Последняя ночь/One Last Night

Когда Энакин появился из-за угла, Асока быстро вытерла глаза, надеясь, что тот не заметил ее слез. — Ты в порядке? — спросил он, приблизившись к укромному месту за каким-то оборудованием, где она пряталась от лишних взглядов. — Все нормально, — быстро ответила она, пытаясь изобразить на лице подобие улыбки, что вышло куда труднее, чем казалось. — Асока… — такое простое обращение по имени вызвало очередную бурю эмоций, но она, изо всех сил сдерживаясь, только глубоко вздохнула. — Столько событий за последнее время, — она пожала плечами и скрестила руки на груди. Будь все иначе, Энакин просто ободряюще прикоснулся бы к ней, может, как-нибудь попытался бы утешить. Однако теперь он был в такой же растерянности, не решаясь протянуть к ней руку, несмотря на очевидное желание. — Мы так давно не виделись. Энакин встретился с ней взглядом, и грустное выражение в его глазах поразило подобно тепловому детонатору. Она разрывалась между желанием остаться с ним наедине и желанием оказаться как можно дальше отсюда. Но хуже всего — она успела возненавидеть оба этих желания. — Ну, по тебе многие скучали, — произнес он, тем самым ударив в самое больное место. — И я тоже, — он сделал шаг вперед, и Асока слегка прикусила губу, чтобы скрыть дрожь, а затем еще крепче обхватила себя руками, чтобы бывший учитель понял намек и не подходил ближе. Она чувствовала себя загнанным в угол зверьком, не понимая, как все докатилось до такого. — Но ты по нам не скучала, — прошептал Энакин, как можно незаметнее отступив назад на пару шагов. — Я скучала, — Асока скривила губы, стремясь как можно быстрее выразить несогласие. — Конечно, я скучала, — она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Надо было сказать что-нибудь другое, надо было вообще закончить все прежде, чем разговор успел начаться; но Асока лишь огляделась по сторонам, словно прикидывая собственные шансы проскочить мимо, чтобы он при этом не успел ее остановить. — Только не исчезай никуда на этот раз, пожалуйста, — Энакин шагнул вперед, чтобы преградить путь к отступлению, однако все еще держался на приличном расстоянии. — Я никуда и не исчезала, — в ее голосе послышалось негодование. — Мне просто нужно было время, чтобы разобраться в себе. — И ты разобралась? Она подняла на него глаза. — Не так хорошо, как хотелось бы, — и это было правдой. Поначалу она считала, что действительно сумела во всем разобраться, однако со многими вещами ей было все так же сложно смириться — как и в тот день изгнания из Ордена. Смириться с тем, что утопало в неуверенности, боли и разбитом сердце и в то же время казалось кристально ясным; с тем, от чего она и не надеялась убежать, как бы далеко ни находилась и какие бы усилия ни прикладывала. Энакин. — Может, тогда нам стоит… попытаться решить все проблемы вместе? О, если бы все было так просто, как на словах. Он был настроен так серьезно, что в словах прозвучало почти отчаяние. Неужели и правда он так сильно хотел ее вернуть? Неужели это правда? Но Энакин сам не знал, чего хочет, и в этом заключалась самая большая проблема. Зато Асока точно знала, что если бы он на самом деле так сильно жаждал ее вернуть, как сейчас это показывал всем своим видом, то он попросту не отпустил бы ее из Ордена или же вообще ушел бы вместе с ней. — Здесь мне ничем не помочь, учитель, — сказала она наконец. — Прости. — Но… — Завтра слишком важный день, потому лучше немного отдохнуть, — перебила Асока. — Спокойной ночи. Она проскользнула мимо Энакина как можно аккуратнее, чтобы он не смог к ней прикоснуться, стараясь идти как можно спокойнее, стараясь в конце-концов держать себя в руках, пока он взглядом провожал ее по коридору. Она даже не посмотрела в ответ, когда двери лифта наконец закрылись, отрезая их друг от друга. Только оказавшись в собственной комнате, в полном одиночестве, Асока перестала сдерживаться и позволила вырваться наружу урагану эмоций, который накопился за целый день. Она упала на плоскую, твердую как камень кровать, уставившись на свои старые световые мечи. Она