А судьи кто?

I Последние пару месяцев Роджерс рыл носом землю, а Брок наблюдал за этим со стороны. Вмешиваться во что бы то ни было он не собирался – не его дело, в конце концов. Если Роджерсу вступило что-то в голову – имеет полное право, в общем-то. У Брока были серьёзные основания думать, что это все очень плохо закончится, но он всегда был за свободу воли: быть дураком имеет право каждый. Так что сам он старался не отсвечивать, но держал нос по ветру – в основном из осторожности. Поначалу. А Роджерс, между тем, развил целенаправленную деятельность. Брок видел его занятым чем-то, уткнувшись в телефон или какие-то бумаги, чего за ним прежде не водилось. А ещё общающимся со всеми по очереди – со всеми, чьё мнение могло иметь реальный вес: Фьюри, Тони, Мария, Пеппер Потс... Ничего необычного в этом, конечно, не было – у Капитана Америки мог быть миллион поводов читать бумаги и разговаривать с кем угодно. Но в свете последних событий Брок видел тут намёки на далеко идущие планы – до сих пор Капитан не проявлял особого интереса к чему-либо за пределами служебных обязанностей. Но никто, кроме Брока, этому значения не придавал, а вот он прямо чуял грядущие неприятности. Идея Судной ночи ему не понравилась почти с самого начала – она не понравилась никому, кто был в своём уме и знал, что такое человечность. Командир СТРАЙКа был и знал, хотя многие бы с этим, возможно, поспорили – те, кто не знал его достаточно близко. То есть, почти все. В целом, Брок не относил себя к законопослушным гражданам и не считал, что обязан неукоснительно ориентироваться на букву закона. Между законом и здравым смыслом была большая разница, между законом и реальностью – тоже. Лейтенант Рамлоу был человеком войны и наёмником, но это вовсе не равнялось «беспринципному ублюдку», даже если так казалось на первый взгляд. Зато выработало хорошую чуйку и способность к анализу ситуации, не говоря уже об опыте общения с людьми с очень разными понятиями о морали. И официальная версия необходимости Судной ночи, на его взгляд, была шита белыми нитками. Данное мероприятие явно выполняло совсем не те цели, которые изначально заявляло. А начиналось все довольно медленно и спокойно, как и любые новаторские идеи, внедряемые в общество. Страну долго убеждали, что новый законопроект, конечно, идея оригинальная и, может быть, пока несколько «сырая», но эффект будет обязательно. За дело взялись профессионалы своего дела, предстоящее внедрение Судной ночи обсуждалось всеми, везде и постоянно, с максимальным упором на положительные аспекты. Говорили о снижении доли криминала, агрессивности в обществе и прочих вещах, на которые люди не могли не откликнуться. Кто же будет возражать, что дети смогут допоздна играть на улице или можно держать дверь незапертой, не опасаясь неприятностей? Все это продвигалось под видом требований современного общества и даже некоторых оттенков социального эксперимента, в ключе «если не поможет – отменим». Но, при этом, вопрос необходимости не поднимался вообще, общественность поставили перед фактом, что Судная ночь будет введена в условленный день и час с перспективой повтора раз в год. Были даже организованы открытые социальные исследования, где каждый желающий мог записаться, чтобы сопоставить свои ожидания до и впечатления после. А полученные данные предполагалось тщательно проанализировать, сделать выводы - и так далее. В общем, «правительство заботится о вас». Самую первую Судную ночь Брок помнил довольно хорошо – тогда же он и вышел на улицу впервые. Отчасти – чтобы присмотреть за сестрой с маленькими детьми, отчасти – из банального любопытства, что же будет. Тогда очень многие остались на улице именно с этой целью – с интересом поглядеть на предстоящее. Никто тогда толком не воспринял всерьёз предупреждения, что это ночь свободы абсолютно от всего. Брок слышал и слушал чужие разговоры – большинство сходилось во мнении, что, может быть, «возможность выпустить пар» – не такая уж плохая идея. Ну, «соберутся мужики, поорут, побьют друг другу морды – и разойдутся». Ну, может, разобьют пару