***
Изображать из себя врагов, когда вы на самом деле спите вместе, весьма сложно. Впрочем, их обычное поведение не сильно отличается от того, что они играют на сцене. Да, они ссорятся, кидаются друг в друга обвинениями, хлопают дверьми и пропадают на несколько дней, позволяя себе отдохнуть от общества друг друга, а потом жарко мирятся. Естественно, после примирения они говорят о проблемах в отношениях и вместе пытаются прийти к решению. Ну разве не идеальный тандем? Бывали, конечно, случаи, когда всё было близко к разрыву, но кто говорил, что отношения — это легко? Всего один взгляд, одно движение, один звук, и ты уже не можешь злиться на человека, который заменил тебе целый мир. Естественно, мы сейчас говорим о здоровых отношениях. Жестокости в нашем мире и так хватает. — Эй, ну я же уже извинился, — продолжал твердить Осаму, которого выгнали спать на диван. Очень неудобный, кстати. — Ну Чуууя… Накахара закрылся в своей комнате и отказывался выходить оттуда. Ему нужно было побыть одному. Он, конечно, не чересчур эмоциональная барышня, но обидеться на не самые лицеприятные высказывания во время ссоры может. И даже имеет полное право. — Прости, пожалуйста, — вновь раздалось из-за закрытой двери. — Ты не карлик. И не истеричка. Мне очень жаль, что я назвал тебя полным придурком. Придурок здесь только один, и это я. Чуя, прости меня, прошу. Я тебя очень, очень сильно люблю и не хочу потерять, — Накахара продолжал хранить молчание. — Ладно, хорошо, я понял. Пойду я, пожалуй, нахер. Спокойной ночи. Осаму только собирался отойти от двери, как с той стороны послышалась возня, а затем щёлкнул замок. Хмурый Чуя бросил многозначительный взгляд на Дазая, а после схватил того за руку и поволок к общей кровати, бросая несопротивляющееся тело на постель и приземляясь рядом с ним, укутывая их обоих одеялом. — Я тебя ещё не простил. Будешь расплачиваться натурой, — усмехнувшись, но давая понять, что разговор окончен, Чуя прижал шатена к себе и провалился в безмятежный сон. И как тут можно злиться, когда Осаму чуть ли не плачет, произнося дрожащим голосом, что любит тебя? Обычно от него таких слов не добьешься даже кулаками (Чуя не проверял, но уверен в этом).***
Накахара, который причислял себя к атеистам, сейчас молился всем известным ему богам, чтобы в его гримёрную никто не зашёл. Не хотелось бы потом слышать, как коллеги перешёптываются о неприличных стонах из его комнаты и обсуждают, кто из них двоих сверху. Впрочем, какая, к чёрту, разница, когда язык Дазая творит такие вещи? — Ох, Ос-Осаму, — он зажал рот рукой, другой — цеплялся за каштановые пряди. Не сказать, что он легко возбуждался, но когда дело касается его парня, то все чувства обострялись до предела, а разум отходил на второй план. Рядом с ним Накахара ощущал себя подростком, у которого вставало от одного только прикосновения или голодного взгляда. И в этом была его главная проблема (преимущество, как бы сказал Осаму). — Ох, блять… Рваные вздохи разносились по помещению. Чуя уже и не помнил, как они в таком состоянии добрались до комнаты. Кажется, всё началось с нежного поцелуя, который стремительно быстро перерастал в слишком жадный и страстный. И как их ещё не выгнали со съёмочной площадки? Ах, точно, они же предавались ласкам в кладовой, изначально собираясь за реквизитом, а теперь совершенно случайно забыв о нём и теряясь друг в друге. — Чёрт, — зашипел Чуя, когда язык Осаму нажал на уретру, собирая липкие дорожки. В отличие от Накахары, Дазай никогда особо не возбуждался от минета, да и не любил его делать, но разве устоишь перед этим хриплым повелительным голосом и холодным подчиняющим взглядом? Колени сами собой подкашиваются от одной только мысли об этом. Кажется, у Осаму со своим героем больше общего, чем он изначально предполагал. Рука Накахары, жёстко намотавшая кудри, требовательно потянула волосы наверх, меняя направление движения юркого языка, заставляя глотать глубже. Всё это время глаза Чуи неотрывно следили за перепачканными губами и красными щеками парня под ним, и Осаму не мог не возбудиться от этого хищного взгляда. Если так пойдет и дальше, то они задержатся здесь дольше, чем планировалось изначально. Чуя обязательно отыграется за всё. Но сначала Дазай доведёт его до состояния экстаза, и только потом беспощадно отомстит. Это уже пройденная схема.***
