Хризалида

Джерард напился тёплым пивом и цитрусовым воздухом. Фрэнк тоже был под градусом. В этот раз они лежали на крыльце, обмотанные кашемировыми одеялами, и ждали полуночи. Было хорошо. Джерард научил Фрэнка открывать бутылки зажигалкой. Пошёл снег: молочные снежинки сыпались на глаза, и волосы тоже мокли. Сигареты лежали в горшке с мёртвым цветком. Джерард умудрялся создать пепельницу из любой резиновой, жестяной или деревянной вещи — причём очень изобретательно. Его мастерство уже доходило до абсурда. Вокруг было божественно хорошо. Фрэнк бессовестно прижимался к горячему плечу Джерарда и слушал сопение около уха. Ему немножко хотелось спать и улыбаться. — Фрэнк, — пробормотал Джерард, — давай в конце декабря стрелять из лука по сосулькам. А лучше из рогаток. У тебя есть рогатка? — Ну, есть. — Серьёзно? Ты такой старомодный. Это мило. В подарок Фрэнк получил тёплую кофту. Она пахла брусничными мыслями, несчастным детством и какими-то песнями.  У Джерарда под глазами расположилась катастрофа от бессонницы. Он несколько раз подряд зависал, смотря на щёку Фрэнка, а потом заводил чепуховую шарманку о вязаных свитерах или инопланетной пшенице. Фрэнку даже нравилось. Он мог сказать буквально что угодно и получить в ответ вполне осмысленный монолог, приправленный классными эпитетами и красочным «блядь, ну, это, ну, блядь». Джерард был странным, но интересным. Он был всем самым сумасшедшим; тем, что находилось где-то там, по ту сторону неизведанного. — Мне пора домой. — До вторника десять минут. — Я, вроде как, спать хочу. — Детское время, Фрэнк. Оставайся. Я найду какой-нибудь коллекционный ужастик, у Майки таких полно. — Лады, убедил. Джерард взволнованно вскинул руку, указал на черничный пирог вместо неба: — Смотри, это тарелка пришельцев! — Это… эм, я не знаю, самолёт? Но точно не тарелка с пришельцами. — Да смотри же! Она самая! Фрэнку нравилось. Он валялся на крыльце под градусом, тоже видел летающую тарелку и признавал это на сто процентов. Он бы хотел спасти себя от нестабильности и переохлаждения, но понятия не имел — как. Волосы Джерарда впервые были холодными. А вот тело оставалось… тёплым. Фрэнк на секунду подумал, что мог бы залезть в его штаны, но не стал этого делать. — Хочу чокопай, — сказал Джерард. Джерард врастал в половицы крыльца, прислонялся к плечу Фрэнка и махал звёздам, мечтая о шоколадках. Фрэнк натягивал на нос одеяло, чувствовал, как отмирала печень, и слушал дельфинообразную подвеску под боком. Джерард много смеялся. — Не понимаю, как подростки выживают здесь. Беллвиль — это же грёбаный убийца. Я недавно побывал в многоэтажном доме. Там запросто можно поскользнуться на чьём-то выблеванном завтраке, напороться на шприц и умереть от заражения крови, — Джерард реально возмущался. — Я видел в школьном туалете пачку ксанакса. Ксанакса! Знаешь, какой у него синдром отмены? — А ты? — Конечно! — на одном дыхании признался Джерард. — О, у меня есть травка. Хочешь? — Не. — Я тоже не хочу. Хочу чокопай. До нового дня всего две минуты, загадывай желание. Крыльцо заметало снежинками и блеском звёзд. Фрэнк зажмурился. Джерард стал отсчитывать секунды, смотря на часы, обвитые вокруг фонаря. Тот свисал со стены и тускнел под горстью снежинок. — Я загадал… — Не говори, — тревожно перебил Фрэнк, — оно же так не сбудется. — …чокопай с каким-нибудь дрянным вкусом вишенок. — Ты придурок. — Я знаю! Джерард всё ещё много смеялся, а Фрэнк прижимался к его плечу и смотрел, как капали в глаза снежинки. Майки иногда выглядывал из окна. Он ходил в своём пуховике (лиловый халат в звёздочках) и проверял, не умерли ли Джерард и Фрэнк от холода. Гремел кружкой, кашлял чуть-чуть. А потом уходил обратно в гостиную. — Эй, старикашка, — крикнул Джерард, хрустнув курткой-безрукавкой, — ложись к нам. — Мама скоро придёт. Сегодня была эта… донорская эстафета, или как там. — И? — Она принесёт, — проворчал Майки. Он говорил так, будто забывал произнести конец фразы, но Джерард понимал его, а Фрэнк — нет. Дурацкая скрытность. Странные ребята. Классные. Джерард поднялся, сел на деревянные перила, спрятался в одеяло. Фрэнку на удивление быстро стало прохладно. Он тоже встал, забился в угол, прислонившись виском к стене. Щёлкнула кнопка зажигалки. Джерард вынул сигарету из-за уха и поднёс её к огню. Шмыгнул носом. Зажигалка исказила его лицо рыжим градиентом, и он на миг стал похож на зверя с тыквенными глазами. А Фрэнк вдруг понял, что за всё это время толком ничего не выяснил о жизни Джерарда. Это не показалось ему странным, потому что Фрэнк был худшим разведчиком (даже на детских площадках он играл мёртвых соглядатаев). Однако они болтали часами напролёт, а о существовании Майки он узнал по стечению дурацких обстоятельств. Случайно. — А сколько тебе лет? Джерард неожиданно поперхнулся дымом. Хрипловатое «кхе-кхе» заклубилось в ушах, эхом отражаясь от жестяной пепельницы. Недовольное лицо Майки промелькнуло за окном. — Ты чего? — чуть волнуясь, спросил Фрэнк. — Эй, прекращай кашлять. Можно подумать, я спросил, девственник ли ты. — Мы в одном классе. Странный вопрос. «Это ты тут странный, — подумал Фрэнк. — Но ты мне нравишься». Спросил: — Когда у тебя день рождения? — А какой твой любимый месяц? — поинтересовался он. — Апрель. — Значит, я родился и умру в апреле, — улыбнулся Джерард и резко вскинул руку с сигаретой, едва не рухнув с перил: — Бог ты мой, Майки, спасибо! Вялый Майки хмурился, зевал и держал два стакана клюквенного сока. Такой забавный. Мохнатое миловидное чудовище. Джерард принялся кашлять и залпом осушать густо-красную жидкость, когда Майки протянул второй стакан Фрэнку. — Оу. Спасибо, чувак. — Ага, не подавись, — беззлобно ответил Майки, раскатал рукава пухового халата и заковылял домой. Бросил напоследок: — Я спать, не шумите. Джерард посмотрел ему вслед поверх мутного стакана. Нервно поцарапал кнопку зажигалки, затем начал колупать перила. Фрэнк скривился: — Занозы будут. — Мне больше не больно, — сказал Джерард, уставившись на ребро сырно-жёлтой луны. — Я однажды сломал обе руки, вот это было реально неприятно. А занозы — пустяки. Фрэнк забрался по деревяшкам и сел рядом с Джерардом. Выхватил тлеющую сигарету, затянулся. Торо его убьёт. Хорошо, что он хоть от травки отказался — его организм и так забит сахаром и всяким химозным мусором. Фрэнк тоже уставился на луну. Вспомнил, что, в общем-то, соскучился по ворчанию и кудряшкам Торо. Надо будет позвонить ему и рассказать, что Джерард не болен лейкемией. И прекратить скуривать несколько сигарет подряд. — Я боюсь за Майки, — вдруг признал Джерард. Поёжился, положил голову на плечо Фрэнка. Ой. — Мне кажется, однажды он натворит что-нибудь плохое, а я не смогу помочь. А, ладно, забей. Мне бы просто поесть. Поспать, — исправился он, замялся, добавил чуть растерянно: — Отдохнуть, короче. Если что, я не голодаю, Фрэнки. — И крепко спишь, я понял. Волосы Джерарда мягко покалывали щёку