***
Боль… Она относительна, как и все в этом дерьмовом мире. Я думал, что сдох. Я хотел так думать и возможно хотел, чтоб так и было. Но наступил новый день, и я вновь открыл свои чертовы глаза, которые видели так много. Которые видели, как я разрушил её. Свою милую девочку, что пахнет ванилью, ест мороженое с хрустящей карамелью, запивая латте, и много читает. Что любила меня и этим спасала, а я так глупо потерял её. Ещё недавно свою Мелани Уайт. Я понимал, что дороги назад нет, что уж лучше я умру без неё, чем она со мной. Я четко отдавал себе отчёт, что не смогу покинуть той мысли, чтоб вновь хоть одним глазком взглянуть на неё. Я всегда буду подсознательно искать встречи с ней и этим разрушать её ещё больше. Я знал, поэтому спешно перевелся на индивидуальное обучение и переехал к отцу в Сан-Диего. Он давно хотел, чтоб я начал перенимать его небольшой морской бизнес, так что пусть хоть кто-то изымет пользу из этой никчемной ситуации. Я сделал всё, чтоб обезопасить её от себя. От этой губительной связи. Я хотел, чтоб её свет продолжал всё так же ясно озарять, а не угас через какое-то время в моей непроглядной тьме. И вот уже почти месяц я просыпался и засыпал с кровоточащей дырой в груди, заталкивал в себя еду один раз в день, потому что больше просто не лезло, пил много кофе, курил по полторы пачки сигарет в день и старался много думать о делах, проводя весь день в каких-то «до безумия важных» разговорах с отцом. Иногда принимал снотворное, чтоб быстрее уснуть и лишний раз не вспомнить этих глаз и этих волос, потому что они и так мелькали в каждом моем сне. Казалось, я всё ещё жил, но внутри меня зияла бездна, которую ничем невозможно было заполнить. Я заживо похоронил себя, пусть оболочка всё ещё мозолила глаза молодой ассистентке Джереми. Я как мог отсрочивал этот день, как мог пытался избежать этой потребности, но долг звал и мне пришлось вернуться в университет, пусть и в виде одного небольшого визита в учебную часть. Я не думал, что это станет таким непосильным испытанием для меня. Руки не поднимались даже чтоб повернуть ключ зажигания в собственной машине. Пришлось попросить Джереми отвезти меня, прежде закинувшись парой-тройкой антидепрессантов. Для кого-то это могло стать смертельной дозой, я осознавал угрозу, но лучше сдохнуть от передоза препаратом, чем от этой тревоги, что вызывала бесконтрольную дрожь в руках и спазмы в легких, не давая сделать нормально и вздоха. Я проспал всю многочасовую дорогу и был несказанно рад этому, а главное той пустоте, что завладела моим сознанием на какое-то время. Но тревога и этот внутренний жар, что испепелял изнутри вернулись, как только автомобильные шины проехались по асфальту до боли знакомой парковки. Воспоминания в голове ожили, словно продуцируя не такое и далекое прошлое на актуальные реалии. Для большинства студентов относительно раннее утро, первая пара начнется через пятнадцать минут. Мы с отцом выпиваем по стаканчику крепкого кофе из местной кофейни, но в какой-то момент мне хочется побыстрее сбежать отсюда, почувствовав, как в легкие проникает запах ванильного латте, её любимого. Меня буквально начинает тошнить от усиливающегося беспокойства. Джереми прощается со мной, проведя до центрального двора, зная, что я собираюсь на пару дней наведаться в Бейкерсфилд и повидаться с мамой. Я остаюсь наедине с этой дикой паникой, что царила внутри меня, пусть и внешне я старался сохранить привычное хладнокровие. Двор уже наполнился сонными студентами, что разбредались кто-куда, но мне не было до этого никакого дела. Я размеренно, пусть и немного нервно, шагал в корпус администрации, крутя в голове как мантру: «только бы не встретить тебя, только бы не встретить». Только бы встретить тебя, Мелани Уайт. — Джастин! Меня будто ударяют хлыстом, отчего я истерично вздрагиваю, с опаской оборачиваясь. Эти мило подпрыгивающие кудри успокаивают меня. Линди несётся ко мне, едва не сбивая с ног своими объятьями. Шмыгает носом, а я вдыхаю запах её тёмно-каштановых волос. — Я так скучала, Джастин, — шепчет она, уткнувшись мне в плечо, покрепче сжимая кольцо из своих рук на моей талии. Она плачет, а я глажу её слегка подрагивающие плечи. — Я тоже скучал, Локвуд, — я улыбаюсь, будто сам