***
Франкенштейн медленно прошёл к своему столу и уселся в удобное кресло. Налив себе в стакан воды, взглядом предложил того же каджу, Геджутель отказался. — Если ты тоже хочешь прочитать мне лекцию о том, как вредно всё, что я делаю, ты немного опоздал. — Мы заключили наш союз не для того, чтобы ты убил себя, а для того, чтобы ты помог мне освободить Лукедонию от предателей. — Это не так-то и просто, учитывая то, что ты не даёшь мне никакой информации! — Я не буду раскрывать секреты своего народа! Особенно для такого, как ты, Франкенштейн. Учёный устало улыбнулся. Этот разговор стал уже почти традиционным, после каждого возвращения из Лукедонии, они начинали беседу именно с него. Но, когда Франкенштейн рассказывал, что ему удавалось узнать, Ландегрэ дополнял или уточнял некоторые детали, а то и вовсе обрывал и рассказывал правдивую версию. Они оба понимали, ради чего добывались эти данные. Однако, пытаясь сохранить секреты, он не выходил за рамки того, что узнал учёный. На этой почве было множество споров, в котором оба участвовали с одинаковым удовольствием. — Не сегодня, — эту фразу из уст человека слышали нечасто, а потому всегда выполняли. Кивнув, Геджутель молча взял листы пергамента, где учёный делал записи и внимательно прочёл, исправляя, переписывая и дополняя. После так же молча сложил листы и вышел. Франкенштейн медленно опустил голову на руки. Хотелось взвыть от той гаммы чувств, от которой он отвык за неделю, а ещё спать, но нельзя. Надо сначала набраться сил. Учёный чувствовал это: копьё медленно, но верно истончает его силы, подтачивает тело, иссушает эмоции. Но заблокировать навечно оружие нельзя, оно нужно ему. Оставалось только одно: действовать дальше и надеяться, что поглотят его уже после того, как Лукедония падёт. Вздохнув, мужчина поднялся и вышел из кабинета. Хотелось прогуляться и отвлечься, поэтому, предупредив Эшлин о том, что он некоторое время будет в одной из своих личных лабораторий, мужчина покинул здание Союза. Во дворе сидели дети вместе с Раскреей. Благородная привычно маскировала свою ауру под человеческую, получая возможность общаться со «сверстниками». Десятилетки громко смеялись, будущая правительница мягко улыбалась. Характер у принцессы, на взгляд Франкенштейна, был более чем сдержанный, что, впрочем, не мешало ей обзавестись друзьями. Это хорошо, благородным есть чему научиться у людей, а эти дети многое узнают в общении с аристократкой. Путь до лаборатории не занял много времени, вскоре Франкенштейн уже подходил к небольшой деревушке, за которой находился тайный лаз. Увидев дым, учёный нахмурился и оставшееся расстояние преодолел тремя прыжками. От уютного поселения не осталось ничего. По некогда ухоженным тропинкам с рычанием бродили свежесозданные и очень голодные монстры, уничтоженные точными ударами копья. Домик с тайным ходом в лабораторию взорван: хозяева прекрасно знали, как действовать в подобных ситуациях, пробраться через него теперь не сможет никто. Но самое страшное ждало мужчину на другом конце деревни. Десять малышей, невинных ребятишек, остекленевшими глазами, в которых навечно застыл пережитый ужас, смотрели в никуда. Их просто бросили на тропе, избитых, изгрызенных, изувеченных. Франкенштейн практически не помнил, как схоронил их, как сжёг тела погибших людей и убитых обращённых, он в это время не чувствовал ничего. Долгое время мужчина просто сидел, глядя на десять холмиков, что сейчас находились в некоторой отдалённости от деревни. Сидел молча и смотрел, ни о чём не думая. После, поднялся и пошёл в сторону океана, срываясь в бег сразу после того, как вышел к тропе. У него