— Последний дубль! Собрались, парни! — крикнул режиссёр, и хлопушка издала характерный щелчок. — Убери свои паршивые руки! — хрипел Накахара, упираясь подбородком в бедро Осаму. Дазай был восхитителен в этом белом костюме, так выгодно подчёркивающем его стройное и очень привлекательное телосложение. А эти его уложенные волосы, которые не поддавались даже самым сильным средствам, просто сводили с ума. Благо, Чуя всё же смог держать себя в руках (ценой трёх неудачных дублей, но об этом знать не обязательно). — Туман ещё не рассеялся, — Осаму огляделся по сторонам, положив руку на голову парня и сильнее прижимая того к себе. Засранец, знает же, как тело Накахары реагирует на любую близость с ним! Вокруг них висела лёгкая дымка от генератора. Всё это создавало по-настоящему интимную обстановку, если бы не десяток глаз, уставившихся на парней, находящихся в весьма компрометирующей позе. Они уже год снимали «Сгнившее яблоко». Поклонники с нетерпением ждали выхода фильма. Стоило только кому-то из актёров появиться на интервью, как все задавали вопросы только о фильме. Ничего про личную жизнь, слухи, карьеру и прочее. Даже обидно немного. Чуя уткнулся Дазаю в живот и «отключился». Осаму несколько секунд смотрел на зелёный фон, где потом появится пейзаж с апокалиптическими нотками, а затем услышал «Снято!». Накахара, кряхтя, поднялся с колен и начал разминать прилично затёкшую спину. — Что, старичок, совсем разваливаешься? — хохотнув, Дазай положил руку на плечо Накахары. Парень бросил ему игривый взгляд. — Вот умру, и тебе придётся оплачивать мои похороны, — Чуя усмехнулся, щурясь от света софитов. Глаза уже покраснели и немного слезились, но он стоически держался. — О, это ты так намекаешь, что хочешь провести со мной всю свою жизнь? — игриво спросил Осаму. На самом деле, он давно ждал повода начать этот разговор. И, кажется, настало время. Только почему он так волнуется?.. — Ещё чего, — фыркнул Накахара в привычной манере. — Я просто боюсь, что кому-то другому придётся страдать от твоих тупых шуток про рост и смерть. — Не знал, что ты такой альтруист, — усмехнулся Осаму, но в душе похолодел. А вдруг Чуя ему откажет? Рассмеётся в лицо? Рассердится? Скажет, что пользовался им? Пальцы, сжимающие маленькую бархатную коробочку, спрятанную в кармане белоснежного плаща, мелко задрожали. — Осаму? Всё нормально? Ты побледнел, — Чуя обеспокоенно посмотрел на его лицо. Удивительно, что когда он нервничал, то превращался в своеобразную «мамочку», вечно беспокоящуюся обо всём на свете. В такие моменты он забывал о своём имидже «крутого парня», как любил подтрунивать Осаму. — Эм, д-да, всё отлично, — Дазай криво усмехнулся, выдавая себя с головой. Актёр из него хороший только на сцене, думает Чуя. — Так, подожди, я должен собраться с мыслями. — Не торопись, — мягко улыбнулся Накахара. Он знает, что его Дазай безумно нервничает, и не собирается его ещё больше терроризировать. — Кхм, — прокашлялся, сжимая внутри кармана коробочку, будто придавая себе больше уверенности. — Итак, мы... Фух, это оказалось сложнее, чем я думал… Кхэм, мы… раньше я… — все слова, которые он так тщательно учил последние несколько недель, вылетели из головы. Осаму бросил сконфуженный взгляд на спокойного, тепло улыбающегося Чую, и сердце пропустило удар. Нет, он не заслуживает такое счастье. Чуя — лучшее, что случилось в его жизни за последние три года. До знакомства с ним Дазай будто вовсе не жил. И слова полились сами собой. — Чуя, до встречи с тобой я не верил в то, что смогу так сильно влюбиться. Чтобы аж до боли в сердце при каждом взгляде на тебя. Когда ты улыбаешься, мне хочется смеяться от счастья. Когда грустишь, хочется забрать твою боль себе. Я не знал, что смогу найти человека, которого с уверенностью смогу назвать своей родственной душой. Но вот он ты, и я безумно тебя ценю. Ты — мой мир, как бы слащаво и избито это не звучало. И я бы хотел провести с тобой всю свою жизнь, — Дазай, встав на одно колено (под отчаянный вздох костюмера, ведь пол грязный, а костюм белый), чем ошарашил не только других актёров, но и всю съёмочную группу, открыл бархатистую коробочку, открывая обзор на строгое, но не лишённое изысканности кольцо из белого золота. Всё это время он неотрывно следил, как лицо Чуи поочередно то краснеет, то бледнеет. Нельзя было с точностью утверждать, что он чувствует в этот момент. И от этого Дазаю было не по себе. — Согласен ли ты быть со мной и в горе, и в радости, или как там говорят… Уверенность в его голосе постепенно сходила на нет. Он не видел, чтобы Накахара верещал от счастья или хотя бы улыбался, хотя на это и был расчёт. Безразличие — именно его он боялся больше всего. И именно это происходит сейчас. Чуя смотрит на него нечитаемым взглядом, и от этого сердце ухает вниз. — Кретин, такой момент испортил, — парень, наконец, выходит из оцепенения и тепло улыбается. В его глазах стоят слёзы, что совсем не похоже на обычное состояние Чуи. Дазай на момент даже думает, что сломал его. — Конечно я согласен. Только встань с колен, а то Триш [костюмера] удар хватит. Дазай с шумным вздохом поднялся, только сейчас осознав, что всё это время не дышал, и сразу же был заключён в крепкие, чувственные объятия. Все звуки вернулись в один миг, и Осаму услышал поздравления и овации. Кажется, будто никто не остался равнодушным. — Чур я буду шафером! — объявил Ода, который, между прочим, только в образе был спокойным рассудительным человеком. — Тогда я — подружкой невесты! — выкрикнула Йосано, хохоча, когда Чуя показал ей безымянный палец (вероятно, он бы показал жест более грубый, но это как-то неприлично) со сверкающим на нём кольцом, даже не выбираясь из тёплых объятий жениха. Ещё никогда он не чувствовал себя таким счастливым.