Люди, сломанные идеями

Снова прогресс, мальчик! Теперь ты понимаешь, в чём различие между «жить» и «существовать». Идиоты те, кто говорят, что выбравшие «существование» слабы и глупы. Сделавшие выбор сознательно вовсе не бесхребетны. Жизнь не так просто вытравить из тех, в ком остаётся воля. И тяга к ней будет отравлять существование. Я вовсе тебя не обманывала. Существование — именно та жизнь, которая для тебя была возможна тогда, когда ты хотел умереть. И его ты выберешь сейчас. Потому что ты сломан и жить не сможешь. А если тебе покажется, что ты живёшь, как будто диверсии не было, то это будет всего лишь иллюзия. Ты просто зомби, а не живой человек. Я предупреждала тебя, что будет больно, и что мир не станет прежним. Но ты предпочёл его вечной пустоте. Поэтому существуй, пока не сдохнешь окончательно. И привыкай, что люди, которых ты подпустишь слишком близко, ничего кроме страданий от тебя получить не смогут. Потому что мёртвому нечего им дать, кроме скорби и боли. Вы живёте в разных мирах и по разным законам. Этого они никогда не смогут понять, потому что живы и целы, а ты — нет. Та часть тебя, что держится на плаву, будет плакать из-за них, потому что предательство противно её сути, но не предать других ради цели существования, что вытащила тебе из мрака, ты не сможешь. Идею никто не затмит, и никто тебя не остановит — ни возлюбленная, ни родная мать, ни отец, ни мудрый наставник. Ты пройдёшься по головам всех, кто мог бы быть тебе дорог. Разве я не предупреждала тебя, мальчик? Но это не самое страшное — понимать, что ты можешь стать предателем. Самое страшное — понимать, что не стать им ты не сможешь. Ты будешь переступать через дорогих твоему подобию души людей, будешь ломаться снова и снова. И так или пока не сломаешься до такого состояния, что не склеить, или пока не добьёшься своего, после чего умрёшь. Всё, что тебя ждёт — это смерть. И для тебя она станет облегчением. Знаешь, каково это: вести искренне улыбающегося тебе человека на эшафот? Это ни с чем не сравнить, и ты обязательно вскоре познакомишься с этим чувством. Хочешь совет? Не мотай головой. Пригодится. Если ты знаешь, что принесёшь кого-то в жертву, заставь его тебя ненавидеть. Пусть всё будет честно. Нет смысла говорить ему, куда приведёт его встреча с тобой — путь один: на плаху. Получи от него то, что тебе причитается. Того, кто тебя ненавидит, сложнее жалеть. И ты в действительности заслуживаешь именно ненависть. Позволь ему дать то, что тебе причитается. Тогда дольше сможешь сохранять свои осколки целыми. Глупо играть живого, когда ты мёртв. Заиграешься, и умрёшь по-настоящему. А мы ведь этого не хотим? Конечно, нет. Ненавидь меня, мальчик. Ты уже понял, да? Не мог не понять. Я такая же, как ты. И ты стоишь на моём пути. Не повезло тебе. Если бы я не была сломанной, то не сделала бы тебя таким же, как я. Но ты не хотел умирать. Так существуй же, мальчик. Воплощай в жизнь задуманное. Теперь никто и ничто тебя не остановит, если не перестанешь думать. Ты добьёшься всего. Разве не этого ты хотел? Ты действительно думаешь, что выход есть? Тогда попробуй его найти. Ммм… Мальчик, если ты откажешься от своей идеи, то убьёшь себя. Потому что только она держит тебя в мире живых. Ни один человек не сможет заменить её тебе. Но проблема даже не в этом, а в том, что ни один не захочет. Ты никому со своей пустотой не нужен. А если и найдётся такой мазохист, который решит оживить тебя, то он вместе с твоей душой оживит и все те чувства, что ты в себе подавлял. Вину, боль, обиду. Они заставят тебя пожалеть, что оставил свой путь или же попросту заставят наложить на себя руки. И ты уйдёшь, оставив в душе мазохиста рваную рану. Хотя, возможно, он будет этому только рад. У нас нет будущего. Только время, которого хватит или не хватит на то, чтобы осуществить свои больные идеи. Близкие нас не спасут. Мы не спасём их. Молодец, что не плачешь. Прими это и существуй дальше. *** Кимимаро вернулся далеко заполночь. Приступ не скрутил его во время поездки. Выходит, капельницы, всё-таки на что-то годились. В