теперь была только одна цель: Лукедония. Как он проскочил мимо всей охраны и патрулей, учёный так же не запомнил. Осознавать себя начал уже на подходе к тронному залу, в одном из потайных тоннелей. План был не идеальный, но рабочий. Лорд благородных — его цель — неподвижно сидел на троне. Прокрасться и убить — вот всё, что ему оставалось, пусть это развяжет войну, пусть он будет виноват в том, что всё пойдёт не по плану. Тела замученных детей всё ещё стояли перед глазами, застилая всё остальное. Франкенштейн так и не узнает, что сработало больше: его усталость или эмоции, но присутствие чужого он почувствовал слишком поздно, а дальше всё просто: короткая вспышка боли, темнота, пробуждение. Но очнулся учёный не в темнице, не в пыточной камере, а в тесной тёмной комнате без окон, в мягкой постели. — Не вставай, иначе я буду вынужден тебя убить, — раздался тихий спокойный голос, едва учёный попытался пошевелиться. — Ещё посмотрим, кто кого. — Прошу, не кричи. Я не для того скрывал тебя два дня, чтобы меня отправили в вечный сон. «Ложь», — сразу решил мужчина, но почему-то поверил. Этому голосу невозможно не поверить. Слишком он был уставший? С ноткой безнадёжности, отчаяния, тот самый голос, когда обладатель идёт за помощью к самому последнему из списка. Например, к нему. — Ты здесь один? — Один, говори так тихо, как только можешь, я тебя услышу, — не дождавшись от человека никакой реакции, незнакомец продолжил. — Я спас тебя, Лорда охраняют так, что ты бы даже к трону не пробился живым, в ответ прошу лишь быть тише, пока ты тут. У меня есть сын, совсем ещё ребёнок, на днях только ходить научился. Я слишком рискую, держа тебя в своём особняке. — Зачем? — на грани слышимости спросил учёный. Благородный едва слышно выдохнул. — Ты единственный, кто может нам помочь. — Кому? — Тем, кто остался верен прежним традициям. Жителям Лукедонии, которые не желают людям зла. Тем, кто вынужден скрываться под личиной предателей, пытаясь выжить и спасти свой клан. — Я тебе не верю. — Не верь. Просто постарайся в следующий раз думать. Я не смогу больше тебе помочь. — Как тебя зовут? — чуть прищурился учёный. — Рейгар Кертье. Глава клана Кертье скрывал человека почти неделю, кормил вкусно, не скупился на воду и разговоры, смеялся, когда гость проверял пищу на яд, но не обижался. Немного расслабился Франкенштейн лишь после того момента, когда каджу три часа забалтывал пришедшего в гости Градеуса, только бы тот не зашёл в комнату, где прятался готовый к бою человек. Будь вместо берсеркера Традио, вряд ли этот трюк сработал — Кертье оказался не самым разговорчивым благородным. Однако Градеус не обращал на подобное внимание, и Франкенштейну не пришлось биться, растрачивая с трудом накопленные силы. Неужели, среди благородных тоже есть нормальные существа? Может быть, Геджутель не просто приятное исключение? Но в тот вечер учёный распрощался с гостеприимным жителем страны, приговорённой Франкенштейном к смерти. Подставлять Рейгара Кертье, который рискнул и спас его, несмотря на опасность, нависшую над ребёнком, не хотелось. Человек тоже умел быть благодарным. Напоследок, каджу посоветовал ему наведаться в библиотеку главы клана Ландегрэ. — Глава их клана — всего лишь дитя с запечатанной силой. Он не почувствует тебя, если ты скроешь свою ауру. Остерегайся взрослых благородных. — Вот уж, не учи, — хмыкнул Франкенштейн. Рейгар улыбнулся одними глазами и отпустил с миром и ключом от особняка. Наверное, они дружили с прежним главой осиротевшего клана. Надо будет поговорить с Геджутелем. За то время, что учёный штудировал библиотеку каджу, он ещё не раз наведывался