себе. Вспоминаю школьные деньки и нашу непоколебимую дружбу, чувствуя огромную благодарность по отношению к своей дорогой подруге Линн, но не могу выдавить из себя больше, чем уже сказал. Я верю, что она и так все это знает без лишней трёпки. — Как ребята? — спрашиваю я, не прекращая поглаживать её плечи и спину. — Говорят, что со скуки подыхают без тебя. Мы все соскучились, Джей-Джей, — она слегка отстраняется, и я спешу стереть дорожки слёз с её пухленьких щёк. Оглушительная трель оповещает о начале занятий, но мы на это не реагируем — лишь ждём, когда она закончится. Во дворе становится совсем тихо. — Как Мел… Не могу выдавить и звука больше. Это имя застревает в моем горле, перекрывая доступ к кислороду. Оно само. Я не хотел спрашивать. Я не хотел… Реакция Локвуд меня пугает. Она никогда не умела врать, а тем более скрывать своих эмоций. Она была испугана. Чертовски испугана. — Линн… — едва удаётся произнести мне. — Джастин, — начинает она, но тут же замолкает. — У Мелани отказало сердце. Выстрел. Такой оглушительный, что в ушах звенит. Хотелось закричать, но, казалось, голос пропал, будто в самую глотку залили раскалённый свинец. Почему… Почему, черт возьми, земля под моими ногами не раскололась от этого треклятого звона, и не затащила моё тело в небытие?! Видимо, кровь на моём лице отхлынула настолько, что Линн подумала, что я уже откинулся, но, к сожалению, это не так. Я по-прежнему был жив. — Джастин, — произносит испуганно девушка, но я слышу её звонкий голос слишком смазано, словно через толщу воды. — Джастин! Линн уже переходит на крик, хватаясь своими ладошками за моё лицо, заставляя меня своим ополоумевшим взглядом уцепиться за неё. — Она жива, слышишь? — продолжает темноволосая, на этих словах реальность с осколков вновь начинает собираться в один фрагмент, я обессиленно оседаю прямо на газон. — У неё врождённый порок сердца, на фоне сильного стресса случился приступ. Она в тяжелом состоянии, но говорят, что надежда на выздоровление есть. Ей ищут донора для пересадки. Линди села на корточках передо мной, крепко сжимая мою руку, пока я, слегка покачиваясь, как умалишенный, переваривал данную информацию. — Это я виноват. Это я её довел. Это я, Линн! — я срываюсь на адский крик, а Локвуд, что есть силы, прижимает моё бьющееся в припадке тело к себе. — Почему?! Почему она мне не сказала… Больше нет сил кричать. Глаза обжигает пелена слёз, и мне совершенно не стыдно быть сейчас таким беспомощным, жалким мальчишкой, что рыдал на руках у своей подруги. Я больше всего на свете желал уберечь её и не смог. Моего маленького ангела. Я потерял счет времени. Сколько прошло? Да и какая разница. Слёзы высохли, а моя внутренняя бездна, казалось, поглотила весь мир. Даже солнце перестало быть ярким. Всё такое тусклое, едва не черно-белое. Все звуки стали какими-то глухими, даже звонок, что свидетельствовал об окончании пары, больше не был раздражающе громким. — Линн, пожалуйста, скажи, в какой больнице она лежит? — я смотрю в глаза подруги с нескрываемой мольбой, словно не было для меня желания более заветного. А ведь и не было… — Джастин, тебе нужно немного прийти в себя, — темноволосая пытается меня отрезвить. — Я должен её увидеть. Я умоляю, Линн. Мне так больно. Я должен быть там… с ней. Она сдается. — Ладно, но нужно найти Нейтана, чтоб он отвез тебя. Тебе нельзя сейчас быть одному. Быстро сменивающиеся картинки за окном и молчаливый Нейтан, весь погруженный в какие-то свои мысли. Я благодарен ему за то, что не лез сейчас ко мне с глупыми вопросами и без лишних слов согласился помочь. За это я и уважал Ховарда, но никогда не пытался залезть людям под кожу. Страшное опустошение не позволяет мне ничего почувствовать, когда мы заезжаем на паркинг больничного стационара. Шаги даются тяжело, будто я каждый раз проваливался в другую реальность, а Нейт, идущий позади, вытаскивал меня из неё. Жуткий больничный запах как никогда раньше удушал, а эти белоснежные стены давили. На стойке регистрации сидит молодая девушка, что при виде меня немного напряглась. Неужели я так плохо выгляжу? — Доброе утро, я бы хотел узнать, в какой палате лежит Мелани Уайт? — я стараюсь быть лаконичным и немногословным. Любое слово сейчас давалось мне с