взрывы нейтронных звезд

Был ли когда-нибудь космос светлее, чем сейчас, когда я держу тебя за руки?

Утонуть в синеве, утонуть в звёздных каплях — утопичная мечта дурака, пьяная фантазия романтика. Задохнуться звёздной пылью и счастьем — нет слаще идеи, оглохнуть от вальса умирающих нейтронных звёзд — нет прекраснее музыки. В настоящем космосе — вакуум, не прожить и минуты, у Сонхва космос — единственное место, где он чувствует себя живым. Звонкие осколки звёзд под ногами, но темп сбавлять нельзя, ведь у них так красиво получается, потому пусть хоть в кровь раздерут, здесь не больно. Раз, два, три, раз, два, три. Аккуратные пальцы кажутся совсем крохотными в крупной ладони Сонхва. Раз, два, три, раз, два, три, пока есть время. Весь этот рукотворный Рай, весь этот наркотический космос, нелепая и смертельная шутка мозга — всё пустое. Вот у Хонджуна в глазах галактики — настоящие, лучистые, сияют, зовут. Раз, два, три. В чернильной синеве Хонджун кажется совсем белоснежным, хрупким и невесомым, он кружит с ним, мимо планет и метеоритов, мимо космических станций и чёрных дыр, и смеется, как хрустальный колокольчик. В настоящем космосе нет звука. Настоящий космос такая нереалистичная и неинтересная дрянь. Хонджун сегодня неразговорчив, лишь доверчиво жмётся и отстукивает по плечу такт. Раз, два, три. «Скоро ты больше не придёшь. Я виноват в этом», — сказал он Сонхва в прошлый раз, а Сонхва не может его винить, не способен. Никто не виноват, что Сонхва слишком привязался. В рукотворной вселенной Хонджун — единственное, что имеет значение, самый сладкий болезненный сон, самые значимые пятна на руках. Он — абсолют, то священное и незыблемое, что для Сонхва почти доказательство существования Бога. Его белоснежный Бог, порожденный больным воображением. — Держись за меня покрепче, я хочу зафиксировать в вечности этот момент, — шепчет Сонхва, и его слова путаются в россыпи серебристых сережек в ухе Хонджуна. Они летят, задевая босыми ногами звёзды, больше ничего не важно. Не важно, проснется ли Сонхва утром, вытащит ли его в этот раз Минки — всё равно, пока бьётся сердце, пока организм способен воспроизводить под действием всякой дряни образ его Бога, Сонхва будет вновь и вновь возвращаться сюда, в его галактику, к своему маленькому принцу, сотканному из звёзд, отчаяния и фантазий. Пока бьётся сердце. Пока звёзды играют им вальс.