Фрэнка. Одежда всё ещё пахла брусничными мыслями, несчастным детством и какими-то песнями, и Фрэнку захотелось, чтобы этот вторник остановился и больше не двигался. — Пойдём в дом. — Замёрз? Джерард улыбнулся: — Это ты дрожишь от холода, а не я. — Мне не холодно, — соврал Фрэнк. — Да ну? — вместо улыбки на его лице незаметно вырубился оскал. — И ты совсем-совсем не боишься заболеть? Я почему-то тебе не верю. — Так проверь. — Как? Фрэнк пожал плечами. Джерард не отрывался от его лица. У него золотисто-яблочные ободки вокруг зрачков. Красиво. Рука Джерарда — прозрачная и израненная, — вдруг рухнула на грудь Фрэнка, с силой вдавилась в кости. Скрипнули перила. Осколок луны пронёсся перед глазами. Фрэнк не сразу понял, что соскользнул и свалился вниз, на землю, пока по позвоночнику не прокатилась мерцающая боль. Джерард с сумасшедшим смехом упал рядышком. Они просто съехали вниз и грохнулись в тонкий слой снега. Джерард смеялся, и Фрэнк, откашлявшись спрессованным воздухом и, наверное, кровью, рассмеялся вместе с ним. — Круто, — выдохнул Фрэнк. — Ты точно болен, — уверенно подтвердил Джерард, смахнул с волос Фрэнка снег. — У нас одна болезнь. — Какая? — Поиск смерти и веселья. Снежинки засыпали глаза. Звёзды казались совсем тусклыми, поэтому Джерард достал зажигалку и сделал вид, что греет созвездие Кассиопея. Сказал, что сейчас на них сверху будет капать межзвёздный мёд. Это было волшебно. Фрэнк отчётливо представлял, как в яблочных глазах Джерарда отражался целый мир, и не мог поверить, что это всё по-настоящему. Он не знал о нём ровным счётом ничего. Но он знал, что Джерард — король всех звёзд, а Фрэнк должен понарошку преклонить колено. — Ветер усилился, — заметил Джерард и вытянул руку. — Я люблю декабрь. Фрэнк обхватил его запястье, сжав в пальцах рукав, и многозначительно сказал: — Значит, ты всё-таки родился и умрёшь в декабре. — Ты глупый, Фрэнки, — довольный, с сияющим лицом Джерард зацепился за его ладонь и некрепко её стиснул. — А я пьяный. Могу сделать что-то такое же… глупое. Фрэнку больше не надо было представлять отражение мира в зрачках Джерарда. Он уже провалился туда по горло. Внутри — где-то в заледеневшем черепе, — выло и хрипело непривычное желание. Мать честна́я, как же Фрэнк хотел целоваться. — Ты вкусно пахнешь, — неожиданно признался Джерард. Фрэнк потратил все силы на то, чтобы не залезть на его бёдра, и сдавленно сказал: — Пойдём в дом. — Нет, — спокойно ответил Джерард. Прошёлся глазами по губам и шее Фрэнка. Вздохнул. — Я ещё немного тут посижу. — Ладно, я с тобой. Мир, дружба, отмороженные почки, всё такое. Мимолётная грёза о чём-то большем, чем сжатые друг в друге ладони, разлетелась на снежинки от поднявшегося ветра. Джерард очарованно таращился на луну и рассказывал историю о говорящей пшенице в гнилых полях Беллвиля. Потом Майки загнал их домой до ужаса хитрым способом: предложил поесть пудинг. Джерард рванул первым. Фрэнк, оторвав прилипшие волосы от земли, побежал следом, потому что он не мог проиграть какому-то бледному психу, который ему очень понравился. В комнате Джерарда был включён телевизор. Фрэнк стянул с себя кофту, пропитанную брусничными песнями, и завалился на кровать. С экрана на него пялились стрёмные мохнатые штуковины из the muppet show. — Эй, Фрэнк. — А? — он повернул голову. — Чувак, что с тобой? Эй, что-то случилось? Джерард выглядел взволнованным. Его настроение менялось настолько быстро и сильно, что Фрэнк тупо не