Расскажи мне о своей катастрофе

      Взгляд глубоких бездонных синих глаз, направленный на него, холодный, ледяной. Он обжигает морозом, и Дания ёжится против воли, нервно усмехаясь. Норвегия напротив выглядит оплотом ледяной неприступности и невозмутимости, и ни один мускул не дрожит на его бледном лице.       Он лишь слегка прищуривает глаза, но Дании и этого достаточно для того, чтобы ощутить всю силу и мощь чужой ярости, что словно камень падает ему на плечи, придавливая к земле.       Это первый раз, когда Хенрик набирается смелости прийти к Кетилю после того, как тот получил независимость и отделился от него. Норвегия едва встаёт на ноги как независимое государство и пытается собрать по крупицам те жалкие остатки его самого, которые Дания так пытался растворить в себе.       Его любовь была воистину губительна и эгоистична — лишь теперь Хенрик видит это.       Кетиль смотрит с морозным равнодушием, но гнев, боль и ярость закипают в его душе. Магия искрит в воздухе, и Дания понимает, что это всё-таки была не самая лучшая идея. — Кетиль, я… — он хочет что-то сказать, хочет хоть как-то оправдаться, но Норвегия перебивает его тихо и вкрадчиво. — Как ты посмел заявиться сюда? — он наступает мягкой ходой, мягче, чем у кошки; его ледяная отстранённость пугает ещё сильнее, чем вспышки огненной ярости, которым поддавался Хенрик. — После всего, что ты сделал со мной, как тебе хватило наглости прийти ко мне?       Дании нечего ответить на этот вопрос. Он глубоко раскаивался во всём, что было раньше, но разве могло его раскаяние и извинения излечить боль и шрамы, оставленные на Норвегии? Понадобится не век и не два для того, чтобы Кетиль смог хоть немного простить, и в этом всём была целиком и полностью вина Хенрика. — Убирайся, — Норвегия шипит, прищуриваясь, и Дания сам не замечает, как оказывается прижат к стене, а у его горла блестит металл кинжала. — И если явишься сюда ещё хоть раз, клянусь, моя рука не дрогнет, — Кетиль не бьёт и не оставляет предупреждающий порез так же, как когда-то делал сам Дания, но отступает на шаг назад и смотрит полным презрения и ненависти взглядом, что ранит ещё больнее оружия или физических страданий.       Дания покорно прикрывает глаза, опуская голову, и уходит, поникший и печальный. И знает точно, что ещё не скоро сможет снова попасть в этом дом. И в этом исключительно его вина.