в особняк самого быстрого благородного. Сначала просто для того, чтобы быть уверенным: не сдал, а потом для удовольствия и общения. От Рейгара Франкенштейн узнал, что захват власти готовился долго и тщательно, что никто не мог знать об этом просто потому, что никто даже подумать не мог, что такое возможно. До этого момента никогда не пытались сместить Лорда с трона или же пытаться завладеть его разумом. Рейгар узнал обо всём в день нападения и по совету Геджутеля, который был одним из немногих, не потерявших способность рассуждать здраво даже в такой ситуации, переметнулся на сторону предателей, чтобы спасти своего недавно родившегося ребёнка и получить возможность узнавать планы захватчиков. Геджутель Ландергэ за несколько минут составил план освобождения родной страны и не учёл только одного: в отличие от остальных кланов, дитя правителя, юную Раскрею, ту, что должна была повести народ после гибели отца, решат убить, а Лорда, наоборот, оставить. Не воспитать правителя, подконтрольного клану Традио, как это планировалось с детьми тех кланов, что не захотели переходить на сторону предателей, а завладеть разумом уже существующего. Узнавший об этом в последние мгновения, Геджутель бросился на помощь в замок и погиб там. Франкенштейн прекрасно видел, что Кертье глубоко опечален гибелью товарища, но не пытался успокоить. Не знал, какие слова можно подобрать для подобной ситуации. И говорить о том, что каджу жив, не решился, сначала надо сверить версию Рейгара с рассказом Геджутеля. — Он смог подчинить себе даже брата Ноблесс, — тихо проговорил Кертье и тут же огляделся, словно опасаясь, что кто-то подслушает. Франкенштейн чуть склонил голову, подметив этот тон. Каджу говорил так, словно упомянул кого-то сильного. — Кто такой этот ноблесс? — Среди людей, вы назвали бы его судьёй и палачом. Он тот, кто наказывает провинившихся. Тот, кто смог бы остановить бунт. — Почему же не остановил? — Его брат был одурманен сладкими речами Традио, отравлен его ядом. Он намеренно ослабил брата. Ноблесс мёртв. Хоть каджу Кадис и сбросил с себя чары на какое-то время, он не смог помочь. Франкенштейн задумчиво кивнул и попрощался. Вернулся в библиотеку уже с определённой целью. Ведь если есть Ноблесс, который карает преступников, то есть и оружие, которым он уничтожал врагов. Палач мёртв, но топор можно заточить, взять это бремя на себя. Стоит попробовать! О ноблесс было слишком мало информации, к тому же несколько часов пришлось сидеть неподвижно на крепкой балке, когда в библиотеку пришёл юный каджу, усевшийся почитать книгу, но на деле — просто отдохнуть. Однако, к утру, он всё-таки нашёл то, что искал. Дневник Геджутеля Ландегрэ не только более подробно рассказал про ноблесс, но и указал, где он живёт. Хмыкнув, мужчина прихватил находку и ушёл. Этот дневник обещал ему очень интересную беседу! Но сначала — оружие Ноблесс.***
Франкенштейн медленно прокрался мимо охраны и привычно скользнул в тёмную пещеру, служившую ему защитой в землях Лукедонии. Протиснувшись в узкий проход, в который раз едва не оборвав пуговицы, мужчина тенью преодолел опасные просвечивающие участки и скользнул по земле под камень. Спрыгнув вниз с невысокого склона, учёный выпрямился и, как мог, отряхнулся. В пещере было светло благодаря большим щелям между камней, но она находилась достаточно глубоко, чтобы быть уверенным в том, что благородные не почувствуют чужака. К тому же недалеко находился особняк одного из жителей Лукедонии. Это тоже помогало скрываться, как и созданный нейтрализатор, полностью поглощающий его силы и ауру. Жаль, что действует недолго, но учёный уже работает