взрывы нейтронных звезд

Знаешь, Джунхи, иногда я мечтаю, чтобы мы никогда не были знакомы.

Эта дешёвая клоунада длится уже третий год и стала такой же дешёвой реальностью. Слащавой, картинной, наполненной показухой, просто удобным фасадом для демонов. Удобный. Джунхи именно удобный, ни больше, ни меньше. Почти предмет интерьера, к которому привыкаешь настолько, что не представляешь свою жизнь без него, но и жить в общем пространстве с такой рухлядью невыносимо. Джунхи красивый, даже очень, до рвотного рефлекса прекрасный, правильный, разумный, безобразно идеальный, рядом с ним и Донхуну приходится соответствовать. Утомляет, бесит, раздражает. Когда эта комедия только начиналась, это был ураган эмоций, феерия. Донхун искренне верил в то, что Пак Джунхи — это его «навсегда». Предугадал. Но тогда это слово не казалось таким громоздким. Они прятались по любым свободным углам, шатались по городу за руки, как пьяные, смеялись во всю силу голоса, щебетали как птицы обо всём и ни о чём, и это казалось самым сладким, самым ценным, самым нежным. Нежнее только руки Джунхи, которыми он обнимал со спины. Руки, губы, кожа, цепкий взгляд — Донхуну тогда было всего мало, всего недостаточно. И времени казалось смертельно мало рядом с Джуном, словно он вот-вот исчезнет, упорхнет синей бабочкой в небо и не вернётся больше никогда, оставит его одного посреди бездушного города. Джун был его одержимостью, мысль, что кто-то может отнять его, будила Донхуна по ночам и заставляла названивать Джунхи, узнавать, всё ли в порядке, дома ли он, спит ли он. Он так боялся, что сам загнал себя к пропасти. Но тогда ещё он не осознавал, что чёрно-белый фильм его мозга, в котором он надевает на палец Джунхи кольцо и умоляет никогда его не оставлять — это билет в один конец. И в один день эйфория просто спала, оставив после себя эмоциональное похмелье, ощущение полной нереальности происходящего и тонкий ободок металла на безымянном пальце. Донхун много раз пытался понять, когда всё пошло наперекосяк, но терялся в датах, причинах, ощущениях, злился сам на себя и на всё вокруг. Злился на Джуна за то, что он существует. Теперь прикосновения душили Донхуна, он старался избегать Джунхи настолько, насколько мог. И с ужасом и отвращением он понимал, что и избегать-то может недолго. Он смотрел, как непонимание на лице Джуна сменяется обидой и болью и… Ломался, ненавидел себя с новой силой, бросался вымаливать прощения, успокаивать, просить дать ему немного времени, придумывал идиотские отговорки и оправдания своему поведению. И год за годом, это выросло в привычку для них обоих, чередовать дешёвые драмы с попытками вести себя как нормальные люди, связанные чем-то чуть более значимым, чем общая квартира. Прокручивая в голове их глупую историю, Донхун видел лишь одно: Джунхи так и оставался совершенно прекрасным с точки зрения обывателей человеком, а сам же он, привыкнув к его идеальности, пересытился. Джунхи больше не казался свободной бабочкой, он своими руками посадил эту бабочку в банку и надёжно закрыл. И забыл, как забывают дети старые игрушки. Джунхи хранил в себе память о том времени, когда Донхун, наверное, любил его, если любил. Старые любимые игрушки выбрасывать всегда сложнее. Вот и Донхуну не удавалось. С Джунхи у него всегда был дом, забота и уверенность, что он не останется однажды один. Это очень удобно, знать, что всегда кто-то будет ждать тебя, оберегать и заботиться. Донхун никогда не останется один. Но мысль, что это навсегда будет Джунхи, который душит его старым обещанием и задыхается сам — невыносима. «Ты же никогда не покинешь меня? Ты всегда будешь рядом?» «Навсегда, Донхун» Навсегда.