Созвездие Грейнджер или Новый Мир

Зябко поёжившись и обхватив себя руками за плечи, Гермиона прошла немного вперёд по коридору, надеясь выйти в оранжерею или в какую-нибудь уединенную комнату. Невозможно было не заметить, что интерьер менора был изменён до неузнаваемости: теперь, декор был выдержан в светлых тонах, даже мебель была обменяна на более современную и, как девушке казалось, менее устрашающую. Портреты, к огромному удивлению Грейнджер, одаривали её уважительными взглядами, и Гермиона в который раз подивилась: неужели, даже картины семейства Малфоев предпочитали «плыть с политическими течениями»? Или, просто следовали примеру главы рода? Однако, её личные реакции на особняк, обстановку, даже сам воздух резиденции были нелогичными и слишком эмоциональными. Животный, липкий страх и чувство тёмной неизбежности оплетали душу, заставляя всё внутри сжиматься от ледяного предчувствия. Конечно, Гермиона прекрасно знала, что с ней происходило. После войны, многие волшебники испытывали остаточные явления шока и ужаса. В мире маглов с прошлого века это называли «посттравматическим стрессом», и по какой-то причине, магглорождённые были подвержены синдрому в десятки раз сильнее. У магов подобное лечилось успокоительными зельями, которые предоставляли только временное облегчение, в отделе тайн учили контролировать сознание, и хотя девушка успешно использовала все доступные в мире магии способы, проблема не отпускала. Посоветоваться ей после войны было не с кем. Добрые, простодушные Уизли переживали по-другому, своих родителей, на которых Гермиона привыкла полагаться в медицинских вопросах, у неё больше не было. Ведь обливиэйт так и не удалось снять, хоть пробовали это сделать самые сильные маги-менталисты. В конечном результате, среди специалистов появилась ещё одна причина восхищения юной ведьмой: её заклятия памяти были признаны перманентными и необратимыми. - Твой мозг слишком силён, – говорили ей опытнейшие маги волшебного мира. Гермиона лишь кивала, в душе обливаясь слезами. Плюс, было огромное чувство вины. Она выжила, в то время, когда другие исчезли, оставив позади семьи, детей, родителей. Умерли те, кому было для кого жить, а она, совершенно одинокая в этом мире за исключением друзей, продолжала существовать. Ей было стыдно, стыдно жить, стыдно дышать, радоваться восходам и закатам солнца – и она ушла в себя, не чувствуя ничего и только боясь поделиться с кем-либо своими чувствами, которые считала слабостью. Через какое-то время, совсем незадолго до перевернувших всю её жизнь и перечеркнувших будущее событий, Гермиона встретилась с одним из магглорождённых Гриффиндорцев, чьи родители были врачами, и тот мгновенно почувствовал проблему. Марк учился на Колдомедика, что только развивало его наблюдательность, но как оказалось, послетравматический стресс лечить нужно было в не волшебном мире. Спокойным голосом парень всё объяснил и протянул карточку психолога, занимающегося как раз этими проблемами, к которому несколько раз в неделю ходил он сам. Гермиона не успела. Она только начала посещения специалиста, появляясь в клинике три раза в неделю, только научилась немного понимать и контролировать, что с ней происходит, когда из-за непредвиденных обстоятельств пришлось покинуть Англию. Поначалу, она продолжала работать с психологами, а потом родился Александр, появились новые заботы, и девушка совершенно забыла о своих проблемах. Только вот, похоже, проблемы совершенно не забыли о ней. В первый раз Гермиона вновь почувствовала, что что-то неладно, когда, зайдя в комнату в доме Гарри Поттера, чуть не выпрыгнула из окна, неожиданно столкнувшись с Андромедой Тонкс. В тот день, не зная, что Гермиона вернулась в Англию и приедет к друзьям, бывшая Блэк приехала с распущенными вьющимися волосами и в тёмном одеянии, то есть в образе, который давно уже избегала в присутствии пострадавшей от рук Беллатрикс девушки. Впрочем, тогда сама Гермиона не обратила на это внимания, впредь Андромеда была намного аккуратнее, даже поменяла цвет и текстуру волос, и постепенно девушка и думать перестала об инциденте, ведь отрицание – самый лёгкий из способов справляться с проблемами. Потом были другие «колокольчики», дружно оповещавшие об опасности, но Грейнджер избрала ничего не замечать, постепенно научившись избегать