над его улучшением. Он вообще постоянно работает, как часто говорила Эшлин, но иной жизни мужчина просто не представлял. Он не знал, как можно просто жить, не подвергая себя опасности, не лишая себя сна три ночи подряд, чтобы прооперировать очередного пациента, в улучшении которого совершили ошибку идиоты, которых он безжалостно уволил, или спасая чью-то жизнь, которую пытались отнять благородные, или снова и снова улучшая себя. Он не имел ни малейшего понятия, что такое спокойная жизнь. Не понимал тех, кто пытался жить подобным образом, когда в мире бесчинствуют эти существа, что называют себя «аристократы». Поэтому, дождавшись в своём убежище ночи, Франкенштейн отправился на поиски топора. Искомый дом находился далеко за основным поселением Лукедонии. Одинокий, но, бесспорно, прекрасный особняк, поражающий своим величием и… запустением. Рядом никого не ощущалось, сады давно превратились в непроходимые джунгли. Тишина, но в воздухе чувствовалось, что кто-то здесь был. Давно, может быть, около месяца назад. Франкенштейн брызнул на себя нейтрализатором и полностью скрыл ауру. Двинулся в сторону особняка. Месяц — слишком долго, могут вернуться в любой момент. Здесь было тихо, влажно и темно из-за закрытых штор. Затхлый воздух заставил закрыть на первые мгновение нос, учёный осторожно приземлился на пол и пошёл исследовать территорию. Несмотря на отсутствие хозяйской руки, пол не скрипел, что, несомненно, радовало. Особняк оказался большим, двухэтажным и пустым, никого из живых существ не наблюдалось и не чувствовалось. Изучив здание, учёный без особого труда нашёл потайную дверь, прошёл внутрь. Вздохнул и спустился по лестнице, надеясь, что Лагус не решит вернуться именно сейчас. Это место было идеальным для того, чтобы спрятать там Рагнарёк. Кажется, так называется топор, которым ноблесс уничтожал врагов? И, если он действительно здесь, то благородные наверняка приходят проверить наличие оного на месте. Было тихо, только капли звонко капали на пол, отдаваясь далёким эхом. Франкенштейн пошёл дальше, оглянулся, проверяя, не оставляет ли следов. Нет, пол сухой посередине, беспокоиться не о чем. Длинный коридор никак не отапливался, от холода кожа покрывалась мурашками, заставляя зябко ёжиться и дуть в ладони, но учёный упрямо шёл вперёд, нутром чувствуя, что найдёт здесь то, что поможет ему спасти мир от Лукедонии. Что-то кроме сырости, затхлого воздуха и плесени. Наконец, вдалеке чуть посветлело, и он добрался до ещё одного прохода. Темнота здесь едва рассеивалась светом из одинокого окна, что находилось под самым потолком. В Лукедонии была ночь, полная луна на какое-то мгновение скрывалась в облаках, но потом снова являла миру свой яркий свет. Франкенштейн прошёл в комнату и замер. Выглянувшее ночное светило позволяло разглядеть стоящий посреди огромного помещения трон, на котором сидел прикованный цепями юный благородный. Неосознанно сделав шаг вперёд, учёный снова остановился, глядя на пленника. Он ошибся, это был не юноша, но молодой мужчина. Благородные старели медленно, поэтому учёный не взялся определять его возраст, но одежда, чёрная с золотой каймой, аристократические черты лица и неземная, почти неестественная красота говорили сами за себя — это был благородный. К трону с высокой спинкой и незнакомой эмблемой крепились цепи, обвивающие горло пленника. Грудь, руки от плеча до локтя так же были обездвижены оковами, тянущимися куда-то в темноту. Ноги прикованы к подножию трона кандалами без каких-либо цепей. Благородный не имел возможности двигаться. Доступны только движения головы и ограниченно рук. Кто это? Облака вновь скрыли