библиотеке горел свет. Видимо, Обито решил не прерывать занятия. Агент нисколько не удивился бы, увидев хозяина бывшего коллегу в той же позе, что он в последний раз его видел. — Ничего нового? — спросил Кагуя, прощупывая почву, на входе в комнату. Тот же «менеджмент» в руках Обито — вероятно, учёба не задалась. — Мне кажется, эти учебники пишут графоманы, — вздохнул Обито. — Ты прав. Ничего нового, — он посмотрел на часы. — Я совсем засиделся… Как твоё самочувствие? — На удивление прекрасно, — присаживаясь на кресло напротив коллеги, ответил Кимимаро. — И всё-таки признавайся: что ты делал, пока меня не было? — Тебе это не понравится. — Ты меня увольняешь? — театрально заломил руки Кимимаро. — Нет. Ты незаменим. Скажи честно, ты же не ездил в ту деревню? — Конечно нет, — вздохнул телохранитель. — Горы куда притягательнее, да и повода для того, чтобы навестить их не нужно. — Тогда ты будешь рад тому, что через две недели нужный повод у тебя будет. Кимимаро улыбнулся. Он любил, когда интригу намеренно затягивали. — В чём подвох? — В том, что после этого больше ты нашу звезду реалити вживую не увидишь, — прозвучал ответ. Обито не улыбался. Такой жест был бы попросту издевательством с его стороны. Кимимаро рассмеялся. — Мне кажется, ты перебарщиваешь с драмой, Обито. — Пусть так, — пожал плечами тот. — Хорошо. Как скажешь, — возражать что-то было бессмысленно. Пусть играет, как хочет, — Что это будет за мероприятие? — Ежегодный закрытый приём по случаю награждения победителей конкурса именных стипендий от Шаринган Корп. в рамках программы поддержки талантливой молодёжи, — скороговоркой проговорил Обито заученную формулировку. — Опять торжественный приём? — скривился Кимимаро. — Опять несколько сотен праздношатающихся? — Не больше сотни. Стипендиаты, их сопровождающие, мои управленцы и почетные гости. — Я думал, Дейдара-кун не любит официальных приемов. Признайся, тебе пришлось соблазнить его агента, чтобы получить согласие? — Если бы. Я выкупил его последнюю серию работ для украшения студенческого кампуса. Анко не могла мне отказать. — Подожди. Значит, Митараши — агент Дейдары-куна? — изобразил удивление Кимимаро. С Анко он был знаком благодаря Орочимару. — Не делай вид, что ты не знал. — Я не знал, что ты настолько сильно любишь искусство. — Это не искусство, — проговорил Обито. — Как и это? — Кимимаро указал рукой на книжную полку, где в ряд стояли статуэтки, вылепленные Дейдарой. Серия «Изнутри» состояла из семи фигурок людей высотой 15-20 сантиметров, большую часть тел поглощали клубы дыма от взрыва неизвестной субстанции. Дым как будто стремился сожрать человеческие фигуры без остатка, и те воспринимали это по-разному: одна из фигурок, подняв вверх остатки рук, счастливо улыбалась, другая, лежала на земле, обхватив исчезающее тело руками, третья с интересом разглядывала метаморфозы, произошедшие с её конечностями… Глядя на фигурки, Обито ничего не ответил. Его взгляд скользил по миниатюрным фигуркам людей. Чтобы как-то разрядить обстановку, Кимимаро произнес: — Слушай, я давно хотел тебя спросит: почему фигурок семь, а подставок под них восемь? Разбили уборщики? — Она целая и изображает то, что станет с человеком, которого поглотит взрывная волна, — ответил Обито. — Бесплатное приложение к семи остальным? — улыбнулся Кимимаро. — Нет. Я заплатил за неё, как и за все, — не отрываясь от фигурок, проговорил обладатель серии. — Я купил их именно из-за восьмой, — и это было правдой, как и то, что он догадывался о том, что в серии было не восемь фигурок, а девять, и та самая девятая на вид была неотличима от восьмой. Но то были лишь мысли, не имевшие отношения к текущему разговору. Выдержав небольшую паузу, Обито вернулся к прежней теме: — Кимимаро, на приёме ты будешь один. — У тебя сегодня одна новость удивительней другой, — покачал головой Кимимаро. — Ты что, даже руки не пожмёшь ребятам? — Я выступлю с речью. А потом закроюсь где-нибудь в вип-ложе заведения для срочного разговора с адвокатами. Вопросы заграничного наследства сами себя не решат. — Но тогда какой в этом