Дерзкое и внеплановое

Я как придурок вертелся у зеркала уже полчаса, примеряя то одну рубашку, то другую, не зная какую выбрать. С Костяном так бы не парился, сунул бы руку в шкаф и надел первое попавшееся, но почему-то многообещающее «предложение» маячило в перспективе и не давало мыслить здраво. Почему-то я был уверен, что это новый контракт, а значит, нужно готовиться к деловому разговору. Но с другой стороны — мы идем в бар, и будет тупо, если я оденусь, как на собеседование. — Дебил ты, Мишка! — зашипел я, натягивая блядские узкие джинсы небесно-голубого цвета. Любимые черные были заляпаны грязевой кашей после недавнего дождя, а синие я всё никак не мог отнести в ремонт, чтоб мне починили «змейку», а потому пришлось надевать светлые джинсы, которые у меня почему-то всегда ассоциировались с чем-то женским, возможно, потому что их мне притащила Наташка, вручив в качестве презента на двадцать пятый день рождения, сказав, что мне, как блондину, такое очень идет. Блондином я никогда не был — так, русые волосы, как у половины жителей северных районов необъятной, а прекрасная продукция Levi's отправилась на дальнюю полку в шкаф и наделась только один раз — на день рождения Наташкиной матери. Чертовы джинсы сели, как влитые, хотя я был уверен, что немного поправился с того времени, но, видимо, вечно пустой холодильник и завалы на работе не позволяли мне раскабанеть, и какое чудо, что спустя шесть лет я влезал в свои старые (новые) шмотки. Часы вопили, что я уже опаздывал, а потому пришлось едва ли не кубарем скатываться по лестнице, на ходу застегивая на все пуговицы пальто. Надетый под низ джемпер нихрена не грел, и я, еще будучи в подъезде, уже чувствовал, как начинаю замерзать. На заполненной автомобилями парковке, прямо возле моей апельсиновой Шкоды стояла высокая плечистая мужская фигура, и сизый дымок поднимался в ночное небо, распростертое над ним стеганным одеялом. Я почти бегом преодолел несколько десятков метров, ступая по хрустящему, свежевыпавшему снежку, и звук моих гулких шагов привлек его внимание. Он поспешно обернулся, рассыпая вокруг себя искры сгорающего табака, и тонкие губы тронула знакомая улыбка. — Рад вас видеть, Михаил, — отведя левую руку с сигаретой в сторону, он протянул мне правую, и я крепко пожал ее, не зная, как выразить и как объяснить, что тоже искренне рад. — Простите, я немного опоздал: вспомнил что… нужно разморозить курицу! — придумал я на ходу, потому что слишком уж позорная правда — опоздал, потому что как баба перед свиданием выбирал наряд! — Курицу? — Евгений вопросительно приподнял бровь, поднося сигарету ко рту и делая глубокую затяжку. — Жена попросила? Я задумчиво повозюкал носком ботинка слежавшийся, в грязных разводах сугроб. — Я не женат, — пробормотал, махнув рукой, приглашая идти в сторону паба. — Сам буду варить. Суп. Тверской искренне рассмеялся, и я с трудом оторвал от него взгляд, удивляясь, как вообще понимать это непонятное волнение. Возможная сделка? Да, может быть, но что оно мне даст? Небольшую премию? Я, вроде как, в деньгах особо не нуждался. — Вы хотели поговорить о чем-то, — решил я развеять туман сомнений и наконец-то понять, что ему нужно от меня, а мне — от него. — Да! Точно, как я мог забыть! — Евгений выкинул окурок в ближайшую урну и достал из внутреннего кармана конверт. — Ваши деньги. Приятно иметь дело с честным человеком, если говорить откровенно, это такая редкость в наше время. Я неловко кивнул, засовывая деньги в карман, и буркнул что-то вроде «мы на месте». Мы как раз дошли до неприметного кафе с вывеской «Moonlight», и я направился вниз по ступеням, прямо к дверям с неоновым месяцем в центре. — Михаил, вы же сейчас не шутите, да?.. Бархатный баритон донесся до меня откуда-то сверху, и я замер уже на самой последней ступени, медленно, будто балерина в музыкальной шкатулке, разворачиваясь к нему побледневшим лицом.  — Что? Дверь с полумесяцем распахнулась, выпуская на улицу смеющихся девиц, красивых, как фарфоровые куколки, и вырывающиеся следом за ними из паба неоновые отблески засияли во взирающих на меня темных завуалированно-насмешливых глазах. Свет уличного фонаря за спиной Евгения озарял взъерошенные ветром волосы, очерчивал силуэт… — М-м, нет, ничего. Просто это «гей-френдли» бар, — он ткнул пальцем в радужную наклейку, прилепленную на стене прямо под логотипом. — Если вы хотели намекнуть мне как-то, то было бы проще спросить прямо. Я пробормотал что-то нечленораздельное, гневаясь на себя за то, что я, блять, тридцатилетний мужик, а робею, как старшеклассница и не могу найти подходящее оправдание, и какого-то хрена, к тому же, ходил два года в бар для геев, да еще и напялил чертовы узкачи именно сегодня! Честное слово, я почти собрался с мыслями, почти разлепил губы, чтоб предложить отправиться в другое место, объяснить как-то ситуацию, но грубые пальцы уже сжались на моем локте и почти силой втащили в неоновый полумрак, а потом усадили за столик, и я прозрел… — Вот же ведь… — прошептал я ошарашено, пялясь во все глаза на парочку за дальним столиком. Незнакомые мне парни сидели так близко друг к другу, так улыбались… лучшие друзья, да? Хрен там! — Что будешь пить? Ничего, что я на «ты»? Евгений повертел в руках картонное меню, невнимательно скользя взглядом по содержанию, а я просто сидел и тупо пялился на голубую парочку, отслеживая, как один щупает другого за коленку и смущенно так улыбается… — Н-ничего, — пробормотал я, поспешно отворачиваясь. — В смысле, называй, как хочешь. Я буду ром. — Прекрасный выбор! — он поднялся на ноги и поспешно направился к бару, магнитом притягивая к себе взгляды девушек и парней, сидящих, стоящих, идущих, да и как тут не притягивать? Он остался таким же, каким и был несколько лет назад — спортивным мужиком за тридцать, с красивыми чертами лица и чувственными темными глазами. Стало жарко и я поспешно стянул пальто, в который раз жалея, что оделся так… подходяще под специфику паба. Слишком моднявые джинсы, слишком брендовый джемпер и эти берцы с металлической заклепкой, который мне так нравились раньше, были тоже слишком «в тему». Выкину весь этот шмот, как только приду домой, клянусь! — Какой милый омежка в наших краях! — низкий голосок, так отчаянно пытающийся звучать выше, затрещал над ухом, перекрикивая Pink Floyd в исполнении какой-то ноу-нейм кавер группы. — Схерали?! — процедил я, разворачиваясь к мужику, решившему меня склеить, и едва ли не грохнулся со стула, наталкиваясь взглядом на Николая, с которым познакомился тут. Вернее, мы с Костяном его тут встретили. Неплохой такой парень этот Коля. Чуть старше нас, автомеханик. Сейчас Николай выглядел, как мурена в своем леопардовом костюме и с хвостом. Его испуганное лицо в бликах мерцающей подсветки приблизилось из полумрака. — Миха, ты, что ли? А я не узнал! Ты всегда такой альфач… — Что ты несешь? — простонал я, мечтая то ли провалиться под землю, то ли набить морду этому великовозрастному ребенку. — А у нас тут… Новый год празднуем, короче, — игриво продолжил он, махнув рукой в сторону отдельных комнат, которые заказывали большие компании. Господи, пусть в тех комнатах не будет кроватей, а только столы с бухлом и жратвой! Тихо звякнуло стекло о стекло, и на столик приземлились два стакана. — О, так ты все-таки… — присвистнул Николай, сверкая глазами из-под рыжей челки. Мне почему-то было до безумия стыдно поднять глаза на Евгения, а еще сложнее объяснить, что он все не так понимает! Всё! — Коля, — улыбнулся мой знакомец, протягивая руку. — Женя, — спокойно ответил мужчина, протягивая свою. — Приятно познакомиться, а вы… — Просто знакомый. Извините, но вынужден откланяться: меня ждут, — Николай покрутил в руках собственный хвост, подобно нунчакам, и отвесил шуточный поклон, скалясь во все тридцать два. Он наконец-то ушел, а я схватил свой стакан рома, от стресса опрокидывая почти половину. Евгений медленно приземлился рядом со мной, растягивая губы в понимающей, вот только нихрена не правильно, улыбке. — Меня поражает твоя смелость! Но я не пойму: то ли ты такой «открытый», то ли меня еще тогда раскусил? Я неожиданно отчетливо понял все, что он сказал, и от понимания этого застонал, закрывая лицо руками. Ну, если я правильно сопоставил факты, то он определенно