луну и почти сразу отступили, осветив пленника. В этот же момент благородный чуть поднял голову и посмотрел на вошедшего. Затем опустил обратно, не сказав и слова, но Франкенштейн стоял, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Дыхание перехватило от этого взгляда, полного печали, безысходности, принятия. Казалось, это существо уже ничего не ждёт, ни помощи, ни смерти. Помотав головой, мужчина ушёл. Ему нет дела до тех, кто заперт в этом доме, себя бы спасти. Тем более, что в этой комнате оружие точно не оставят. Придётся искать Рагнарёк где-нибудь ещё. Подвал пришлось обойти несколько раз, прежде чем обнаружилась ещё одна потайная дверь, а за ней — запертая комнатка, буквально кричавшая о том, что за ней спрятано что-то очень сильное. Странно, но если закрыть внешнюю дверь обратно, не чувствовалось ничего. Учёный с замиранием сердца опустил ручку второй двери, дивясь тому, что такая комната и не заперта, потянул на себя и прошёл. Ничего. На бархатной подушке чётко виднелась вмятина, на которой когда-то лежал артефакт такой силы, что энергетический фон от него не развеялся до сих пор. Был ли это Рагнарёк, Франкенштейн не знал, но и здесь долго находиться не стал, вышел, заперев тайную комнату обратно. Поиски не дали ничего, в пещере и в особняке в целом, не было оружия Ноблесс. Вздохнув, учёный ушёл в своё убежище и долго сидел, не предпринимая ничего. Отсутствие искомого топора расстроило, однако Франкенштейн принял это. Нет и нет, будет справляться своими силами. Но в мыслях то и дело возникал тот пленник, что заперт в подвале. Его не убили, как других преданных трону, значит, это существо важно для предателей. Почему? Объяснение было одно: пленник являлся ноблесс. Однако все были уверены в том, что палач благородных давно убит с помощью его брата. Может ли эта информация скрываться намеренно? Если да, то зачем? Зачем им держать в живых благородного, который способен уничтожить их всех? Если это правда Ноблесс, то он знает про своё оружие? Франкенштейн вскочил на ноги, развивая эту мысль. Если он прав, то стоит просто спросить у него, где скрывается Рагнарёк, а взамен пообещать отпустить. Скрывать свои истинные эмоции учёный научился уже давно, Музакка, помнится, посвятил этому немало времени, когда понял, что жизнь его дочери во многом теперь зависит от этого юноши, а это значит, что пленник поверит. Освобождать, конечно, он никого не будет, мало ли за что он там сидит? Идти к Ноблесс учёный решил на следующий день, но планы неожиданно сорвались, когда около его пещерки Рейгар Кертье вдруг решил устроить пикник со своим сыном. Пришлось сидеть, не шевелясь, почти весь день, пока каджу не начал сборы, во время которых рядом с учёным, в щель между землёй и камнем, упал небольшой свиток. Не выходи, они подозревают. Смяв лист и убрав его в сумку, Франкенштейн уселся на землю и заставил себя уснуть, предварительно проверив блокировку копья. Если подозревают, то сидеть ему здесь дня три. Пока проверят остров, пока посовещаются, снова проверят остров. Около особняка Франкенштейн появился только через неделю, занятый тем, что слушал разные сплетни от центрального аппарата. Его больше не ищут — главные слова, давшие возможность действовать. Но стоит ли ему туда вообще идти? Вдруг попытка завладеть чужим оружием духа обернётся пустой тратой времени? Именно этим вопросом человек задался, стоя в нескольких метрах от здания. Что если этот Ноблесс выдаст его? Принять решение ему помогли, словно сама судьба гнала его внутрь: почувствовались чужие ауры, что стремительно приближались к нему. Выругавшись, учёный бросился в дом, не забыв