провела большим пальцем по гладкому металлу; слезы медленно потекли по щекам, падая на блестящую поверхность и превращаясь в замысловатые узоры. Когда-то эти мечи служили ей оружием, но не теперь. Асока действительно по ним соскучилась, но… она ведь так никому и не сказала, что не собирается здесь задерживаться. Не хватило духу сказать об этом Энакину. Теперь же будет еще труднее, зная, сколько он потратил времени, работая над ее старыми световыми мечами, трудясь над каждым элементом и глубоко надеясь на ее возвращение. Он даже сменил кристаллы. Что случилось со старыми, Асока не знала. Энакин, наверное, как всегда что-то намудрил с мечами так, что их решительно нельзя было узнать. Хотя теперь в каждом клинке жила частичка самого Скайуокера. Она снова зажгла оба меча. Так странно, что они казались до боли знакомыми, но в то же время какими-то далекими и чужими. Идет ли ей этот синий цвет? Наверное, Энакин все же заслуживал некоторую благодарность — она была польщена таким вниманием. Всего каких-то пару лет назад Асока отдала бы абсолютно все на свете, чтобы стать как можно более похожей на своего учителя, но теперь… теперь все было по-другому. Так непривычно. Так пусто. Выключив оба меча и отложив их в сторону, Асока стала готовиться ко сну и уже через несколько минут улеглась в постель, свернувшись на жестком матрасе. Как же неудобно. Не то чтобы в ее личной комнате у Никса кровать была сильно лучше, но, по крайней мере, не походила так сильно на холодную каменную плиту, к чему в свое время она даже привыкла, когда еще была частью Ордена. Забавно, что возвращение чего-то старого и такого знакомого оказалось настолько болезненным. Она укуталась в тунику, которая оставалась неизменным атрибутом каждую ночь, хоть и была для нее несколько великовата. Его туника. Так что не только жесткая постель вызывала болезненные воспоминания. Снова увидеть его вживую — вот что оказалось больнее всего. Она пыталась скрыть все свои переживания за ложной уверенностью, в то время как сам Энакин был настолько удивлен, что почти ничего ей не успел сказать. Но когда он все-таки заговорил, ее пронзила резкая, ни с чем не сравнимая боль. И вовсе не потому, что Энакин причинил ей боль, а потому что это она в тот день нанесла ему глубокую рану. И как теперь он должен был реагировать на возвращение давно ушедшего падавана? По крайней мере, он не накричал и вообще ни разу не повысил голос; хотя, может быть только потому, что рядом стоял мастер Кеноби. Во время короткой встречи Энакин так волновался. Он улыбался так часто, как никогда раньше. Он выглядел таким счастливым, когда пытался начать общение с того места, где все пошло наперекосяк. Но как бы Асока ни силилась, ей не удалось улыбнуться хоть на мгновение. Когда же Энакин обнял ее, она чуть не расплакалась; да что уж говорить, всего лишь пару минут назад она снова чуть не сорвалась! Дышать становилось все труднее от осознания того факта, что сейчас Энакин летел с ней на одном корабле. Он был так близко — но в то же время так далеко. Завтра Мандалор, где они будут вынуждены вести себя так, словно ничего не случилось. А потом просто попрощаются и расстанутся уже навсегда. Он вернется в Храм или к Падме, а она снова окажется в ремонтной мастерской на Корусанте. Как Бо Катан вообще сумела уговорить ее связаться с джедаями? Особенно с ним? Асока вздохнула и попыталась расслабиться. Ее личные переживания вряд ли чего-то стоили. Они с Энакином вдвоем просто спасут Мандалор от Мола, и все. Просто долг, ничего больше. Вот почему они снова встретились, и, несмотря ни на какие испытания, все должно остаться по-прежнему. Она перевернулась в постели и уставилась в стену. Почему нельзя как раньше, просто заявиться к нему посреди ночи в комнату или каюту, когда не спалось? Но прошлое осталось далеко позади — может, оно и к лучшему. Даже если в это с трудом верилось. Асока понятия не имела, сколько времени пялилась в пустую стену в бесплодных попытках заснуть. На поле боя явно не стоит появляться в таком состоянии, но как бы она ни старалась, мысли