ухаживал за мной тогда, пять лет назад, только вот я, наивный чукотский парень, воспринимал всё в шутку: и оплаченные им счета в ресторанах, где мы двадцать процентов времени обсуждали работу, а восемьдесят — всё остальное, и катания по ночному городу с кофе с круассанами из пекарни, и даже, блять, цветы, которые он прислал мне домой, якобы «для мамы в благодарность за такого талантливого сына», а когда я позвонил и поблагодарил, сказав, что моя невеста посмеялась и оценила, вдруг резко все подарки прекратились. Неужели я давал повод думать, что гей? — Я не «открытый», и не гей, — слабо пробормотал я, чувствуя, как приятно туманится в голове от рома на голодный желудок. — Би, конечно, понимаю! — Евгений ехидно ухмыльнулся, прокручивая в руках свой стакан. — Как можно отказывать себе в удовольствии наслаждаться женскими формами, да? Вижу, ты здесь часто бываешь? Я только тупо кивнул, уткнув глаза в кубик льда на дне стакана. Сам его сюда притащил, придурок! Но как?! Как я мог не замечать столь очевидные вещи? А Костя? Что он думал про этот бар? Мы же сюда регулярно приходили, а он-то явно все подмечал. Я допил оставшиеся миллиграммы одним залпом, едва не схрумав и лед при этом. Ох, какая глупая была бы смерть! Позорище, умер в гейском баре! — Одну секундочку! — попросил я, вскакивая на ноги. Зашатало от выпитого, но я быстро сориентировался и почти бегом направился к выходу, не побеспокоившись о том, чтобы захватить пальто. Замер у двери с луной, дрожащими руками вытягивая пачку ментоловых, мать его, сигарет! И прикурил, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. — Алло, Костян… — прошептал я в трубку после четвертого по счету длинного гудка. — Да-а?.. Сейчас, погоди, — он крикнул куда-то в сторону: — Мариш, сделай потише!.. Да, все, говори. — Кость, помнишь, паб? Ну, наш который? На другом конце провода повисла тишина, а потом осторожное «ну и?». — Ты знаешь, что это за паб? — В каком смысле? Ты имеешь в виду, что он для ваших? Ну, для этих? Сердце упало куда-то вниз, зацепилось за острые рёберные края и повисло на собственных сердечных кишках-венах, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. — То есть, ты знал? — почти прошептал я, выдыхая дым в ночное небо. Пауза на другом конце провода затянулась. — Ты дурак? Конечно знал. Там же русским, ну, то есть, английским языком написано. Мих, о чем вопрос вообще? На плечи опустилось тяжелое пальто, согревая озябшие плечи. Я зажмурился, перепугано, как школьник, которого застукала мамка, выбросил ментоловый окурок в урну и буркнул торопливое «ничего, завтра поговорим», развернулся к Евгению. — Пойдем? — поинтересовался он, склоняя голову к плечу. Из глаз его исчезло веселье, а непривычная серьезность в обычно ехидном изгибе губ напугала почему-то. — Куда? — Обычно спрашивают «ко мне или к тебе», — хмыкнул он, всё так же без улыбки. — Лучше к тебе, — на автомате прошептал я, хватаясь за стену. Ром проспиртовал мои мозги, и теперь они не могли нормально функционировать, какая досада-то! Я тупил, как никогда, но точно знал, что у меня дома бардак и пустой холодильник. Вскинул глаза, встречаясь с изучающим прицельным взглядом кофейных глаз, и понял, что сказал что-то не то. — Ты серьезно? Ром, беспощадная ты сука, зачем было так подставлять! Я ведь действительно начинаю думать, что всё это время знал, догадывался, и мне даже это нравилось. И цветы, и кофе нравились. Нет, Мих, ты же не можешь быть настолько глупым, чтобы ходить вокруг своей голубизны, и не подозревать о ней. Должно быть, это алкоголь так исказил мировосприятие и приглушил чувство отвращения к представителям секс меньшинств. Да я ведь никогда и не помышлял о подобном! Я ведь просто наивный дурачок, который и слово «жопа» то шепотом произносит. — А разве я похож на человека, который открывает рот только чтобы насладиться звуком собственного голоса? — процедил я в ответ, отчего-то решая поскандалить и продолжить изводить себя, загоняя в яму. Ага, только вот чувствую, что это мне «загонят» и очень скоро. Наверное, раздражаясь на свою недалекость и нерешительность, мозг решил, что хоть в