forever & ever more

on my deathbeds, all I see Is you                       – ...Мисс Виндмилл?               Оли до сих пор не может сказать, что с ней происходило в тот вечер. По рассказам Марго, она ввалилась к ней номер, начала трясти за плечи и, задыхаясь, повторять безостановочно «его нет его нет он умер его больше нет только тело и все его больше нет». Потом её глаза расширились, дыхание стало спокойным, и она легла на кровать Марго, свернувшись, как эмбрион. Руки подруги, гладившие её по голове, были ледяными.               – Нет, невозможно.               И вот она лежит, рассматривает почерневший потолок в номере, пока Марго, сохраняя рассудок, медленно решает организационные вопросы. Звонит ребятам, трезво оценивает их состояние и способность что-то делать, созванивается с его сестрой, вместе они думают, что сейчас делать с родителями, что вообще сейчас делать. Ответственность за похороны на Лизе и Тане, как на самых сдержанных, на Дэне - ответственность за ребят, как на самом стойком. Закончив все, она ложится рядом с Оли и обнимает её за талию, утыкается ей в затылок.               –Я не верю в это. Может, всё-таки сон?               В последний раз они виделись пять дней назад. А сейчас его уже нет.               Марго заснуть не может - новость уже распространяется, Лиза на месте смерти и разговаривает с людьми, Дэн разбирается, как сделать так, чтобы все остальные тоже пережили эту тяжелую ночь.               К утру Таня присылает им билеты. Обе молчат, пока собираются. Только в терминале Марго тихо говорит:               – Время лечит, ты справишься.               Под глазами у Оли огромные синяки, взгляд потух. Она похожа на мертвеца, и кажется, за ночь похудела килограммов на пять. Отвечает сквозь зубы, сдерживаясь:               – Заткнись, блять, ничего мне не говори. Просто заткнись, пожалуйста.               Милая барышня просит на голландском показать паспорт. Оли стоит столбом и рассматривает её бейджик, и Марго приходится делать всё за двоих. В самолёте она засыпает сразу же, и Оли, севшая у окна, начинает рассматривать тяжёлые слоистые облака. Ей не хочется ни есть, ни пить, ни спать. Обычно хочется в такие моменты умереть, но этого тоже не хочется. Ничего не хочется. У неё вместо крови - скорбь.               Таня встречает их в аэропорту, забирает их Лиза. Пока стоят в пробках, Марго и Лиза выкуривают каждая по пять сигарет. Едут к ней домой, потому что Оли нельзя оставаться сейчас одной, а там у неё всегда кто-то есть. За окном моросит. Таня зачем-то говорит, что никогда не любила Лондон, а сейчас у неё ещё и ужасное воспоминание, связанное с ним.               Оли усаживается за стол - ей открывают коньяк. Лиза начинает курить прямо в квартире, рассказывает о чём-то  отстранённом. Все боятся смотреть друг на друга, прячутся.               – Что сказали в полиции? – спрашивает Оли, смотря на Лизу. Но отвечает, почему-то, Дэн:              – Переходил дорогу. А затем он отвлёкся на телефон, и через секунду его сбил какой-то бухой урод.               Оли хочется смеяться.               Она представляет его мертвого, на оживлённой улице северного Лондона, где он лежит у обочины весь окровавленный и с вывернутыми конечностями. Рядом с ним валяется разбитый телефон, а на экране глупое селфи Оли, и звонок все ещё идёт. А Оли в Амстердаме пьёт вино с Марго и смеётся над дурацкой комедией и счастлива от того, что весь этот кошмар наконец-то закончился. Не догадываясь, что кошмар только начался.               Если бы можно было вернуть время назад, она бы ушла ещё осенью. Когда всё было не настолько ужасно, когда была возможность, и когда он действительно мог её отпустить. Сказала бы: «я люблю тебя, но не люблю быть избитой», и что бьет - не значит любит, а значит статья.               Она бы перестала выслушивать его очередные мольбы и ушла, хлопнув дверью. Переехала бы в какой-нибудь Шеффилд и начала бы новую жизнь.              – Оли, держи ключи, ты можешь оставаться здесь сколько тебе угодно, – говорит Лиза и протягивает их ей.              – Нет, я поеду домой, - отвечает Оли куда-то в сторону. Забывая о том, что дом - его.               Дэн отвозит её и остаётся ненадолго с ней. Она даёт обещание, что ничего с собой не сделает, и что ей просто сейчас надо поспать. Флинт обнимает её и целует в макушку, шепчет:               – Ты гораздо сильнее, чем думаешь. Ты справишься.               Это единственная фраза, которую она воспринимает всерьёз за весь день. Верит в это.               Оли растапливает камин и усаживается перед ним в кресло, где раньше сидел только он.               