трудом. — Молодой человек, а кем вы приходитесь пациентке? — девушка даже не опускает взгляда в свою электронную базу данных. — Я… — не знаю, что сказать. — Я — её парень. Бывший. Какой идиотизм… — Эта пациентка в слишком тяжелом состоянии. Навещать её могут только самые близкие родственники. Мне жаль, — она говорит, словно запрограммированный робот, это выводит. — Девушка, я спросил, в какой палате лежит Мелани Уайт? — цежу я сквозь зубы, и медсестра встает со своего места. — Будите прорываться, я вызову охрану. Вам не положено, молодой человек, — она деловито складывает руки на груди. Моя агрессия оказалась здесь бесполезной. Я уже даже хотел вернуться к сидевшему на стуле Ховарду, что в оба следил за мной, и попросить совета, как лучше поступить, но слова сами полились из меня: — Вы теряли близких? Это вопрос прозвучал риторически, но внимание девушки привлек. — А вы как думаете? Это неминуемо, — в голосе её, до этого вымуштрованном, появилась какая-то горечь. — Тогда почему делаете вид, что вам нет до этого никакого дела? Эта девушка может умереть в эту же секунду. Позвольте мне увидеть её живой. Подарите мне этот шанс увидеть, как она дышит. Я обещаю не нарушать покой. Я просто хочу посмотреть на неё. Умоляю. Эти секунды, казалось, длились вечно. Секунды колебаний в душе и в разуме этой совсем юной медработницы. Она делала выбор, даже не зная, что на самом деле распоряжалась нашими с Мелани жизнями. — Ладно. Я проведу вас, — полушепотом произносит она, выходя из-за своей стойки. — Но учтите, я дам вам не больше пяти минут. С минуту на минуту должны вернуться её родители. И, я думаю, они будут не рады вашему визиту. — Спасибо, девушка, — коротко поблагодарил я, на что она лишь начала двигаться по направлению к лифту. Она вела меня по коридору с реанимационными палатами, и мне было так дурно, словно я вот-вот потеряю сознание. Мне хотелось закрыть глаза, чтоб совершенно случайно не увидеть в окошке двери безжизненное тело моей маленькой девочки. Но я продолжал следовать за медсестрой, игнорируя любые навязчивые мысли. Она останавливается у палаты под номером 325, и я вновь нервно передергиваюсь всем телом. Девушка без слов прикладывает ключ-карту к индикатору, открывая доступ к палате, и мягко толкает дверь в приглашающем жесте. Колючий жар дрейфует сквозь всё моё тело, но это не мешает мне сделать шаг, тем самым переступая порог её палаты. Я клянусь, здесь витал этот тонкий шлейф ванили, хоть его и перебивал уже с годами въевшийся в стены тяжелый дух медикаментов. Тихо пищали медицинские приборы. Линн успела мне рассказать, что Мелани ввели в состоянии искусственной комы, чтоб выиграть как можно больше времени. Пока я видел лишь её тонкий силуэт, накрытый плотным одеялом. Я не должен был сейчас думать об этом, но мои руки помнили каждый изгиб её тела. Набравшись храбрости, я подошел как можно ближе к больничной койке. Я не испугался, потому что она была, как и прежде, прекрасна. Да, слегка бледна и много прозрачных трубок скрывали её черты, но это была она — моя Мелани Уайт. Она размеренно дышала с помощью кислородной маски, с плотно сомкнутыми веками. Я не мог видеть её глаз, но моя память с легкостью рисовала их в голове. Коса, её волосы были сплетены в легкую косу. Непривычно, но мне нравится. Мне всё нравится, Мелани. Ты ведь помнишь, что я люблю тебя совершенно любой. Я с грустью улыбаюсь, вспоминая вкус её губ и прозрачного карамельного блеска, что она в последнее время постоянно использовала. Каждая деталь возрождалась и приобретала ещё больше чувств, ещё больше смысла. Я ничего не забыл, Мелани. Я помню всё о тебе, мышонок. Я с опаской потянулся к её руке, едва касаясь. Холодная, как, впрочем, и всегда. Моя девочка всегда мерзла. Теперь понятно почему… Я сажусь на корточки, прямо как в наш первый поцелуй, жаль, что только она не склоняется надо мной, как и тогда. Но мне достаточно того, что я могу держать её за руку. — Прости меня, Лани. Мой маленький мышонок… — мне не хватает сил сказать этого в полный голос, поэтому я шепчу. Я боюсь нарушить её покой. — Я не должен был… Не должен был даже появляться в твоей жизни, но не смог удержаться. Прости, что всё испортил, что сейчас ты здесь. Лежишь и едва дышишь… — я