чем-то я не должен робеть и бояться? Да и что я скажу ему? «Извини, но я привел тебя в гей-бар потому что за два года не удосужился раскрыть глаза и заметить, какие все вокруг «сладкие», так как после работы мечтал только наклюкаться и пойти домой дрыхнуть, а все заигрывания обрывало на корню присутствие понимающе улыбающегося Костяна?» А ведь и правда! Он ни разу не спросил, из этих ли я, ни разу не втащил за предположительную мою голубизну, да я даже не подозревал, что он думает обо мне… так! — Ты же понимаешь, что я тебя зову не в шашки играть и не кофе пить, — голос Евгения стал бархатнее, но одновременно с тем ниже, тише, соблазнительнее. Он подошел чуть ближе, и я почувствовал тот самый аромат, который был неотделим от него. Что это? Картье? Шанель? Гуччи? — Надеюсь, у тебя дома найдется немного рома, — вместо ответа пробормотал я, а он, конечно же, понял все по-своему. Спустя пять минут я уже переступал порог его трешки в стиле минимал, будучи готовым ко всему: от толпы скинхедов, что стервятниками расселись на пуфиках, дожидаясь голубого дурачка, и до того, что меня впечатают в стенку, даже не давая стянуть пальто и снять обувь. — Немного рома, да? — улыбнулся хозяин хаты, без лишних прикосновений проводя меня в гостиную. Спасибо, что не в спальню. Кумар из башки выветривался, и его нужно было или выгонять ссаными тряпками оттуда весь и сразу, или вливать новый. Как говорится: или туши все нахер, или подкидывай дров. Мои пальцы дрожали, когда я принимал стакан из его рук, пытаясь не думать о том, что все это слишком напоминает банальный съем, только вот в роли испуганной и предвкушающей барышни был я. Я медленно цедил несомненно дорогой алкоголь, пялясь в окно на сияющий новогодними огнями парк, тщательно игнорируя чужие, непривычно сильные и грубые руки на моей талии, совсем не мягкую грудь, прижимающуюся ко мне со спины, и что-то, упирающееся в поясницу, и запах… крышесносный запах мужчины, который почему-то возбуждал. Можно было бы скинуть все на алкоголь, усталость, длительное отсутствие партнерши, да на что угодно, если честно, но я уже достаточно долго обманывал себя. Хватит. Меня возбуждал он, и возбуждала его реакция на меня. Вот так все запутано и сложно. Я растягивал ром, как мог, тем самым растягивая удовольствие ощущать, как руки, ненавязчиво поглаживающие меня по бокам и животу, начали чуть задирать джемпер, касались оголенной кожи, проводили пальцами по краю джинс… — Ты уверен, что хочешь этого? — горячее дыхание опалило шею, и я поставил пустой стакан на подоконник, разворачиваясь в крепких объятиях, лицом к лицу со столь желанным мужчиной. Боже, даже звучит странно, страшно. Обхватил руками его лицо, кайфуя от покалывающей ладони щетины, и прижался пахом к крепкому бедру, давая ощутить сполна свою уверенность. Его улыбку я почувствовал губами, топя ее в ответном поцелуе. И дьявольски настойчивые руки сжали меня в объятиях, таких, какие не подарит ни один «просто друг», такие, что дышать тяжело. Водоворот закручивался, и ацтекская богиня шторма Атлакамани радушно принимала нас в свои объятия. Его руки на моей спине, ягодицах, бедрах слишком непривычно-грубые, так не похожие на женские, что выбивало все мысли из головы пинком, и я не успевал следить за происходящим. На кровати мы оказались так быстро, что даже свет включить не успели. Но так даже лучше — в полумраке все казалось еще сексуальнее, еще страннее. Не тело — силуэт, намек на очертание, и все тактильные ощущения попадали прямо в сердце ядовитыми стрелами. Весь мой наряд, который я так тщательно подбирал, полетел на пол скомканными тряпками, и я был не против оставить стриптиз на потом. Все инстинкты вопили, что такое дикое, необузданное желание выльется мне завтра в не самые приятные ощущения, но почему-то я жаждал их. — С ума сводишь, ты знаешь это?.. — хриплый, торопливый шепот, прерываемый обжигающими кожу поцелуями лишил тело последней воли. Колени сами собой раздвинулись, подпуская его еще ближе, пах к паху, и я едва не застонал, почувствовав горячую, истекающую смазкой плоть, прижавшуюся к моему бедру. — С того самого момента, как