Чертёнок

      Лука стоял перед Маринетт. Маринетт сидела перед зеркалом. На его руках — перчатки. Он смотрел на почему-то сияющую Маринетт. Её блестящие чёрные волосы пахли мятным мужским шампунем, который всегда стоял в ванной Луки и, казалось, не желал заканчиваться.       Лука пропускал её волосы через пальцы, целовал её за ухом и в шею.       Руки немного подрагивали, Лука говорил себе не волноваться, ведь это был не первый раз. Красить волосы он начал ещё со средней школы. Тогда баловство превратилось в привычку.       Лука бросил на Маринетт взгляд: уверена?       Она воодушевлённо улыбнулась ему, будто желая сказать: мосты сожжены — нет пути назад.       Он должен был быть спокойным, и всё же тем, кто сидел перед ним, была Маринетт. Ему казалось, что в этот самый момент, в ванной комнате перед старым запятнанным зеркалом происходило что-то особенное. Маринетт позволяла ему менять её. Он боялся допустить ошибку и чувствовал, как она во все глаза наблюдала за ним. Можно было подумать, что она всё хотела что-то сказать. Хотела ли она всё же поговорить? Тогда она гораздо смелее, чем он. Лука усмехнулся, подумав так.       — Как думаешь, я буду выглядеть потрясающе? — спросила она, руша священную тишину обряда.       С его губ сорвался облегчённый выдох. А вопрос показался ему смешным.       — Ты всегда выглядишь прекрасно, — он не мог сдержать улыбки и поймал её прямой взгляд через зеркало.       — Подлизываешься… Нечестно, — она застенчиво хихикнула, показушно надувшись. — Ну, а с красными волосами? — глаза её странно искрились, странно и фальшиво. Столько старания было вложено в этот весёлый, беззаботный образ. Её нелепые вопросы лишь предлог начать этот разговор.       — Ну а с красными волосами от тебя будет не отвести глаз. — Он мазнул кисточкой по волосам, делая последний штрих. — Или никто не сможет на тебя смотреть. Ты и так звезда.       Маринетт закатила глаза, но смутилась. Луке нравилось видеть её немедленную реакцию.       В ванной комнате было слышно лишь сопение Маринетт и пахло краской. Луке казалось, что мысли Маринетт блуждают где-то далеко от них и что его надежда оставить всё, как оно было, разобьётся. Он не знал, о чём она думала, и невероятно хотел спросить её. Спросить: какие отношения их связывают? Кем он ей приходится? Что происходит в её прелестной головке в конце концов?       Когда он в каком-то странном порыве раскрыл рот, осмелев неожиданно даже для себя, она прервала его:       — Счастлив ли ты, Лука? — она смотрела на него через зеркало, и в отражении он вдруг заметил себя. Он напомнил себе грязное пятно. — Спрашивала ли я тебя когда-нибудь об этом?       Он молчал. Он думал, что успокоился, но Маринетт вернула дрожь его рукам. Его лоб был мокрым.       — Да, — Лука мягко улыбнулся, хотя неуверенный голос его подводил. — Я счастлив, милая. Почему ты вдруг заговорила о счастье?       Его ответ был встречен недоверчивым взглядом. Лука докрасил последнюю прядь, и Маринетт резко развернулась к нему, чуть ли не выбивая из его рук миску с краской. Фольга неприятно шуршала. Маринетт поспешно извинилась.       — Просто ты выглядишь несчастным, и я подумала, что нам стоит поговорить, — она смотрела на него снизу, с того места, где продолжала сидеть. Лицо Маринетт было неподражаемо в той печальной растерянности, отражавшейся на нём.       — Это мой обычный вид, — Лука рассмеялся. Но Маринетт не подхватила его веселье.       — Ты большой лгун, — она нахмурилась.       Возможно, он и был самый главный лжец, виновный во всех его неудачах. Разве это не тот момент, когда он должен был ответить честно?       «Да, Маринетт, я несчастен».       Он чуть не рассмеялся прямо в лицо Маринетт, представив, как бы она удивилась этой новости и опечалилась в ту же секунду. Чтобы она делала с этим знанием? Наверное, она бы спросила: почему? Именно поэтому он решил обманывать и её, и себя.       Она бы ушла от него, услышав правду.       — Ты помнишь тот разговор? — неожиданно спросила она. — Когда мы впервые переспали.       О, в его памяти навсегда останется тот день. Поцелуи и близость с девушкой не были новым для Луки, но тогда он будто заново испытал тот первый любовный трепет. Он так давно желал её и запомнил каждую деталь. То, как её лицо сияло, то, как намокли глаза от слёз, как разметались по подушке волосы и чёлка прилипла ко влажному лбу. Какой мягкой и податливой она была.       А потом сказала, что не хочет усложнять то, что происходит между ними…       Что, чёрт возьми, за кризис она переживала?       — «Мы встречаемся только тогда, когда захотим».       — Мы можем… любить и других людей. А что ты ответил, ты помнишь?       Он помнил, что он чувствовал: в его груди стало пусто, словно из неё вырвали сердце. Ему вдруг стало всё равно. Но ладони потели от волнения, и волнение это было не то, которое испытывают влюблённые, когда тянутся за долгожданным поцелуем, — это было то волнение, когда приставлено к виску дуло. Приставлено оно рукой любимой. Он боялся того, куда вёл этот разговор.       — Помню. — Во рту было сухо.       — Ты сказал, что не против…       Лука сдержанно кивнул.       — Ты всё ещё считаешь так же? — Маринетт настороженно вгляделась в его глаза. Вдруг она подняла ладонь и нежно провела по его щеке. Он не мог не прильнуть к ней в непреодолимом порыве.       Сейчас должна была решиться судьба их отношений. Сейчас тот самый момент, когда он может сказать, что хочет Маринетт лишь для себя. Момент, в который эгоистичные, но такие нужные слова могут сорваться с его языка.       — Да, — он выдохнул, закрывая глаза. — Ничего не изменилось. Я считаю так же.       Он давал ей полную свободу и чувствовал, как жёсткими руками она притягивала его ближе и целовала в сухие губы. После короткого поцелуя он видел её грустный взгляд, полный невысказанных слов.       — Тогда хорошо.

***

      Она увязалась за ним, ведомая желанием острых ощущений и пьяного расслабления. Лука не хотел иметь дело с её родителями или, что ещё хуже, с полицией, в случае, если бы что-то пошло не так. Но он поддался уговорам, и они каким-то чудесным образом оказались в баре, не вызывая ни у кого вопросов.       Уродливые силуэты людей в приглушённом свете, их вечная возня и грубый шум раздражали Луку в эту смену. Разбираясь с просьбами клиентов, он то и дело поглядывал на Маринетт, уютно примостившуюся за высокой барной стойкой. Красные концы её волос, заплетённых в два милых хвостика, сливались с обстановкой и настроением бара. Какая-то часть Луки ненавидела это: он испортил Маринетт. Она со смущением крутила между указательным и большим пальцами соломинку коктейля, сдержанно отвечая на какой-то вопрос Вивьена.       Лука сказал себе расслабиться: его товарищ присматривал за ней.       После получаса он заметил, как заметно она расслабилась. До недавнего времени прямая спина приятно округлилась. Когда Лука остановился рядом и справился о её самочувствии, она лучезарно улыбнулась ему, заверяя, что она в полном порядке и ей всё нравится.       Через час она заказала себе ещё выпить. Красный напиток в высоком бокале подчёркивал её пьяный румянец. Лука не был уверен в том, что она вытерпит до конца смены, как она уверяла его в самом начале. Но он не злился, находя её невообразимо милой, когда она пыталась казаться соблазнительной. Что ж, он мог быть возбуждён только тем, какие взгляды она украдкой дарила ему.       Он любил и ненавидел это.       Лука перестал считать количество выпитых ею бокалов. Если она так хотела испытать похмелье и была так уверена в себе, то кто он такой, чтобы рушить её планы? Он мысленно отругал себя: ему следовало остановить её. В какой-то момент Маринетт посмотрела на него жалобным и встревоженным взглядом. «Мне плохо», — она шепнула ему на ухо. Вивьен кивнул Луке на его немой вопрос.       Он ненавидел себя за то, что поддался её уговорам и привёл сюда.       Лука отвёл её в туалет для персонала. Здесь было чище и спокойнее. Никто из незнакомцев бы не предложил свою ненужную помощь или не решил, что их проблема — достойное зрелище, за которым можно было наблюдать. Как только он закрыл дверь, вокруг его шеи обвились руки, горячее дыхание коснулось его шеи.       — Теперь я понимаю, почему ты вчера пил. У меня кружится голова. Так приятно и весело, — она безвольно откинула голову на бок, смотря ему в глаза.       — Тебе не плохо? — единственный вопрос из множества вырвался у него.       — Вовсе нет. Я думала, ты скучал по мне весь этот вечер. Я думала, ты захочешь меня.       Лука чувствовал, как она из последних сил поднялась на носочках так высоко, насколько могла, чтобы приблизиться к его лицу. Он почувствовал запах алкоголя и химозной вишни.       — Поцелуй меня, — Маринетт сложила подсыхающие губы в бантик.       Он так и сделал.       Он целовал её с глупой нежностью и разочарованием, преследовавшем его второй день. Ему вдруг показалось, что чем дольше затягивается поцелуй, тем больше остервенения приобретали его действия. Её губы и язык были вялыми. Он остановил себя мыслью о том, что Маринетт была пьяна. Он поспешно отстранился, пресекая желание прикусить её губу сильнее, чем требовала ситуация.       Лука вдруг вспомнил, что они в туалете и что он на работе. Ему захотелось сбежать отсюда, от Маринетт, от противоречивых чувств. От себя.       — Почему? Почему ты остановился? — пробормотала Маринетт, глядя на него растерянно и грустно.       Женские руки настойчиво гладили его. Глаза Маринетт игриво сверкнули, когда она, пробравшись под фартук, притянула его ближе к себе.       — Я должен вернуться к работе, — Лука прочистил горло.       — Не тогда, когда ты хочешь меня.       Её ноготь ковырял ремень. На её милом лице играла пьяная улыбка. Он хотел отругать её. И себя. Возвращение к её губам представлялось ему неразумным решением.       — Мне понравилось, как ты меня целовал. Так сильно… Обычно ты так не целуешься. Скажи, ты зол на меня?       Да, он был зол. Но говорить что-либо ей, нерассудительной, он не стал, посчитав это глупым решением. То, что она привела его сюда посреди его смены, прикинувшись больной, уже было из ряда вон выходящим случаем.       Её ладонь погладила его бедро. Ему захотелось вырваться из её губительных объятий и закончить смену, чтобы отвести её наконец домой и уложить спать, ведь она была неприлично пьяна. На следующий день она бы пожалела обо всех сделанных решениях, заключавшихся в употреблении увеселительных напитков. Но Маринетт с весельем прервала его прежде, чем он сделал какое-либо движение:       — Ты так расстраиваешься и возбуждаешься из-за Адриана? — её смех резал его уши.       В довершении эффекта она прикоснулась к его твёрдому члену, как будто на нём не было джинс.       Вдруг ему сделалось жарко. Стены и дверь приглушали музыку. Луке показалось на секунду, что его оглушило, — в ушах послышался звон. Через секунду ему стало холодно. Через две он заметил горящие глаза Маринетт. Через три — он с трудом сглотнул, давя стон, когда издевательская женская рука сжала его ещё раз.       Лука закрыл глаза, пытаясь убежать от Маринетт. Но уши по-предательски слышали её голос:       — Тебя возбуждает то, что он тоже меня трахает?       — Маринетт, перестань.       Он ненавидел это. Голос искусительницы был обидно нежен, будто она хотела показать, как ей жалко его. Но искушение, которое она вверяла ему в этом закрытом помещении, где они были одни друг у друга, душило его эго. Его голова ударилась о дверь позади.       Послышался лязг пряжки ремня. С закрытыми глазами Лука ощущал, как она вытащила его член, крепко обхватила рукой и надавила большим пальцем на головку. Маринетт льнула к нему ближе, шептала на ухо слова любви и вдруг опустилась на колени.       Жестокие слова Маринетт раздражали его. Лука в первый раз позволил себе почувствовать злость на Маринетт; вся её внешность, голос и смех неожиданно показались ему невыносимыми. Лука стиснул зубы, когда желанные губы сомкнулись на нём. Предатель-воображение подкинуло картинки, руки оказались на её затылке. Её колени больно давили на носки его кед. Её рот ощущался божественно вокруг его члена. Его ладони сжали её инфантильные хвостики. Сквозь раж Лука слышал, как Маринетт задохнулась, и этого было достаточно, чтобы вернуть ему сознание.       — О чёрт, ты в порядке? — перепуганный, он вгляделся в измученное лицо, на котором с ужасом видел слёзы.       Она сглотнула, вздрагивая и морщась.       — Ты в первый раз кончил мне в горло. Я думала, я умру вот так, — Маринетт рассмеялась, выглядя странно радостной. Она показательно облизнула губы — Лука вспомнил, что она пьяна.       Поспешно он поднял её и размял её колени.       — Спасибо, милый, — пробормотала Маринетт, обнимая его. — Мы можем вот так постоять ещё чуть-чуть?       — Конечно.       — Знаешь, тогда я отправила тебе сообщение, потому что хотела, чтобы ты был моим первым.       То самое сообщение о назначенном свидании. Лука промолчал. Они поговорят позже. Сейчас его ждали ехидные подначивания коллег и понимающая улыбка Вивьена. Он должен был вернуться к работе, закончить эту чёртову смену и, наконец, отвести Маринетт домой.