начинаю задыхаться, в горле образуется спазм, но я сквозь боль продолжаю говорить: — Но я хочу, чтоб ты знала, Мелани Уайт, ты — лучшее, что случилось со мной за всю мою никчемную жизнь. Я с невероятным трепетом невесомо касаюсь губами её руки, и, не успев отстраниться, шепчу, словно мой голос впитается в её кожу и останется с ней навсегда: — Я исправлю, мышонок. Я обещаю, что всё исправлю. Краем глаза замечаю, как медсестра через окошко жестом руки уже зовет меня на выход. Аккуратно возвращаю её руку в прежнее положение и глубокое осознание собственных слов озаряет меня. Я ещё на секунду задерживаю взгляд на ней и спешу покинуть палату. Во мне ещё никогда не было столько решительности. Я ещё никогда не был так уверен в своём выборе. — Девушка, что нужно сделать, чтоб стать донором для Мелани Уайт? А дальше время, что до этого тянулось липкой патокой, ускорило свой бег. Дни, словно укоротились, пролетали сквозь меня. Я готовился к собственной, совершенно добровольной смерти, но ещё никогда не чувствовал себя настолько живым. Моя жизнь больше не била ключом, теперь я стал слишком много спать в следствии медикаментозной терапии, что была необходимой подготовкой перед сложной операцией, но меня это не пугало. Я радовался тому остатку дней, что сумел наделить таким колоссальным смыслом. Моё сердце идеально подходило Мелани, о большем я и мечтать не мог. Самым сложным во всем этом стали не уколы, таблетки по режиму, многочасовые обследования. Самым нестерпимым были моменты прощания с близкими мне людьми. Первой о моём решении узнала Линн. Она выплакала в тот вечер, наверное, все свои слёзы, но ни разу не заикнулась о том, чтоб я поменял своё решение. Она всегда была умной девочкой, она понимала, что вероятность получить донорское сердце слишком мизерна, а времени было катастрофически мало. Она знала, что кончина Лани станет и моей датой смерти, рано или поздно. Я просто не смогу жить с мыслью, что стал убийцей своей любимой девочки. Линди Локвуд негласно считала меня героем, а по ночам плакала Кобу в плечо, пока тот всё пытался вытянуть из неё причину её ежедневных истерик. До операции оставалось три дня. Я собирался домой, к маме. Я не мог лишить её шанса попрощаться. Это было бы не по-мужски. Но перед этим мы с Линн договорились, что она соберёт наших ребят. Я не хотел оставлять их в неведенье и скинуть на мою бедную Линди такой непосильный груз. Я должен сам им сказать, а они увековечить меня в своей памяти таким, каким знали, а не в гробу и красивом костюме. — Бибер, где тебя черти носят?! — Зед крепко обнимает меня, похлопав по плечу. — Столько времени уже ни слуху, ни духу. Я уж думал, ты сдох. Боковым зрение вижу, как передергивает Локвуд от его слов, но я лишь улыбаюсь. Стадия принятия уже давно прошла. — Джей-Джей! — я не успеваю ничего понять, прежде чем копна рыжих волос заполняет всё моё пространство. Рейчел Роуз — моя лучшая спортивная пара. Она недолго, но крепко обнимает меня и мягко отстраняется, вновь давая мне осмотреться. Вижу, как за ней плетётся Нейтан. Как всегда, хмурый, но сейчас больше обычного. Он, может, и не знал, но точно догадывался. Он крепко пожимает мне руку, похлопывая в ободряющем жесте по предплечью. Вскоре в опустелом центральном дворе универа появляется Коб, что налетает на меня, как торнадо. Я едва удерживаюсь под его напором, чтоб не свалиться на газон. — Бибер, какая же ты заносчивая задница. Что, решил бортануть своих друзей? Ничего, ты от нас так просто не отделаешься, — всё никак не унимался Мейсон. А я только этому и рад. Мне не хватало нашего прежнего единства. Мы усаживаемся прямо на газон, греясь в мягких лучах осеннего солнца. Наступает тишина, не давящая, но слегка жутковатая. — Господи, почему все такие кислые! — протестует Рейчи, и я вижу, как рука Ховарда заботливо обнимает девушку за плечи. Этот безобидный и несущественный на первый взгляд жест дал мне ясно понять, они смогут пережить эту утрату, потому что сумеют поддержать друг друга. — Я здесь для того, чтоб попрощаться с вами, ребята, — начинаю я, замечая, как Линди судорожно сжимает своего парня за плечо. Все напрягаются. — Ты куда-то уезжаешь?.. — голос Роуз слегка дрогнул. — Послезавтра пройдет операция по пересадке сердца