все равно возвращались к Энакину, где бы тот сейчас ни находился на громадном корабле размером с город. Он ведь все равно не скучал по ней так же сильно, как скучала она. Что бы Скайуокер ни говорил, у него все еще была Падме, был Оби-Ван; ему часто поручали различные задания, да и война сама по себе позволяла надолго отвлечься от настойчивых мыслей. В то время как у нее была только ремонтная мастерская Никса и пара мелких приключений. Разве Энакин страдал от бессонных ночей после ее ухода? Разве по-настоящему переживал за нее? Асока сердито покачала головой, но это не помогло. Совсем не помогло. В их невольной встрече на совместной миссии ничего особенного не было, и ей следовало смириться со своим положением. Энакин оказался здесь вовсе не ради нее, иначе они бы уже давным-давно встретились. Но нет. Энакин даже не стал предпринимать каких-либо попыток ее найти. Асока все это время была для него лишь падаваном, и не более. Тогрута изо всех сил уткнулась лицом в подушку, чтобы удержать слезы, которые вновь заблестели в глазах. Она больше не могла сопротивляться самой себе, тем более сейчас. Через какое-то время она вдруг резко открыла глаза. Показалось или нет? Она уже хотела снова уткнуться в подушку, но вдруг услышала за дверью легкое шарканье и самый тихий стук, который только можно вообразить. Как будто тот, кто стучал, надеялся, что его никто не услышит, чтобы потом со спокойной совестью уйти. Как жаль, что Асока на самом деле не спала и все слышала. Встав, она нажала на панели кнопку и открыла дверь, за которой стоял Энакин. Он выглядел измученным и уставшим, словно тоже боролся за сон, но так и не смог его обрести. — Эй, хм, Шпилька… ты еще не спишь… — он провел рукой по волосам. — Прости, что так поздно зашел… — он внезапно замолчал, когда глаза привыкли к слабому освещению. — Это… моя старая туника? — в голосе послышалось удивление. Асока поймала направление его взгляда, и щеки вспыхнули румянцем. Она крепко обхватила себя руками. — Ты ее оставил в моей комнате, — сказала она, словно защищаясь. Но даже в такой неловкий момент она боялась больше того, что Энакин вдруг потребует свою тунику назад. Заберет единственное, что напоминало о нем и хранило его запах… и ей так не хотелось расставаться с этим напоминанием. — А я все гадал, куда же она делась, — пробормотал он. Асока внезапно почувствовала себя ужасно неловко под его пристальным взглядом. — Теперь это моя туника, — быстро сказала Асока и тут же закрыла рот ладонью. Просто прекрасно! Отвернувшись от него, она подошла к кровати и уселась сверху, уткнувшись лицом в колени. Ее слова прозвучали так жалко, и теперь Энакин уж точно все понял. А ведь сколько было потрачено сил, чтобы просто попытаться изобразить спокойствие и уверенность во время их довольно неловкого воссоединения. Асока услышала, как дверь закрылась. — Знаешь, на тебе она смотрится гораздо лучше, — мягко сказал Энакин. Асока моргнула, подняв на него взгляд, чувствуя, как эти слова всколыхнули внутри нечто такое, что она не испытывала уже очень давно. Этот ласковый тон, которым Энакин вряд ли обращался к кому-то другому… Может, на самом деле все это и было лишь пустыми домыслами, но именно такими моментами она жила. — Чего ты хочешь? — слегка дрогнувшим голосом спросила Асока, отведя взгляд в сторону. — Я не мог уснуть и, ну… — начал он, и его щеки внезапно покраснели, начиная чуть ли не с самой шеи. — И это все, для чего я тебе нужна? — фыркнула она, чувствуя, как к ней частично возвращается прежнее раздражение, как будто бывший учитель его и вызвал. — Нет, конечно же нет, я не это имел в виду, — ответил Энакин, не зная, куда спрятать руки. — Конечно, было бы здорово, но я всего лишь хочу снова сказать то, что уже говорил. Я скучал по тебе. Очень скучал, — он принялся шагать из стороны в сторону, шаркая ногами, как делал это в коридоре, и смотрел куда угодно, только не на нее. — Я надеялся, что мы сможем поговорить. На этот раз по-настоящему, — Энакин потер ладони друг о друга, чувствуя неловкость. — Ну, как у тебя дела? Асока