Дипломник

Чанёль вышел из ванной обессиленный, но успокоившийся. В коридоре было довольно темно, пришлось на ощупь идти к включателю, чтоб не убиться. Ёль остановился около двери в спальню, вздохнул, но всё-таки зашёл, чтобы забрать телефон. Мужчина спокойно спал, кажется, даже не сдвигался с места. Парень бросил взгляд на тумбочку и прикрыл глаза: кофе был выпит, осталась только гуща. В гостиной было темно и тихо. Ёль резко отодвинул штору и открыл нараспашку окно. Сам сел на диван, ощущая, как потоки холодного воздуха охватывают тело. Думать ни о чем не хотелось, но мысли лениво переходили от одной к другой. На самом деле, он сильно сдал позицию, поддавшись эмоциям. Достаточно было понять, что это сон, а не углубляться в то, что показало сознание. Неудивительно, что страхи, склеенные между собой напряжением, оказали на него такое сильное влияние. Чанёль подсел ближе к спинке дивана и приобнял себя за пояс. Он притянул к себе ноги, едва удерживаясь от желания уткнуться лбом в колени, и сжал телефон в руке. Тело немного потряхивало, хотелось сжаться в углу, накрыться чем-то с головой и облегчённо выдохнуть, но ему не пять и не десять, и даже не пятнадцать лет. Теперь он в состоянии уравновесить нужду в этом. Большая часть его жизни состояла из «игры в прятки», так было легче справиться со стрессом. Искала его в основном Юра, но только для того, чтобы лучше перепрятать. Чанёль не умел прятаться от проблем с детства и так и не научился врать о том, что у него всё в порядке. А вот Бён умел. Искусный лжец, Боже… Чан прикрыл глаза, вспоминая чужие взгляды, безукоризненный вид, движения тела, поворот головы… Будучи ублюдком по отношению к людям, он умел скрывать в себе всё, что его уничтожало. Терзающие мысли, чувства, ощущение безысходности (Ёль уверен, оно присутствовало) вероятно, могли бы и убить. Паку хотелось бы стать искренним, а не лгущим. Но не для всех. Лично для мужчины, ведь только он заслуживает такого отношения. На самом деле, всё обстоит намного сложнее, чем кажется. Чанёль понимает это сейчас, спустя некоторое время тяжелого анализа чужого характера и личности. То, что Бён показывал ему, бесценно. Внимательность парня подарила ему понимание одной простой вещи: прощать мужчина не умеет. Разумеется, сравнивать урон, который нанесли мужчине родственники, с произошедшей ситуацией, нельзя. Одно кажется намного сложнее второго, но всё же, Бён не справился. Бён не простил. А ХаДжун? — Ёль жмурится. — Несмотря на то, сколько прошло времени, мужчина не смог простить друга. Он терпелив к нему, если тот не переходит границы, но не более того. Видно по отношению, слышно по телефонным звонкам, ощущаемо по чужому состоянию после их общения. Теперь для Бёна всякий лёгкий тычок в спину оказывается сильным толчком, выбивающим из-под ног землю. Неудивительно… после стольких-то лет ублюдского отношения со стороны круга общения. Так что, исходя из этого, Ёль понимает, что переживать больше нет смысла. Он только доводит себя до состояния паники, загоняет свой рассудок в угол, и вряд ли из этого может выйти что-то хорошее. Самое главное они уже определили: осознание ситуации и дальнейшие цели. Чан чувствовал, как спадает давление и уходит беспокойство. Мысли, посетившие его утром, были правдивы на сто, на двести, на тысячу процентов: исправить ничего нельзя. Небольшая ошибка способна вызвать серьёзные последствия и она вызвала — всё верно. Проблема развеялась, её больше не существует. Теперь перед ним стоит другая задача: научиться понимать себя, своё отношение к другим людям; научиться поступать правильно, с уважением, продуманно и осознанно, а ещё отвязаться от роли потребителя. Это, кажется, было самым основным моментом. Чанёль понял, что ему немедленно стоит прекратить пользоваться чужой добротой и желанием