присутствия в домах чистокровных, на их сборищах и вечерах, ограничивая само общение с ними, строго выдерживая дистанцию и при этом оставаясь безукоризненно вежливой и политкорректной... Вот только сейчас, пообщавшись с теми, кого уже так давно избегала и не почувствовав даже малейшей ненависти или угрозы с их стороны, но ощущая, как в каждой комнате светлого и совершенно не устрашающего Малфой-менора её сковывает дикий и необъяснимый, липкий страх, Гермиона поняла: проблема в ней. Нет, едва почувствовав опасность, заметив, как её кожа покрывается мурашками, бывшая сотрудница отдела тайн тут же ментально проверила особняк на наличие тёмной магии и ловушек, сделав это ничем не хуже самых опытных авроров и притом намного быстрее, но вывод был один: дом был чист. А вот она сжималась от каждого шороха, звука шагов, от каждого движения воздуха. Что ж, придётся взять немного времени для себя и вновь начать посещать психологов, это Грейнджер решила сразу, но, отвлёкшись на свои мысли, совершенно не заметила, как забрела в огромный зал с тяжелой хрустальной люстрой и тут же застыла на месте, как вкопанная. Как и все остальные комнаты, зал изменился до неузнаваемости: выкрашенные в светлый цвет стены, невесомые занавески, практически воздушная мебель, даже камин был перестроен и покрыт другим мрамором, но Гермиона узнала его кожей. Это была та самая комната, в которой её пытала Беллатрикс, где убили Добби, где её выдала Нарцисса... – Мисс Грейнджер, я вас узнала, что вы здесь делаете? – Гермиона вздрогнула, резко обернувшись. Прямо перед ней, вежливо улыбаясь, стояла Нарцисса Малфой, её выражение лица из приветливого медленно сменяясь шоком. – Мисс Грейнджер? За спиной Нарциссы появился Люциус, и уже краем сознания Гермиона отметила, что его всегда холодное выражение уступает место точно такому же, как у супруги. Но самая молодая министр магии за последние Мерлин знает, сколько лет уже мало, что понимала. Перед глазами все затянулось мраком, комната медленно теряла свои светлые очертания, превращаясь в зловещий зал для пыток. Гермиона уже не слышала, как старший Малфой бросился к ней, чем-то напуганный, не видела, как в ужасе поднесла ладони к губам Нарцисса; из всех углов на неё теперь бросались тени во главе с безумно хохочущей Беллатрикс. Гермиона вскрикнула, инстинктивно рванувшись и пытаясь аппарировать прочь, но вместо спасения, перед глазами вновь возникла комната для пыток, резким ударом отбросив её на пол. Выхватив палочку, министр магии вновь рванулась, не в силах бороться с поглощающим её чувством ужаса, не в силах осознать, что защита менора её не выпустит. – Отец, сними антиаппарационные чары! Одного беглого взгляда примчавшемуся в зал на шум Драко хватило, чтобы оценить сложившуюся обстановку. Грейнджер, словно птица о прутья клетки, бьющаяся о защитные чары комнаты, в её глазах – невообразимый ужас и страх. Мать, непонимающе наблюдающая за всегда собранной волшебницей, и на мгновение остолбеневший отец. Впрочем, замешательство старшего Малфоя длилось не дольше секунды. Чертыхнувшись, отец щелкнул пальцами, и через мгновение Гермиона исчезла из зала. Драко последовал за ней менее, чем через долю секунды, используя магический след... *** Гермиона медленно приходила в себя. Постепенно, зрение сфокусировалось на окружающих предметах, дыхание восстанавливалось, а мысли приобретали свойственный молодой женщине порядок. Краешком сознания она всё ещё видела перед глазами застывшую с выражением шока на лице Нарциссу, Люциуса, бегущего к ней, бледного Драко... и замершую в углу комнаты Риту Скитер. Мысленно, девушка чертыхнулась, помянув недобрым словом и Годрика, и Салазара. Только этого ей не хватало: Рита – как свидетель происшедшего. Что с ней случилось, у Гермионы не вызывало и тени сомнения. У неё только что была полноценная паническая атака. Впервые в жизни, она совершенно потеряла над собой контроль, и хотя теоретически знала, что подобное может случиться, избегая любые триггеры, прежде ей удавалось не допускать, чтобы «возможность» стала реальностью. Что же ей теперь делать? Грейнджер уже видела перед собой заголовки скандальных статей во всех газетах магического мира. Им было недостаточно, о чем писать? Можно подумать, одно существование Александра, не говоря уже о его распределении на Слизерин – недостаточная новость. Но Рита... – Здесь красиво, но прохладно, – раздался за спиной мягкий, успокаивающий голос, и в то же мгновение на плечи опустилась дорогая ткань тёплой мантии. Забавно, Гермиона даже не заметила, как здесь холодно. – Да, это одно из моих любимых мест на берегу моря. В детстве мы с родителями часто приезжали сюда отдохнуть, даже после моего поступления в Хогвартс мы проводили здесь летние каникулы. Теперь я иногда аппарирую сама. – Ты не против, если я здесь с тобой немного побуду? – Драко говорил очень тихо, явно избегая прикасаться к ней, и девушка лишь пожала плечами. – Если ты думаешь, что со мной что-то ещё может случиться, то не стоит. Я в порядке, – она сосредоточенно смотрела вдаль. – Это мне такой намёк, что моё присутствие более нежелательно? – Лорд Малфой, – Гермиона устало взглянула в глаза бывшего одноклассника, но мужчина её тут же перебил. – Слушай, может хватит, «мадам министр»? Нотт был прав, это уже лишнее. – Подслушивал? Тогда вы прекрасно знаете, что я ответила мистеру Нотту, мистер Малфой. – В моем доме даже стены имеют уши, – Малфой равнодушно пожал плечами. – Но теперь становится понятно твое нежелание близко общаться с кем-то из нас. Я не специалист, но тебе как минимум нужно бы сходить в библиотеку разобраться, в чем дело. – Мне не нужно в библиотеку, Малфой, я давно уже прекрасно знаю, что со мной происходит. Если выражаться твоими словами, всего лишь ещё одно свидетельство превосходства чистокровных над грязнокровками. Это называется посттравматический стресс. Каким-то образом, выросшие в волшебном мире волшебники, независимо от статуса крови, к нему не склонны, а вот мы, магглорождённые, вполне. Я была для этого в терапии, правда, не сразу, мне подсказали немного позже. Самой спросить было больше не у кого. – Подожди, твои родители же лекари? Гермиона окинула его холодным взглядом, её губы сжались в тонкую линию, но девушка ничего не ответила. Решительным жестом сняв с плеч мантию, она уронила её на колени Малфоя, а потом, поднявшись на ноги, вздохнула. – В любом случае, потом меня слегка отвлёк Александр, я была далеко, плюс, благодаря тебе, в моей жизни появились другие проблемы, и среди разрухи моего будущего, как-то было не до того. Благодарю за мантию, и не забудь извиниться перед леди Нарциссой и Асторией за моё внезапное бегство. Вечер был просто потрясающе замечательным. И прежде, чем Драко мог не только вскочить на ноги, но проронить и слово, Гермиона аппарировала прочь. Прищурившись, младший Малфой долго смотрел на место, где она только что стояла, а потом вновь опустился на землю, поднеся к лицу мантию, ещё мгновение назад покоившуюся на её плечах, и всё ещё сохранявшую аромат её духов. Постепенно, слова девушки начинали доходить до его сознания: Гермиона винила его в разрушении её жизни, это было слишком ясно, как, впрочем, теперь и многое другое становилось очевидным. Почему, например, она тогда исчезла из Англии. Почему не состоялся её брак с Уизли. Что вообще, черт побери, произошло. Проблема была в том, что Гермиона явно думала, что он нарочно разрушил ей жизнь, а он всего лишь хотел бесследно пройти по краю её судьбы, не затронув ничего, провести с ней одну ночь и совершенно не подозревал, что его решение не останется без таких явных последствий. Почему, узнав, кто отец Александра, она не пришла к ним? Ответ был слишком очевидным. Была уверена, что всё это сделано, как очередное издевательство с его стороны и не сомневалась, что их семье бастард Гермионы ни к чему. Господи, если на это наложить её реакцию на Менор, как она вообще могла существовать последние годы? Как могла хладнокровно общаться с чистокровными, особенно бывшими пожирателями, которые теперь толпой ходили по пятам за «лучшим министром магии всех времён и магических народов», и которых она сама когда-то отмазала от Азкабана. – Черт! – Драко непроизвольно дёрнул рукой, вновь почувствовав острое жжение на пальце, там, где было надето обручальное кольцо. Как, в принципе, случилось каждый раз, когда он думал о Грейнджер. Древняя Магия супружеских уз наказывала за реакцию, которую однозначно воспринимала, как супружескую неверность. И как всегда, ему было всё равно. Драко казалось, что он наслаждается этим наказанием. Единственным, что его связывает с Гермионой Грейнджер.