Бывший хороший парень

      У нас с Мелани был счастливый месяц. Тридцать солнечных дней, которых мне хватило, чтоб осознать всю ту гамму чувств, что я к ней испытывал. Я не просто любил её, я жил для неё, я делал каждый новый вдох, думая о ней. Кто бы мог подумать, что я умею любить так сильно. Я — человек, который ещё четыре недели назад не мог представить, что буду бредить тем, чтоб просыпаться в своей постели с одной и той же девушкой каждый день остатка жизни.       Я так нуждаюсь в ней. Я так долго искал её, свою Мелани Уайт, что теперь восполнял пробелы своей жизни настолько жадно и всепоглощающе, что не мог с ней расстаться. Всё изменилось... хотя нет. Я изменился, заставив всё вокруг меня приобрести новые горизонты. И всё благодаря тебе, мой мышонок.       Так было до тех пор, пока в наш мир нагло не ворвалась Валери Кингсли, что зашла в мою комнату без стука, а главное без объявления войны.       Её хищный взгляд блеснул металлом серых глаз, безразлично смерив пространство, в котором оказалась его обладательница, и замер на мне. Она молчит, но всё её нутро скандирует какое-то дикое отчаянье, которое ей не удаётся скрыть за маской напущенного равнодушия. Ей нужен был я. Она пришла за мной… — Заблудилась, сестрёнка? — я отрываюсь от экрана лэптопа, в котором уже битый час пытался выдавить из себя хотя бы пару слов для очередного эссе. — Пришла тебя проведать, — Валери по-хозяйски садится в кресло, закидывая ногу на ногу, и глядя в оба, внимательно, сосредоточенно, будто пытаясь найти какую-то зацепку, осматривает каждый угол небольшой общажной комнатушки. — Как видишь, жив, здоров, а главное, счастлив, — недовольно цежу я сквозь зубы, показательно захлопнув крышку ноутбука. — