Пороки отцов

Ты снова плачешь. Резко бью в стену совсем рядом с твоим лицом. Ты не видишь этого, но глухой стук прямо возле твоего уха заставляет снова вжать голову в плечи. Повязка на твоих глазах намокла и уже не скрывает слезинки, почти непрерывно бегущие по щекам. - Нет, нет, нет… Все должно было быть не так. Ну почему ты меня не послушался, а? Я же просил тебя не ходить туда, правда ведь? Просил? – к концу фразы снова срываюсь на крик, и ты вздрагиваешь, как от удара. – Прости, прости, маленький, я не должен был тебя пугать. Аккуратно собираю влажные соленые дорожки губами и, не удержавшись, быстро касаюсь языком твоих почему-то горьких губ, стараясь не обращать внимание на то, как ты замираешь под моими прикосновениями. Ведь ты совсем не такой, ты не стал бы бояться меня, верно? И действительно, ты послушно прижимаешься ко мне, хоть и продолжаешь всхлипывать. Глажу тебя по волосам, и это привычное для нас действие почти совсем успокаивает тебя, да и меня тоже… Кажется, ты засыпаешь. Еще немного и начинаешь тихонько посапывать мне в ключицу. Видимо, это был слишком сильный стресс для тебя, а значит у меня есть небольшая отсрочка. Когда ты проснешься, нам предстоит серьезный разговор. Я хотел бы развязать тебе руки, но пока у меня нет выбора. Ты еще не достаточно привязался ко мне, чтобы я мог просто отпустить тебя. Не после того, как ты увидел, что мне пришлось немножко наказать твоего друга. Он был плохим мальчиком. Очень плохим. И он тоже не послушался меня. Я ведь предупреждал его, что тебя не стоит ТАК трогать. И смотреть на тебя ТАК тоже нельзя. Ему вообще нельзя было с тобой встречаться. Я заворожено выдыхаю. Он больше не будет. С перерезанным горлом вообще проблематично на кого-то смотреть. А все потому, что ты совсем не такой, маленький мой, совсем еще ребенок, а он хотел испортить тебя. О да, я знаю. Я видел его глаза. Впрочем, он мог сказать обо мне тоже самое. И ведь сказал, да? Но ты, конечно, ему не поверил, мой дорогой ребенок. Еще бы. Скорее всего, ты до сих пор думаешь, что я люблю твою мать. Эту шлюху, которая посмела бросить тебя. Впрочем, ты так и не узнал об этом. Она же пропала без вести. Прости, прости, я не хотел ранить тебя, но лучше бы ты верил в ее исчезновение, чем страдал от предательства. Поэтому мне пришлось наказать ее тоже. Самом сложным было спрятать тело так, чтобы его никто не нашел, но и с этим я справился. Знаешь, у врача-хирурга вообще удивительно много возможностей для сокрытия преступления. Первые несколько недель после этого были самыми счастливыми в моей жизни. Я знаю, что не должен так думать, ведь ты был очень подавлен, испуган. Смотрел на меня своими большими глазами робкого олененка, когда думал, что я не вижу. Ждал, что я сдам тебя в детдом, да? Глупый, как ты мог так плохо обо мне подумать? Но при этом ты жался ко мне, будто пытался таким образом восполнить потерю родительской любви, а может, просто старался урвать хоть немного чужого тепла. Ты засыпал только рядом со мной, уже практически истощенный от усталости и нервного напряжения, а я мучился просто каменным стояком от одного лишь твоего запаха. Такой сладкий и такой невинный. А ведь казалось бы, ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать все оттенки моих эмоций. Удивительно, но такой проницательный и интуитивно чувствующий эмоции и настроения других людей, ты совершенно не замечал моих взглядов. А может, не хотел замечать?.. Кем я был для тебя? Взрослый мужчина, внезапно появившийся в жизни твоей матери. Мы съехались всего через пару недель знакомства. Странно, что ты не возражал. Впрочем, я вообще не могу вспомнить, когда ты чему-то