неё была заветная мечта стать модельером, и она делала всё, чтобы достичь цели: шерстила интернет, бегала на открытые лекции в университет моды, участвовала в конкурсах. Она обладала качествами, которых так не хватало ему. Неудивительно, что именно она стала инициатором их встречи после долгой разлуки.       В один из дождливых апрельских дней ему пришло сообщение. Сначала он посчитал это несмешным розыгрышем: она писала, что скучает и желает встретиться. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанского, — он выпил. Случилось их первое свидание. Она выглядела всё так же и по-другому: прошло целых два года. Она выглядела сказочно: с бледными веснушками на холодном носу, растрёпанными волосами и аккуратном наряде, который был в беспорядке к концу дня. Он опешил, когда она вдруг обняла его, стоило им приблизиться друк к другу, и сказала, отводя взгляд, о том, что скучала по нему невозможно. В тот день шёл дождь, они быстро замёрзли — пришлось отогреваться в кафе с баснословными ценами. Одним словом — романтика! Она призналась, что всегда мечтала сходить на свидание под дождём. Что ж, ему удалось выполнить хотя бы одну её мечту.       Маринетт часто звала его на ночные прогулки, которые всегда заканчивались у него в постели. Лука спрашивал её, не волнуются ли её родители. Она отвечала, что они даже не знают о том, что она не дома, и что Алья, её подруга, подстрахует её.       Из-за приоткрытого окна доносилась трель синиц, а откуда-то из коридора уже слышался плеск воды. Толстые стены старого дома сохраняли прохладу, а древние бархатные гардины не пускали свет. Сине-голубые обои с витьеватым цветочным узором поблёкли, Лука часто подклеивал места, где они начинали отслаиваться. Но ему нравилось снимать эту маленькую квартирку с высокими потолками. Обстановка была вдохновляющей, а хозяйка квартиры делала ему скидку за то, что он, по её словам, был похож на её покойного мужа. И хотя его мало чем можно было смутить, этот факт оставлял его без слов.       Окна маленькой до невозможности кухни выходили на улицу, с которой доносились раздражённые и беспокойные звуки. Часовая стрелка на циферблате, оправдывая ожидания, показывала двенадцатый час. Выкинув грязный презерватив в мусор, Лука открыл почти пустой холодильник — склянки с совершенно ненужными соусами звонко ударились друг о друга; дверца распахивалась так легко, что, казалось, её можно было ненароком оторвать. Нечего было с него взять — он был парнем и к тому же жил один. Даже Маринетт не могла спасти его положение, время от времени принося готовую еду. Но он никогда и не видел чего-то плохого, чтобы питаться чем придётся или тем, что быстро готовится. Свободные дни, подобные сегодняшнему, выдавались не часто. Обычно с утра до поздней ночи он пропадал сначала в инструментальном магазине, потом — в баре.       Лука понял, что повзрослел, когда включил новостной канал. Но, по правде говоря, повзрослел он гораздо раньше. Это произошло, когда он впервые устроился на подработку за кассу, ещё учась в лицее, либо ещё раньше, когда его отец ушёл из семьи, оставив мать и младшую сестру Джулеку на него, ещё желторотого мальца. Иногда ему хотелось посмотреть в глаза тому, кто мог бы называться «папой», и спросить, почему. Но мать упорно избегала этой темы, и Лука думал, что, возможно, незнание к лучшему.       Под вещание телеведущего Лука разбил яйца, выливая на сковороду, где уже шипел лук. В тот же момент в коридоре щёлкнул дверной замок. Они никого не ожидали.       В спешке отставив яичницу на огне, Лука подбился с места. На пороге стояла та, кого Лука никак не ожидал увидеть — его сестра Джулека.       — Джул, что ты здесь делаешь? — его яркие чёрные брови взметнулись вверх.       