Лани. Я стал её донором, — я говорю это, как данность, но боль моих друзей всё-таки пробирает меня. Локвуд не выдерживает и срывается на громкие рыдания, обессиленно повиснув на шее шокированного Мейсона. И никто не знает, с чего начать и чем разрядить эту новость. Рыжеволосая девушка кусает губы, покрытые красной помадой, пока её взгляд начинает блестеть от обилия влаги, что катастрофически быстро скапливается в уголках глаз. Ховард, наверное, констатирует в голове правдивость своих догадок, пока Зед сжимает кулаки до побелевших костяшек. — Я хочу, чтоб каждый запомнил меня таким, каким знал. Не плачьте по мне и не убивайтесь, а ходите на тусовки и отрывайтесь вдвойне. Не носите траур, а главное, продолжайте дружить. Не теряйте связи, — я нарушаю это свинцовое молчание, давая понять, что для меня нет исхода лучше. — Мейс, продолжай гонять мяч. Линди, закончи университет с отличием. Нейт, пополняй список цитат из книг в своём блокноте. Зед, не переставай играть на гитаре, а ты, Рейчи, теперь поддерживай Коба и носи красную помаду, она тебе к лицу. И не вздумай не накраситься ею в день моих похорон. Сделай это в мою честь. Все погрязли в своих мыслях. Девочки перестали плакать и вокруг простерлась теплая грусть, навеянная нашим последним совместным закатом. Чертовски красивым, кстати. И этим ветром, что ласково щекотал кожу. — И ещё… — я перевел дыхание. — Позаботься о Мелани, и заботься о ней, как заботились обо мне. А теперь мне пора ехать к маме. Я встаю с идеально скошенной травы, заставляя ребят сделать то же самое. Они провожают меня до парковки. Нейтан вызвался меня отвезти Бейкерсфилд. Я, может быть, и сам бы поехал, но моя машина так и осталась в Сан-Диего. Мы все обнимаемся, сначала по очереди, а потом все кучкой, едва сумев проститься. Стэндфордский университет остаётся позади, а вместе с ним мои студенческие годы. По дороге мы с Нейтаном обсуждаем что-то о жизни, словно это не я через день-второй лягу на операционный стол, где мне вырежут сердце, а потом меня смаривает глубокий сон, уже совершенно привычный в контексте последней недели. Раннее утро. Горизонт только начинал сереть. Нейтан устало трет глаза и выходит из машины вместе со мной. Разминает ноги, руки, шею, я вторю ему: — Ну что, будем прощаться, друг? — Ховард улыбается и впервые по-мужски обнимает меня. Нейтан Ховард предпочитал твердые, довольно формальные рукопожатия, но, видимо, это был особый случай. — Спасибо, что помог добраться, — я приободряющее хлопаю по его спине. Мы отстраняемся, я благодарен парню, что не вижу в его взгляде и капли жалости. — Нейт, я забыл вам сказать, но ты передай и остальным тоже. Наведывайтесь к маме в Бейкерсфилд. Я не хочу, чтоб она чувствовала себя одинокой. Двери моего дома всегда открыты для вас. На этом мы и попрощались. Нейт уехал, а я максимально беззвучно постарался проникнуть в дом и не разбудить всех в такую рань. В моей комнате все было, как и раньше, словно я и не уезжал. Мама ничего не переставляла, только убиралась по субботам. Я устало плюхаюсь на кровать и снова засыпаю. Чертовы препараты. Говорят, перед смертью не надышишься, а я уж точно высплюсь. У меня, наверное, никогда ещё не было такого здорового сна. Просыпаюсь. Мама гладит меня по голове, сидя на краю кровати. Её улыбка, я хочу запомнить её. И её руки, которые всё с той же любовью, что и в детстве, касались меня. Мы обмениваемся парочкой фраз. Она уходит готовить завтрак, а я втихаря принимаю свой — в виде горстки различных капсул и витаминов. Пахнет маминой едой. Мистер Кингсли, как оказалось, уехал в командировку, и я был рад этому. Этот день я хотел провести с ней наедине. Без чужих ушей и глаз. Едим яичницу с беконом, пьем вкуснейший кофе. Всё как в старые добрые времена. Смеёмся. Мама, обещаю, я запомню твой смех. На обед самая лучшая в мире лазанья и пара серий любимого сериала «Как я встретил вашу маму». Вечером — прогулка. Пончик из местной кофейни и какао. Наступающий ноябрь морозил кончики пальцев. Мы с мамой садимся на одну из лавочек в парке. В Калифорнии только стали желтеть листья. — Джастин, может, останешься до завтра? Валери с мужем приезжают. К чему ехать в ночь? — начинает мама, оглаживая меня по плечу. От этого имени по