Расколотые

Пламя всё пожирает – Сила его живая. А если она живая, Надо её кормить. Видишь, какое чудо – Пламя уже повсюду. А если оно повсюду, Пламя не остановить.

Море отступило с отливом. Горькие солёные волны откатились далеко-далеко, превратившись в едва видную полоску на горизонте. И пришёл огонь. Он накрыл собой песчаный берег, сделав его озером кипящего стекла. Сырые водоросли стали пеплом и вознеслись к алым небесам. Всё живое, что таилось здесь, исчезло. Голоса смолкли. Бесконечный зов затих, и его сменил бешеный, неутомимый рёв тысяч раскалённых языков, пожиравших воздух. Нечем дышать. Огонь под ногами. Огонь на руках. Огонь в чужих глазах. Он всё ближе. Он уже пожирает одежду, торопливо добираясь до кожи, чтобы разодрать её в клочья и вгрызться в мышцы… Чарльз Рид просыпается от собственного крика. Он резко садится, встряхивая головой, прогоняя прочь отблеск пламени и запах дыма. Комната всё ещё немного плывёт перед глазами, и первым, что он отчётливо воспринимает, становится шум. Дождь барабанит по стеклу, ветер завывает в щелях и колышет останки рваной шторы. Отель «Риф дьявола». Второй этаж. Номер с табличкой у двери, которую так давно не чистили, что буквы едва видны за стремительно наросшей плесенью, больше похожей на зелёную слизь (как она только умудряется держаться на металле?). Это реальность, и она полна запахом сырости, гниющего дерева и подтухшей рыбы – сейчас эта вонь для Рида слаще всего на свете. Потому что это не мерзкий душок гари. Потому что на поджог «Рифа», где вода едва ли не сочится из стен, понадобилось бы потратить весь оставшийся в Окмонте бензин, а любая свеча здесь гаснет за несколько секунд. Как на кухне умудряются что-то готовить – отдельная загадка, не требующая ответа. Чарльз уже давно там не бывает. Он не покидает своей комнаты и почти не вылезает из кровати, часы на пролёт изучая взглядом пятна плесени и грязи, украшающие потолок. Первые дни те немногие, кто помнил его, ещё пытались до него достучаться. Даже Ван дер Берг (очередной раз перешагнувший черту смерти), которому стало очень интересно, что Провидец планирует делать теперь, когда всё так неожиданно оборвалось, повиснув растрёпанным концом над бездной неопределённости. «Вам действительно удалось обмануть Судьбу. Наверное. Во всяком случае, теперь ритуалы теряют всякий смысл. Вы полностью, абсолютно свободны. Как птица. Не обязаны умирать ради амбиций культистов. Не обязаны жить ради кого-то и его красивых слов. Как же вы поступите?» Тогда Рид вытолкал его взашей. Его жизнь не касается Йоханнеса, и тому стоит убрать подальше свой длинный нос, пока ему снова не свернули шею. Появись он теперь, Чарльз вряд ли смог бы поднять руки, что говорить о таком сложном деле, как удаление из комнаты незваного гостя. Земля исчезла у него из-под ног, и детектив не знает, куда ему идти. Как сделать шаг. Само море затихло и не беспокоит его бесконечным шумом прибоя. С языка пропал солёный привкус. Головная боль сейчас не более чем последствие бессонницы, порождённой кошмарами. Грудь ноет, словно где-то между рёбер застарелая рана, из которой извлекли пулю, и эта пустота ощущается странно остро. Тоскливо. До такой степени, что слёзы сами собой набегают на глаза. Детектив лишён своего предназначения. Разве не этого он хотел? Обмануть судьбу, избавиться от её оков, которые неумолимо тащили его к краю тёмной бездны забвения страшнее, чем простая смерть. Жить, как обычный человек. Навсегда забыть о шёпоте древних богов, засевшем у него в ушах. Хотел – и отказался бы сразу же, знай он, какую дорогую цену ему придётся заплатить. Да, это безумие отступило. Всего лишь отдало место в сто раз худшему, порождённому уже его собственным разумом, а не прихотью неведомой твари, спящей под толщей океана. Когда именно желанная свобода потеряла всякий смысл? Когда он обнаружил то, что осталось от трупа? Или увидел тот кошмар? События тех дней смешались у него в голове, и над этими вопросами детектив думает, пожалуй, слишком много, пренебрегая всеми насущными делами. С каким-то мазохистским усердием он снова и снова препарирует собственные чувства, пытаясь определить: какая из двух потерь больнее? Важнее? Что именно оставило пустоту, окольцованную пламенем? Зачем он вообще спрашивает себя об этом, если всё должно быть ясно изначально… Однако что-то продолжает глодать его изнутри, лишая не только ночного покоя, но и права скорбеть об умершем. Образ некогда любимого человека обратился ночным кошмаром. Что до второго… с ним всё ещё сложнее. Череду мыслей обрывает требовательный стук. Глубоко вздохнув, Чарльз заставляет себя выползти из постели и пройти к двери. Что бы его там ни ждало, оно явно будет не таким страшным, как едва исчезнувший кошмар. На пороге его ждёт Виктор. Он хмурится и недовольно кривит широкий рот, окидывая взъерошенного детектива