Голос в голове

Идея покататься на коньках принадлежит Пушкину, и как Николай не пытается убедить друга в том, что это плохая идея, Сашу не остановить: — Да перестань, что ты в самом деле-то, Коль! Завтра 30-е декабря, а ты сидишь сиднем, вон уже круги под глазами. На улицу когда в последний раз выходил? — Вчера, — возмущается Николай. — Угу, — ржет Пушкин, — за хлебом! На это возразить Николаю нечего. Он действительно последнюю неделю выходит на улицу только по необходимости. Что поделать, нет никакого настроения, новогоднего в том числе. — Ладно, — нехотя соглашается он, — только я катаюсь очень плохо… — Ничего, будешь возле бортика. Зато хоть на человека станешь похож! — подкалывает друга Александр. На открытом катке многолюдно и шумно. Тут и дети, только пытающиеся освоить искусство катания на коньках, и молодые люди, и в возрасте, все — с разными навыками, разумеется, рассекают застывшую поверхность катка. Солнце отражается от льда, приятно хрустит под острыми коньками застывшая вода, изо рта при каждом выдохе выходит пар. — Мороз и солнце! — декламирует Саша, в очередной раз поражая своим жизнелюбием друга и лихо отталкиваясь от бортика. — День чудесный… — с тяжелым вздохом заканчивает за него Николай и с опаской ступает правой ногой на темный лёд. Первые пять минут у него получается довольно неплохо. Никого не задевая, Николай осторожно катится вперед вдоль бортика, бросая по сторонам напряженный взгляд светлых глаз. — Коль, смотри как я умею! — доносится до него откуда-то справа. Пушкин бодро катится спиной вперед и заливисто смеется, словно ребенок. Этот неиссякаемый оптимизм вызывает легкую зависть. Ну почему Николай так не может? Почему он всё время интуитивно ждет очередную жизненную подлянку, хотя причин на это нет никаких? — Осторожней! — визгливо доносится сбоку, и последнее, что Николай видит — это мгновенно сменяющееся выражение лица Саши.

***

Придя в себя, он лежит, глядя в потолок и не понимая, где находится. Судя по всему, это больничная палата. За окном ночь, идёт снег. — Где это я? Николай резко садится на постели и оглядывается по сторонам. Палата одноместная, кроме него, вокруг больше никого нет. — Кто здесь? — слегка севшим голосом спрашивает Николай. — А это еще что? Кто говорит? — незнакомый мужской голос раздается где-то рядом, создается ощущение, будто бы говорят по телефону прямо в ухо. — А вы кто? — Судя по голосу… Вы молодой человек? — Да… Я Н-Николай… Г-Гоголь… А в-вы? — от неожиданности Николай начинает заикаться. — А я — Яков Гуро. И я абсолютно не понимаю, где нахожусь. — По голосу, где-то рядом. Я в больничной палате, — Николай ощупывает ладонями голову, проверяя ее целостность и сохранность, и с трудом встаёт на ноги, слегка пошатываясь. Напротив висит небольшое зеркало над умывальником. Николай подходит к нему и настороженно вглядывается в зеркальную поверхность. — Какой пассаж, юноша, — хмыкает мужчина, — я вижу вас, как если бы сам смотрелся в зеркало. — Это н-невозможно… — выдыхает Николай, отпрянув от зеркала и отходя обратно к больничной койке. — Как видите, возможно. Гоголь садится на больничную постель и растирает пальцами виски. Это какой-то бред… Он был на катке с Пушкиным, услышал крик, в него, наверно, врезались… И он оказался в больнице. Интересно, остался ли при нем телефон… Николай оглядывается, видит аккуратно сложенную на стуле одежду и дрожащими руками шарит по карманам. На его счастье, в кармане действительно обнаруживается телефон. Часы на дисплее показывают двадцать минут двенадцатого. Теоретически, Пушкин может еще не спать. — Значит, поздний вечер… — задумчиво тянет в голове голос мужчины, — а какое сегодня число? — Двадцать девятое декабря, — отзывается Гоголь. — Благодарю, юноша. Но, к сожалению, это мне ничего не даёт… Я совершенно ничего не помню. Только своё имя. — Быстро вы освоились, — немного раздраженно замечает Николай. — Что есть, то есть, — хмыкает Яков Гуро. — А вы не могли бы помолчать? Я хочу позвонить другу. — Звоните, Николай, — с еле различимым смешком разрешает собеседник. В трубке раздаются гудки, но Пушкин отвечает быстро: — Коля? Пришел в себя? Как самочувствие? — Голова побаливает, а так ничего… — на эти слова Яков Гуро теперь уже в полный голос хмыкает, на что Николай хмурится и продолжает: — Саш, а что я вообще делаю в больнице? — Ты сильно головой об лёд приложился, вот скорая и увезла перестраховаться. Ты полежи, может, завтра выпишут. — Ладно, — растеряно тянет в трубку Гоголь, — вот уж повезло так повезло… — Не скучай, — снисходительно хмыкает Пушкин. — А я говорил, нечего мне на катке делать! — привычно взвивается Николай. — Это я, что ли, тебя сбил? — мгновенно вспыхивает Александр, — всякое бывает! — Ну да, в больницу ведь не ты загремел, — бурчит Николай. — Не я, — легко соглашается Пушкин, — но для тебя и это — перемена обстановки. Николай не выдерживает и сбрасывает звонок. От злости и обиды дрожат руки. — Бросьте, молодой человек. Ваш друг прав — всякое бывает, — мягко замечает Яков Гуро. — А вы не подслушивайте! — огрызается Николай. — Хотел бы я знать, как! Николай откладывает телефон на тумбочку и снова укладывается на кровать. Домой хочется нестерпимо, а уж избавиться от незнакомого мужского голоса в голове — и подавно.