коже вереницей бегут мурашки. Я давно его не слышал. — Я не могу… На этом Пэтти больше не пытается меня переубедить, с легкостью сменив тему на что-то более простое и несущественное. Они с Адамом планировали сделать ремонт. Мы неторопливо возвращаемся домой. Мама вновь предлагает меня накормить, а мне кусок в горло не лезет. Нужно уезжать через часок-второй. Набираюсь храбрость, сквозь подступающую от тревоги тошноту. Я был готов к любой боли, кроме её — материнской. — Мам, я должен тебе признаться, — моя речь отвлекает её от мытья посуды. — Да, сыночек, — она вытирает мокрые руки об кухонное полотенце и садится рядом со мной на маленький диван. — Я приехал, чтоб попрощаться, — у меня едва поворачивается язык, чтоб сказать это. Улыбка с её лица спадает. — Что ты такое говоришь? Ты что задумал?! — её голос приобретает истеричные нотки. — Я хочу спасти жизнь одной девушки, отдав свою взамен, — я смотрю прямо в её испуганные глаза. — Мелани умирает. Ей нужно новое сердце. И это случилось из-за меня. Я не смогу жить, зная, что не спас ту, что погибала по моей вине. Её всегда спокойные, твердые руки дрожат. С уст слетает отчаянный всхлип, который она нервно подавляет тыльной стороной ладони. Я обнимаю её. Впервые я видел свою маму такой… подавленной. А что ты хотел? Её единственный сын только что заявил, что скоро уйдет. Навсегда. Время вновь остановилось в этом моменте. В моменте, когда мать пыталась смириться со смертью сына, что сидел сейчас перед ней живой и успокаивающе обнимал её, но таким в этот дом больше не вернётся. Его привезут в гробу. Она выплакала глаза. Её лицо замерло в немой гримасе горя, и пальцы её буквально закостенели, ухватившись за ткань моей клетчатой рубашки. Она не могла меня отпустить. — Мама, мне пора… Я нежно глажу её по спине. Она не спешит отпрянуть, но всё же немного отшатывается назад. — Позволь мне хотя бы отвезти тебя. Оставь мне, как матери, эту возможность, — от тусклости женского голоса становится не по себе. И я соглашаюсь, при условии, что она не будет находиться в больнице во время подготовки и проведения операции. Мама в это время будет с Линди. Пусть поддерживают друг друга. В Стэнфорд мы больше не возвращаемся. Едем сразу на окраину Сан-Франциско, где находилась клиника. Мама отпускает меня с трудом, но всё же нам удается проститься. Я пообещал позвонить ей перед операцией. Она целует меня в щеку, перед тем, как я покидаю машину. А дальше сплошная канитель. Новые лица, толпы медперсонала, врач-трансплантолог, что прилетел издалека. Контрольные анализы и замеры жизненно важных показателей. Странная одежда, в которую меня заставили переодеться. До начала операции остался час. У меня было последнее желание. Я хотел этот час провести с ней. И я благодарен врачам, что сумели выдворить из палаты Мелани её родителей, ссылаясь на проведение необходимых подготовительных процедур. Я не хотел, чтоб они знали донора в лицо. Им это ни к чему. Ещё бы закатили скандал, а возможно и вообще отвергли бы помощь от того, кто буквально свёл их дитя в могилу. Анонимность в этом вопросе была как раз кстати. В её палату меня провожает всё та же медсестра с приёмного покоя, что, видимо, так прочувствовалась нашей с Лани историей, что весь этот период всячески помогала мне, проводила процедуры, следила за состоянием здоровья и много разговаривала, чем скрашивала моё ожидание в стенах стационара. — Карла, я хотел бы поблагодарить тебя, — негромко произношу я, остановившись у самых дверей. — Джастин, только не обижай меня конфетами или капсулами для кофемашины, — категорично отвечает она, смерив меня неодобрительным взглядом. — Это моя работа и мне за это платят. — Речь сейчас не о твоих должностных обязанностях, — перечу я, пытаясь изъясниться. — Спасибо за то, что впустила меня к Мелани тогда, в нашу первую встречу. Ты поспособствовала спасению её жизни, да и моей тоже. Ведь жизнь заключается в смысле, и теперь я его обрёл. На последней фразе в глазах девушки скапливаются слёзы, совсем некомпетентно, но так по-человечески. — Я желаю вам с Мелани успешной операции, — едва выдавливает из себя Карла. — Прощай, Джастин. Она открывает мне дверь и стыдливо прячет растроганное лицо. — Прощай, Карла. Дверь за мной