цепким взглядом. Глаза Рида отвечают ему мёртвым равнодушием ходячего трупа, и Ольмстед коротко хмыкает: – Горазды же вы спать, – ворчит он, – а платить за постель что-то не спешите. Оплаченный вами срок проживания истёк уже три дня назад. – У меня нет денег, – бесцветно отвечает ему Чарльз, готовый покорно принять неизбежную бурю. Ему уже известно, как местный хозяин относится к должникам. И он не собирается дотягивать до стадии угрожающих записок под дверью. Не всё ли равно, где доживать свои дни? Кровати в «Рифе» по мягкости немногим уступают мостовой, наличие же крыши над головой уже не кажется ему таким уж важным. – О, вот как… Нет – значит, либо вы их ищете, либо выметаетесь отсюда со своими пожитками, – Виктор скрещивает руки на груди. – Я гостиницу держу не для всяких тунеядцев. Рид с ним не спорит. – Хорошо, я сейчас всё соберу и уйду, – по-прежнему ровно говорит он, уже поворачиваясь обратно к комнате. – Что-нибудь ещё? Ольмстед, привыкший к сопротивлению и явно не ожидавший, что детектив так легко сдастся, стоит, опешив, несколько мгновений, но быстро подбирается и презрительно фыркает. – Ничего. У вас час на сборы, так и быть. Рид без лишних слов хлопает дверью у него перед носом, отходя к ванной комнате. Там он тщательно промывает глаза прохладной водой, силясь избавиться от ощущения сухого песка под веками и немного взбодриться – сон ему противопоказан. Детектив недовольно косится на своё отражение в грязном зеркале. Ему самому трудно узнать себя. Он касается кончиками пальцев отросшей бороды – как давно она появилась? – проводит рукой по волосам и торопливо уходит. Сам сбор вещей не занимает много времени. Немногочисленные пожитки кое-как запихиваются в рюкзак. Это не все его вещи, но все и не нужны. Сколько он так протянет, неделю, две? Примерные сроки голодной смерти вспомнить не удаётся, а гибель от жажды ему не грозит – от этой мысли Чарльз коротко горько усмехается. Жаль, не с кем поделиться такой удачной шуткой. Прежде чем покинуть номер, Рид присаживается на край кровати, чтобы немного отдохнуть. Он не знает, куда пойдёт теперь, и не хочет решать. Пусть ноги сами несут, впервые за долгое время он готов проявить полную покорность Судьбе. Или случаю. Кажется, теперь и Ван дер Берг не разобрался бы, что им руководит. Чарльзу же всё равно, только бы это привело его к какому-то концу. Завершению пути, который он устал идти. Гостиницу детектив покидает молча, с рюкзаком на плече. Улицы Окмонта встречают его привычной серостью и хлюпаньем луж под ногами, быстро сливаясь в единую однообразную массу. Рид не смотрит по сторонам, предоставляя прохожим возможность самим его огибать. Какой-то иннсмутец оказывается особенно упрям, и столкновения избежать не удаётся – от мощного резкого толчка Чарльз летит на кучу мусора у стены дома. Виновник его падения презрительно плюёт ему под ноги и шагает дальше, бормоча что-то про обнаглевших чужаков. Молча проводив его взглядом, Рид опускает глаза на землю, чтобы обнаружить там размокший газетный лист. Лениво скользнув по заголовкам статей недельной давности, он резко каменеет, чувствуя, как сердце болезненно сжимается. Наклонившись к листу, детектив тщательно вчитывается в поплывшие строчки. Большинство слов читаются с большим трудом, но их достаточно, чтобы понять основной смысл статьи: «… пострадавший в пожаре, случившемся в церкви Святого Михаила … несколько месяцев назад, выписан из больницы … ожоги … об окончательном выздоровлении … тем не менее, доктор Грант … состояние стабильным. … семейства Карпентеров отказался … ссылаясь на нежелание плодить слухи … за развитием событий … специальный репортёр …» Кровь неожиданно резко приливает к щекам так, что становится горячо, а через мгновение по спине Рида пробегают ледяные мурашки. Сердце ускоряет темп, и его стук глухо отдаётся в ушах, заглушая все прочие звуки. У его скитаний неожиданно появляется цель, и он спешит отвергнуть её – он более чем уверен, что сделает только хуже, явившись в Олдгров теперь. Он сам заявил, что всё кончено. Он и есть причина «пожара, случившегося» (неужели они и впрямь не сумели определить причину возгорания? Кто-то здесь темнит). Где гарантия, что он не сотворит новый?.. Чарльз вспоминает строчки последнего письма, увиденного чужими глазами. Вместе с ними приходят слова, выведенные его собственной рукой – до чего пусто и остро они звучат теперь, когда всё уже случилось! Почему тогда он не видел ничего дурного в том, чтобы так поставить точку? Злость на самого себя снова закипает внутри, и Рид рывком поднимается на ноги. Струсив единожды, не стоит повторять свою ошибку снова. Ему выпадает второй шанс, и он не смеет этим пренебрегать, ведь такое даётся далеко не каждому. Пора ему сделать что-то для того, кто готов был свою жизнь возложить на алтарь в его честь. Хотя бы для одного из них.