скривила губы, внимательно изучая его лицо. Он скучал, но даже не стал ее искать. Стоит ли сейчас указать на этот очевидный факт? Или им можно просто пренебречь, чтобы провести последнюю ночь вместе? Энакин был так похож на потерянного щенка, бездомного щенка. Ничего похожего на упрямого, чересчур самоуверенного и безрассудного генерала, каким она его знала. И несмотря на всю боль, причиненную расставанием, жгучую горечь от того, что он так легко ее отпустил без каких-либо уговоров, без борьбы, и даже целый год, проведенный вдали, который она прожила, полагая, что ничего не значит для бывшего мастера… несмотря ни на что, она все равно чувствовала к нему жалость. Вздохнув, Асока похлопала по кровати рядом с собой. Энакин сбросил сапоги и сел, прислонившись спиной к стене. Его и так длинная шевелюра стала еще длинней, и сопротивляться желанию как-то прикоснуться к волосам становилось все труднее. Мешки под глазами увеличились раза в три и потемнели на пару оттенков; кожа сильно побледнела от постоянного недостатка солнечного света. Все намекало на сильную усталость, почти истощение. Молодой, а выглядел таким старым для своих лет. Измотанным. И до сих пор наивно полагал, что легко может убежать от собственных эмоций, таких бесполезных, просто убежать, оставив их позади или заперев в бронированном ящике. Если бы только. Он вдруг рассмеялся, но смех был каким-то пустым. Как будто все эмоции, которые должны были наполнить этот смех, действительно остались далеко позади, запертыми за множеством замков. — Помнишь нашу первую миссию? — начал Энакин. — Как я был зол на Совет, который буквально всучил мне мелкого и чересчур болтливого падавана? — Асока прищурилась, смотря на него и пытаясь понять, что же такого смешного он в этом нашел. — Но я никогда не думал, что буду вспоминать этот момент с нежностью. И если бы я только знал, как сильно буду скучать по этой мелкой болтливой ученице, когда она уйдет из моей жизни… может, я был бы к ней гораздо добрее, — он наконец поднял на нее взгляд. По его щеке скатилась одинокая слеза, а глаза наполнились печалью и тоской. — Мне так жаль, — прошептал Энакин. — Сможешь ли ты меня простить? — Нет, — Энакин вздрогнул от этих слов, как от пощечины, и Асока слегка съежилась. — Потому что это звучит так, как будто мне нужно тебя за что-то простить. Но ты ни в чем не виноват, — только в том, что оставил одну… даже когда видел настолько сломленной после того испытания… Однако прошлое действительно осталось в прошлом. Странным правда был только тот факт, что если он и скучал, то почему-то не горел желанием вновь встретиться. И что же мешало? — Пожалуйста, оставь меня. — Но… — Энакин, — она глубоко вздохнула. — Мы больше не друзья. Мы просто выполняем свою работу, а когда работа будет сделана… каждый из нас вновь вернется в свой привычный мир, — она повернулась к нему спиной и скрестила руки на груди. Ей было больно это говорить. Ему было больно это слышать. Так много слов, чтобы просто намекнуть ему, что она никогда не вернется в Орден. Но как иначе? Привязанность к нему и так причинила столько боли за целый год. И что теперь? Энакин хотел просто вернуться в то время, когда все было хорошо? Так не могло больше продолжаться. Время не повернуть вспять. И попытка снова довериться Энакину ничем хорошим не обернется. Асока закрыла глаза, когда он встал. Но он не собирался никуда уходить. Он просто подошел сзади и положил руки ей на плечи. — А ты знаешь, почему я не ушел вместе с тобой? — печально спросил Энакин. — Это уже не важно, — пробормотала она, пытаясь остановить разговор до того, как тот начнется. Она не хотела знать, не хотела слышать ни о Падме, ни о канцлере, ни о джедаях. Ни о каких других оправданиях, которые он выдумал. — Потому что я боялся, — продолжил он, несмотря на отказ. Асока закатила глаза. Ну конечно, он боялся. Всегда боялся. Герой без страха… конечно. Тогда она в таком случае может называть себя канцлером Республики. — Ближе к делу, — она сбросила его руки с плеч и повернулась лицом. — Я боялся потерять