я тебя увидел… — Тогда почему… — я вцепился пальцами в его волосы, не в силах сдерживать рвущееся желание, когда он невообразимо близко, когда горячее дыхание щекочет шею, а всё, что так аномально-сильно хочется, так это почувствовать его в себе. — …тогда почему ты не сказал сразу?.. — У тебя была невеста, — зубы прикусили кожу на плече, будто в расплату за события тех лет, и я простонал на выдохе: — Какой ты правильный! Его руки скользнули ниже, оглаживая бедра, а потом откуда-то взялся полупрозрачный тюбик смазки, и я потерялся, где-то между мирами, утопая в поцелуе. Все тело невольно сжалось от страха, когда скользкий палец проник в меня, и это ощущение неправильности происходящего заставило меня впервые, наверное, засомневаться, а нужно ли это все допускать, но собрав силы в кулак, я замер, позволяя ему делать все, что вздумается. Я видел, как он напряжен, но он не торопился, растягивал медленно, отвлекая от неприятных ощущений поцелуями, покусыванием, а я все ерзал, пытаясь не прислушиваться к себе, потому что никакого удовольствия я в физическом выражении для себя не находил. В моральном — да. Понимать, что лежу, раскинув ноги, под крепким мужиком, которого впервые за много лет увидел сегодня, и что его пальцы шуруют в моей заднице, подготавливая к проникновению члена, было иррационально-возбуждающе. Я знал, что еще не готов, но терпеть больше не мог. Привыкшие к темноте глаза оглаживали взглядом литые мышцы, перекатывающиеся под золотистой кожей, а предплечья… боже, разве мог я когда-нибудь подумать, что буду течь как сучка от одного вида покрытых жестким волосом мужских рук, и мечтать, чтоб эти руки… — Давай, — прошептал я и, не давая себе времени на размышления, обхватил его ногами за талию, морально готовясь к боли. Но Женя только головой покачал, наклоняясь ниже и целуя в солнечное сплетение. — Нет, подожди! — по его виску скатилась капля пота, глаза блестели от возбуждения в тусклом лунном свете, а по губам то и дело проходился юркий язык. — Во-первых, я боюсь тебя спугнуть… — он добавил третий палец и вошел до самого основания. Я только глухо охнул, вцепляясь в его плечи. Сама мысль, что он сейчас в меня руку засовывает заставляла трястись от извращенного удовлетворения, хотя я всегда думал, что меня вполне устраивает классика, миссионерская поза и гетеросексуальные отношения, самое «пошлое» в которых — оральные ласки. Чувство наполненности, растянутости подпитывалось хлюпающими звукам, а еще его жадным взглядом, что улавливал каждое мое движение, и я видел, как он смотрел, я видел, что он едва ли не дрожал от желания, и как же, черт возьми, в тот момент хотелось удовлетворить это желание по полной! — Во-вторых, если я сейчас потороплюсь, то… — Если ты сейчас не поторопишься, то я кончу, не прикоснувшись к себе! — зашипел я, комкая в руках простыни. Я был близок к финалу, и мне срочно нужно было условное ведро холодной воды на голову. Сумасшествие какое-то! Он зажмурился и прикусил губу, медленно вытаскивая из меня пальцы. Сразу стало холоднее, но скучать мне не дали. Я прикрыл глаза, стараясь расслабиться, прекрасно понимая, что три пальца — это уже почти размер члена, и я определенно готов, правда, почему-то это все равно было больно, быть может, от того, что я невольно сжимался от страха, мельком рассмотрев реальный «калибр». И если бы он не входил медленно, буквально по миллиметру, я бы, наверное, уже орал и отбивался. Его тяжелое дыхание, его закрытые глаза — сигнал, что он почти полностью во мне. Дальше уже больно не от растянутости, но дальше и не надо. Внезапное осознание затопило волной нежности и благодарности, потому что, черт возьми, он действительно волновался, чтоб мне не было больно! Наташка была прекрасная женщина, но ей было так насрать на мои чувства, будто она всю жизнь жила с мыслью, что мужчинам не бывает неприятно, пусть просто от слов, от поступков, от равнодушия. А тут, можно сказать, чужой человек… — Эй, посмотри на меня, — прошептал он спустя энное количество секунд бездействия. Я поднял мокрые от слез ресницы и посмотрел на него сквозь мутную пелену, с трудом фокусируясь на