Возвращение

      «Блять, да это лучше всякой водки и всех девок Шинохары!!!» — Зараки тупо таращился на хлеставшую кровь из дыры в своем пузе и ощущал как каменеет член. Этот оргазм он хрен бы обменял на что угодно, обожая до одури «затрахивать» своих жертв до последнего писка, но, мать вашу, как редко нагибали его! Ячиру. Только она могла вставить ему по самые гланды.       Зараки заржал, запрокидывая голову назад. Черт, марал бы стишками бумажки как Кучики, то узрел бы тут иронию: щенок, бросивший ему вызов, когда-то дрался с Ней, и драл Ее, сука, тоже. Зараки уже донесли. Готей пожирал сплетни, как навозный жук — дерьмо, много и залпом.       «Похрен!»       На молву, на кровь и на дырку в брюхе, в которую можно просунуть руку; «ножичек» у противника был немаленьким, но Кенпачи таким не остановить. Сорвав повязку и печати, он кинулся на рыжего как бык — на выставленное копье. Боевое безумие вместо шор, за спиной — пробужденные демоны, в ушах — собственный сатанинский смех; Двенадцатый Кенпачи уже захотел победы, три часа «танцев» ему надоели.       «Сука, а он быстрый! Быстрый, бля! Быыыстрый!!!» — Бешеная радость заглушала досаду, что Кучики по сравнению с этим шинигами зря считался достойным конкурентом. Ичиго, Иккаку, какой-то хрен из Эспады — все ему уступали, гонявшему по полигону точно припадочный заяц.       — От меня не сбежишь!!! — Зараки перехватил его на вираже, не дал слиться в шунпо и рубанул Нозараши по такой же покореженной штуке, что считалась занпакто. Удар отбросил обоих, подарив мечам по зазубрине. Зараки аж затрясся от удовольствия: о да, давным-давно махач был жёстче, и воины жёстче, и мир, погрязший в трупах и крови. Отчего же они не встретились раньше? — Ублюдок! Ахахаха! Где ж ты прятался всё это время?! — Зараки вновь вспыхнул рейацу, как факел, и рубанул рыжего сверху.       Песок тотчас уродски смешался с новой жижей — Кенпачи тож не пальцем деланый — за шеяку успел перехватить этого торопыгу и вогнать лезвие в плечо. Чужая рука тотчас повисла тряпкой. Правая. Это хорошо.       — Ну и? Кто там метил на мое место? Ахаха!       Круг шинигами и зевак, что взял в кольцо полигон, загоготал вместе с действующим капитаном Одиннадцатого отряда, но пришлый только молча переложил занпакто в левую ладонь и кивнул Зараки уже на его плечо. Раз, два, три — оно прорвало как чертова глотка с перепою, и под ноги хлюпнул окровавленный кусень отсеченного мяса.       — Че за херь, Шиба?! — Кенпачи готов был его голыми руками разорвать. — Уговор — без этих сучьих кидовских штучек и шмекаев-банкаев!       Шиба пялился спокойно моргалами дохлой рыбы:       — Какие же тут штучки? — Он снова исчез с глаз, и Зараки тут же взвыл, ощутив как в бедро рубанули дважды будто топором. — Кто-то просто не сильно поворотлив для Кенпачи, — хмыкнул рыжий, вновь появившись там, где стоял.       — Чегооо??? — Зараки снова понесся на врага, снова замахнулся и снова промазал, зато новую засечку на себе получил, как бревно. — Сука! Дерись со мной! — Бой и впрямь закрутился — фехтовал ублюдок как бог, даже левой рукой. Азарт возвратился.       Мечи завертелись чертовой мельницей. Зараки слышал как смердел теперь его пот, как тянуло щеки от волчьего оскала, как бахало сердце куда-то под дых, сражаясь в рукопашке с риском откинуть копыта. Черта с два! Зараки сделал Унохану, а чем его может удивить этот тысячелетний хер? Зараки оскалился так, что казалось треснут сейчас глаза: «Хорошенькая драчка, только и всего! Тоска смертная!». Он чикал Нозараши перед чужим носом, как косой, и той самой с оттяпанным мясом рукой, не чувствуя ни боли, ни усталости, ничего, кроме набухавшей в его венах, точно член, силы. Он кончит либо в штаны, либо с этим подтоптанным древним Шибой, либо кончит и с тем, и с другим разом.       — Все твои атаки больно смахивают на щекотку, — процедил он в упор.       — Недооценивать врага — верх идиотизма. Унохана этому не научила?       — Унохана была такой же конченой, что и я, и если ты вздумал пополнить компашку Кенпачи своей философской хренью, то сдохни молча, хорош меня бесить!       — Бесить? Да что ты знаешь о бесах, мальчик? — Шиба резко ухватил Зараки за загривок, дернул на себя и всадил свой занпакто по рукоять в его печень, Нозараши же щепкой застрял в его скуле. Карие глаза полыхали ярым огнем: — Я расскажу тебе о них немного, хочешь? Они жалят исподтишка, о да, в самое неожиданное место да поглубже…       — Мразь! — Кенпачи зарядил ему кулачищем в челюсть с другой стороны, лупонул еще раз, и еще, и еще, дабы вскрыть рыжую башку, как орех, о застрявший меч. — Давай, подыхай, не стесняйся!       Противник впервые за весь бой ухмыльнулся, и на мгновение Зараки будто взглянул на себя в зеркало. Шиба перехватил его кулак, без особых усилий отвел от лица, второй рукой цапнул за острие Нозараши и с треском кости вырвал тот из скулы.       Психопат, подумал бы Зараки, если бы сердце не заухало громче, быстрее, с вожделением. Всего секунда — и он впервые познакомился с Нозараши самым тесным образом. Где-то под ребрами, где всё так и свербело от нетерпения.       — А еще бесы обожают прикидываться слабыми, — процедил в ухо Шиба. Заморыш был ниже на голову или две, но не теперь, когда Двенадцатый Кенпачи стал мимо воли оседать, сам себя вспарывая сантиметр за сантиметром всё еще торчавшими в нем занпакто. Нозараши крепко сжимала чужая рука, будто его хозяин уже помер. Чушь собачья!       — Хочешь сказать, ты победил? — рухнул он на одно колено и уперся здоровой рукой в песок. — Да не смеши меняааа!!! — Зараки дернулся вперед, насаживаясь всей тушей на свой длинный нодати до гарды, и, схватив рыжего за уши, со всей дури боднул лбом в нос.       Их снова раскидала по разным углам рейацу — у Кенпачи еще оставалось ее дохрена, любому аристократишке мог бы дать фору, — и, отдышавшись малёх да выковыряв из себя железки, Зараки Кенпачи, шатаясь, но упрямо пошел в атаку, проигнорировав двоение в глазах, кровь, тянувшуюся за ним уже рекой, и барабанившее сердце в грудине.       — Цыц! — прихлопнул он по нему пятерней, и в этот же самый миг сквозь нее, форму, кожу, ребра и черт знает что там еще его огромное как у быка сердце поймало горячее лезвие чужого меча.       «Бесы не знают пощады» или что-то вроде того пробормотал Шиба, но Зараки чхать хотел на его последние слова. Там, в своем долбанном внутреннем мире, Кенпачи ликовал, содрогаясь от экстаза так же, как трепыхалась в конвульсиях его жизнь на кончике занпакто, а снаружи он громко бухнулся навзничь, широко раскидывая в стороны руки. Шокированный отряд бросился к нему, тарабаня что-то наперебой, дергая со всех сторон, лезя в глаза как противные букашки. Эх, пацаны совсем, хуже Ячирки…       — Капитан! Капитан! Очнитесь, капитан! — Иккаку орал громче всех. Зараки повел по воздуху лапищей, желая прогнать этого сопляка по привычке взашей:       — Не мешай. Мне. Умирать. — И устало закрыл глаза. Лысина Иккаку отсвечивала солнце, на руках чувствовалась кровь Ячиру, скорость старого Шибы не давала окончательного покоя, но, черт возьми, сегодня всё равно был охренительный день для смерти.