беззвучно закрывается. Я в последний раз окунаюсь в её мир. В палате по-прежнему безжизненно, лишь звук аппаратов, обеспечивающих жизнедеятельность, словно напоминают, что время здесь не остановилось. Интересно, какие сны видит моя девочка. Верю, что светлые. О родителях, родном доме, Джессике, о нас… Возможно. Пусть только не кошмары. Она ведь солнце, а солнце не может видеть сны про тьму. Беру стул и сажусь рядом с ней. Впереди один час. Наша маленькая вечность, о которой будем знать лишь ты и я. Но мне никогда не хватит времени, чтоб вдоволь налюбоваться тобой. И слов не хватит, чтоб в полной мере описать мою безграничную любовь к тебе. Ни одного ресурса не хватит для нашей с тобой истории. Это больно. Больнее всего, что я только мог пережить. А уж поверь, в моей жизни дерьма всегда хватало. Но понимать, что глаз твоих перед смертью мне не увидеть, было куда хуже. Почти нестерпимо. Хочу услышать твой ласковый голос, который с любовью произнесет моё имя, как никто другой. Но не могу… Это убивает. Больно осознавать, в каких муках ты находилась весь чертов месяц, с какой болью закрывала веки в этот глубокий и бессрочный сон. Всё о тебе — это больно, но всё так же пламенно любимо. Знаешь, Лани, умирать не страшно, страшно понимать, что больше никогда я не смогу увидеть тебя, даже одним глазком. Теперь я хочу верить в Бога, в чёрта, я готов поверить в любую чушь, лишь бы у меня была возможность ещё хоть однажды иметь возможность взглянуть на тебя. Живую, здоровую, а главное счастливую. Весь этот час, что я сидел в её палате, я только и делал, что запоминал каждую деталь, будто этот образ я смогу забрать с собой в ту неизвестность, что ждёт меня после смерти. Я хотел, чтоб она стала моим проводником, моим ангелом, новой Вселенной. Хотел, чтоб всё моё тело в одночасье стало состоять из неё. Я держал её за руку, грел эти холодные ладони и запоминал мягкость её кожи, влюбляясь вновь и вновь. Гладил её голову, эти по-прежнему шелковые волосы, что мерещились мне наяву и во сне. Только сейчас я стал понимать, что весь мой мир был о Лани. Взглянул один раз в эти голубые глаза и утонул, с улыбкой глупца погружаясь на дно её грёз. Я шептал ей о своих чувствах, будто на исповеди, рассказывал всю правду и самые страшные тайны, плача, как дитя. Сейчас она была моим судом и моей мессией. Как много я не успел ей рассказать при жизни… Время утекало необратимо, отбирая самое ценное, что у меня было. Жизнь, скажите вы… Нет, Лани. Возвысившись над её телом, я в последний раз разрешил себе легко и совсем невесомо прикоснуться к её губам своими. Боязно и стыдливо, но этот поцелуй навсегда клеймит моё тело. Теперь я навеки твой, Мелани Уайт… За мной приходит врач, и я, как под гипнозом, бреду за ним. Прошу ещё пять минут на последний разговор с мамой, и мне позволяют. Кажется, не прошло ни одного гудка, прежде чем мама сняла трубку. — Джастин… — от её голоса на том конце всё обрывается. — Да, мам, я здесь, — натужно стараюсь заставить голос перестать дрожать. Я чувствую её боль, она не даёт мне дышать, встав комом посреди горла. — Я люблю тебя, сыночек мой, — она начинает истерично всхлипывать, отчего я едва не отбрасываю в сторону телефон. — И я безмерно люблю тебя, мамочка, но мне уже пора, — едва сумел проговорить я, прежде чем добавить напоследок: — Передай Линди, что она была прекрасным другом. Безгранично люблю вас, и берегите себя. Я сам сбрасываю вызов, понимая, что больше слышать родной голос умирающей от горя матери мне не под силу. Операционная, две кушетки стоят друг напротив друга, на них мы с Лани. В последний раз смотрю на неё, пока меня вводят в состояние наркоза, и я медленно подгружаюсь в вечный сон. Засыпаю, видя лишь её, этот ласковый голубой взгляд и обезоруживающую улыбку, слышу отголоски её нежного голоса, чувствую её аккуратные касания на своей коже. Вдруг сквозь непроглядный мрак почти отключенного сознания мелькает светлая прядь до боли знакомых волос, и всё меркнет. Так Джастин Бибер умер, не сумев жить без сердца, а главное — без души.***
В Стэндфордском университете по-прежнему бурлила жизнь. Вдоль людных коридоров медленно шла Мелани, вернувшись на учебу после реабилитации в первый же день весны. Чувства переполняли её, а особенно мысли. Один человек всё никак не мог покинуть её головы. В толпе ей всё же чудом удаётся отыскать знакомое лицо. — Линди, — зовёт она и машет рукой, чтоб та её заметила. — Мелани, здравствуй. Рада тебя видеть, — лицо Локвуд озарят искренняя улыбка. — Как твоё здоровье? — Как видишь, реабилитация проходит успешно и быстро, — вежливо отвечает на самый часто задаваемый вопрос Лани. — Линн, я хотела спросить, а где сейчас Джастин? Мне нужно поговорить с ним, мы разошлись на плохой ноте, а я хочу с новым сердцем войти в новую жизнь. Темноволосая девушка вмиг меняется в лице, побледнев и осунувшись. Мелани пугает, что у лучшей подруги Джастина глаза на мокром месте. — С ним что-то случилось? — тревожно спрашивает Уайт, так и не услышав ответа на предыдущий вопрос. — Он дома, — голос всегда жизнерадостной Линн звучит неестественно фальшиво. — Джастин живёт, как и раньше, с мамой? — Лани всё не замолкает, засыпая бедную девушку вопросами. — Нет… — Локвуд закусывает губу, замолкая, перебивая в неком раздумии. — Давай мы поедем туда вместе, так будет лучше для всех. Линди, одолжив у Нейтана машину, везёт Мелани в родной Бейкерсфилд. И пока одна девушка переполнена надеждой встречи, другая — убита горем. Темноволосая только догадывается, как тяжело сообщать такие вести. Мелани чувствует неладное, но старается отгонять от себя любые тревоги, и вдруг осознаёт, что знает эту дорогу. Она ведет на центральное кладбище, которое она с семьёй часто посещала, проведывая бывшую жену своего отца. Она в неверии, ей тревожно и страшно за судьбу её возлюбленного. Было бы глупо говорить, что она разлюбила его, даже после всей той боли, что он ей принёс. Чувства к Джастину всё ещё искрами тлели в глубине её души. Разговор между девушками не залаживается, и они в тишине минуют десятки надгробных плит, боясь прочесть на ней знакомое до боли имя, но всё же находят. — Этого не может быть, — в неверии шепчет Лани. — Он не мог умереть. Он не мог меня оставить… — Мелани, умоляю, тебе нельзя волноваться, — дрожащим голосом просит Линн, мягко взявшись за девичьи плечи. — Нельзя, не потому что у тебя новое сердце, а потому что это его сердце. Светловолосая не сразу осознаёт суть её слов, но как только это происходит, слёзы непроизвольно стекают по её щекам. Она опускается на колени, обнимая прогретый весенним солнцем камень, как бы обнимала его при встрече, с тоской и любовью. — Сегодня твой день рождения, а я даже не принесла тебе цветов, хотя обещала задарить тебя подарками, — Мелани агрессивно вытирает потоки слёз ладонями, нежно проведя рукой по засохшим цветам у надгробья. — Прости меня… Её губы мягко прикасаются к плите и шепчут так, словно он это услышит: — Я очень люблю тебя и никогда не забуду. Две скорбящие девушки и не замечают, как рядом появляется ещё одна. Алексис Росс просто не смогла не почтить память своего одноклассника в его день рождения. Она молча возлагает цветы и перекидывается парой слов с уже присутствующими. Какова ирония, три убитые горем девушки оплакивали Джастина Бибера, хотя каждая из них могла бы даровать ему иную жизнь. Но их объединяло далеко не горе, а то, что каждая сделала его по-своему счастливым. Бывшие одноклассницы вскоре оставят Мелани побыть немного наедине со своей утратой, а Линди перед уходом вложит ей в руку маленький конвертик. Над головой Лани перекрикиваются птицы, пока она дрожащими руками раскрывает конверт, обнаружив там письмо. Сердце на миг замирает, словно вспомнив о старом хозяине, а после, как ни в чем не бывало, продолжает работу для той, кому оно было так великодушно подарено. Ещё не успев ничего прочесть, девушка подносит его к губам, зная наперёд, что пронесёт это послание за собой всю оставшуюся жизнь. На белой бумаге аккуратным почерком было написано: «У нас была не самая длинная история, но невероятно красивая. Я уже изжил себя, да и без тебя жизнь уже не будет жизнью, поэтому моё сердце теперь во всех смыслах принадлежит тебе. Знай, Лани, моя самая светлая девочка, я любил тебя до последнего своего вздоха. Прости меня, за прошлое и настоящее. Прости и прощай… P.S Если всё же реинкарнация не окажется чушью, я обязательно найду тебя в следующей жизни.»Джастин Бибер. 21 год. Навеки твой…