В запылившихся чертогах разума.
Впервые за столько времени Китай наконец-то решился посидеть с младшим. Пока мама с другим своим сыном ушла на какой-то рынок, на попечительство остался Северный. Признаться честно, китайца сразу привлек этот мальчик. В отличие своего брата-альбиноса, КНДР был более вдумчивым и усидчивым, любил задавать вопросы и находить ответы на них. Что более примечательно, именно Северный оказался более послушным и дисциплинированным мальчишкой. Уже с ранних лет, на удивление всей семье, маленький кореец всерьез интересовался военным делом. Любимым занятием малыша было утром рано-рано вставать самостоятельно; он надевал свои любимые и всегда вычищенные до блеска кожаные сапожки, выходил во двор и маршировал. КНДР тщательно следил за чёткостью своей походки, правильным углом ног, осанкой. Мама, хоть и была сильно удивлена таким выходкам сына, совершенно не противилась ему. А наоборот, когда мальчик приходил со двора, слегка подуставший от утреннего марша, нескольких не самых удачных подтягиваний на турниках, нежно целовала лоб сына, расчёсывала слегка потрёпанные его волосы и ласково называла своим маленьким генералом. Сказать честно, в лице и глазах женщины читалось в такие моменты какое-то странное разочарование и страх. Наверное, это было связано с отцом мальчика, чьё имя кореянка тщательно скрывала. Даже спустя столько лет ни один из её детей не знает, кем был их папа и почему мама отказывается о нём говорить, судорожно переводит тему сразу же на что-то другое. Китай, к сожалению, знал, кто же зачал этих замечательных братьев. И, признаться честно, никакого уважения сея персона у Звёздного он не вызывает. А потому и был согласен с кореянкой в том, что лучше пусть мальчики не знают, какой монстр их отец. Так жить станет гораздо проще. А то, того гляди, могут возненавидеть себя за родство с такой личностью. А как вы уже поняли, женщине этого совершенно не хотелось. Пока Южный братец вовсю отдавался музыке и танцам в гостиной, в общей их детской, завернувшись в пуховое одеяло, сидел Северный, держал в руках какую-нибудь книжку и читал. Читал так вдумчиво, что звонкий голос брата, вечерняя ругань пьяных соседей под окном или зов матери на ужин не отвлекали его от столь заманчивого занятия. "Что читаешь?", – Вопрос, заданный старшим названным братом смог выбить мальчика из колеи. Голос Китая, понятное дело, отличался от нежного материнского и писклявого братского. Низкий и какой-то безжизненный, но при этом с ноткой какого-то непонятного блаженства и успокоения. Разговор парнишка заводил неохотно. Каждое слово старшего вызывало больше и больше раздражения. Причиной служило не только то, что беседа отвлекает от чтения, но и сам тембр, ритм голоса. Он неприятен, слишком медленен и тягуч. Изо рта Китая несло перегаром и табаком, что, естественно, нравиться мальчику не могло. Но юноша, пришедший по молодую душу был настойчив, а потому от бедняги-КНДР отступать не собирался. Поглаживания по голове, объятия, комплименты и прочие тисканья выводили на вид спокойного мальчика из колеи. Конец своего терпения КНДР показывал двумя способами: либо резким поднятием голоса, иначе говоря, криками и просьбами оставить в покое, либо молчаливым стуком книгой по голове неродивого студента-алкоголика. Китаю, как можно догадаться, ни один вариант совершенно не нравится, а потому оплеуху-другую младший мог получить. К счастью, не всегда: если мать оказывалась поблизости, то зачастую Звездный оставлял брата в покое. "Пьяный брат становится уж слишком любвеобильным. – Признался однажды КНДР Южному. – И эта любовь ненастоящая. Мы с тобой прекрасно знаем, что нужны мы только друг другу и маме". КНДР не доверял миру, в котором живёт. Замкнутость, нежелание открываться кому-либо и