тебя! — сердито сказал Энакин. Но злился он не на нее, а на самого себя. — И поэтому позволил мне уйти? — раздраженно спросила она. — Потому что должен был! — защищаясь, ответил Энакин. — И я думал… я думал, что именно этого ты и хочешь. Ты сказала, что должна во всем разобраться без меня, поэтому я и не стал настаивать. Я только смотрел, как ты уходишь. Я позволил тебе уйти, но ни за что не хотел отпускать. — Так почему же ты ни разу не навестил меня? Если не в первый день, то хотя бы потом? — Потому что… потому что я надеялся на твое возвращение. Я был уверен, что ты вернешься, как только будешь готова, — он тяжело опустился на кровать и накрыл лицо руками. — Но ты так и не вернулась. — Асока посмотрела вниз и вздохнула. — Я боялся, что для тебя эти слова ничего не значат. Что я во всем ошибался. Я не хотел знать правду, потому что все, что у меня осталось — лишь воспоминания. Я не хотел потерять и их. Его слова вызвали прилив таких знакомых чувств. Энакин не пришел к ней по той же причине, по которой она не вернулась. По той же причине, по которой она каждую ночь надевала его старую тунику, а он возился с ее световыми мечами. И если бы они снова не оказались вместе на последней миссии, это противостояние, по всей видимости, продолжалось бы вечно, так как оба были невероятно упрямы и, наверное, в какой-то степени глупы. — А я думала, что если хоть что-то для тебя значу, то ты придешь за мной, как приходил всегда. Но ты так и не появился. Я уже начала думать, что ошибалась в тебе, — Асока еще плотнее закуталась в тунику. Энакин посмотрел на нее с другого конца кровати. — Не слишком ли большая привязанность, а? — он ухмыльнулся, что в следующую секунду сменилось на грустную улыбку, полную печали. Которая передалась и ей. — У нас всегда были проблемы с привязанностями. Так зачем начинать снова? — Асока опустилась рядом с ним на кровать. Сегодня будет больно. А завтра еще больнее. Но боль никогда не исчезнет, если сейчас она прогонит его и не откроет свою душу в последний раз. Единственное, о чем она будет жалеть всю жизнь. Единственное «а вдруг». Асока взяла его левую руку и стянула перчатку. Немного поиграв с пальцами, она поднесла их к своим губам и нежно поцеловала. Энакин наблюдал за ней. По-прежнему сжимая руку, она положила его ладонь к себе на колени, чувствуя себя очень глупо. Почему так трудно просто оборвать привязанность? Как человек может быть всеми любим и в то же время считать, что его никто не любит? — Асока… — выдохнул он, и по ее телу пробежал холодок. Он пришел сюда поговорить, но ей не хотелось разговаривать. По крайней мере, словами. И все, что невозможно было передать словами, теперь рвалось наружу с такой силой, что ей оставалось только с удивлением наблюдать со стороны. — Энакин… — прошептала она, поднявшись с кровати и встав перед ним. Он тут же схватил ее за бедра и притянул к себе между ног. — Ты же знаешь, что это неправильно, и если хоть кто-нибудь обнаружит… — Мне все равно, — сказал он, медленно проводя руками по ее спине. Даже сквозь тяжелую ткань туники она чувствовала каждое его прикосновение, словно пальцы касались обнаженной кожи, минуя преграду. — Но так нельзя, — она почти задыхалась. — Тебе есть что терять. — Возможно, — ответил Энакин. — Но я уже однажды потерял то, что не хочу потерять вновь. То, что сегодня я снова могу крепко обнять. Я принимаю такой риск. Асока заправила ему за ухо длинную прядь волос, которая лезла в глаза. Затем она притянула голову Энакина к своей груди и крепко обняла, наслаждаясь его руками на спине. Отчаянные объятия, казалось, длились целую вечность; вечность боли и одиночества, проведенного вдали друг от друга. Но как бы сильно теперь Энакин ни желал быть только с ней, она знала, что это не навсегда. Потому что он точно так же легко мог променять это желание, когда рядом появлялся кое-кто другой. Наконец Асока со вздохом отстранилась. Сдаться или нет? Как будто действительно был выбор. Тогрута закатила глаза, злясь на себя. Она уже сдалась, сама того не осознавая; с самого первого дня, когда