Открывает диалог и начинает читать:                       На скольких хуях ты успела прокатиться?       На 5?       На 10?       Такая же, как и твоя подужжжжка       С кем поведёшься, от того и наберешься)       Я думал ты не такая       А ты сраная фальшивка       Думаешь что ты лучше меня?       Ошибаешься       Ты что, даже не ответишь на это?       Ты серьезно?       Прости, я опять сорвался       Че там в Амстердаме?       В том году было очень холодно, когда мы туда приезжали       А Марго ебется лучше, чем я?       Ладно, прости, я реально долбоеб       Моральный урод       Оли, нам надо поговорить, ты же сама это понимаешь       Возьми трубку пжст       Ясно       Но в любом случае       Прости меня, пожалуйста       Спасибо за то, что любила меня                       А потом она ложится, но так и не может заснуть. Расплата за то, что в его последнюю ночь жизни она сладко спала. Если бы она взяла телефон - этого не произошло бы.              Джош Франчески был бы жив.                                       Оли не плачет все девять дней. Сначала она ночует у родителей, потом у Мари, потом едет к Дэну. Тот всё-таки соглашается показать ей треки и Оли начинает хрипло смеяться.               Песни - потенциальные хиты, которые она будет ненавидеть. Оли открывает комментарии, в которых фанаты гадают, что теперь будет с группой. Хотела бы она знать, что будет с группой, и что будет с ней самой.               Рядом с ней всегда кто-то есть. Она не ночует одна, ежедневно всем отписывается. Пишет лаконичный пост в инсту, срывается и начинает написывать на заблокированный номер. Отправляет голосовые, рассказывая о каких-то пустяках.               Она теряет вес. Оли перестаёт смотреть в зеркала и думает о том, что сейчас главное - не начать курить.               В Инстаграм выкладывают фотографию Джоша с последнего концерта, сделанную в Мехико в ноябре семнадцатого. Подписали, что все ещё не могут поверить в то, что больше никогда не заговорят с ним, не обнимут его, не будут делать музыку вместе. Вышло лаконично, но добивающе. Соцсети разрывались, мессенджеры Оли были завалены. Среди этого хаоса она с трудом находит сообщение от его сестры - четверг, три часа. И адрес часовни.              Одна половина на автомате выполняла действия, с кем-то разговаривала, звонила его  родителям, помогала решать организационные вопросы. Вторая половина была высушена.              Что бы у них ни происходило, он был жив. А сейчас придётся переучиваться говорить о нем в настоящем времени.               Джоша решили не кремировать, как принято, а захоронять. Его отец сказал, что он был бы не против. На похороны приехали даже те, кто десятилетиями друг друга не видели, родственники - седьмая вода на киселе, три бывшие Джоша, собрались даже те, кто не особо его жаловал или в открытую ненавидел.              Гроб стоял в середине, засыпанный цветами. Закрытый. Оли подумала, что оно и к лучшему, иначе лицо Джоша отпечаталось в её памяти на всю жизнь и она бы просыпалась в холодном поту каждую ночь. Священник отчитал молебен, почтили усопшего минутой молчания и спели христианскую песню. Один за другим начали выходить люди и говорить прощальное слово. Говорили всё то, что принято в таких ситуациях. Ответственность за речь от группы взял на себя, естественно, Дэн. Пару раз даже удачно пошутил – родители неловко рассмеялись. Говорил от всего сердца, и Оли была удивлена - она и не догадывалась, что Дэн такой талантливый оратор. Тяжелее всего было Максу. Он смог собраться и на пять минут выключить чувства, на холодный рассудок рассказал какие-то истории из его детства. Сказал, что был его лучшим другом семнадцать лет, а после этого замолчал на минуту. Было видно - сейчас заплачет. Он поднимает глаза на Марго, и заканчивает свою речь, смотря на неё. Сдерживается.               Оли нервно усмехается, когда осознаёт, что Джош попал в клуб 27.              Лиза отказалась что-либо говорить. Она шепчет на ухо сидящей рядом Мари:               – Какой же он, всё-таки, эгоист. Умирать в Англии так дорого! Мог подумать о своей семье, им же пришлось так потратиться.               Мари смотрит на неё, как на прокаженную, а затем Лиза извиняется и спешит к выходу. Мари идёт за ней. Никто не реагирует на произошедшее - они же не англичанки, чтобы сдерживать эмоции.              Прощание проходит естественно и не наигранно. Без театральщины.              И хоть похороны не афишировали, но толпа подростков все равно приходит поглазеть. Да и не только подростков - объявились даже те фанатки, которые преследовали группу и ходили на каждый концерт, хоть им и больше двадцати. Когда Макс и Лиза выходят покурить, а Оли с ними решает постоять за компанию, он говорит, что в их зареванных лицах не только желание подойти и попросить сфоткаться, но при этом сожаление от того, что сделать это сейчас - совсем бесчеловечно.              