Плач авгурея

      Свою первую метлу Джэхен получил на свой восьмой день рождения. Это была совершенно обычная метла, модели «Метеор», которая едва ли была предназначена для профессиональной игры в Квиддич. Для нескладного, пухлого мальчишки она была великовата — маленькие ладошки едва обхватывали ее массивный, лакированный корпус, а сил хватало лишь на то, чтобы поднять ее с пола. Однако она тут же заменила все прежние забавы, вроде пластмассовых фигурок гоблинов, болванчиков-оборотней и, как казалось тогда Джэхену, чересчур уж девчачьих единорогов с длинными, парящими в невесомости локонами. Метла даже смела с комода все спортивные журналы, фотографии, на которых приветливо улыбались и махали руками фанатам самые легендарные игроки в Квиддич, подписанные лично каждым из них, и даже почти собранную коллекцию карточек из-под «шоколадной лягушки».       Джэхен не отпускал «Метеор» ни на долю секунды, ласково названную папой хвостулей —Джэхен вечно отпирался, настаивая, что его метла достаточно грозная и мощная, чтобы носить отважный титул «Штормовик», но хвостуля совсем скоро прижилась, и мальчишка, заговариваясь, тоже так ее звал. Почему хвостуля? Потому что «Метеор» — никакой не метеор: у нее не хватало мощности, она вечно косила при длительном полете и часто сыпалась; такие метлы обычно закупались магическими школами за их скромную цену, и такой же скромный вид, однако для базовых полетов она была вполне сносна, их вообще-то в простонародье звали «Хвостатые звезды», отсюда и ласковое прозвище. Конечно, игрокам в сборной по Квиддичу выдавались метла получше, вроде «Чистометов», «Нимбусов» и «Молнии», но они были не из самых дешевых. Но Джэхен понемногу откладывал золотые, которые находил под диванами, обменивал на них самые редчайшие карточки «Шоколадной лягушки».       Конечно, садиться на метлу сразу Джэхену никто не позволил, и отец, в далеком прошлом принесший решающую победу своему факультету в Хогвартсе, ему даже приготовили место в сборной штата, но он нашел новую любовь всей своей жизни — маму Джэхена; готовил его, ходил с ним на пробежки, учил ловить квоффл и забивать его в импровизированное кольцо из плотной проволоки, обтянутой толстой резиной, и отбиваться от назойливых бладжеров. Мальчишке нравились их занятия, ему хотелось проводить как можно больше времени с родителем, чтобы потом вернуться уставшим, упасть на стул и есть приготовленные мамиными руками — она была маглом — тыквенные пироги, вкуснейшие пирожные с бобовой начинкой и сладкой посыпкой. Однако ничто не могло заменить его рвения сесть, наконец, на метлу и вести вверх, в открытые объятия пушистых облаков.       И в одиннадцать ему это было позволено. Джэхен впервые сел на метлу, сам, без подачек папы. Его внезапно охватила дрожь — то был не страх, но волнение. В легких взревели сотни тысяч мандрагор, на мгновенье оглушая его, лишая последнего воздуха. Хвостуля качнулась, и мальчик покрепче ухватился за светлое лакированное дерево, поддаваясь вперед. Метла, что удивительно, хорошо чувствовала каждое прикосновение, чувствительно плавно покачиваясь в тех направлениях, которые указывали слегка потеющие ладони Джэхена. Он не позволял себе брать слишком большие высоты, потому что знал, что там, снизу, стоял отец, такой же взволнованный, как и он сам, а мать, он был уверен, плакала, утираясь голубеньким фартучком и укладывая голову на плечо мужу. Но отказать себе в удовольствии вскинуть руки, чувствуя, как летний ветерок игриво щекочет кожу, забираясь под футболку, целуя мурашками, сдувает кудри с лица и пугливо смотрит в полные непролитых слез глаза, стремясь успокоить, осушить их.       Он не чувствовал тяжести собственного тела, посему, стоило ему приземлиться и встать на внезапно потяжелевшие и ватные ноги, он одеревенело упал на колени, тут же оказываясь в крепких объятиях родителей. В тот самый момент, слыша похвалу и чувствуя счастливую усталость, он понял: полет — его предназначение.       Спустя несколько недель, полные воодушевления и необъятного восторга от первого полета, Джэхен, как обычно, проснувшись ближе к полудню, с раскрытой книгой про Квиддич на груди, лениво перебирая ногами, спустился в пустую гостиную. Вероятно, отец уже отправился на работу, а мама возится с садом — для него всегда было необычно, что матушка предпочитала собственноручно возиться в земле, ведь куда проще попросить отца прибегнуть к базовой магии. По привычке проводя ладонью по развешенным фотографиям в тонких деревянных рамках, останавливаясь на той, где он стоял в обнимку с метлой с самого памятного дня. Джэхен улыбался себе с фото, чуть подрагивая от все еще не отпустивших его ярких впечатлений, прижимал к груди хвостулю и старался устоять на покачивающихся ногах. В желудке заныло. Еле как оторвавшись от фотографии, мальчик поспешил на кухню и тут же замер, словно перед ним возникла невидимая стена. С обеих сторон послышался звон хлопушек, парящих в воздухе. Стол украшал приготовленный лично мамой торт, а подле него лежал конверт с небезызвестной эмблемой. Отец наигранно уткнулся в газету, а мама, точно ничего не случилось, расставляла тарелки с готовым завтраком на стол.       Когда же Джэхен, преодолевая желание закричать и кинуться в объятия родителей, раскрыл конверт и дрожащим голосом прочитал письмо, он все же не выдержал и, дочитав до слов про то, когда начнутся занятия, все-таки кинулся к отцу, только сейчас замечая, что газета, в общем-то, перевернута вверх тормашками. Мужчина залился грохочущим смехом, Джэхен любил его смех, любил обнимать его в этот самый момент, чувствуя, как чужой смех отдается в грудной клетке эхом. Это было лучшее его лето, но он был уверен, что это только пока. Он зачислен в Хогвартс.       Долгими неделями он раздумывал, на какой же факультет попадет. Отец был выходцем Гриффиндора, и вполне соответствовал ему. Он был храбрым, сильным и добрым. Он даже чем-то походил на льва — кудрявые темные волосы почти до плеч, собранные в небрежный хвост на затылке, горящий грозный взгляд, смягченный нависшими веками, и широкие плечи, способные выдержать любые тяготы. Так, на его взгляд, выглядели настоящие герои, рыцари, творящие историю.       Джэхену же от него передались лишь кудри и упорность. В остальном же он был копией матери — лукавые глаза, тонкий нос и ямочки на щеках. Он, как и она, был атлетично сложен, невысок, в отличие от отца, который умудрялся собирать лбом каждый дверной проем и люстры. Несмотря на детскую опухлость, в нем четко проглядывались те самые черты, которые обычно украшают самых завидных юношей. Хоть Джэхен часто и наводил панику по поводу невысокого роста, отец уверял, что он вытянется ближе к четырнадцати годам.       Проводы Джэхена в Хогвартс затянулись, и мать, прежде никогда не видавшая школы чародейства и волшебства, пустила слезу и принялась оставлять красные следы тонких губ по всему лицу сына. Джэхен был несколько смущен чрезмерной родительской опекой перед будущими сокурсниками, среди которых могли оказаться его верные друзья на следующие несколько лет учебы в Хогвартсе. Отец оставался спокойным, лишь довольно улыбался и ждал, когда цепкие ручонки сына дойдут и до него. А они дошли очень быстро. Мужчина пожелал ему удачи и посоветовал побыстрее найти друзей, мама от себя добавила, чтобы он писал как можно чаще, она даже ради этого научилась пользоваться совиной почтой.       Наконец, он сел в знаменитый Хогвартс-экспресс. Ворвался в пустое купе и тут же примкнул к окну, высматривая все вокруг, боясь упустить хоть одну мелочь. Дети прощались с родителями прямо на станции, кто-то взбивался в кучки, вероятно, будучи знакомыми задолго до поездки в школу. Вот, они, наконец, отлипают от родителей, слышатся гудки, предупреждающие о скорой отправке, и дети, кто едва сдерживающий довольные, полные предвкушения улыбки, кто плачущий от вынужденной разлуки с семьей, огромной толпой зависают перед входом, в попытке быстрее занять лучшие места, неуклюже расталкивая других. И Джэхен невольно залипает: вот прямо здесь, сейчас, он смотрит на людей, которые в будущем могли бы стать его лучшими друзьями и даже любовью. От этих мыслей его невольно бросает в краску, а волнение, разлетающееся в животе бабочками, мешается с детским смущением.       За закрытой дверью купе слышится грохот, топот, в маленькое окошко видны детские ладошки и куча самых разных лиц. Вдруг из суматохи извне в купе залетает потрепанный мальчишка. Он бросает мантию на сиденья, случайно вместе с ней роняя и свернутый платок. Тот грузно падает и рассыпает из своих закутков несколько золотых монет. Мальчик в забавной спешке падает на колени и принимается собирать их обратно, и только когда тянется за укатившейся золотой вглубь небольшого помещения и натыкается на совершенно неожиданную чужую ногу, поднимает, наконец, взгляд на Джэхена. Тот с секунду растерянно смотрит на невольного соседа и, спохватившись, отодвигает ногу и тянется за монетой сам, протягивая ее мальчику. Тот расплывается в улыбке, и Джэхен, смотря на красиво очерченные на пухлых щеках ямочки, светит в ответ своими.       — Марк, — голос мальчика отдает детской очаровательной хрипотцой. Щеки украшает румянец, какой обычно бывает у людей, которые все делают в спешке, а потом удушливой волной краснеют и жадно хватают ртом воздух, доделав, наконец, все спешные дела. Джэхен позволяет себе быструю оценку нового знакомого: темные волосы коротко стрижены, торчат во все стороны, клетчатая рубашка с жирным пятном на воротнике, без одной пуговицы, «тщательно» скрытой за вязаной жилеткой, потертые джинсы и совершено не вписывающиеся в сей образ новые синие кеды с белоснежной шнуровкой. В общем и целом, мальчик Джэхену понравился сразу, и что-то изнутри ему подсказывало, что они быстро сойдутся в интересах.       — Джэхен, — он вкрадчиво улыбнулся и протянул ему свою ладонь. Марк, точно как он сам секундами ранее, принялся осматривать его, хватаясь за каждую деталь, а после тоже протянул руку.       Всю дорогу они болтали без умолку, прерываясь лишь на то, чтобы купить еще немного сладостей. Как оказалось, Марк — самый настоящий магл, который был ошарашен письмом. Он рассказывал, что ранее бывало такое, что он повергал обычную маггловскую школу в дрожь, когда злился из-за несправедливо, как ему казалось, выставленной оценки, а еще иногда заставлял исчезать сельдерей, когда очень не хотелось его есть. Поэтому, когда прилетела сова со свертком в клюве, он самую малость догадывался — или надеялся? — что это за письмо.       Но кроме этого Марк мало о чем еще распространялся, предпочитая с упоением слушать о том, как удивителен мир магии. Джэхен рассказывал в основном про полеты на метлах, но и не забыл всякие прочие мелочи, вроде совиной почты или о самой школе — из того, о чем сам был лишь наслышан от отца. Было довольно трудно рассказывать о чем-то, само собой разумеющимся, но Джэхен понимал, что магловский мир совсем иной, поэтому каждый раз, когда он вскользь упоминал о чем-то, например, о живых фотографиях или о гномах-вредителях, которые стали завсегдатаями в мамином любимом саду, а Марк искренне охал и округлял и без того большие глаза, Джэхену приходилось подробно рассказывать и о них тоже, хотя чувствовал себя довольно странно, будучи уверенным, что хотя бы половина из того, что для них, магов, является обыденностью, присуща и маглам. Конечно, мама немного рассказывала про ее мир, и то, что еда всегда готовится исключительно вручную, знал, но почему-то думалось, что его мама — лишь исключение из всех правил.       Джэхен не без удовольствия отметил, что Марк особенно сильно заинтересовался метлами и Квиддичем, поэтому расписал подробный план игры и описал все модели метел. Марк вообще был впечатлительным малым, с ним было легко и непринужденно. Джэхену нравилось разговаривать и обсуждать, а его новый знакомый любил с упоением слушать. А уж когда мальчишка похвастался, что в этом году уже твердо сидел на метле и даже летал, Марк вообще залился такой экспрессией, что стало ясно сразу — он стал для него кем-то вроде спасения.       Напряжение магла чувствовалось слишком отчетливо, оно пробиралось под кожу и шкрябало по ребрам когтистыми лапами, но разговор с кем-то, кто мог бы войти в положение и стать проводником в мир магии, разрядил обстановку, и теперь в воздухе витали лишь отголоски звонкого смеха и бесконечные вопросы о сладостях. Джэхен настойчиво проглотил смех, когда, закинув в рот конфету «Берти Боттс», Марк вдруг скривился и, вытряхнув все монеты из платка, выплюнул зеленую пожеванную сладость в нее. Джэхен с серьезным видом соизволил объяснить, что у конфет самый разный спектр вкусов, за что получил легкую, почти дружескую оплеуху и смех.       Да, Марк Джэхену определенно нравился. Маме бы он тоже понравился, —вдруг подумалось мальчику.       Уже ближе к конечной остановке, Джэхен понял, что на него накатывает волнение, которое он, возможно, перенял у приятеля. Он вдруг понял, что боится. Боится, что их зарождающуюся дружбу разделят факультеты, а уж там, в окружении других магов, Марка-то точно приберут к рукам. Боится, что попадет в Слизерин. Все были наслышаны — тут даже историю Хогвартса и мировую истории магии читай-не читай — о том, какие злодеяния стоят за выходцами змей. Боится, что плохо проявит себя, что, вероятно, место в сборной факультета на самом деле вовсе не ждет его, и он недостаточно хорош. Все эти грузные мысли в голове ребенка одиннадцати лет честно настораживали и пугали. Но его учили смотреть страху в глаза, а еще предвкушение было чуточку сильнее боязни, впрочем, нисколько не оправданной.       Джэхен взглянул на приятеля — тот неуверенно кусал губы и мялся, не решаясь открывать дверку. Если даже маг, чувствуя себя более менее в своей среде, был взволнован, то что же чувствовал магл, узнавший о существовании волшебства буквально пару дней назад? Мальчик думал с секунду, протягивая раскрытую ладонь Марку, и тот, вздрогнув от неожиданности, неловко обхватил ее, благодарно и виновато улыбаясь. Они оба шагнули на улицу.       Радостная суета немедленно охватила и их, вынуждая озираться и искать заветные башни. Джэхен знал, что до них еще далековато — до Хогвартса еще расстояние пешком топать, а потом рассекать волны на лодках — но тем не менее ему было интересно, видно ли отсюда школу? Марк же был более заинтересован в учениках, которые бурно обсуждали школьный быт, преподавателей и предметы. Из обрывков фраз он мог понять лишь то, что в школе всенепременно есть призраки, столы уставлены съестным с самых разных уголков мира, а еще что преподаватель некой трансфигурации отправился в экспедицию, и ее заменили на уход за магическими существами. Остальное же Марк попросту не понял, но упоминание магических существ заставило его неприятно поежиться. Он даже допустил мысль, что маги в качестве домашних любимцев держат не каких-то там котов или собак, а, например, собаку с головой осла или, может, декоративных драконов? У магглов — Марк приноровился сразу называть так людей, рассчитывая таким образом избежать лишних проблем — были экзотические карманные собачки или даже кролики, свинки и козлы, выведенные специально для того, чтобы ютиться в доме, нежели в холодном хлеву. Возможно ли, что волшебники и себе придумали таких питомцев?       Вдруг над неумолкаемой толпой пробасил голос, завлекая внимание каждого из учеников, даже в самом далеком углу. Джэхену даже не понадобилось приподниматься на носках — спутанную гриву великана было трудно не увидеть. Вопреки своим габаритам, тот смотрел по-доброму, почти ласково, а за густой бородой отчетливо виднелись очертания веселой улыбки. Марк же мнения приятеля едва ли разделял — великан внушал страх, но только с непривычки. Джэхен поспешил успокоить его, заверив, что Хагрид — преподаватель по уходу за магическими существами, он и мухи-то не обидит, что уж говорить о своих подопечных. О великане Джэхен тоже был наслышен от отца, который заканчивал школу немногим позже после победы над Волан-де-Мортом и, соответственно, видел, как Хагрид активно участвовал в восстановлении разрух и зализывании былых ран.       Добираться до Хогвартса оказалось почти весело. В лодку с Джэхеном и Марком сел еще один мальчик. Он представился Тэеном, голос у него был безразличный, ломкий и ускользающий, словно гладкий шелк, мазнувший по слуху и с завидной скоростью умчавшийся дальше, не позволяя даже коснуться мягких тканей. Да и сам парнишка был чересчур худощавым, несколько отстраненным и замкнутым. Большие красивые глаза равнодушно гладили волны, лишь изредка увлекаясь заметавшимися по водной глади бликами огня. Джэхен тормошить Тэена не стал, предпочтя остаться в неведении, боясь ненароком узнать страшные тайны. Зато мальчишки, плывшие бок о бок с ними, смазано поздоровались, не представляясь, и принялись обсуждать предстоящее распределение и первые уроки. Марк заметно расслабился, и даже Тэен заинтересованно — если, конечно, повернутый к ним корпус и скользящий по их смеющимся лицам взгляд можно считать заинтересованностью — слушал и про учебу, и про питомцев, и про волшебные сладости.       К школе они добрались уже ближе к вечеру, когда небо покрыли красные мазки заходящего солнца и понемногу смеркалось. Джэхен, стараясь дышать через раз, встал перед массивными воротами и только сейчас осознал, что он, наконец, в Хогвартсе. Ему не хватало сил размышлять о красоте замка, в голове внезапно опустело, но он был очарован целиком и полностью. Должно быть, — смутно подумалось ему перед тем, как завалиться огромной толпой первокурсников внутрь, — они все действительно под действием чар, самого настоящего колдовства.       Огромный коридор встретил их эхом и тут же вспыхнувшими свечами, загромыхали лестницы, зашелестели гербы каждого факультета, развешанные прямо над главной лестницей, зазвенели доспехи на своих стойках, закружила в радостном вальсе пыль. Перед ними вновь возник великан, гулким хлопком ладоней привлекая внимание к себе. Дети взволнованно замолчали.       Хагрид не без толики самодовольства объяснил обряд распределения и, выждав несколько мучительно долгих минут, наконец вошел в широкие двери. Большой зал встретил их ребяческими перешептываниями, внимательными, оценивающими взглядами и приветливыми улыбками. Их вели вдоль длинных столов, и Джэхен боялся даже на долю секунды опустить взгляд на сидящих учеников, но еще сильнее он боялся грозной старой дамы, стоящей за пюпитром в центре импровизированной сцены, на которой располагались учительские столы. Старушка смерила учеников выпытывающим взглядом и, дождавшись тишины, организованной великаном, размеренным тоном представила себя как директор МакГонагалл и остальных преподавателей, а после принялась объяснять правила распределения.       —Я буду вызывать вас по списку, садитесь на стул, и я положу вам на голову Распределяющую Шляпу, которая скажет вам ваш факультет, — голос ее был строгим, но проседающим, такие голоса свойственны бабушкам и дедушкам, когда возраст принуждает к опытной строгости, но легкие уже изживают последние остатки кислорода, засевшие глубоко в гортани.       И началось. Один за другим ученики выходили вперед, и Шляпа, едва касаясь макушки, выкрикивала факультеты, изредка останавливаясь и задумываясь, что-то про себя бормоча. Так она замедлила на Тэене. Казалось, Шляпа что-то спрашивала у мальчика, но тот упорно молчал, выдавая волнение покусыванием губ. Наконец, та прокричала «Слизерин», и Джэхен невольно насторожился. Странное поведение мальчика вкупе с факультетом наводили на мрачные мысли, но он твердо решил оставить до поры до времени сей вопрос.       Сразу после Тэена вызвали Марка, и он на негнущихся ногах подошел к директору и опустошенно плюхнулся на стул. Едва Шляпа коснулась каштановых локонов, ее крик тут же рассек напряжение в воздухе — «Гриффиндор». Джэхен улыбкой проводил приятеля, и тот, мягко и быстро сжав чужую ладонь, поспешил к столу, над которым на плотном полотне красовался грозный лев.       Дальше Джэхен слушал вполуха. Он внезапно для себя устал и представлял, как укладывается спать в новом месте, шепотом болтая с однокурсниками или доедая остатки сладких гадостей. А что будет завтра? Одна только мысль о завтрашнем дне, полном учебной суматохи, одновременно и утомляла его, и воодушевляла. Хотелось побыстрее пробраться к школьным метлам, познакомиться с новыми людьми и сразу на второй курс, чтобы попасть в сборную. Но в то же время Джэхен желал запомнить все, прожить каждый день, полностью отдаваясь учебе и друзьям.       Внезапно его толкнули, и вперед выскользнула длинная тонкая фигура. Мальчик понимал, что это было случайно, но не всмотреться в невольного обидчика не мог. Фигурой оказался мальчик, с бледным вытянутым лицом, большая круглая оправа едва держалась на маленьком носике, и длинные пальцы тут же поправляли очки, возвращая их на положенное им место. Волосы закрывали лоб, чуть спадая на глаза, но лежали аккуратно, почти ухоженно. Взгляд был цепким, но удивительно спокойным, словно все, что происходит, само собой разумеющееся. Не дрогнул он и когда Шляпа вскинулась с криком «Когтевран», лишь мазнул липким взглядом по первокурсникам, которые все еще оставались безымянными, дожидаясь своего распределения, — мазнул столь небрежно и незаинтересованно, словно он случайный прохожий, оказавшийся в Хогвартсе поневоле. Но было в них что-то еще, чего уловить мальчик не сумел, это нечто покоилось на самом дне темных глаз, настолько глубоко, словно и дна-то там вовсе не было.       Джэхен всматривался в каждое его движение, стараясь вспомнить, как же его назвала директор, но, увы, не удавалось.       Настала очередь Джэхена, и тот вновь ощутил волну позабытых страха и волнения. Но тело среагировало быстрее, нежели рассудок, и он, лишь моргнув раз, уже оказался на стуле, ощущая щекочущее прикосновение к кудрявой макушке старой, потертой Шляпы. Та заерзала, словно недовольная гнездом на голове мальчика, но тут же притихла, и в следующее мгновение Джэхен, оглушенный черствым голосом Шляпы, семенил к гриффиндорцам, усаживаясь рядом с Марком.