закрыть двери, дальше — потайной коридор. Заперев и его, Франкенштейн отбежал дальше и замер, надеясь, что здесь не заметят. Однако пока ещё неопознанные каджу, словно специально, прошли в дом. «Только не сюда, пожалуйста, только не сюда! Да я молиться начну вместе с уборщицей в красном уголке, пусть только они уйдут!» В тишине раздался скрип открываемой двери. «Не начну», — мрачно констатировал Франкенштейн, бросаясь бежать по коридору и на ходу обрызгиваясь нейтрализатором. До комнаты, фонившей энергией добраться он не успевал, пришлось забежать к пленнику. Благородный чуть удивлённо проводил нежданного гостя взглядом, но промолчал. Не найдя ничего лучше, чем спрятаться в самом тёмном углу, мужчина замер, уже сейчас понимая, что этого не хватит. Благородные поймут, что он здесь. Пленник вздохнул, затем поднял руку, насколько позволяли цепи, и сделал лёгкое движение. Перед Франкенштейном появилась красноватая дымка и растворилась. — Замри, — хрипло проговорил благородный. — Мне сложно удерживать щит. Они не заметят тебя, если не будешь шевелиться. Ответить учёный не успел, пришлось замереть и молча наблюдать за тем, как в камеру, улыбаясь так, будто пришли к старому другу, прошли Лагус и Градеус. Поздоровавшись, Традио достал глубокую пиалу и ядовито-зелёную таблетку, тут же кинул в сосуд, в котором, судя по характерному звуку, была вода. — Как ваши дела? — даже не пытаясь скрыть издёвку, спросил Градеус, подходя к пленнику. — Не желаете пройтись? Желаете, по глазам вижу, как вы жаждете движений. Но мы не так глупы, чтобы позволить вам это! Даже сейчас вы можете сильно навредить нашим планам! Честный ноблесс, благородный, который уничтожает свой же народ! И что теперь вы мне скажете? Вы, сильнейший благородный, в цепях, как пёс людской. Кто ещё раз скажет мне, что вы самый сильный, я рассмеюсь ему в лицо! Мы вас победили, слышите? Я! Я первый ударил вас! — В спину. Два слова, но Франкенштейн вдруг почувствовал себя грязным от одного только взгляда, которым одарил своего надзирателя пленник, тона, с которым была сказана фраза. Как будто презрение вдруг материализовалось и вылилось на голову Градеуса. Вот это уровень! Ему ещё учиться и учиться! — Уничтожу, — прошипел берсеркер, бросаясь к ноблесс с явным намерением придушить. На пути встал Лагус. — Сдерживай свой характер, друг мой, — с приторной улыбкой проговорил Традио. Проследив за отошедшим каджу, старик развернулся к ноблесс. — Прошу простить его, Кадис Этрама ди Рейзел. Порой он забывается. Мы долго не заходили к вам, дольше, чем обычно, как вы? Проголодались? Может, вы хотите пить? Пленник молчал, не выдавая никаких своих желаний. Словно кукла сидела, а не ноблесс. Гаденько улыбнувшись, Лагус поднёс к плотно сжатым губам пиалу. — Пейте, Кадис Этрама ди Рейзел, пейте, не упрямьтесь, — противно смеялся благородный, чью тощую шею Франкенштейн мечтал свернуть уже несколько десятков лет. — Вы погибнете от жажды, я не могу этого позволить. Там всего лишь лёгкий яд, он вас обездвижит. Помоги мне, Градеус. Беловолосый грубо схватил благородного за голову, запрокидывая и обездвиживая. Лагус сдавил челюсть рукой, пытаясь разжать стиснутые зубы. Руки благородного с силой сжали подлокотники, часть воды потекла по лицу, скапливаясь на цепи, прижатой к коже, оставляя за собой лёгкий красный след. Ни одной капли не попало внутрь. — Поить твоей отравой этого упрямца становится всё сложнее, — проговорил Градеус, удерживая вырывающегося пленника. — Сделай что-нибудь! — Ну, же, Кадис Этрама ди Рейзел, — тихо, гипнотизирующе прошептал Лагус, глядя прямо в глаза. — Не сопротивляйтесь мне. Франкенштейн