помочь. Открылась дверь спальни. Парень поднял голову и открыл глаза, неосознанно напрягаясь всем телом. Он застыл, уставившись взглядом в одну точку, напрягая слух до предела, чтобы понять, куда пойдёт мужчина. Бён двинулся к ванной. Значит, следующей будет кухня, потом гостиная. В комнате было темно и уже довольно холодно, но Пак не спешил закрывать окно: свежий воздух очищал рассудок. Чанёль вдыхал и выдыхал, заставлял себя это делать равно, без спешки, как до этого. Больше он не задыхался и с наслаждением ощущал прохладный вечерний воздух. Мужчина приоткрыл дверь и еле слышно вздохнул, судя по звукам, сразу же прислоняясь плечом к косяку. Зашуршала одежда, руки сложились на груди в замок. Можно ли это считать позой защиты?.. Чанёль не двигался, продолжая смотреть в одну точку за журнальный столик на пол. Там ничего не было, пустота, как и в его голове. Телефон в руке немного вспотел от длительного контакта с кожей, но хватка никак не слабла. Сейчас парень не был нервным комком, он чувствовал себя равнодушным, смирившимся, опустошенным, но тело выдавало совсем другое представление о его внутреннем состоянии. Если вопрос созрел в чужой голове, то он не был задан. Неловкости не было. Бён продолжал наблюдать за ним или, возможно, не за ним даже, а Чанёль молча сидел, даже и не думая над тем, что сказать. Да и нужно ли что-то говорить?..       — Я люблю тебя. Мужчина шумно выдохнул. Не устало, не воодушевлённо и не удивлённо, даже не раздраженно, а… выдохнул. Чанёль слабо улыбнулся, умоляя себя не анализировать каждое чужое действие.       — Я знаю.       — Это хорошо. Чан уловил движение тела, но взгляда от пола не отвёл. Диван неподалёку от него прогнулся. В комнату с силой задул ветер. Слегка заскрипели крепители на дёрнувшихся занавесках. Тело покрылось гусиной кожей, сильно захотелось передёрнуть плечами, чтобы сбросить холод, объявший тело, но парень сдержался. В голове и правда было пусто. Чанёль даже не удивился тому, насколько… по-настоящему пусто было в его голове. Не хотелось говорить, не хотелось думать, не хотелось ни-че-го. Он сидел рядом с мужчиной, которого любит, сжавшись в комок. Выглядел ли он потерянным? Огорчённым? Разбитым?.. Бёна, казалось, рядом и не было: он застыл каменным изваянием, не двигаясь, практически не дыша, не вздыхая. Комфортно не было. Диван между ними разделила стена, лишая их звуков и способности разговаривать.       — Как долго ты будешь обижен на меня, Бэкхён? — тихо спросил Чанёль, слабо качая головой на последующих словах: — Насколько же бессмысленный вопрос… Мы ведь оба знаем, что ты не простишь меня, Бэк. Может быть, позже тебе станет легче, но простить ты меня не сможешь. Молчание.       — Всякий раз мысли об этом будут терзать меня, но это хорошо, — смиренно шепнул Пак.       — Ситуация не настолько страшная, чтобы мы не смогли её пережить, — заметил Бён.       — Да, — согласился Пак, — но всё начинается с малого, тебе ли не знать… И снова молчание. Молчание. Молчание.       — Мне не удастся вымолить у тебя прощение.       — Пока нет, — вздохнул мужчина, сдаваясь. Пытался ли он врать себе?.. Хотел ли он давать надежду Паку на то, что прощение всё-таки произойдёт?.. Этот вздох был облегчённым. Парень понадеялся, что признание в отказе о прощении сбросило с чужих плеч ненужную тяжесть.       — Я понял, — слабо кивнул Чанёль, — хорошо. Спасибо, что сказал мне об этом. И… знаешь, слова затеряются, а через минуту момент будет упущен. Даже несмотря на то, что ты не нуждаешься в этом, и даже если я говорю это из эгоистичных помыслов для облегчения души, то… мне очень жаль, Бэкхён. Я прошу прощение за то, как поступил с тобой. Я сожалею и готов сделать всё, чтобы больше это не повторилось. Парень неуверенно повернулся к Бёну и слабо поджал губы. Мужчина смотрел на него с необъяснимым чувством. Чанёль вдруг почувствовал себя таким разбитым, что не удержал вздоха. Хотелось отвернуться, выйти из комнаты или в окно, чтобы наверняка исчезнуть из чужого поля зрения, но нужно было сделать с точностью наоборот. Через себя, через свои эмоции, через страх оказаться отвергнутым, парень медленно спустил ноги на пол, затем повернулся к мужчине боком и заметил, как дрогнули чужие руки. Дрогнули и замерли. И он вместе с ними, упёршись тупым ожидающим взглядом в чужие ладони. Глаза метнулись к чужому лицу. Пак мог представить, что сейчас видел Бён: скованного ожиданием и ужасом парня, застывшего боком, буквально подобравшегося к чужому телу. И в то же время Бён всё расценил правильно: взгляд стал необъяснимо мягким и здесь же руки были протянуты навстречу. Чанёль упёрся коленом в диван и перебросил ногу через чужие бёдра. С невозможным для сердца облегчением, скатившимся, как лавина, удушающим его, отбирающим все силы и способность говорить, Чанёль плавно скрестил руки за чужой шеей и склонился к чужому телу, чтобы завершить объятья. Сразу же выбило из лёгких воздух крепкостью чужих рук. Бён был необычно напряжен, но Ёль заметил за ним слабый выдох, расценивая его как что-то сродни облегчению. То, как они касались друг друга сегодня утром, никак не сравнить с тем, что было сейчас.       — Я поцелую тебя сейчас, можно? — это был не шепот. Он буквально немо произнёс это около чужого уха, словно комната была полна осуждающих людей.       — Теперь ты всегда меня будешь об этом спрашивать? — слабо усмехнулся мужчина, позволяя ему отстраниться.       — Пока не пойму, что могу это делать, не спрашивая. Снисходительно взглянув на него, Бён поднял ладонь к его лицу и аккуратно провел большим пальцем по щеке.       — Ты больше не будешь переживать об этом, — наставлял он, — ты больше не будешь корить себя за свой поступок, не будешь плакать из-за этого. Ты будешь исправляться, пока я буду рядом. Я вижу, как ты переживаешь из-за этого, и мои чувства к тебе не меняются, — объяснил Бён. — Я люблю тебя точно так же, как неделю назад, месяц назад, год назад — как и всегда. Чанёль опустил взгляд на чужие губы. Казалось: коснись их — и всё наладится. Это лучше, чем объятья. Это позволение вернуться к прошлым отношениям. Словно образовавшаяся трещина сама по себе пропадёт. Губы соприкоснулись неуверенно, непривычно аккуратно, слишком мягко и медленно. Чанёль как будто пытался распробовать то, к чему давно не было доступа, как будто пытался напомнить себе о том, что он имеет право целовать любимого человека. Сердце затрепетало почти сразу. Он не выдержал слишком долго и углубил поцелуй, ощущая, как ладони с силой сжали его бока, поднимаясь вверх, как движения губ стали более уверенными, отбирающими контроль. Возможно, даже более мощными?.. Но в конце концов что-то надломилось. Чанёль ощутил, как что-то пропало, отошло, отвалилось, разрушилось. Губы застыли, катастрофически медленно разъединяясь. Парень уткнулся в них взглядом и немного отстранился, аккуратно обводя пальцем чужую нижнюю губу. Он понял: не нужно было это делать. Нельзя было касаться Бёна, чтобы не избивать себя сомнениями в попытке понять, имел ли он право, должен ли был, не слишком ли настойчив он оказался… Им пришлось разойтись. Сказать было нечего ни одному, ни второму. Складывалось ощущение, что они сказали друг другу всё, что могли. Некстати Пак вспомнил, как расставался друзьями со своей девушкой. Они высказались, извинились, и одного взгляда было достаточно для того, чтобы понять: это всё. Больше ничего не будет: ни улыбок, ни поцелуев, ни объятий, ни долгих прогулок вечерами, совместных обедов и ужинов в кафе. Чанёль смотрел в чужие глаза и чувствовал то же самое. Чувствовал, что сказал всё, что мог. Он любил Бёна, но сомневался, что