машин. Даже не все общественные заведения сочли нужным закрываться на ту ночь. Соседи Брока так и вовсе вышли на крыльцо жарить барбекю и пить пиво, видимо, ожидая какого-то шоу. Сам Брок ещё не определился тогда, как он сам к этому относится, но оружие с собой прихватил – на всякий случай. Чуйка была сильнее очевидной безобидности происходящего. В целом, для него и его окружения все прошло спокойно – одного вида двух таких мужчин, как он и муж сестры Мануэль, было достаточно, чтобы мелкое хулиганье держалось подальше. Эти восприняли идею Судной ночи с куда большим энтузиазмом, и основной проблемой тогда были именно кражи, угоны, вандализм и прочие некрупные неприятности того же масштаба. Не обошлось, конечно, и без тяжких телесных, но в крупных городах этого и так хватало, в любую ночь. На утро же внезапно выяснилось, что «социальный эксперимент» оказался куда серьёзнее, чем представлялось накануне. Во-первых, полиция отказалась принимать заявления о любых правонарушениях за истекшие двенадцать часов, а страховые – возмещать ущерб за тот же период. Кто с чем остался к наступлению утра – тот с тем и продолжал жить. Несколько пострадавших умерли, не дождавшись медицинской помощи у дверей больниц, которые были закрыты на это время. Адвокаты разводили руками и кивали на законодательство, куда своевременно были внесены соответствующие правки. Разумеется, об этом предупреждали заранее, но мало кто тогда понял, что это не рекомендация, а новая реальность. Действия вне закона оказались вполне себе законными – и вот тогда люди крепко задумались, во что влипли. Прения по поводу Судной ночи не утихали весь год, к делу оказались привлечены все правозащитники и общественные организации, какие смогли в это влезть. Как ни странно, мнений было много и довольно разнородных – у Судной ночи нашлись как ярые противники и не менее убедительные защитники, так и люди с промежуточным мнением. От пыли отряхнули все труды прошлых веков по социологии, психологии, антропологии и другим наукам до религиозных книг включительно. Но все внезапно сошло на нет после второй Судной ночи. По «странному» стечению обстоятельств, именно на неё пришёлся самый масштабный уровень смертности среди политических и социальных деятелей. Тех, что были тогда в стране, конечно. Многие из тех, кто высказывался категорически против, либо перестали быть так уж уверены в своей точке зрения, либо прекратили свою деятельность, либо покинули страну. Это не считая тех, кто погиб «при невыясненных обстоятельствах в ходе Судной ночи». В канцелярский обиход полиции и патологоанатомической службы ввели новый термин для причины смерти, а Брок решил, что пора строить бомбоубежище. Теперь до людей начало доходить, к чему все шло, но было уже поздно. Показания социологических исследований, при этом, неуклонно ползли вверх – по удовлетворённости жизнью, социальным аспектам и, самое главное, по уверенности в завтрашнем дне. С улиц постепенно стали исчезать банды, группировки, мафия, торговцы оружием и наркотиками. Хотя многие, включая Брока, подозревали, что каналы сбыта и продажи никуда не делись, просто траффик начал идти через другие руки и другими способами. Как и обратный траффик денежных средств – в другой карман. А газеты трубили об эффективности Судной ночи, и где-то даже были разговоры, что правительство скоро начнёт финансирование специальных укрытий для тех, кто не может позволить себе защищаться самостоятельно или не уверен в надёжности своего жилица. Производители охранных систем и стройматериалов «повышенной безопасности» стали зарабатывать ещё больше, но слухи так и остались слухами – помогать своим гражданам руководство страны не собиралось. Зато Судная ночь обзавелась повсеместными динамиками голосового оповещения и «санитарной службой». По улицам в Судную ночь начал курсировать хорошо вооружённый бронированный транспорт, собирающий трупы. Все для удобства граждан! Брок выходил в Судную ночь на улицу каждый раз – страховал своих, присматривал за соседями и домами, в остальное время – советовал фирмы по продаже охранных систем, какое