вжался в стену, глядя на пытку, борясь с безрассудным желанием помочь пленнику. Лагус посмотрел в ту сторону, и учёный замер, вспомнив слова про щит. В это время ноблесс вдруг расслабился и разомкнул губы, позволяя отраве попасть в организм, и внимание каджу тут же переключилось на него. — Получилось! — почти взвыл Градеус, выпуская голову пленника. Рейзел бессильно уронил её на грудь, но Лагус поднял, держа за подбородок и глядя в пустые, словно остекленевшие глаза. — То-то же, — хмыкнул он, наклоняя чашу с ядом к губам и в этот раз не встречая сопротивления. Убрав опустевший сосуд, он отошёл на шаг, глядя на напряжённую фигуру. Благородного мелко трясло, но он молчал, глядя вниз. Только Франкенштейну, сидевшему на полу, было видно крепко зажмуренные глаза и стиснутые зубы. — Твой контроль слишком мало держится! Сделай что-нибудь! Мне надоело ждать! — Терпение, Градеус, — холодно произнёс Лагус. — Ноблесс — не то существо, которое можно подчинить сразу, вспомни, даже порабощение Идиан потребовало некоторое время. — Но ты говорил, что смерть каджу поможет! Так почему он до сих пор не твоя марионетка?! Мы уничтожили его брата его же руками! Лорд подчинился, я хочу того же и для этого! Они всегда нас притесняли! Не позволяли действовать так, как мы считаем нужным! Не причинять вред людям только потому что я сильнее их! Бред! Слышишь? Это бред! Мы должны быть хозяевами этого мира! Мы, а не люди! Схватив ноблесс за волосы, Градеус поднял голову пленника, заставляя Франкенштейна поразиться, как быстро выражение боли сменилось маской спокойствия. Берсеркер зарычал и с силой ударил пленника по лицу. — Ненавижу! Я буду наслаждаться тем, как ты будешь послушно выполнять мои указания, слышишь? Я наслаждаюсь каждым ударом! Новый удар заставил щит пойти рябью, но ноблесс удержал защиту человека и улыбнулся, глядя со спокойной, почти отеческой лаской. — Мы никогда не притесняли вас, — тихо проговорил он. — Мы не запрещали уходить в человеческие земли. Правило было только одно: не причинять им вреда, не вмешиваться. — А я хочу вмешиваться! Я! Хочу! — взревел Градеус. — Если ты убьёшь его, то мы лишимся нашего источника энергии, Градеус. Прекрати. Кулак остановился в воздухе лишь на мгновение, но потом берсеркер отошёл, что-то глухо проворчав, уступив место напарнику. — Лорд был бы рад знать, что вы живы, Кадис Этрама ди Рейзел, — проскрипел Лагус, проведя пальцем по рассечённой скуле и задумчиво осмотрев оставшуюся кровь. — Жаль, что он полностью под моим контролем и не может сказать это сам. И вы уже поддались. Впервые за столько времени у меня получилось! Ваше поражение близко, вы и сами это чувствуете, правда? Я бы остался здесь с вами, чтобы ускорить процесс, но моё присутствие необходимо наверху. До встречи, мы придём через несколько недель. Идём, Градеус. Хмыкнув, берсеркер развернулся и ушёл, первым выходя из комнаты. Никто из оставшихся не шевелился, вслушиваясь в удаляющиеся шаги. Лишь когда дверь хлопнула, Рейзел отпустил щит и устало выдохнул, завалившись вперёд. Последствия яда вкупе с использованием сил истощило его, благородный едва дышал. Учёный медленно поднялся, подошёл, глядя на пленника. Тот силился выпрямиться, но лишь сильнее оседал на своём троне. Цепь давила на горло, тонкие брови благородного изломились от неприятных ощущений, но он ничего сделать не мог. Вздохнув, Франкенштейн осторожно, не касаясь странно блестевшего железа, надавил на плечи пленника, наклоняя на спинку каменного кресла, успев подставить ладонь до того, как затылок ударится о твёрдую поверхность. — Спасибо. — Это я должен благодарить вас, — спокойным