Последняя ночь/One Last Night

Проведя левой ладонью по ее щеке, Энакин слегка задержался большим пальцем на узоре в форме крыла. Затем, легко касаясь лекку, осторожно сдвинул его в сторону и оттянул ткань туники на плече, чтобы поцеловать ее обнаженную кожу. Скорее всего, Асока не захочет вернуться в Орден и остаться с ним, но он все равно продолжал надеяться. Слова, что она произнесла прошлой ночью, было так больно слышать. «Мы больше не друзья». Вот что она сказала. Она так и не захотела полностью ему открыться и рассказать, почему ушла. И хотя Асока постоянно твердила, что дело не в нем, было такое чувство, что все как раз-таки наоборот. Конечно же, она ушла из-за него, иначе не стала бы что-то скрывать. Но несмотря на то, что Асока изо всех сил старалась выражать отстраненность, чтобы не подпускать его к себе ближе, она все-таки отвечала с жаром и желанием. Она по-прежнему позволяла ему прикасаться к себе и обнимать, почти умоляя не останавливаться. Она даже носила его старую тунику, словно это было ее единственным источником утешения. Так почему же, почему Асока не хочет снова быть с ним? Почему она не хочет вернуться? Неужели он причинил ей такую нестерпимую боль, что она предпочла вместо его помощи встретиться с огромным миром в одиночку? Ее отвращение к самому Ордену можно было понять. Может, и не до конца, однако достаточно для того, чтобы увидеть, насколько ей неудобно было находиться в присутствии джедаев, что читалось в каждом ее неловком движении, когда она приветствовала мастера Кеноби. Ее тон был достаточно вежливым, однако несколько отстраненным; все, чем пришлось довольствоваться Оби-Вану, это быстрым рукопожатием. Кеноби был рад вновь увидеть Асоку, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, но в ее глазах отпечаталось лишь недоверие к каждому слову, сказанному с надеждой и искренностью. После их неловких объятий Асока отступила и встала в один ряд с Рексом, словно лишь он и остальные клоны были достойны доверия. И с этим осознанием Энакину стало еще больнее. Как будто Асока была гораздо ближе к клонам, чем к Ордену и тем людям, которые ее вырастили и научили всему. Может, так оно и было. Энакин снова осторожно поцеловал ее в плечо, стараясь не разбудить, но при этом также не в силах сопротивляться своему желанию. Только в ней единственной заключалось подобное тепло, и ни в ком другом; каждый раз, когда была возможность к ней прикоснуться, он без промедления это делал. В разгар битвы или на глазах у остальных эту потребность в прикосновении приходилось удовлетворять простым сжатием ее плеча, что стало своего рода ритуалом. Моральной подготовкой к предстоящим событиям, настолько же привычной, как и само присутствие Силы. Асока с такой легкостью притягивала его к себе. Непонятно, как именно она добилась такого эффекта, но разлука заставила Энакина почувствовать это притяжение с небывалой силой. И хотя он не поддался своим страхам и прошел через все испытания, прежняя решимость, казалось, уже навсегда исчезла вместе с Асокой. Он положил голову ей на плечо. И как только их отношения вообще докатились до такого уровня? Всего несколько лет назад его так раздражало ее поведение и внешность, а теперь он мог только мечтать о прошлом. Он ненавидел себя за желание обладать ей, но больше всего ненавидел за то, что когда-то выбрал другую. И эти невыносимые часы, проведенные в одиночестве после ее ухода из Ордена; Энакин часто думал о том, насколько сильно изменилась бы его жизнь, если бы он оставил джедаев и ушел вместе с ней. Однако что тогда случилось бы с его женой? Он не в первый раз проклинал свою потребность любить всех и быть рядом, защищать и сражаться за тех, кем дорожил, даже если никто из них не ответил бы тем же. Энакин провел пальцами по своей старой тунике, стараясь максимально охватить ее взглядом, насколько это было возможно. Как бы туника хорошо ни сидела на Асоке, ему вдруг захотелось просто сорвать ее с тогруты. Он откинул голову назад и посмотрел на ее лицо. Судя по всему, она еще крепко спала; Энакин осторожно подвинулся, чтобы освободить руку, и Асока перекатилась на спину, тихо вздохнув. Он снова посмотрел на нее. Как Асока могла быть настолько красивой и как она вдруг обрела такую важность в его глазах? Слегка приподнявшись на локте, он наклонился над тогрутой, наслаждаясь ее красотой и таким близким присутствием. Несмотря на нелегкий вчерашний разговор, они снова сошлись, пусть и неохотно. Энакин не мог спокойно смотреть на то, как она плачет, и он всеми силами