доверила ему свою жизнь. И кто же теперь был тем самым потерянным бездомным щенком? Она покорно следовала за ним повсюду, даже если Энакин возражал; она жертвовала ради него всем, отдавая себя без остатка. Одно лишь присутствие бывшего учителя могло отнять все силы, но Асока позволяла ему и это. Иногда казалось, что без Энакина она уже никто. Вот от чего было больнее всего. Но когда он находился рядом, когда прикасался и смотрел на нее… смотрел этим взглядом… казалось, у ее сердца вырастали крылья. Она забывала обо всем, забывала, что никогда не станет для него той единственной. Как Энакин мог так сильно любить ее, но при этом все еще иметь в сердце место для того, кого любил еще больше? Потому что сердце Асоки от начала и до конца занимал только он. Она любила и других, дорожила ими, но не так, как Энакином. Никто другой не мог заполнить собой пустоту, никто не мог подобраться так близко. И каждый раз, когда она поддавалась своим чувствам, привязанность все росла. Энакин поднялся одним грациозным движением и, подобно охотнику, преследующему свою добычу, сократил между ними расстояние. Асока затаила дыхание, не смея даже моргнуть. Она смотрела ему в глаза, пока те не оказались прямо на уровне ее взгляда. В них больше не было смущения или неловкости. Только то, что он хотел прямо сейчас и здесь. Всего на мгновение, но в этих глазах промелькнуло отражение ее самой. Энакин скользнул пальцами под лекку и притянул ее голову к себе, в голодном отчаянии встретив ее губы. Сначала она ощутила приступ паники, потому что никогда прежде его желание не было настолько очевидным. И даже несмотря на то, что он больше не удерживал ее в своих объятиях, чувство беспомощности внезапно парализовало все тело; казалось, она уже никогда в жизни не сможет двигаться. Ее губы приоткрылись сами собой, совершенно не слушая никаких команд. Но не потому, что Асока возражала, нет, как раз наоборот. Это сознание требовало отступить, остановиться; однако банальная логика, опыт прошлого и защитная реакция теперь стали такими бесполезными, что вскоре растворились где-то вдали. Она прижалась к Энакину всем телом, словно он был своего рода магнитом и мог управлять всем этим представлением. Глубокий поцелуй длился так долго, что невозможно было даже вспомнить, когда она в последний раз делала вдох. Хотя вряд ли ей это требовалось. Словно кто-то вдохнул живительный кислород в губы; она поглощала запах Энакина, чувствуя, как вся его сущность пронизывает тело целиком, словно только от этого зависела ее жизнь. Не давая себе времени на осознание, Асока снова бросилась в его объятия, и он прижал ее своим телом к стене, продолжая исследовать. Ментальный паралич вскоре исчез под напором первобытного инстинкта — возможно, даже глубоко укоренившейся потребности. Она прижалась к нему, предлагая себя целиком, предлагая ему прикоснуться и использовать каждую частичку так, как мог только он. Он оставил мокрый след на пути от губ к щеке, а затем и к подбородку. Асока откинула голову назад, позволяя ему делать все, что он только захочет. Энакин и не торопился, исследуя каждый сантиметр ее мягкой кожи, оставляя после себя электрические разряды в таких чувствительных местах, о которых даже она не знала. Но затем, словно испытав странное чувство облегчения и разочарования, Энакин отстранился. Асока моргнула, глядя на него, чувствуя предательскую дрожь и слабость в коленях, когда Энакин выпустил ее из своих рук. — Я здесь не для этого, — сказал он, задыхаясь. Эти слова имели все шансы причинить боль, однако огонь в глазах Энакина говорил об обратном. Он пришел сюда как раз ради этого, но было нечто такое, чего он жаждал еще больше. То, что наполнило ее ужасом еще до начала разговора. Она могла бы сама начать первой, но страх оказался сильнее, и поэтому она продолжала мучительно долго ждать, пока не начнет он. Асока сползла вниз по стене, больше не в силах стоять на ногах, а он по-прежнему смотрел на нее. — Ты пришел ко мне, чтобы подразнить? — спросила она, едва сдерживая низкий рык, готовый прорваться сквозь каждое