успевал следить за этим. — Ты ложись, а я скоро приду. Мама вернулась с работы. — Лады, — он кивнул, абсолютно уверенный в том, что Джерард лжёт. — Всё в порядке? — В полном. Фрэнк впервые за всё это время почувствовал себя не в своей инопланетной тарелке. Ему нужен был его пуховик. Тот, что серебристый. В нём Фрэнк превращался в маленькое космическое одеяльце и мог думать мозгом, а не сердцем. Он забрался под пушистый плед, покрытый миллионом жёлтых цыплят, растянулся на кровати. В тело иногда врезались какие-то вещи. Фрэнк нащупал под лопаткой пустую катушку из-под ниток и стал крутить её в руках. Не успокаивало. Если дело касалось тревоги, Фрэнк тонул. Он не умел контролировать панику. Он отгадывал контуры вещей, чтобы отвлечь себя: папоротник в горшке, дождевик, гитара, летние кроссовки, карандаши для глаз.       Он понял, что заснул, когда распахнул глаза из-за запаха гнилой крови, ударившего в нос. Зажмурился, отдышался. Но смрада больше не было. — Надо меньше пить, — пробормотал он в подушку. — Фрэнки? — Джерард? Ты? — он дёрнулся от испуга. — Ты что, включил ночник? — Я боюсь темноты, — хрипловатым – чужим – голосом сказал Джерард. Резко схватил Фрэнка за плечо, когда тот стал переворачиваться на другой бок. — Не надо. Не смотри на меня. Я… плохо выгляжу сейчас. Очень плохо. Прости, если я пугаю. Фрэнк замер. Медленно предложил: — Я могу лечь на полу. — Нет, — тихо выдохнул Джерард. — Я могу уйти, если ты боишься или чувствуешь себя… — Нет, — прервал Фрэнк, — всё нормально. Спи. Джерард лежал неподвижно. Словно даже не дышал, и Фрэнк так сильно хотел повернуться, что ему физически было больно терпеть. — Фрэнк. Могу я сделать кое-что? Фрэнк внезапно ощутил привкус опасности во рту, сжал пальцами катушку из-под ниток. Но — кивнул. Доверился. Почему-то. Джерард со всей аккуратностью приблизился к Фрэнку. Уткнулся носом в его затылок, прижался руками к спине, сказал: — Пожалуйста, только не двигайся. — Л-ладно, — Фрэнк сглотнул ком острых костей. Джерард осторожно обнимал его, прислоняясь к волосам и напевая незнакомую мелодию. Несмотря на декабрь, отключенные батареи и холодок, вросший в позвоночник, Фрэнк плавился в чужой лихорадке и звёздном блеске. Джерард свернулся калачиком — как самый несчастливый ребёнок. Он заснул. Фрэнк рассматривал свет от ночника, что карамелью лёг на стену. Слушал тихое сопение около уха и вскоре тоже уснул. Утром Фрэнк проснулся один. Майки, причёсываясь в комнате Джерарда, пояснил: — У него дела, не беспокойся. Он оставил тебе газировку и сэндвичи. Но я не советую это есть, никто не знает, с какого века продукты лежат в холодильнике. — Я проспал первый урок, это меня волнует больше, блять, всего, — ворчал Фрэнк спросонья. — Ты не идёшь в школу? — Нет, — чуть отрешённо бросил Майки. В бумажном пакете обнаружились сэндвичи с чем попало, спрайт и вишнёвая жвачка. Фрэнк заулыбался. В горле немного першило. По пути в школу Фрэнк заживо сгрыз сэндвич, разобрав его по кусочкам. Забрёл в магазин и стащил оттуда чокопай. В школе всё ещё было не продохнуть из-за похоронной ауры: директор собрал все средние и старшие классы в спортзале, чтобы впечатлить подростков памятной речью. Фрэнк царапал губу и разглядывал головы и лица. Искал чёрный ворох волос и яблочные глаза, потирал упаковку чокопая. Джерарда нигде не было. А Фрэнку всё казалось, что прямо сейчас, пока он бродил по коридорам и выискивал знакомый оскал, с Джи случалось нечто плохое.