встревоженном лице. — Ты чего? — прошептал он, проводя большим пальцем по моему уху. — Больно? Прекратить? Я только всхлипнул, обнимая его руками и яростно замотал головой. Подался вперед, сбрасывая оцепенение, прогоняя из черепной коробки прошлое. Не хотелось прославиться бревном, тем самым автоматически делая эту ночь последней. Притянул его к себе, углубляя поцелуй, и двинул бедрами, призывая к активным действиям. Он медленно двинулся назад, а потом вперед, и я бездумно улыбнулся, стараясь не зацикливаться на ноющей боли, а концентрироваться на зарождающемся где-то внутри наслаждении. Давно забытое чувство интимности ситуации, чувствености момента вспыхивало в груди фейерверками, добавляя красок, а осмысление, что это не просто так всё, потому что из всех машин в городе моя Шкода умудрилась поцарапать именно его Ниссан. Что это, если не судьба? Резко, будто кто-то переключил тумблер, наслаждение начало нарастать, и я разомкнул губы в немом крике, сжимая мышцы, не в силах сдержаться. Еще несколько резких движений, и я кончил, почти не прикасаясь к себе. Тело затрясло от оргазма, и я с каким-то мазохистическим удовольствием не трогал член, царапая живот вокруг него, и кусал до крови губы, пытаясь просто не заорать от булькающего в котле мыслей варева из оргазменного дурмана, невыразимой благодарности и страха, что это все — разовая акция. Когда оргазм отпустил, я открыл глаза, вспомнив, что вообще-то не один тут, понимая, что за мной все это время наблюдали. Очень внимательно наблюдали. — Ты… успел? — едва отдышавшись, поинтересовался я, уже зная ответ. — Ты так сжимался и извивался, что я не мог сдерживаться, — серьезно произнес он, поглаживая меня по бедру. — Никогда не видел, чтобы мужчины кончали без рук, да еще и в первый раз, да еще и добровольно не касаясь себя. Я только хмыкнул, притягивая его к себе, заставляя лечь рядом. Опадающий член легко выскользнул из меня, и мышцы болезненно сжались, пощипывая. Он стянул презерватив, завязал его узлом, и я порадовался, что он не забыл, потому что безопасность для меня всегда была очень важна. — А еще ты очень тихий. Ты всегда такой тихий в сексе? — не желал замолкать он, переплетая свои пальцы с моими. Я лениво улыбнулся, поворачивая к нему лицо, и нежно коснулся губами плеча. — А ты всегда такой болтливый? Мы синхронно рассмеялись, ощущая безусловное единение, одно на двоих, будто стали чем-то неделимым. — Ты мне сразу понравился… — прошептал он, когда я уже начал немного дремать, вымотавшись за день. — Ты был такой независимый, живой, наивный. Ничего не поменялось, да? Я поднялся чуть выше и потерся носом о его щеку, боясь своим ответом разрушить магию момента. — Наивный — это про меня. Я не знал, что тот паб — «гей-френдли». Я вообще не задумывался о геях и просто… жил. Он застыл, будто закаменел, и я только чувствовал, как ходят желваки под покрытой щетиной кожей. А потом Женя резко подорвался на кровати, поднимаясь на локтях и во все глаза уставившись на меня. — Я думал, что ты би — просто тогда был в отношениях, а сейчас — свободен, вот и… Я грустно улыбнулся, пряча красное от стыда лицо в ладонях, и простонал, сводя ноги, прикрывая откровенно смущающую наготу. — Нет, я просто такой слепой идиот, который даже в букете цветов, которые ты мне тогда прислал «для мамы», не заметил намека. Я… — найти себе оправдание было сложно, и я решил валить все на работу, — у меня не было времени думать, понимаешь? Я пахал с утра до ночи, чтоб обеспечить Наташу и накопить на свадьбу, а когда она ушла, просто ходил по субботам в ближайший к дому бар и пил с лучшим другом… — Господи, какой ты ребенок! — присвистнул Женя, вставая с кровати. Я почему-то подумал, что он прогонит меня, но он ушел ненадолго, а вернулся уже с мокрым полотенцем. Я едва не сгорел от неловкости, когда он стирал с моего живота и между бедер остатки спермы и смазки, и все, что мог — это молча позволять ему делать это, гадая, что же будет дальше. А дальше — хотелось просто уснуть в объятиях, утопая в зыбком мареве сонливости, впервые за столько лет ощущая свое одинокое «я» составной частью настоящего «мы».