оружие лучше выбрать для защиты дома и куда пойти учиться им пользоваться. За себя лично Брок не переживал – на военной службе и в ЩИТе он насмотрелся всякого, да и спецподготовка была не в пример лучше, чем у подавляющего большинства возможных агрессоров. Единственные, с кем ему было не тягаться, - правительственные группы «зачистки». И если по началу они ещё как-то пытались скрываться, то довольно быстро перестали – все равно никто не мог уже ничего сделать. Но Брок считал, что лично он и его семья им не нужны – во всяком случае, пока не привлекают к себе внимание. Несогласные с курсом правительства долго не жили – это выяснилось опытным путём. А заниматься подобным Брок не собирался – он всегда считал, что своя шкура дороже любых идей. Пока не наткнулся на Роджерса. Сообщение об откопанном во льду Капитане Америке – том самом, из сороковых годов двадцатого века, - облетело ЩИТ в считанные часы. Всем было интересно, как такое вышло – история звучала, мягко говоря, фантастично. Младший персонал, конечно, ничего не знал о разработках Эрскина, засекреченных с тех же пор. Впрочем, офицеры и руководители тоже были проинформированы сугубо на уровне «бывают простые люди, а бывают суперсолдаты - это не магия, это наука». А Брока и СТРАЙК, как лучшее подразделение, поставили в группу адаптации и огневой поддержки ископаемого героя. Они прошли период взаимных «принюхиваний», наблюдения и проверки в деле. Роджерс решил, что его все устраивает, СТРАЙК – тем более. Капитан показал себя как профессионал, отличный боец, стратег и вообще неплохой начальник. Не без тараканов в голове, но у кого их нет? Команда сработалась, а для Фьюри в основном только это и имело значение. Присмотр к новому начальству начался для Брока с обсуждения предстоящих операций и общих умозаключений. Кэп многого не знал, но быстро учился всему, что сказали, и многому, чему сам считал нужным. Быстрее всего процесс шел с оружием – его Роджерс осваивал буквально с одного показа. При том, что пользоваться им он не собирался вообще, просто входил в курс современной боевой техники. Идея идти на противника с голыми руками и металлической тарелкой Брока совсем не обрадовала, но Роджерс вежливо, но безапелляционно отказался от любого оружия. СТРАЙК молча переглянулся сам с собой, внезапно усомнившись в умственной дееспособности нового начальства, но мешать всё-таки не стал. И на первой же операции понял, что правильно сделал. Даже у Брока слегка подвело живот, когда он впервые увидел живого человека, использующего как оружие собственное тело. «Как бессмертный», подумал он тогда и почти не ошибся. Роджерс со своей «тарелкой» скакал на передовой, нисколько не сомневаясь, что группа огневой поддержки называется так потому, что оказывает именно поддержку. После этого бойцы престали жаловаться после тренировок, что устали, новые берцы жмут или голова с утра болит. Достаточно было посмотреть, как Роджерс поднимает штангу со всеми блинами сразу с таким видом, будто медитирует, а не жмёт от груди два своих веса. Все, конечно, держали в уме факт модификации, но впечатление это все равно производило неизгладимое. Но на этом позитив, в общем, заканчивался. Потому что дальше Роджерс начал раздражать - Брока, во всяком случае. Ничего конкретного от новоиспечённого начальства он не ждал, его обычно устраивал любой вариант руководства, лишь бы не мешали. Но Роджерс именно это и делал. Будучи органичной частью отряда на операциях, вне их он становился неудобен, как зуб в носу. То, что он не принимал участия в их коллективных забавах и походах в бар, было понятно – всё-таки начальство. СТРАЙК бы сам не сильно обрадовался присутствию человека, при котором не очень удобно пить и ржать привычным манером. Но и в полевых условиях Капитан не поддерживал общего настроения, тона разговора и принятого в их среде обращения. Брок мог допустить, что тут играла роль разница времён и культур, и Роджерсу не все могло быть понятно и смешно, но тот даже и не пытался вникнуть и влиться. Держался дружелюбно, но отстранённо – без вызова, но и без желания