Оли старается не думать об их лицемерии. Ей чертовски некомфортно в этом маленьком чёрном платье, хоть оно ей и идёт.               К ней подходит Юджи, жутко смущаясь. У неё красные глаза и копна изумрудных волос, она протягивает дрожащими руками рисунок и говорит:               – Он спас мне жизнь.               Оли прикусывает губу. Жаль, что её от него никто так и не смог спасти.               На рисунке она целует Джоша в щеку, они любят друг друга и все у них хорошо. Оли понимает, что у нее есть полное право разреветься, но вместо этого слабо улыбается и благодарит её.               В конце, когда все уже начинают расходиться, к ней подходит Макс и говорит:               – Мы виделись в тот вечер. Он сказал, что его ещё никто не любил так, как это делала ты, и что ты самый важный человек в его жизни. Он правда хотел, чтобы ты его простила.               «Виделись в тот вечер». Её боль - не сравнима с его.               Оли улыбается ободряюще, но на её лице это выглядет жутко. Она обнимает Макса, и стерев со щеки слезу, говорит:               – Мне жаль. Я не хотела, что все так закончилось бы. Очень глупая трагедия.               – Да, действительно глупая.               Макс смотрит на неё с явным сожалением, и в его глазах читается, что ее скорбь - это ничто. Сколько она его знала? Год? Даже меньше? Джош был, определено, в некоторых моментах самой настоящей свиньей, но он прожил с ним всю жизнь, со всеми его достоинствами и недостатками, дурацкими привычками и закидонами, пережил всех его девушек и был всегда рядом последние семнадцать лет.               Что вообще она знала?               Макса уводит Марго. Он практически ни с кем не разговаривает, кроме неё. Его лицо так и подчёркивает отсутствие жизни.               Паб сняли в самом центре. Когда Оли в десятый раз слышит, как здесь уютно и душевно, она чувствует, как по щеке ползёт одинокая слезинка. Она её вытирает, надеясь, что никто не увидит, и идёт дальше уделять время каждому гостю. Нужно спросить у родителей, что делать с домом, как-то грамотно и коротко сформулировать все свои вопросы. Кому отдавать собаку. Решила подойти к сестре, та сказала, что Оли может оставаться в доме ещё пару месяцев, все равно вопрос с имуществом не будет поднят раньше.               Но по интонации понятно, что Оли следует съехать оттуда как можно скорее. А собаку она может забрать себе.               Оли уезжает чуть раньше, чем планировала. Ей звонит Мари и спрашивает, нужно ли с ней оставаться на ночь. Оли находит в себе силы отшутиться и говорит, что нет, не надо, она справится. А затем она останавливается перед входной дверью и из-за тремора не может вставить ключ в замок. И понимает, что не может зайти туда. Она никак не реагирует, когда через пять минут слышит, как подъезжает к воротам чья-то машина, по голосам определяет, что Мари и Лиза всё-таки приехали.               Дом, в котором она прожила почти год, кажется ей непривычно чужим. Как будто бы это не она выбирала шторы в гостиную, будто бы не её пианино стоит у камина. Она словно видит эту комнату в первые.       Из всего света - только свечи, за окном темнеет звездное небо в последний день весны.               Оли, наконец, может сидеть в его кресле, сколько вздумается. Оли может приходить домой, во сколько ей вздумается.               Оли может делать, все, что ей хочется. Повезло, что она все ещё не разучилась это делать.                       Она обновляет соцсети каждые пять минут, наблюдает, как сыпятся лайки на некрологи и последний пост в его инсте. Фанатки ноют под всеми его фотографиями, диванные философы размышляют, что теперь будет с музыкой.               А что с музыкой? Оли знает, что ненавистная ей Straight to my head понравится всем. Как и любая другая песня про нее.               Она пялится в телефон и измученно улыбается. Ей хочется скулить, как скулит его собака, хочется взять его за руку. Но если бы у неё была возможность вернуться ровно на год назад, когда в её жизни началась глава под названием «Джош», она бы сначала подумала, перед тем, как что-то ответить.               Оли сидит до трёх утра. Убедившись, что подруги точно спят, она выходит на крыльцо и закуривает. Теперь она может курить со спокойной душой, ведь больше никто не посмеет сделать ей замечание. Ей не хочется плакать по Джошу, ведь у неё банально не остались на это сил.               Она тушит сигарету и садится на ступени, утыкаясь лицом в колени, и начинает плакать уже по себе.