тоном ответил мужчина, осторожно, стараясь не повторять жест Традио, поднимая голову благородного и оглядывая повреждения от отравленной воды. Ничего опасного, похоже на ожог от кипятка, но на обезболивающую мазь человек всё-таки расщедрился, стараясь не смыть грязь с лица больше, чем было до этого. — Если бы не вы, они убили бы меня. Так легче? — Да. Достав флягу с водой, Франкенштейн немного пролил на пальцы, смывая мазь с пальца и вытирая его платком. Перехватив боковым зрением взгляд благородного, мысленно выругался, вспомнив о том, что жажда пленника вряд ли была утолена ядом. — Пить хотите? Рейзел отвёл глаза, промолчал. Вздохнув, учёный снова открутил крышку. — Вы, благородные, такие гордые, — усмехнулся он. — Я от чистого сердца предлагаю. Просто вода, ничего плохого. И в доказательство сделал глоток, едва не подавившись, когда рубиновые глаза жадно проследили за движением. Не спрашивая больше, Франкенштейн помог напиться, всё больше поражаясь выдержке этого существа. Несмотря на явную жажду, пил пленник осторожно, с достоинством, не уронив ни одной капли, но и не отрываясь от горла, неосознанно подавшись вперёд, когда учёный попытался убрать руку. Лишь когда фляга опустела, благородный откинулся на спинку стула и, забывшись, блаженно выдохнул, прикрыв глаза. — Сколько же вы тут сидите? — удивился Франкенштейн, взглядом меряя размер когда-то полной фляги. Ноблесс сразу же выпрямился, принимая отрешённый вид. — Кажется, два… — последовал тихий ответ с последующей задумчивостью, как будто он действительно потерял счёт времени. — Года? — ужаснулся учёный. — Века. Вздрогнув, Франкенштейн замер, просто не находя слов. Два века. Двести лет в одной позе, с цепью, ядом и постоянными издевательствами! — Это ужасно! Рейзел вздохнул, но ничего не сказал. Осторожно повёл носом и тут же замер. Из окна, откуда падал свет, ветер принёс запах чего-то жареного. — Вас хотя бы кормят? — показал, что всё-таки заметил движение, Франкенштейн. — Кормят, — эхом откликнулся Рейзел. — Почему они оставили вас в живых? — Моя энергия позволяет им стать сильнее. Они питаются ей, насыщаются и потом идут в ваши земли. — Эти цепи?.. — Да. Кивнув, учёный задумался. Если эти цепи сдерживают силу ноблесс, значит, есть шанс победить их, если узнать структуру… — Ты не прав, они не смогли бы сдержать меня, имей я прежнюю силу, не смогут удержать и каджу. Яд, что заставляет меня пить Лагус, уничтожает моё тело. Он не позволяет мне двигаться. Цепи лишь отбирают силы. — Зачем тогда вы выпили? Вы же на самом деле не поддались его контролю сегодня, верно? Почему вы притворились? — Он мог заметить тебя. — Из-за меня? — удивился человек. — Почему ты пришёл сюда? — За оружием ноблесс, — автоматически ответил Франкенштейн. — Хотел забрать Рагнарёк, считал, что вы мертвы. — У меня нет физической формы оружия. Рагнарёк — оружие Лорда. И здесь ложь. Врезать бы этому Геджутелю, врёт даже в дневниках! Учёный вздохнул, раз нет оружия, то всё было зря и его поход сюда, и потраченные на защиту человека силы ноблесс. Резко развернувшись, Франкенштейн ушёл. Кажется, этот благородный ему не помощник, спасать его себе дороже. Придётся действовать самому. Как и всегда. Вернувшись в пещеру, мужчина улёгся на землю. Надо выбираться с этого острова, вернуться в людские земли и продолжить попытки вернуть к жизни один из экспериментов по его улучшению. Но сначала — закончить все дела здесь, посмотреть, чем занимаются благородные, собрать как можно больше информации. Его не потеряют ещё долго, в лаборатории, в которую планировал уйти Франкенштейн, он мог просидеть и месяц. Искать не будут.