молчаливость преследовали и преследуют его до сих пор. Не сказать, что в школьные годы над мальчиком сильно издевались. Ему удавалось попросту оказываться незамеченным. Однако, по просьбе матери братьев после школы встречал Китай. К несчастью, не всегда, поскольку ни женщина, ни мальчишки не знали, где носит этого странного высокого парня, который неожиданно стал членом их семьи. Китай после потери всего, что у него было, начал жестоко обращаться со своим здоровьем. Прописал свои (и не только) деньги на табак и алкоголь. А если "повезет", то и на шприц-другой. Всем известно, что от зависимости избавиться практически невозможно. Потому и святая женщина, мать-героиня (по моему скромному мнению), не могла справиться с этим и лишь добавила проблем на свои крепкие женские плечи. После пожара, после смерти матери, Китай исчез. Ни КНДР, ни Южная Корея сильно по нему не скорбили. Все их мысли заняли покойная мама и вопрос о том, что же с ними будет дальше. До детского дома мальчики не дотянули: практически сразу после трагедии, всего через дня два, их забрали в разные семьи. Совершенно разные. Потому и последние братские связи стёрлись в абсолютное никуда. В одни из ночей, лёжа на нижнем ярусе кровати, КНДР глядел в стену, на которой висел узорчатый ковер. Орнаменты в один момент начали что-то напоминать. Воспоминания, которые так хотелось забыть, возвращаются. Китай, всё-таки, когда-то трезв был. И эти моменты Северный со спокойной душой может назвать идеальными. Истинная личность звёздного, без пелены вредных веществ, очень нравилась мальчику. Она напоминала ему самого себя. Начитанный, тихий и спокойный, взгляд его умный и чёткий; улыбка слабая, какая-то лисья, жесты не резкие, плавные; речь чёткая, без каши во рту. Пускай эти вечера или ночи были невероятно редки, зато они прекрасно отпечатались в памяти и грели душу каждый раз, как вновь всплывали из чертогов разума. Это время даже не то, чтобы выглядело по-особому, там и дышалось по-особому, пахло по-особому, прикосновения ощущались по-особому. Будто эти часы были не из этого мира, не из этой жизни. Настоящие разговоры, полные умными терминами, забугористых речевых оборотов, очень тонких, действительно сложных для восприятия многих шуток наполняли сердце забитого в угол судьбою корейца счастьем и радостью. Засыпали мальчишки только на рассвете, когда первые лучи солнца проникали в малюсенькую комнатушечку, тепло лизали ослабшие ладони и болящие слегка от смеха щёки. Единственный минус этих ночей, который смог найти КНДР, так это то, что в это утро не удавалось совершить марширование и зарядку – сил на это не было, проснуться удавалось лишь в обед. Как только голубые глазки открывались, как только с них сходила пелена, так ощущение той магии, что было несколько часов назад, тут же пропадало. Всё вокруг вновь становилось каким-то серым и унылым, тихим и бездушным, мёртвым и холодным. А добавляло уверенности в том, что это был всего лишь сон, отсутствие рядом Китая. Причем никаких следов его присутствия не было вовсе: ни вмятин, ни одежды, ни даже случайно выпавших длинных и жёстких волос, например. А потом, как оказывалось, китаец ушел ещё давно, за пару часов до пробуждения. И потом наступала тишина. Так до наступления новой, точно такой же волшебной ночи, до которой ещё надо натерпеться пьяного брата. Но КНДР с каждым разом убеждал себя в том, что это испытание. Испытание, при успешном прохождении которого тебе обязательно дадут желанный приз – внимание, самое настоящее внимание и приятное общение, которое так необходимо молодому и растущему организму. После перехода в другую семью об этом пришлось напрочь забыть. Мать погибла, с родным братом напрочь запретили общаться, Китай пропал невесть куда.Возвращение к реальности.