толк? Только не говори мне, что ты просто хочешь в последний раз увидеть мальчика перед тем, как навсегда с ним попрощаться. — Я и не скажу. Но слова не меняли сути. Обито покорился судьбе. Было слишком поздно что-то менять. Он просто в последний раз поддастся слабости, чтобы забыть о ней и спокойно идти вперед. Хотя о какой слабости идет речь, если это была всего лишь игра?.. Игры надо доводить до конца. Вот и всё. *** Поначалу пришлось непросто. Дейдаре казалось, что он забыл, что значит Искусство, и как это: заниматься им. В первый день он просто тщательно промыл все пробирки, колбы, стёкла, мерные стаканы — всё, чего касались реактивы. Вода у хозяек дома была только холодная, но юноша был совсем не против. Руки сводило, нервные окончания теряли чувствительность, но конечности покорно продолжали свою работу. За те месяцы, что он заново привыкал к своему телу, Дейдара научился концентрироваться на самых, казалось бы, простых задачах, которые прежде совершались практически неосознанно. Непрерывная концентрация — вот что вернуло ему контроль над пальцами, которые после снятия гипса могли сжимать карандаш не дольше минуты. Мытьё посуды было своего рода проверкой — доказательством того, что разум и воля победили слабость. Это всё, что было нужно. Чувствовать себя и способность заниматься тем единственным, что имеет значение. Именно единственным. Проблем нет, нет мыслей, есть только едва слышное журчание воды, терпение, концентрация и пробирки, которые нельзя разбить. Потерянность — лишь иллюзия, на самом деле всё ясно и просто. Нечего понимать, потому что всё само собой разумеется. В доме на краю деревни не было времени, не было людей и не было чувств — только Искусство: приглушенные звуки взрывов, едкий дым, ослепляющие искры и покой. Именно этого он всегда хотел. Он просто обязан был найти возможность остаться. В последнюю ночь перед приездом Анко, уставший, но удовлетворённый последними испытаниями, Дейдара уже почти спал, глядя через маленькое окошко сарая на кромку леса на фоне звёздного неба. Снаружи слышалось стрекотание сверчков — ночной мир пел свою колыбельную. Совсем, как когда-то… «Мама, как здесь хорошо. Вот бы всю жизнь провести вдали от людей, занимаясь Искусством. Как жаль, что ты не можешь сейчас быть рядом… Извини, я так давно тебя не навещал. Но…» Дейдара сел, парализованный внезапной мыслью. Завтра этому миру придёт конец. Его жизни придёт конец. Конец всему. Пиротехник попробовал успокоить себя тем, что он сможет вернуться чуть позже, что сможет найти способ оставить прошлую шумную жизнь ради спокойного постижения Искусства. Что, если найти монастырь, который согласится принять его? Ведь в стране наверняка должен быть уголок, где можно было бы жить так же спокойно, так же правильно, как здесь, в этом богом забытом месте под крылом двух немых старушек… «Огонь погаснет, если его не поддерживать» — вспомнились слова матери. Она и сейчас, должно быть, лежала в белых одеждах на белых простынях, будто озаряя мягким светом больничную палату. «Огонь должен гореть, мой мальчик. И только ты можешь его поддержать. Только ты на это способен. Разве огонь не прекрасен? Разве он должен погаснуть? Люди не видят его красоты, потому что боятся. Но ведь ты не боишься, мой дорогой. Я показала его тебе, потому что пламя — самое прекрасное, что есть на свете, и оно должно жить. Ты знаешь, как оно слабо, как уязвимо. Без нашей помощи, мой мальчик, пламя погаснет. И не будет в мире больше такой красоты. Никогда. Ты ведь не хочешь, чтобы оно погибло? Не плачь, конечно, оно ещё долго будет гореть, долго-долго. Потому что ты можешь помочь ему. Да, мой мальчик, ты можешь его спасти. Если ты покажешь другим, как я показала тебе, его красоту, если поможешь её увидеть, пламя будет жить вечно. Наше Искусство будет жить вечно. Его жизнь в твоих руках, дорогой. Мы в тебя верим». *** С каждой минутой автомобиль становился всё ближе и ближе к городу, из которого, казалось, вечность назад решил сбежать подопечный Анко. Молчаливый в последние дни перед решением взять импровизированный