слово. Который выразил бы абсолютно все, что находилось у нее в голове. — Чтобы отомстить за то, что я причинила тебе боль? Энакин покачал головой и присел на пол прямо перед ней, протянув ладонь и коснувшись ее лица. — Асока, — начал он, тщательно взвешивая каждое слово. А смысл? Ведь любое слово окажется непосильно тяжелым. — Я могу понять причину, по которой ты покинула Орден, но почему ты покинула… меня?.. Она закрыла глаза, зная только правду и ничего больше, которая закроет зияющую рану в их отношениях. Но правда сама по себе могла ранить еще больнее, чем та ложь, которую она так долго себе внушала. И неважно, что она только что хотела сделать, неважно, как сильно она желала вновь открыться ему, даже если оставалась всего одна ночь… правда все равно была слишком тяжелой. Она не могла ее признать. Ради себя, ради его же блага. — Потому что ты не видел, как мне больно, — наконец произнесла она, борясь с нарастающей паникой. Потому что ты не любил меня. — Потому что ты боролся за мою репутацию, — но не за мое сердце, — которая все равно оказалась ненужной, — она прямо сейчас готова была разрыдаться. — Ты видел в себе только героя, — а не друга. — И ты хотел, чтобы я вернулась к тем, кто меня предал, — но не был готов уйти вместе со мной. — Я не могла остаться, — но ты так ничего и не понял. Весь самоконтроль исчез в одно мгновение, и слезы потекли по ее лицу. Не осталось никаких сил их сдерживать вместе с рыданиями, которые сотрясали все тело. Энакин приблизился и притянул ее к себе на колени, устраивая поудобнее. Он крепко прижал ее к себе, словно думал, что способен теперь удержать. А может, и правда способен. Возможно, покинув Орден, она поступила очень глупо. Энакин прижимал ее к себе так, словно вокруг не существовало никого, кроме нее. Она обвила руками его спину и уткнулась в шею. Асока плакала как ребенок, высвобождая давно подавленные в себе эмоции. Он покачивал ее на руках взад-вперед, будто действительно понимал всю боль гораздо лучше, чем она могла себе представить. В объятиях она чувствовала его собственную боль, его собственный страх. То, как сильно он скучал, и глубокую рану, которую она нанесла ему своим отсутствием. Но Энакин был прав: слишком сильная привязанность для них обоих. Они были связаны друг с другом практически с первого дня знакомства. И Асока всегда его любила. От привязанности избавиться было невозможно, тем более когда они стали так похожи друг на друга. А завтра придет и уйдет. Задание будет либо выполнено, либо провалено. Их встреча закончится, и они расстанутся уже навсегда, обреченные на вечные муки. Но не имело значения, как далеко и как долго они находились друг от друга, разделенные судьбой… теперь они снова вместе. Дорога домой будет найдена, они снова сольются воедино, и даже если что-то или кто-то помешает, встав на пути… их связь никогда не умрет, но будет жить в Силе. Ни джедаи, ни ситхи этого никогда не поймут. Так же, как и Асока не могла до конца понять. Но она знала истину, живущую в каждой части ее тела, в каждой клеточке: она была частью Энакина, как и он — частью ее. Они стали единым целым, и даже Сила не могла что-либо изменить. Асока не стала сопротивляться и не разомкнула объятий, когда Энакин поднял ее на руки и понес к кровати. Она прижалась к нему еще крепче, как только Энакин устроился удобнее, и никак не пошевелилась, когда он накрыл их обоих одним одеялом. И сейчас, в их последнюю ночь, Асока хотела лишь обнимать его так, как будто ничего не произошло и ничего не изменится. Как будто им предстоял единый путь, даже если весь мир говорил об обратном. И она обнимала его так, словно эти объятия могли уберечь ее от грядущей потери, и молила Силу, чтобы этого не случилось. В его объятиях, только в его объятиях жизнь казалась правильной. В эту ночь она дышала только им, запоминая и снова запоминая каждое ощущение по миллиону раз, чтобы пронести его отпечаток через всю свою жизнь. Потому что завтра они попрощаются. Она отдала бы все на свете, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась.