Расскажи мне о своей катастрофе

      Их близость всегда была чем-то невероятно сокровенным и интимным. Она во многом отличалась от привычного людям понятия хотя бы тем, что в первую очередь была не слиянием их тел, блаженным соитием, когда двое становятся одним. Она была объятиями и ласковыми поцелуями, что красноречивей множества слов.       Они так долго шли друг к другу. Так долго… сквозь отчаяние и отчуждение, непонимание и запреты, которые, на самом деле, всегда существовали только лишь в их головах. Однако теперь они были на своей собственной стороне и могли делать то, что хотели.       Самое главное — могли быть теми, кем хотели.       Они были друг у друга, и путь, который они прошли друг к другу, наконец-то завершился объединением. Единством и близостью, которых они отчаянно желали все эти безумно долгие годы.       Поцелуи отдают нежностью и любовью. Горечью и сожалениями. Тоской и долгожданным единением. Тела сплетаются в мягких объятиях, и это, на самом деле, пик их блаженства.       Они целуются как люди, а после их поцелуи играют спектром. Азирафель целует Кроули в висок, в татуировку, в нос. Покрывает поцелуями острые скулы. Перехватывает запястья и оставляет на них лёгкие невесомые следы. Кроули выдыхает рвано, растворяясь в блаженстве чужих ласк, и смотрит туманным взглядом, полным любви.       Блаженство. Высочайшее блаженство и наслаждение, что отдаёт эхом давно забытых дней, когда всё только-только начиналось. Хотя и тогда, вероятно, он не чувствовал себя таким же счастливым, как сейчас.       Кроули перехватывает руки Азирафеля и подаётся вперёд. Ему тоже есть что сказать, в нём тоже копится столько нерастраченной любви. Он мягко скользит горячими тонкими пальцами по старым-старым шрамам, и Азирафель смущённо отводит глаза в сторону.       «Ты прекрасен, мой ангел»       Он покрывает поцелуями их все. Свидетельства боли и доблести, безоговорочной верности. Силы и расплаты, через которые Азирафель проходит, и Кроули не может не вспомнить о них. Не может не почтить своим вниманием, забирая с чужих плеч груз сомнений.       Он оставляет лёгкие невесомые следы у оснований ангельских крыльев. Азирафель тихо хихикает от лёгкой щекотки, и Кроули улыбается сквозь поцелуи. Поднимается влажной дорожкой по позвоночнику выше, целуя шею, выступающую косточку челюсти, поднимаясь за ухо. Ангел в его руках расслабляется, отдаваясь чистому блаженству, позволяя волнам нежности укачивать себя.       Их близость никогда не была грязна или порочна. Она не была греховна, не была плотска. Единение их сущностей и душ — вот в чём был смысл, вот в чём она проявлялась. Утешение друг в друге и успокоение — то, к чему они шли так долго…       И наконец обрели на своей собственной стороне.