Я не помню

...Затем произошел сильный взрыв или то, что ему показалось взрывом, хотя Уинстон не был уверен из-за отсутствия шума. - Это не продлится долго, - сказал О'Брайен. - Посмотрите мне в глаза. С какой страной воюет Океания? Удар энергии, казалось, упал на голову Уинстона, заставив его забыть собственное имя. Это был тяжелый удар, но он не чувствовал это физически. После этого энергичного толчка, часть его сознания, казалось, опустела. Эта трехтысячная сила была особенной, она не ломала тело, но, казалось, ломала сам дух. Как будто он терял часть себя, как будто он становился новым человеком... Часть его сознания уже не была Уинстоном. О'Брайен повторил вопрос, но на этот раз с большим нетерпением: - С какой страной воюет Океания, Уинстон? Уинстон молчал. Как он должен ответить на это? Хаос мыслей поднялся в его голове, как ураган, завлекая его в самые глубокие коридоры собственной памяти. Или в то, что от нее осталось. Океания, Евразия, Остазия, Лондон, три Министерства,.. Все смешивалось сливалось и путалось в воздушных потоках, вызванных этой особой болью, которые, казалось, разворачивались и летали во всех направлениях в мозгу, задыхющемся от мыслей. - Уинстон, ответьте! - голос О'Брайена, казалось, шел издалека, но не вызывал никакой реакции, кроме новой волны мыслей. Полиция мысли, Большой Брат, Голдстейн, его дневник... Кэтрин, Сайм, Амплфорт, Чаррингтон, Джулия... Нет... Это было нестерпимо. В нем, начала бурлить неизвестная ему прежде сила. Странная сила, которую он никогда не чувствовал никогда ранее. Это была не физическая сила, а что-то еще. Что-то достаточно мощное, чтобы блокировать невероятную боль спровоцированную машиной. Была ли это сила ума или души, Уинстон не знал. Более важным был факт ее существования. Луч надежды озарил его создание на секунду, но в этот момент хватило и секунды. Странная борьба между Человеком и Машиной, свободой и рабством, надеждой и агонией, между Голдстейном и Большим братом... -Два и два дают четыре... - вздохнул Уинстон. -Простите? - О'Брайен не слышал его, таким слабым был голос Уинстона. -Два и два дают четыре... - повторил он, на этот раз громче. - Четыре пальца, три страны, два убеждения, вечность, чтобы сопротивляться. Вы не можете победить. Даже если бой продлится до конца времен, вы не победите! - в комнате установилась тишина. Тяжелая, но короткое молчание. - Уинстон, вы меня разочаровываете... - заметил О'Брайен холодным и высокомерным тоном. -Я разочаровываю вас будучи честным? - воскликнул Смит. - Вы знаете, я прав! Вы всегда знали это! Мне не нужно объяснять вам, что вы не можете контролировать весь мир! Вы можете стереть прошлое из воспоминаний людей, но вы никогда не сотрете свободу из наших душ! - О'Брайен внезапно повернул голову к человеку в белом халате: - Четыре тысячи! - удар повторился вновь, но на этот раз более сильный, заставив кашу идей вновь подняться в голове Уинстона. Но ничто не могло остановить его теперь. Он собрал остатки собственной памяти, превратив ее в своего рода мощное оружие. Пока оно было у него, с ним ничего не могло случиться. Хуже всего было потерять эту память, потерять эту страсть к жизни... Пока он имел это, он должен был сражаться. Даже если результатов в итоге не будет. - Вам страшно? Вы боитесь, О'Брайен? Вот почему вы хотите изменить меня? Забрать у меня все, что я знаю и чем дорожу? Вы думаете, я и вправду смогу что-то изменить если вы этого не сделаете? -Прекратите этот идиотизм Уинстон. Вы ничто для этого мира. Вы ничто для партии! Вы просто дурак! Один безумец ничего не может сделать против мировой власти! - Я не один, и вы знаете это лучше меня! Вы держите тысячу таких людей как я, в этом здании, почему я единственный, кто хочет перемен? Вы пытаетесь заставить меня изменить мои собственные идеи, сделать меня более послушным, еще больше подчинить меня, чтобы быть уверенным, что я больше не взбунтуюсь! Вы заключаете здесь людей, которые даже не совершили преступлений против вашей партии, просто чтобы предотвратить возможный риск! Вы боитесь нас! Боитесь меня! -Мы установили полный и безоговорочный контроль, а изменяя вас, я лишь поддерживаю его! Я не боюсь, Уинстон. Я не боюсь, потому что я не рискую. Вы не можете взбунтоваться. Десятилетия диктатуры полностью изменили мир. То, что вы называете «свободой» и «бунтом», никогда больше не будет существовать. Это больше не в природе людей. Для этого нового социума вы кажетесь безумцем, но не более. Безумные люди никогда не совершают революций. Они не могут ими руководить. Вы должны понять, вы не герой. Но вы и не жертва. Вы - только малая часть нашей системы. Вы не существуете. Свобода о которой вы говорите тоже больше не существует. То что у вас есть... Что-же... это просто остатки настоящей "свободы". Мелкие отголоски, которые скоро будут полностью потеряны. Забыты в руинах прошлого. В руинах, которые мы сотрем. Вы больше ничего не можете сделать. Ничего против меня, ничего против партии, ничего против вселенной которую мы изменяем, и уж точно ничего против этих перемен. И очень скоро вы примете это. Я это знаю. И вы тоже это знаете. Давайте закончим это шоу... - Уинстон перестал дышать на секунду. Он хотел что-то сказать, закричать, вырваться... Сделать что угодно, чтобы ответить, но он не мог сделать ничего. Это был не конец. Нет, невозможно..! Но в то же время..? Выходит О'Брайен был прав? Видя колебания Уинстона, О'Брайен просто сказал: «Пять тысяч.». Он сказал это очень тихо и спокойно... Как будто он разговаривал с другом за чашкой кофе, а не решал жизнь Уинстона Смита. Последний впал в полное отчаяние, полностью забыв что происходит. Тогда О'Брайен подошел к нему, положив руку ему на плечо, словно чтобы поддержать его, и спросил: -С какой страной воюет Океания?-несколько-секундная тишина воцарилась в комнате. Но все-же она была нарушена павшим голосом Уинстона Смита: -Я не помню.