сопротивлялся той боли, что пронзила их обоих, обвиняя в этом одного лишь себя. Даже если до сих пор не понимал причину. Он мягко коснулся ее губ, желая проникнуть глубже, но все еще чувствуя неуверенность. Однако даже в полусонном состоянии Асока впустила его внутрь, слегка раздвинув губы. Он наслаждался поцелуем еще пару минут, нежно касаясь ладонью ее лица, шеи, а затем и груди, сминая пальцами ткань туники. Но Энакин не успел больше ничего сделать, прежде чем зазвонил коммуникатор. Усилием воли он заставил себя встать с кровати и ответил на звонок, чтобы тот не разбудил тогруту. Какое-то время он продолжал недоверчиво смотреть на комлинк после звонка, прежде чем наконец начать одеваться. Он не хотел ее будить и уж тем более прощаться. Может быть, просто написать Рексу, что они потом встретятся на Мандалоре? Пожалуйста, не уходи. Энакин остановился уже у двери и удивленно приподнял бровь. Он не слышал ее слов, но они буквально пронзили его сознание. Он вообще думал, что Асока еще спит. Медленно повернувшись, он увидел ее стоящей возле кровати. Она пристально смотрела на него своими пронзительными голубыми глазами — уже не такими мягкими, как раньше, но с необычайной глубиной, в которой заключалась невероятная сила. Достаточная, чтобы в ней утонуть с головой. Старая туника по-прежнему была стянута с плеча, обнажая великолепную оранжевую кожу, которую он совсем недавно целовал. И без какого-либо контроля глаза сами собой скользнули вниз по ее телу; он с восхищением отметил очерченные мускулами стройные ноги, которые при этом все еще оставались женственными. Энакин чувствовал ее в Силе, чувствовал, как она наполняет собой всю комнату, гипнотизируя и внезапно приводя его в смущение. — Но Канцлер… — наконец произнес он, с трудом вспомнив причину, по которой собирался только что уйти. — Его может спасти и кто-нибудь другой, — ответила Асока, по-прежнему не моргая и не разрывая зрительного контакта. — Почему именно тебе этим заниматься? — Потому что… — он хотел сказать что-то о своих умениях и силе, но понял, что это будет неправильно. Какой-то долг перед Республикой тоже прозвучал бы неубедительно. Потому что он был Избранным? Ну, по крайней мере, в это многие верили. — Потому что он мой друг. — Не уходи, — прошептала она дрожащими губами. Энакин вдруг почувствовал в Силе острую боль. Нет, не страх, не боязнь потери… нечто иное. Вчера она всеми силами старалась держаться от него подальше, а теперь умоляла остаться рядом. Не покидай меня. Она так и не произнесла это вслух, но, наверное, собиралась сказать. Впрочем, это уже не имело значения. Ее слова поразили его до глубины души. Энакин застыл на месте, не в силах ответить. Асока лучше многих знала, что долг всегда стоит на первом месте; знала, что он пойдет на все, чтобы спасти своих друзей; знала, насколько важен был Канцлер для Республики, для победы в войне и для самого Энакина. И если теперь она умоляла его никуда не уходить, ему действительно стоило к ней прислушаться. Потому что ее просьба вообще не имела никакого смысла. Потому что он никогда не ожидал от нее ничего подобного. Потому что Асока впервые просила его забыть о долге, и в просьбе прозвучало нечто такое, что полностью его парализовало. Не давая себе времени на раздумья, Энакин резко сократил расстояние и обнял ее. Она обвила руками его шею и прижалась всем телом; скользнув под задний лекку, он сомкнул правую руку на ее плече и зарылся лицом в шею. То, что Асока чувствовала, прямо сейчас, в этот момент, навсегда останется в его памяти. Может, эти объятия ничего и не значили, но в их отношениях, казалось, вновь срослось то, что однажды разбилось. Он не мог это объяснить, особенно сейчас, когда едва удерживал собственные мысли в голове. Разум требовал отправиться на спасение Канцлера. Но как бы ни взывал к нему этот долг, Энакин чувствовал обязанность остаться с Асокой. По правде говоря, ему, наверное, стоило бы рассердиться за то, что она вчера так упорно сопротивлялась, изображая холодную отстраненность; рассердиться за то, что она покинула его, а теперь имела наглость просить остаться. Ему следовало высказать недовольство и потребовать от нее наконец определиться с решением, но теперь, когда он обнимал ее так крепко, как никогда раньше, весь остальной мир попросту исчезал. В ее объятиях была надежда. Защита, обещание. И даже если она когда-то его покинула и не сказала почему, Энакин впервые наконец-то понял, что одной из причин был он сам. Она ушла именно из-за него. И хотя детали этого открытия еще не обрели полного смысла, он все равно чувствовал истину где-то в глубине души. Причина, по которой Асока обрела для него важность, заключалась лишь в том, что она единственная хотела быть значимой в его жизни. Конечно, были и другие люди с похожими намерениями, но у них был довольно странный способ это показать. Или, что более вероятно, их желание обрести для Энакина значимость не стояло главной целью в жизни посреди множества остальных стремлений. Но когда Асока ушла, то разрушила эту веру до основания, разрушила чувство, что кто-то в нем действительно нуждался. И теперь Энакин это понимал. Уходя из Ордена, Асока по-прежнему хотела быть рядом, нуждалась в нем, чего он по каким-то причинам или из-за нежелания не мог ей дать. Поэтому, чтобы защитить себя, она приняла окончательное решение уйти. Зато теперь Энакин знал, почему сейчас не в силах оставить ее одну. Асока нуждалась в нем и хотела быть рядом, но при этом все еще оставалась самым самоотверженным человеком в его жизни. В своей самоотверженности она не раз отказывалась от собственных желаний в угоду желаний других. В тот раз Энакин не смог обеспечить ее тем, чего она хотела, поэтому ей пришлось уйти, полагая, что жертвует собой в очередной раз, но уже ради него. А когда Энакин не пошел за ней, Асока попыталась забыть обо всем и просто ушла в одиночку, чтобы никому не мешать. Ей казалось, что у него и так все есть, иначе он бы ушел из Ордена вместе с ней. Энакин сжал ее в объятиях еще крепче, и тогрута удивленно выдохнула — они и так обнимали друг друга изо всех сил. — Прости, — прошептал он со слезами на глазах, целуя ее шею. Она еще глубже уткнулась носом в его плечо. — Я не ушел с тобой только потому, что не знал, чего ты хочешь. Асока не ответила, но он ощутил изменение в Силе, окружавшей их. На долю секунды показалось, что канцлер протягивает к нему руки, но Энакин быстро избавился от подобных мыслей, чувствуя, как тепло Асоки окутывает его душу со всех сторон. Он понятия не имел, сколько времени они так простояли в объятиях друг друга, но больше ничего не имело значения. Он мог думать только о ней, о том, как физические и ментальные ощущения переплетались вместе в Силе, даря невероятное чувство спокойствия и уверенности. Это чувство пронеслось через их связь, как будто Асока действительно в буквальном смысле была его сердцем и поставляла свежую кровь в тело. Он чувствовал, как постепенно тают долгие годы боли и сомнений, страхов и неуверенности. Впервые в жизни он понял, что многое еще можно исправить. Он даже не знал, как у Асоки это получается, но точно не хотел, чтобы она останавливалась. С Падме ничего подобного не было. Никогда не было уверенности в завтрашнем дне. Никогда не было ощущения покоя. Пожалуй, теперь Асока наглядно ему показывала, что его отношения с женой вызывали совершенно противоположные чувства. Можно было, конечно, попробовать так же обнять Падме и посмотреть, будут ли похожи их объятия на эти, однако это бы означало, что сперва нужно отпустить Асоку. Чего он хотел в самую последнюю очередь. Когда все наконец улеглось, Асока просто посмотрела на него. Энакин чувствовал какую-то слабость и легкое головокружение, но вовсе не в плохом смысле. Словно она избавила его от всей тьмы, от всего того, что он тщательно прятал, надеясь, что никогда не придется с этим столкнуться лицом к лицу. — Ты не оставишь меня? — прошептала Асока, будто читая в его глазах ответ. Он не знал, выдавал ли что-нибудь его взгляд, но тогрута продолжала пристально смотреть ему в глаза. — Нет, — это было все, что Энакин смог себе позволить в ответ. Он не знал, как объяснить то, что внезапно изменилось, или почему у него вдруг появилось непреодолимое желание следовать за Асокой повсюду. Он даже не мог с уверенностью сказать, есть ли у них обоих какое-то будущее, но его ответ был искренним. Он хотел быть с Асокой. Так сильно, что даже не представлял, как жил без нее раньше. Энакин понятия не имел, почему она оказывала на него такое сильное влияние, почему он всегда старался к ней прислушиваться, даже когда все это не имело никакого смысла. Но он точно знал, что если отпустит ее и каждый снова пойдет своей дорогой, его жизнь уже не никогда не будет наполнена прежним смыслом, как бы дальше все ни сложилось. Если он позволит ей снова уйти, Асока заберет с собой и его самого. Потому что теперь вся его жизнь была навсегда связана с ней. И вовсе не стоило удивляться, что их встреча выглядела как соединение двух сердец. Потому что теперь они вновь стали одним целым.