Чертёнок

      Первое, что видел Лука, — белый шершавый потолок. С тихим шумом, доносившемся из открытого в дворик окна, в его голове обрывками проносились воспоминания вчерашней ночи. Он выпил не настолько много, чтобы проснуться с похмельем, но того было достаточно, чтобы затуманить сознание и вымарать часть воспоминаний. Он пробежался руками по телу и попытался восстановить свои очертания. Неожиданно вспомнив о Маринетт, он пошарил рукой рядом с собой и, поднявшись, огляделся — рядом никого не оказалось. А тем временем по всей квартире разносился чуждый запах чего-то жареного.       Лука нашёл Маринетт на кухне, где незадолго до этого прогремела посуда и раздалось недовольное ругательство. Она встретила его «добрым утром» и поцелуем в щёку, поднимаясь на носочках, чтобы дотянуться до его щеки. Ему нравилось то, какой маленькой она выглядела по сравнению с ним. Её волосы были взъерошены. Это было так же очаровательно, как и то, что она без стеснения носила футболку на голом теле. Он поборол грязное желание прикоснуться к ней.       — Твой будильник звенел. Я его выключила. Не хотела тебя будить. — Потом она встревоженно посмотрела на Луку и спросила: — Тебе ведь никуда сегодня не нужно?       — Нет.       Наверное, ему стоило разозлиться на Маринетт за проявление подобного самовольного поведения. Ей повезло, что сегодня у него выходной. Но даже в иной ситуации он не мог представить, что будет зол на неё.       Часы показывали второй час, и за окном уже пекло августовское солнце. Париж был весь в суете. Этой суеты было полно и на его кухне, где Маринетт решила приготовить панкейки.       — Попробуй. Они должны быть хороши, — говорила Маринетт, заискивающе глядя ему в глаза и подталкивая тарелку с внушительной горой уже остывших блинчиков.       В этот момент Лука чувствовал себя так хорошо, как будто он самый счастливый человек в мире. Так думает каждый человек, когда его что-то радует, и в этом случае всё было ровно так же. Лука был поглощён счастьем этого утра, и между ними с Маринетт произошёл обыкновенный разговор влюблённых: он говорил, как она удивительна и изобретательна, а она лишь краснела и отмахивалась от его комплиментов. Это было то нечастое утро, когда Лука чувствовал себя по-настоящему любимым ею. Хотя она не скрывала свои желания, которые редко оставались в рамках приличного. В такие моменты о стыде напоминало лишь то, каким красным было её веснушчатое лицо.       — Вчера я в первый раз видела тебя пьяным. Ты был забавным. Ты будто стал ещё нежнее… — она села напротив него, подперев щёку рукой и уставившись влюблённо на то, как он ел приготовленную ею еду.       Она была явно довольна собой — Лука усмехнулся.       Он не был ошеломлён её словами. Знакомые и девушки, с которыми у него были отношения, говорили то же самое. Он был рад, что ничего не изменилось, потому что он бы не простил себе, если бы причинил кому-либо вред, будучи пьяным.       — Надеюсь, я не делал ничего глупого и мы использовали презерватив.       — Нет-нет, ничего такого. Мы просто долго целовались в подъезде, а потом ты начал засыпать. Не знаю, сколько бы мы там просидели, если бы не это, — Маринетт захихикала. Её щёки порозовели.       — О. Вот как.       Она всё ещё была довольна собой. Луке нравился её выразительный, немного смущённый, но уверенный взгляд. Она смотрела прямо ему в глаза. Ему казалось, что ей хотелось что-то сказать, но она сохраняла молчание, а, оглянувшись на часы, спросила:       — Пойдёшь сегодня со мной? Мне нужно доставить торты по просьбе родителей.       — Я не против. Кому доставляем?       — Одной знакомой телеведущей. Она с моими родителями вроде как дружит.       Он не был удивлён этим фактом. Пекарня «TS» находилась в самом центре Парижа, отзывы имела в основном положительные, а заправляла ею семья из денастии пекарей. Но было небольшое «но»…       — И часто ты так доставляешь заказы?       — Когда как. В этот раз заказчица знает меня лично, поэтому родители решили не тратиться на доставку. Но я и не против. Если это им поможет, то я сделаю всё, что в моих силах.       …время от времени они еле-еле сводили концы с концами. Семейный бизнес не разрастался. У их хорошей, но дорогой выпечки появлялось больше конкурентов. Налоги росли. Родители Маринетт сами трудились на кухне.       В их истории, которую ему рассказывала сама Маринетт, он находил много общего с своей семьёй. Куффены тоже частенько ограничивали себя в расходах.       — Мы заберём торт из дома и поедем. Только самое главное не наткнуться на родителей.       — Я бы хотел их увидеть.       Он пожалел, что поднял эту тему. Маринетт вдруг стушевалась, и лицо приняло вид такой, будто она находилась в крайне неловкой ситуации и будто его слова приносили ей крайнее неудовольствие.       Она его стыдилась?       Почему? Возможно, дело было в его внешнем виде: в крашеных волосах и ногтях. Возможно, в прошлом развешанные по всей комнате фотографии Адриана и вырезки из модных журналов действительно составляли ему серьёзную конкуренцию. Недолго и он сам будет стыдиться себя.       Или родители знали об её отношениях с Адрианом?       — Мне пока сложно что-либо сказать. Извини, Лука.       — Нет, не извиняйся. Сделай это, когда все будут готовы.       Каким-то чудесным образом это самое счастливое утро больше не существовало, а существовало самое обычное утро в компании самой обычной девочки Маринетт Дюпен-Чен. Он снова чувствовал, что недостаточно хорош.       Она заметила его натянутую улыбку и поспешно перевела тему.

***

      Пекарня родителей Дюпен-Чен находилась в оживлённом квартале центрального района. Довольно выгодное место для бизнеса. Маринетт как-то пролила свет на тайну названия пекарни, рассказав, что та была названа по первым буквам имён Том и Сабина. Это была одна из тех причин, по которой Лука считал семью Дюпен-Чен очень милой. Ещё одна причина заключалась в том, что именно Маринетт была автором их эмблемы, которая красовалась в пекарне везде: на витрине, на фартуках, на пакетиках и коробках для выпечки.       Они прошли к знакомому подъезду. В подъезде их встретила шахматная плитка и аромат свежего хлеба. По лестнице, застеленной голубым потемневшим пыльным ковром, они поднялись на самый верхний этаж.       — Почему родители подняли торты в квартиру, когда было бы логичнее взять его прямо из пекарни? К чему эти ненужные телодвижения? — запыхавшаяся Маринетт достала позвякивавшую кучей милых брелоков связку ключей и открыла дверь.       Это была светлая, весьма тесная и уютная квартирка. Лука никогда не бывал внутри. Он знал лишь, как выглядит дом и подъезд (по её просьбе он всё ещё время от времени ждал её около подъезда). На пороге Лука заметил в углу пару мужских кед. Но он не придал этому значения. Возможно, то была обувь её отца.       В общей комнате, совмещённой с кухней, на комоде стояли обрамлённые семейные фотографии. Лука с интересом высматривал на каждом фото Маринетт.       — Тортов здесь нет… — с озадаченным видом Маринетт захлопнула дверцу холодильника.       Он не успел ответить, как крышка люка, ведущего на чердак, в комнату Маринетт, открылась и сверху, спустился человек. Золотые волосы человека были красиво уложены, выражение его, надо сказать, милого лица было озадаченным. Зелёные глаза были широко и глупо раскрыты. В человеке Лука узнал Адриана Агреста.       — Маринетт? Лука?       У него был всё тот же мягкий мальчишеский голос, каким Лука его помнил. Но черты его лица стали острее. Было видно, как он изменился за эти короткие два года. Но Лука не понимал, что он здесь делал. Их отношения с Маринетт настолько близкие?       Растерянный взгляд Адриана метался с Маринетт на него и наоборот. Через пару секунд они оба смотрели на Маринетт.       Сначала она пискнула «ой», но, прокашлявшись, постаралась собраться и спокойно сказала:       — Вот в чём дело. Торты внизу, ведь так? Родители мне не сказали, что ты пришёл…       — Я попросил их об этом. Сначала мне просто хотелось сделать тебе сюрприз, но они сказали, что тебе может понадобиться помощь. Поэтому я здесь.       Значит, её родители знали о её отношениях с Адрианом. Лука почувствовал, как сердце потяжелело под грузом вины.       — Но зачем обманывать меня? — она непонимающе уставилась на него, скрестив руки. — Я чувствую себя глупо.       Лука поймал её неловкий взгляд.       — Я обязан признаться при Луке? — Адриан улыбнулся, и Луке показалась его улыбка тошнотворной. Он продолжал сохранять молчание и невозмутимое выражение лица. Эта ситуация проверяла его выдержку, и он чувствовал, как рушится внутреннее спокойствие.       — Нет. Забудь об этом, — Маринетт обречённо вздохнула, сжимая переносицу.       — Почему вы с ним вдвоём? Я думал, вы перестали общаться.       У Луки была единственная догадка, как могла оправдаться Маринетт. Она сказала то, что он и представлял. Её действия в этой ситуации были предсказуемы. Но он не стал бы таить греха и признался, что и сам перебирал все варианты лжи. И прикинуться её другом было бы самым правдоподобным. Казалось, он вернулся во времени и ничего не поменялось. Он никогда не выходил из роли её друга.       — Я попросила Луку помочь мне. И он любезно согласился, — она нервно хихикнула, продолжая посматривать на Луку. Её взгляд можно было расценить только как извиняющийся. Он мог её понять.       — Ты могла бы попросить меня, — Адриан недоверчиво сощурился, но, казалось, что он всё ещё не придавал этой ситуации особой важности.       — Ты сильно устаёшь на съёмках. И тем более сегодня у тебя занятия по фехтованию. Я решила, что ты заслуживаешь отдыха… Да, именно. Ты заслуживаешь отдыха, — Маринетт протараторила.       — Сегодня у меня нет фехтования, Маринетт. Ты что-то путаешь, — на его лице отразилось искреннее удивление.       — Ой, ха-ха… Да, сейчас припоминаю, что занятия у тебя по понедельникам, средам и пятницам. (Лука мог поклясться, что видел, как по её виску скатилась капля пота.) Как я, растяпа, могла перепутать!       О, как она старалась лгать. Она никогда не забывала настолько важные вещи.       В квартире становилось душно.       — Ничего страшного, Маринетт. И если ты хочешь, чтобы я отдохнул, знай, что лучший отдых для меня — это провести время с тобой.       Лука хотел, чтобы всё прекратилось. В этот момент он был готов принять любую смерть, только чтобы не видеть и не слышать, с каким благоговением Адриан стоял там и говорил ей все эти вещи. Он ещё яснее ощутил прилив ревности. Он ненавидел себя за собственное существование, которое могло разрушить их милые отношения. Груз вины сдавил его плечи.       — Извините, что вмешиваюсь, но мы должны успеть доставить торты в срок, — Лука показательно приподнял коробки.       — О боги, я совсем забыла! — Маринетт подскочила на месте.       — Могу ли я присоединиться к вам? — Адриан умоляюще посмотрел на неё.       Луке нужно было бежать. Прямо сейчас.       — Будет прекрасно, если Адриан поможет тебе, Маринетт, — он улыбнулся, надеясь, что она поймёт его.       На лице её нарисовалось мимолётное разочарование (выражение было адресовано лишь Луке). Она, вторя, улыбнулась:       — Конечно.       Адриан счастливо просиял. Он был похож на солнце. Солнце, которое сжигало Луку.       Они расстались у подъезда. Через пару часов на телефон пришло сообщение:       «Извини, что так вышло. Я не знала, что Адриан будет там».       «Ты не был удивлён, когда увидел Адриана. Джулека тебе рассказала?»       «Да», — последовал его скорый ответ.       «Ты зол на меня?»       «Нет».       «А она определённо да. Но я в некотором смысле понимаю её. Всё-таки она твоя сестра».       Он мог представить её сосредоточенный вид, с которым она печатала все эти сообщения, погружённая в их диалог. Как всегда забавно болтлива и беспокойна. Она напоминала ему маленькую птичку, запертую в клетку недомолвок и собственных страхов.       «Почему ты молчишь?» — её обеспокоенное лицо снова возникло в его голове.       Был ли он должен рассказать обо всём, что творилось у него в мыслях? О том, как его съедала глупая ревность? О том, как он чувствовал себя ничтожным и отвратительным? Он чувствовал себя виноватым по отношению к Адриану.       «Не помню, чтобы я был обычно особо болтливым».       В переписке он чувствовал себя более уверенным.       «Хорошо. Тогда я переведу тему».       Лука нежно усмехнулся.       «Хочешь покрасить мне волосы?»