Победив добро

Айво опаздывал. «Где его носит?» — со страхом и раздражением думала Мария. Они ждали его уже больше часа и от волнения у неё даже заболел живот. Иголки Шедоу опасно топорщились. Для него весь их план был своего рода делом чести — после всего, что он пережил, он не мог и не хотел спускать с рук учёным их жестокость. Мария оглядела их комнату, которую им предстояло покинуть, возможно, навсегда. Годы, нет, вся жизнь проведённая в ней делали её до боли знакомой, уютной и дорогой сердцу, но необходимость уходить, полная тишина и предчувствие чего-то плохого превращали в нечто совершенно чужое. Когда-то давно, когда Мария была ещё маленькой девочкой, она представляла себе, с какой радостью и лёгкостью покинет эти стены и без оглядки помчится навстречу своей новой жизни на Земле. А теперь… А теперь ей хотелось улечься под одеяло, достать книгу сказок и, почесывая Шедоу за ушком, задремать. Нет, подумала она, так больше нельзя. В кой-то веки ей стоит взять ответственность в свои руки, доказать всем и себе, что она не слабачка. Её всю жизнь спасали все вокруг: дедушка, доктора, Шедоу. Теперь настал её черёд спасать кого-то. Они спокойно вышли вместе из комнаты, впервые за долгое время. Но даже в пустых коридорах им было страшно и неуютно. Кто знает, что за это время приготовили учёные? Вдруг они изобрели какое-то оружие, способное убить Шедоу? Мария не могла даже думать об этом. Для правого дела она готова была пожертвовать собой, но не другом. Но выбора не было. Казалось, что коридор, по которому они идут — это мост между мирами, между их прежней и новой жизнью, и дороги назад не было. Чем дальше они продвигались к лабораториям, тем больше им встречалось людей. Уставшие и испуганные, они шарахались от друзей, как от прокажённых, прижимались к стенам или сворачивали в другие коридоры. Оно и ясно, вид у Совершенной формы жизни был нешуточный. То, что Шедоу шёл не на двух ногах, а на всех четырёх, добавлял ему какой-то тревожной, или, скорее, тревожащей ауры. Ему самому было так удобнее благодаря непомерно длинным конечностям, а ещё, должно быть, из такого положения было проще атаковать. Лаборатории встретили их закрытыми металлическими дверями и скупым светом из небольших оконцев. То, что раньше казалось Марии и Шедоу домом родным, теперь было похоже на неприступный пугающий замок, который им необходимо захватить. Они остановились, совсем не зная, что делать дальше. Они и так уже слишком сильно отошли от плана Айво, так что теперь приходилось думать самим. Мария решила пойти по пути наименьшего сопротивления — она просто достала свой пропуск, выдохнула, и прижала его к замку. Дверь открылась. На них тут же устремились недоуменные взгляды десятка пар глаз. Учёные, секунду назад чем-то жутко занятые, теперь неотрывно смотрели на них, а точнее, на Шедоу. Их страх, как ни странно, подбодрил Марию, ведь он означал, что они так и не нашли способа навредить ему. — Господа, прошу выпустить из заточения все экспериментальные организмы, — начала было Мария, стараясь говорить чётко и громко, но получилось неловко и сдавленно. — Слишком долго вы издевались над ними, пришло время их освободить… Её прервал чей-то писк. Подойдя к столу, она увидела оранжевую ящерицу с каким-то устройством на спине и… без задних ножек. Обрубки перевязали бинтами, но кровь всё ещё продолжала течь. Она нахмурилась, твёрдо нацелившись не сдаваться. Мария встала на цыпочки, залезла руками в прозрачную ёмкость и вытащила ящерицу, успев прочитать на табличке: «Биолизард». — Ты что, нельзя так делать! — к ней подбежала учёная с короткой стрижкой и попыталась отобрать ящерку. Шедоу отреагировал незамедлительно. По лаборатории пронёсся сдавленный вздох, когда он зарычал и подпрыгнул к исследовательнице. Та отшатнулась от страха. Мария прижала к себе Биолизарда и спряталась за Шедоу. Вдруг раздался выстрел. Громкий звук больно ударил Марии по ушам, но ещё большую боль она испытала, когда увидела, что стреляли в Шедоу — с его головы струями стекала тёмно-алая кровь. Встопорщив иглы и окончательно остервенев, ёж набросился на учёных. Джеральд торопливо шёл по колонии с бластером в руке. Убийство Смита вывело его из равновесия, изначально он не планировал этого делать. Но и избавление от ненавистного гуманоида, которого по ошибке когда-то назначили его внуком, добавляло радости и даже какого-то детского восторга. Он даже подумал попросить главнокомандующего прислать ему видеоотчёт о несладкой жизни Айво в плену, заснять момент, когда тот, связанный и многократно использованный, будет звать мамочку и молить о пощаде на всех языках, которые знает. Но его думы прервала сирена и мигание красных ламп сигнализации. Металлический голос громкоговорителя объявил код двадцать два. «Выход из-под контроля экспериментального организма», — сразу вспомнил профессор. Через мгновенья глаза его расширились. Шедоу! Профессор краем глаза заметил какое-то движение и повернул голову. В иллюминаторе коридора во всю стену открывался вид на Землю и были видны спасательные капсулы, стаей летящие к ней. С того момента, как ПЗН объявили войну, никто не решался воспользоваться ими, в страхе, что их уничтожат боевые спутники ПЗН. Но сейчас, когда Джеральд сообщил об отправке в похожей капсуле нужного руководству спецслужбы груза, он явственно получил заверение, что отныне они уничтожаться не будут. Как же все эти ослы, его подчинённые, узнали об этом? В голове профессора вихрем завертелись мысли, одна безумнее другой. Его разговоры прослушивали? Кто? Может, все они всё это время были шпионами ПЗН? Кто именно? Может, Смит был их куратором? Нет, нет, нет! Джеральд схватился за голову, пока по его подбородку текла слюна вперемешку с кровью. «Крысы всегда первыми бегут с корабля», — злобно подумал он. — «Они все — крысы. Никто из них не думал по-настоящему, как спасти Марию». При мысли о внучке, внутри него словно загорелся внеземной свет. Мария! Его Мария! Мария, которую он буквально выносил на руках, Мария, которой он посвятил весь свой труд и всю свою оставшуюся жизнь, Мария, единственное, что у него осталось, сейчас в опасности! Он буквально понёсся в сторону лабораторий, словно дикий зверь, ничего не видя перед собой. Мария тряслась от страха сидя под столом и закрыв руками уши. Она подозревала, что Шедоу сейчас ранит кого-то, но её разум, её душа, её сущность просто отказывалась принимать это. Те искусственные организмы, которых она успела спасти, сейчас сидели у неё на животе и, судя по их открытым ротикам, пищали. Они прижимались к её груди, словно к матери, ища защиты и благодаря за спасение. «Тише, маленькие, тише», — она пыталась мысленно их утешить. — «Скоро все будет хорошо». Она вздрогнула, когда Шедоу взял её за плечо. Его когтистая лапа с лёгкостью могла бы обхватить ещё четыре таких руки, как у неё, и, наверное, размозжить тоже, но он прикоснулся к ней нежно, одними лишь подушечками пальцев. Краем глаза она заметила, что он оставил на её платье кровавое пятно. Ей стало плохо. Шедоу аккуратно вытянул её из-под стола, она загребла существ в охапку и встала, всеми силами стараясь не смотреть на тела и лужи крови на полу. Они вышли в коридор, но даже там их не оставили в покое — вооруженная охрана нацелилась на ежа. — Сдавайтесь и никто не пострадает, — воскликнул главный. Шедоу слегка подтолкнул Марию в лабораторию и закрыл за ней дверь. Мария запретила себе думать о том, что произошло дальше, но крики, удары и выстрелы складывались в один кошмарный ответ, который она не желала принимать. Звуки, пусть и сдавленные металлом, рисовали очень ясную картину. Она запретила себе смотреть на неё. В сердце ей словно впился кинжал, и она негромко застонала от боли. Когда всё было кончено, дверь снова открылась. Она увидела Шедоу. Мария хотела было заплакать, но слёзы не шли. Вместо этого она сказала, как сильно любит его. Она попросила его делать только добро, когда они попадут на Землю. Она попросила его и впредь спасать невинных и помогать людям следовать за мечтой. — Мария… — прохрипел Шедоу. — Прости меня… Она улыбнулась. В ту секунду она была похожа на ангела. — Ничего, Шедоу. Делай, что должен. Я люблю тебя. Руки ежа затряслись. Он сжал до боли зубы и зажмурился, чтобы слёзы ринулись прочь из глаз и ужалили щёки, словно кислота. Боль и сожаление разрывали его на части, и он мечтал лишь о том, чтобы всё поскорее закончилось. — Шедоу, прошу тебя. Сделай это, ради всех людей, что живут на этой планете… Выстрел. Они оба повернули головы. В проёме стоял профессор Джеральд Роботник. По его лицу текла кровь, усы растрепались, очки упали наземь, открывая миру его красные глаза с лопнувшими сосудами, полные ненависти и зла. Он стоял, оперевшись об косяк и держа бластер в вытянутой руке. Из дула исходила тоненькая струйка дыма. — Не смей. Трогать. Мою. Внучку! — закричал он, выстреливая снова. Шедоу издал рёв, который громом прокатился по всей колонии. Вся та тьма, которая таилась и росла в нём, наконец нашла выход. Он больше не был ежом Шедоу, совершенной формой жизни. Он был чудовищем, изголодавшимся по насилию, жаждущим его. Отныне ему было всё равно, кто стоит перед ним: солдат, женщина, его создатель… Одним прыжком он допрыгнул до профессора и лёгким ударом лапы снёс ему голову. — Дедушка… — едва слышно проговорила Мария, чувствуя, как немеют конечности и темнеет в глазах. Она упала наземь и силы покинули её с последним вздохом. Её сердце было разбито. Последнее, о чём она подумала, была Земля. Шедоу отвлёкся от поедания внутренностей Джеральда Роботника и поднял голову. Его не покидало чувство, что что-то было не так. Он обернулся и увидел бездыханное тело Марии. Он подполз к нему и внимательно вгляделся в её бледное безэмоциональное личико, как у куклы. Она словно спала, с волосами, раскинутыми по полу и пропитавшимися кровью. На её платье что-то упало. Шедоу пригляделся и понял, что это слёзы. Когда-то давно Мария говорила, что слёзы — это очищение души. Значит ли это, что она у него осталась? Он положил одну лапу ей на грудь, ожидая почувствовать сердцебиение. Но не ощутил ничего. Тогда он поднял голову к небу и заревел, и рёв этот прокатился по навсегда опустевшим коридорам космической колонии Арк. Шедоу обнял её тело и лежал так, смакуя ту крупицу человечности, что осталась в нём, и которая после смерти Марии исчезнет навсегда. Он окончательно погрузился во тьму.

***

Тейлз стоял перед океаном чёрной смолы. Его сердце и разум кричали ему, что его путь должен закончиться здесь и сейчас. Некуда больше было идти и некого спасать. В его жизни больше не было смысла. Он попытался вспомнить лица друзей и врагов, вспомнить хотя бы толику их приключений. Но разум его был словно покрыт туманом, через который явственно отсвечивало лишь желание поскорее закончить со всем этим. Смола перед ним вовсе не была смолой. Она была кровью этого мира, тенью тени, без формы и материальности. Но она была живой. Глубины океана звали его, они звали его тысячами голосов, сливавшимися в один. Он походил на зов давно потерянной матери и Тейлз не мог вспомнить ничего печальнее этого. Тейлз вошёл в океан и тот начал обхватывать его ноги смоляными щупальцами. С трудом лисёнок продвигался всё дальше и дальше, погружаясь в вязкую тьму, тысячами рук затягивающую его в небытие. Он покорно принял его.