Выглядела она гораздо наряднее, чем обычно: в лёгком чёрном платье с множеством кружавчиков, воткнутых в подходящие и неподходящие места, и рукавами из батиста. В остальном же она оставалась его привычной сестрой с ярким чёрным макияжем, в чёрных колготках, прохудившихся чёрных конверсах. Она больше не красила волосы. Наверное, он один оставался в прошлом…       Лука сразу же понял, что она хотела пригласить кого-то в его квартиру. Он разрешал ей время от времени это делать, пока он был на работе. Сестра обладала над ним весомой властью. Ей было достаточно хорошо попросить его, и вот дубликат ключа уже был в её руках.       — Я хотела спросить то же самое, — она улыбнулась, хотя по глазам было видно, что её эта ситуация тревожила. — Почему ты не на работе?       — Тебе было достаточно просто написать мне и спросить, буду ли я сегодня дома. У меня сегодня выходной, возрадуйся за меня, — Лука вздохнул, а, вернувшись на кухню, крикнул: — Снимай обувь!       — Как скажешь, капитан! — она усмехнулась. — Неужели я должна быть рада за тебя не только потому, что у тебя сегодня выходной?       — На что ты намекаешь?       О, она явно намекала на человека в ванной комнате, он чувствовал это. Маринетт не спешила выходить, что было к лучшему.       — Ты наконец-то нашёл себе кого-то. Или я ошибаюсь и ты настолько стар, что забыл выключить душ?       Нелепая шутка Джулеки рассмешила его.       — Не отрицаешь и не оправдываешься… Всё такой же спокойный и скучный. Тебя вообще можно хоть чем-нибудь смутить? Но это больше риторический вопрос, — она лениво улыбнулась.       — Будешь? — Он подал ей тарелку с яичницей.       — Не откажусь, спасибо. — А потом фыркнула за спиной, пока он заваривал кофе: — Боже, новости… Чувствую, как ты стареешь. Я переключу.       — Спасибо, теперь я старше не на два года, а на целых двадцать лет.       Видя её улыбку и слыша безобидные подначивания, он ощущал себя счастливым старшим братом. Они давно не виделись, и он скучал.       — Так ты мне расскажешь, кто она? — большие карие глаза Джулеки вдруг посмотрели на него с нескрываемым дотошным интересом. Она положила подбородок на ладони, опёршись локтями о стол. На фоне угольно-чёрных волос её лицо выглядело болезненно бледным, что ещё больше подчёркивалось тенями и тушью.       Он растерялся. Маринетт просила держать их отношения в секрете, и его всё устраивало. Он был не прочь любить её и получать любовь в ответ, даже если никто не знал об этом. Их общий секрет делал отношения даже интересней. Поэтому он не знал, что ответить на вопрос сестры. И когда он уже подумал о том, чтобы предупредить ничего не подозревавшую Маринетт, и был уже готов подбиться с места, раздался высокий и довольный голос:       — Как вкусно пахнет! Вот бы всегда- — речь Маринетт оборвалась. Она остановилась в проходе на кухню, ему показалось, что она была бледнее обычного.       Он наблюдал, как медленно лицо его сестры сначала вытянулось, а потом помрачнело.       — А вот и она… — вздохнула Джулека.       В воздухе повисло неловкое молчание. Видя лица обеих, его сердце упало. Маринетт нервно рассмеялась, отступила, растерянно глядя на такого же растерянного Луку, и скрылась из виду.       — В который раз на те же самые грабли… — взгляд сестры был суров, как кнут.       Он вышел из кухни вслед за Маринетт, сбегая от сестринского осуждения.       Лука не мог понять нелепой обиды и разочарования Джулеки, не мог понять и того, почему Маринетт ему ни о чём не сказала, если ссорилась с его сестрой, его самым близким человеком. И он просто представлял, как было бы хорошо, если бы они все просто рассмеялись над этой курьёзной ситуацией, взятой точно из анекдота, как потом бы завязался неуклюжий разговор, но они бы разговорились и снова наслаждались обществом друг друга, как это было пару лет назад. Но такие приятные мысли казались несуразными.       