отпуск, Дейдара и сейчас не излучал желания вести разговор. Но если прежде молчание помогало сдержать мысли, которые не стоило высказывать, сейчас тишина со стороны юноши казалось вовсе не насильственно-вымученной — в ней было спокойствие, холодное и решительное, будившее в агенте подсознательную тревогу. Как приговорённый к расстрелу спокойно вкушает свой последний ужин, смирившись с судьбой, так и этот мальчик ехал из глуши назад к шумной жизни. — Дейдара-кун, нам надо серьёзно поговорить, — решив, не тянуть с новостями, произнесла Анко. — Хорошо, Анко-сан, — прозвучал спокойный ответ. — Спасибо, что дали мне время привести в порядок мысли. Я готов продолжить. — Продолжить? — машинально переспросила женщина. — Продолжить быть тем, кто интересен нашей аудитории. — Это радует, — попыталась улыбнуться агент. Спокойствие подопечного на грани отрешенности всё больше и больше её беспокоило. — Помнишь, мы с тобой разговаривали о званых ужинах? — Мне снова придется идти на прием и общаться с напыщенными снобами? — Только на один. И почему сразу с напыщенными… Мне казалось, Обито Учиха проявил себя с лучшей стороны. — Но ведь я говорил и ему, и вам, что не буду лицом фонда его корпорации, — недолго ему удалось сохранять душевное равновесие. Почему его слова стоят так мало? — Послушай, Дейдара-кун, я не знаю, в чём тут дело. Может, несчастному мальчику шоу с тобой помогали справиться с проблемами после того, как он вышел из комы, может, он, несмотря ни на что, видит в тебе отличную возможность для пиара компании и не бросает попытки сделать тебя лицом бренда, может, он грязный извращенец и добивается тебя любыми возможными способами. Может, дело даже в тех фигурках, которые он купил на аукционе или в твоей последней серии картин, которые он подарил университету… Я не знаю, но, пожалуйста, подумай перед тем, как снова сказать ему «нет», — буквально взмолилась Анко. — В фигурках? Он, что покупал на аукционе что-то из моих работ? — удивился Дейдара, пропустив мимо ушей слова о мазне, явно купленной только для того, чтобы заставить Анко затащить подопечного на мероприятие. Он вдруг вспомнил, что визитка Учихи до сих пор лежит в кармане брюк костюма, спокойно висящего в шкафу его квартиры. — Да, — наморщила лоб Анко, пытаясь вспомнить название, — знаешь, этот твой гениальный ход продать семь штук по цене восьми. Пару мгновений в салоне стояла тишина. Агент ждала реакции, а звезда телешоу, будто, судорожно пытался осмыслить неожиданную новость и примириться с ней. — Но вы ведь понимаете, что нас покупают, хм? — Да. Но если твои работы купил Учиха, остальные промышленники могут из желания угодить корпорации тоже тебя поддержать. Искусство — это бизнес. — Мазня — это не искусство, — машинально ответил Дейдара. Но он не мог включить задний ход и не вернуть долг Учихе, что бы тем ни руководило. — Я согласен, Анко-сан, — произнес он. Немного замешкавшись, Анко кивнула. — Отдых и правда пошёл тебе на пользу. Но ты уверен, что справишься? — Я справлюсь, — бросил юноша в ответ. Если Обито Учиха смог от растерянности школьника прийти к дальновидности главы промышленной империи, то он просто не имеет права ударить в грязь лицом. Тем более перед этим самым главой. *** Ветер из чуть приоткрытого окна мягко обдувал лицо и руки полулежащей женщины. Классическая музыка, тихо играющая в палате, и безупречная белизна стен и мебели, одежды и будто фарфоровой кожи пациентки были будто бы частью иной реальности, чуждой привычному хаотичному грязному миру. Кое-кто из суеверных санитаров называл Тсукири-сан спящим ангелом, некоторые даже утверждали, что за все годы своего «сна» женщина совсем не постарела. Врачи распространение подобных слухов по больнице не одобряли, но и не запрещали младшему персоналу сплетничать. Состояние женщины было стабильным. Второго пришествия не намечалось. Не смотря на явно возросшие ожидания чуда после невероятного пробуждения Учихи. Тсукири-сан безмятежно лежала на своей кровати, будто статуя, словно произведение Искусства, которое больше не способно было её потревожить.