можно любить его. Чанёль выпрямился, спуская руки с чужих плеч, немного посмотрел в чужие глаза и отвернул голову, а потом и вовсе поднялся с чужих колен и вышел из комнаты. Пока он хлестал лицо водой на кухне, мужчина оставался сидеть на месте. Бён вышел из комнаты, когда Чанёль позвал его есть. На часах было почти семь вечера, пора было хоть чем-нибудь заполнить желудок. Это был полный неловкости ужин: Чанёль впервые за всё время пожалел, что на кухне нет хотя бы маленького нарушителя спокойствия — телевизора. Ему ужасно хотелось, чтобы что-то загремело или кто-то заговорил. Он сам бы готов бросить палочки на стол, сбросить тарелку со стола, закричать от… бессилия. Нужен был фон, создающий видимость определённого настроя. Ели молча, убирали посуду молча, вышли из комнаты молча. Бён вышел первый из кухни и свернул в спальню. Парень завалился на диван в гостиной, позволяя холодному воздуху из окна трепать волосы, и думал, не слишком ли он отгородился от мужчины. Находиться рядом с ним сейчас было несколько тяжело. Однако, возможно, это тот самый момент, когда нужно проявить инициативу? Пойти наперекор себе?.. Нет, он не готов. Абсолютно не готов выражать хоть что-то, кроме огорчения. Паку вдруг стало настолько стыдно от того, что он снова вешает всё на мужчину, что даже вздрогнул. Тело сбросило эмоциональное оцепенение, но парень сжался на диване ещё сильнее. На столике завибрировал телефон. Чан вздохнул, увидев, кто звонит. Желанием разговаривать он совершенно не воспылал, но принять вызов было нужно. Он ведь сам обещал перезвонить. Первым делом Юра спросила, как у них дела, а дела были плохи. Чанёль отвечал односложно, даже не пытаясь показать, что что-то изменилось в лучшую сторону. Сестра снова предложила пойти к мужчине, первым сделать шаг, выйти навстречу, но парень не чувствовал, что в состоянии это сделать:       — Ну войду я в комнату, и что? — тихо спросил Ёль. — Что дальше-то?       — По ситуации, — отозвалась Юра. — Прекрати бездействовать, Чанёль.       — У меня сейчас нет сил что-то предпринимать.       — Если не сейчас, то когда? — вопросила сестра. Через мгновение вызов был сброшен. Чанёль встал. Походил по гостиной, постоял у окна и таки вышел в коридор. Максимально тихо подобравшись к спальне, парень заглянул в комнату и застыл, прислонясь щекой к стыку. Бён стоял боком у открытого настежь окна, прислонившись бедром к подоконнику. Его пальцы держали сигарету, а сам он выдохнул дым, задумчиво глядя вдаль. Почти не прерывался — на автомате прислонял фильтр к губам, затем выдыхал дым и не сводил взгляд с определённой точки. Чанёль поджал губы, порываясь войти, но вовремя остановил себя. Ему нечего сказать мужчине, нечего сделать, чтобы его приняли, как раньше. Даже возникшее желание обнять любимого со спины не смогло заставить его сделать шаг вперед. Чанёль наоборот сделал шаг назад, отходя от двери, затем ещё один, ещё и ещё… Сердце билось быстрее обычного. При виде Бёна хотелось заорать, сорвать голос, вспороть себе горло… Чанёль прижал к шее ладонь и сел в углу на диван, поворачиваясь спиной ко входу. Сил на то, чтобы успокоиться, уже не было. Он не мог усмирить себя, поэтому пришлось ждать, хмурясь от тупой боли в груди. Пак снова обнял себя руками, снова притянул к груди колени и застыл, привалившись боком к спинке дивана. «…я понял, что людей стоит предупреждать о недолговечности своих чувств. Жаль, что большинство из них не понимало, что даже тем, кого ты любишь больше всего на свете, иногда просто любви недостаточно» Тело подрагивало. Сердце быстро билось, горяча тело. Рассудок не выдерживал мысленного напора. Чанёль бездействовал. Бён думал и, возможно, ждал. Однако, обоим сказать было нечего. Чанёль просидел на диване до ночи. Мужчина не пришёл. Первый шаг никто не сделал.