Бережно отмытый и высушенный при помощи полотенца котенок с большим удовольствием уплетал сухой корм в небольшой, слегка потресканной мисочке. Молодой человек еле-еле без слёз смог достать её из дальнего отсека кладовки. Рядом с пушистым сидел на корточках один из его новых хозяев – КНДР – пристально наблюдал. Но взгляд его, кажется, стремился не к коту, а куда-то мимо, сквозь него, пол и стену. Глаз-океан был пуст и неразумен. Словно кукольный, стеклянный. Губы слегка побледнели, не выражали никаких эмоций, вытянуты в небольшую ровную ниточку. "Опять задумался...", – Недовольно пробурчал Китай. Он несильно дёрнул котенка за хвост. Пушистик встрепенулся и взвизгнул, не понимая, что только что произошло. Такой неожиданный звук в компании с не самым приятным хихиканьем сподвигли КНДР выйти из неожиданно нагрянувших его грёз. Парень чуть было не упал лицом в миску с кормом. Благо, что успел поставить на пол свои руки, чтобы удержать равновесие. На вопрос, зачем так мучать бедное животное, призрак цинично ответил: "Ну надо же тебя было хоть как-то вывести из этого непонятного транса". Северная Корея не стал вступать в спор. И нет, не потому, что не знал, что ответить. На это не было ни сил, ни желания. Компания призрака поглощала разум корейца в тьму день за днём. Несмотря на то, что между ним и Китаем отношения более-менее наладились, счастливее его это не делало. КНДР стал ещё более молчаливым, у него ухудшался аппетит, пил больше жидкостей. Понятное дело, работоспособность снижалась, но программиста пока не увольняли, ведь у него каким-то чудом с таким-то состоянием удавалось отправлять начальству всё вовремя. Китай за всем этим молча наблюдал с надменной улыбкой. Его план исполнялся медленно, но верно. Призрак не упускал ни единой возможности подколоть своего сожителя язвенным словечком, задеть за больное. Особенно большой урон по психике КНДР приносили воспоминания из детства. Они оба помнили совместное прошлое, поэтому не страшным, по мнению Китая, было приукрасить подробности минувших дней. Кореец почему-то подтверждал слова призрака: он ему беспрекословно верил. Парень и сам иногда начинал вносить свою лепту в ложные воспоминания.– А помнишь, милый братец, как я в пьяном угаре швырял тебя в стену? – Помню. Помню... Голова так болела. – А помнишь, Кореюшка, как я дёргал тебя за волосы и говорил, что с ними ты похож на девчонку? – Помню. Помню... Я тогда их сбрил под единицу. – А помнишь, малыш мой, как я рвал книги о космосе на части, говоря, что тебе это не нужно? – Помню. Помню... Я всё помню.
Каждую ночь перед сном КНДР слышит шёпот. Только вот он не может понять, говорит ли это Китай или это его разум уже испускает последние вздохи. Слов настолько много, что они превращаются в гул и кашу. Произносятся они настолько быстро, что иногда появляется свист, пронзающий черепную коробку насквозь. Понятное дело, из-за этой какофонии уснуть невероятно сложно. А порой даже невозможно. КНДР спит через день, когда тело настолько вымотано, что, кажется, взрыв под окном не сможет его взбодрить и оторвать от кровати. Мир стал серым. Свет утренний зари не слепит глаз – слишком уж он тусклый для этого. Еда не имеет вкуса. Кореец пробовал сыпать на язык и просто приправы: перец не острит, соль не солёная, сахар не сладок. Руки и ноги сделаны из ваты, ходить невероятно тяжело. Пальцы не хотят ничего держать, даже двигаться – словно отмерли и теперь просто обрубки. А Китай всё продолжает нагнетать, смеясь над слабостью и немощностью своего сожителя. "Зачем ты продолжаешь бороться? Ты не должен топтать эту землю. Возьми и уйди". Эту мысль призрак преподносил корейцу день за днём, призывая к действию всё чаще и чаще. А КНДР тем временем просто сидел. Неважно где: на кровати, за столом, на диване, на полу. И слушал. Слушал этого удушителя, сверля взглядом противную пустоту. В один день, обычный и противный серый день, КНДР решил выйти на улицу просто погулять. Обычно наружу парень показывался лишь для того, чтобы сходить в магазин или вынести мусор. Пошёл программист с утра пораньше: часов так в семь. КНДР лениво открывает дверь. Котёнок, маленький и юркий, тут же выбегает в подъезд, громко муркнув. "Решил мне сделать пробежку с утра пораньше?", – с грустным смешком пробубнел КНДР и побежал за зверьком. Пушистик побежал наверх, ловко перепрыгивая ступеньки. А Северная Корея, уставший и изнеможденный, еле-еле поспевал за ним. В одном из пролётов между этажами КНДР упал и встал на колени. Тем временем все ближе становился стук каблуков, что доносился сверху. Этот звук неожиданно остановился, заполнив подъезд изящным женским "Ох!". Программист поднимает свою голову. Его взгляд, словно восставший из мёртвых, обрёл жизнь. Лучи рассветного солнца нежно обвивали высокое, стройное женское тело. Полосатое чёрно-белое платьице аккуратно облегало талию, подчёркивая всё совершенство фигуры своей хозяйки. Блондинистые и волнистые локоны элегантно уложены на ровненьких плечах. Руки, спрятанные в белые шёлковые перчатки, приложены к небольшой груди. КНДР смог произнести только пару слов, на большее ему просто не хватило бы ни сил, ни духа: "Ох, кто же она?".