сопротивлялся всерьез. Тихий и спокойный, ты предпочитал делать вид, что проблемы нет вовсе. Интересно, почему эта потаскушка думала, что с тобой будут проблемы? Она в целом как-то странно к тебе относилась. Старалась лишний раз не смотреть на тебя, не говорить с тобой, словно был какой-то свод правил, который она не хотела нарушать. Могла подорваться с места, лишь бы уйти от твоего прикосновения, отворачивалась к окну, чтобы не смотреть в глаза, давала деньги, только бы ты ушел. Ты всегда прятал лицо в такие моменты, а мне мучительно хотелось обнять тебя, чтобы ты не страдал из-за ее безразличия. За глаза, она называла тебя чудовищем, самой большой ошибкой ее жизни. И истерически смеялась, пока я поворачивал нож в ее животе. Твоя мать всегда была немного сумасшедшей. Как ты, мой хрупкий мальчик, можешь быть чудовищем? Сейчас я не понимаю, как мог не заметить тебя сразу… Но ты казался ничем не примечательным мальчишкой. Таких миллионы. Они точно так же чистят зубы по утрам, носят школьную форму и ходят в бассейн, играют в компьютерные игры и смотрят телевизор по вечерам… А потом ты заболел, совершенно неожиданно свалился с температурой под сорок в середине октября. Как ты вообще умудрился так простыть? Твоя мать улетела в командировку и лечить тебя пришлось мне. Не то чтобы я сопротивлялся, все-таки я врач и это в первую очередь мой профессиональный долг. Да и ты казался таким маленьким в своей пропитанной потом безразмерной футболке, и влажными завитками темных волос. Сжавшись в комочек, безропотно сносил все процедуры, обтирания и уколы, хоть и боялся крови почти до обморока. Мой храбрый олененок. А у меня тогда впервые встал на мужчину. На мальчика. На вымотанного болезнью и оставленного на мое попечение ребенка. На большие синие глаза и потрескавшиеся губы, которые ты постоянно облизывал. На тонкие пальцы и растрепанные кудряшки. На угловатые коленки и маленькие ладошки. Я дрочил несколько раз в день, неизменно представляя тебя под собой, словно тонкие пальчики обхватывают мой член в несмелой ласке, бледная шейка расцветает следами от засосов, а язык вновь и вновь облизывает губы. Я был почти одержим. Не могу сказать, будто осознание того, что я хочу тебя, выбило меня из колеи. Я никогда не был слишком уж нравственен. Какая к черту нравственность может быть у человека, впервые убившего в шестнадцать? Это был мой отчим. Знатный говнюк. Ирония судьбы, да? Я не хотел такого и для тебя. Ты должен был полюбить меня сам. Без насилия. И мне почти удалось, черт возьми! Вздрагиваешь во сне и выдергиваешь меня из воспоминаний. Что же теперь делать? Перевожу взгляд на твое лицо, и меня пронзает чувство вины. Прости, мой хороший, мне пришлось тебя вырубить. Я старался причинить тебе как можно меньше боли, но ты всегда рушил мои планы. Вот и сейчас, глядя на твои стертые веревками запястья и тонкую струйку крови на лице, понимаю, что перестарался. Но я должен был быть уверен, что больше моим планам ничего не помешает. А повязка на глаза нужна была только для твоей дезориентации. Чуть повожу ноющими плечами, и ты тут же начинаешь ворочаться, но затихаешь под моими успокаивающими поглаживаниями. Аккуратно встаю с дивана, подхватываю тебя на руки и несу в спальню. Что ж, у нас еще будет возможность все обсудить. Теперь у нас впереди целая жизнь, которую мы непременно проведем вместе. Прости, но у тебя нет выбора. Привязываю твои руки к спинке кровати - не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, пока я сплю - и ложусь рядом. Последнее, что выхватывает ускользающее в темноту сознание, это странная улыбка на твоем лице. Впрочем, скорее всего это был уже сон.