Маринетт застёгивала пуговки на платье, когда он вошёл в комнату. Сырое полотенце валялось на не заправленной кровати.       — Помоги застегнуть, пожалуйста. — Она повернулась к нему спиной, убирая волосы.       Не упуская возможности, он провёл кончиком мозолистого пальца по оголённой коже. Она не отреагировала. Её плечи были напряжены.       — Почему Джулека злится на тебя? — его терзали любопытство и беспокойство.       — Не знаю, — она неопределённо пожала плечами, мешая ему застёгивать платье. — Мы можем спросить у неё.       — Думаешь, это хорошая идея? — он усмехнулся, похлопывая её по спине, когда закончил с пуговицами.       — Не попробуешь, не узнаешь. Если она решила так себя вести, то будь что будет, — она снова пожала плечами, пытаясь натянуть улыбку, делая гримасу ещё смешнее.       Джулека сидела на том же месте (рядом стояла тарелка с нетронутой едой) и, скучающе подперев рукой щёку, смотрела телевизор. Услышав шаги, она обернулась и почему-то вымученно, неловко улыбнулась. Лука вопросительно поднял бровь. Он точно попал в какой-то ситком.       — Привет, — она обернулась и махнула рукой.       С её лица до сих пор не сходило знакомое печально разочарованное выражение, которое в последнюю пару лет появлялось тогда, когда в разговоре упоминалось имя Дюпен-Чен.       — Привет, — Маринетт стыдливо потупила глаза.       — Так значит, ты теперь спишь с моим братом, — она усмехнулась. В интонации слышалось поддразнивание, граничащее с издёвкой.       — Теперь со мной плохо спать? — Лука попытался разрядить обстановку.       — Нет, что ты! — смех Джулеки всегда был приглушённым и хриплым. — Я совсем не это имела в виду.       — Тогда что ты имела в виду? — Маринетт резко подняла в голову. Её твёрдый и решительный взгляд казался Луке очаровательным.       — Маринетт, успокойся, — Джулека подняла брови — на её лбу появилась тонкая морщинка. — Я не буду поднимать эту тему. Если у вас всё хорошо, то мои слова могут всё разрушить.       — Ты уже подняла эту тему.       — Упс?       Что за сцена перед ним разыгрывалась, Лука не понимал и надеялся только на то, что после ухода Маринетт Джулека всё же объяснит ему причины своей необычной дерзости. Это утро задавало бодрое начало дню.       — Садись, Маринетт, я положу тебе яичницу.       Как только Маринетт доест завтрак, она упорхнёт из квартиры. Это была истина, аксиома, константа и так далее.       Завтракали они в молчании, каждый делал невозмутимый вид. На фоне шумел телевизор. В общем-то Лука редко что-нибудь рассказывал — обычно говорила Маринетт, но сейчас она просто доедала еду, иногда бросая на него взгляды будто боялась, что он уйдёт и оставит её наедине с его сестрой. Джулека не обращала внимания на них двоих (или делала вид).       Уходя, Маринетт стеснённо посмотрела на него, подарила короткий поцелуй в губы и выскользнула за дверь. По привычному голосу, поющего на всю квартиру, весёлым голубым глазам и балеткам около входа он уже скучал, а на кухне его ожидал кофе и неприятный разговор с сестрой.       Когда Лука вернулся на кухню, он наткнулся на острый сестринский взгляд.       — Перестань строить воздушные замки.       — Ты думаешь, у меня есть планы? — он усмехнулся, присаживаясь рядом за стол.       — Нет. Я не знаю, — она пожала плечами. — Мы с тобой давно не говорили вот так, по душам. Тебя давно не было дома, — в голосе проскальзывала обида. — Я скучаю по разговорам с тобой и по твоей игре на инструментах. Вообще без тебя дома тихо не считая маман.       Мать их всегда была неугомонной бурей, громкой и строгой, но невероятно любящей.       — Я тоже скучаю, — его голос был тих. — Но думаю, так будет лучше.       — Верно… — она громко вздохнула, тонким пальцем снова и снова обводя рисунок на кружке.       — Эй, видишь, ты всегда можешь прийти ко мне, — он ободряюще улыбнулся.       На секунду всё замолчало, и даже телевизор как будто стих. Лука вспомнил, что он хотел спросить у сестры.       — И для кого ты так намарафетилась? — прищурив глаза и отпивая крепкий кофе, он оглядел её.       Смеясь, она толкнула его в плечо и ответила:       — Это секрет.       — Она удивительна? — спрашивал он.       — Удивительна, — отвечала она немного смущённо.       — Неповторима?       — Неповторима.       Он находил себя действительно счастливым, снова беседуя с сестрой на личные темы, наблюдая за её забавными реакциями, слыша родной тихий смех и тщательно скрываемый восторг в голосе. Но выкинуть из головы событие этого утра ему не удавалось, и он почувствовал, как вновь вернулась тревога.       — Но о Маринетт… Почему ты так относишься к ней? Вы были подругами.       — Потому что она не серьёзна к тебе, Лука. Во всяком случае, была. Сейчас уж не знаю, говорит ли она до сих пор об Адриане. Но мне действительно было неприятно слышать некоторые вещи, — она фыркнула.       — Какие вещи?       Джулека задумалась, а потом внимательно посмотрела ему в глаза:       — Уверен, что хочешь слышать?       — Эта тайна мне не даст спокойно спать.       — Хорошо, тогда слушай. Как-то на ночёвке — это было ещё в коллеже — мы тогда собрались со всеми девочками у неё дома. Я предложила тогда выпить. Сейчас уж понимаю, что это было дерьмовое предложение, с какой стороны ни посмотри. Мы тогда были ещё совсем зелёные, голову от пива сносило легко. А когда пьян, всё потаённое наружу вылезает. И в ту ночь… — не помню уж, как и когда беседа свернула не туда, — в ту ночь она сказала, что хочет встречаться с тобой… (Джулека проглотила последние буквы.) Но, сказала, если ей представится шанс с Адрианом, она будет готова уйти к нему. Для меня эти слова звучали как предательство. Я запомнила. И с того момента всё пошло под откос. Мы перестали так близко общаться, я боялась, что в конце концов вы с ней начнёте встречаться, а потом она разобьёт тебе сердце. И вот мы здесь: я с ней не общаюсь, но знаю, что она начала встречаться с Адрианом, а сейчас узнаю, что вы с ней спите друг с другом.       Лука молчал. Было неприятно. Обидно. Горько. Тошно. Даже слишком. Когда-то Маринетт сгорала от любви к Адриану Агресту, сыну известного модельера и по совместительству их общему другу, а потому их разговоры во многом занимало обсуждение её отношений с золотым мальчиком, идеалом, которому Лука был полной противоположностью. У Луки редко находились слова, поэтому он просто слушал, стараясь не замечать обиду. Когда их с Маринетт общение прервалось, он был даже рад оказаться далеко от возлюбленной, мечтавшей ночами о другом.       Он не желал быть собственником, но от этих слов желудок скручивало и кофе больше не шёл.       Он был так рад, когда Маринетт перестала говорить об Адриане. Так рад — был буквально на седьмом небе от счастья. Адриан неплохой друг, но…       Глаза Луки с трудом сфокусировались на погрустневшей Джулеке. Он не желал больше ничего слышать.       — Неприятно, — он выдавил из себя слово, с трудом сглатывая. Это и близко не стояло с тем, что он хотел бы сказать.       — Я знаю, — её тихий шёпот снова означал конец той непринуждённой беседе.       — Мне стоит сходить в душ, — Лука поджал губы.       — Да. Наверное…       В зеркале отражалось угловатое грустное лицо с отвратительным настроением. Стараясь разглядеть в себе красоту, Лука натыкался на печальные голубые глаза и теряющие цвет, а оттого тошнотворно-зелёные, кончики лохматых волос. «Очевидно, почему она предпочла Адриана», — в голове пробежала пугающая мысль, и ему захотелось смыть с себя весь пот, снова покрасить волосы, надеть яркую одежду и больше не казаться таким жалким даже самому себе.