стать «своим». И, при этом, был безукоризненно вежлив и тактичен, так что формально придраться было совершенно не к чему. Не то, чтобы Брок собирался придираться, конечно, но в этой связи особенно неудобной оказалась привычка Роджерса внезапно возникать за спиной и смотреть укоризненно, если случалось поймать кого-то «на горячем». А именно так обычно и происходило. Замечания он тоже делал, но не так часто – обычно просто стоял и смотрел с выражением лица «Капитан тебя осуждает». Первым это описание ситуации сформулировал Роллинс, и оно стало внутренней шуткой СТРАЙКа. Брок хмыкал и грозил бойцам кулаком, чтобы вначале оглядывались вокруг, а потом уже произносили, но помогало это слабо. Не то, чтобы Брок был против, но зачем дразнить спящего тигра? А в том, что Роджерс, в случае чего, способен на крутые меры, он не сомневался – все та же чуйка подсказывала. Когда Капитан впервые попросил Брока на планёрке снизить частоту и градус крепких выражений, в помещении повисла пауза. Даже сам Брок завис, переваривая замечание. Пояснение «хотя бы потому, что здесь дама» ситуацию не исправило. А сама «дама» из числа СТРАЙКа сначала даже не поняла, что речь о ней. А даже когда поняла – промолчала, не став оскорбляться указанию на свой пол, как делала всегда. Будь на месте Роджерса в тот момент кто угодно другой, даже Фьюри, - не спастись бы ему от ещё более красочного потока нецензурных пояснений, что она думает касательно различения бойцов по половому признаку, о равных правах и так далее. Но у Роджерса на лице была такая уверенность в собственной правоте и незамутнённая вера в необходимость архаичной для окружающих галантности, что это обезоруживало. Именно этим Роджерс и раздражал Брока – своей правильной идеальностью. Или идеальной правильностью, один черт. Брок даже книжкам по истории не верил, что существовали люди, ставящие какой угодно долг превыше выживания. Если речь не о средневековых еретиках, конечно, - там и расклад другой был, повальная необразованность и так далее. Да, он работал на ЩИТ, а не на террористов, считая это правильным, но все хорошо в меру. Это Коулсон жил по линейке своего ровного пробора и галстука, боевой группе такое было не с руки. В конце концов, они не в детском саду работали. К тому же, бывший военный, побывавшей на настоящей войне в настоящей армии, просто не мог продолжать воспринимать крепкое слово как нарушение этикета. Это слегка… обескураживало богатый внутренний мир всего подразделения, с упомянутой дамой вместе. Но Роджерс выбивался из общей массы не только ЩИТа, но и вообще людей. И вовсе не плохим умением пользоваться компьютером и привычкой записывать ручкой на бумаге. Между «проще и быстрее» и «сложнее, но правильней» он неизменно выбирал второе. И никакие доводы и убеждения не помогали. Брок распинался, объясняя и убеждая, а Капитан молча слушал, вежливо давая высказаться, задумывался на минуту и ронял своё веское «извините, Рамлоу, но это недопустимо». И ещё смотрел своими голубыми глазами прямо и спокойно, как будто, так и надо. Как будто это не он только что пустил псу под хвост всю разработанную тактику предстоящей операции. И никакие «это неправильно, лейтенант, без этого вполне можно обойтись» не помогали Броку смириться с положением вещей. Да, Роджерс всегда предлагал взамен другой план - логичный и толковый, Брок отдавал должное его стратегическому мышлению. Но это все всегда было куда более сложным и осторожным, с кучей дополнительных – и совершенно лишних, с точки зрения Брока – нюансов и деталей. При этом он не мог не признавать общее преобладание позитивных изменений и эффективности работы под руководством Капитана Америки, хотя временами хотелось лезть на стену. Брок привык держать под контролем даже непредсказуемые факторы, вроде начальства, но это начальство лезло во все дыры, вникая во все тонкости, и везде насаждало свои порядки. В целом, верные, но больно оторванные от реальной жизни – на взгляд самого Брока. Хотя, как оказалось, это все была только разминка. А потом все они дружно встретили первую для Роджерса Судную ночь.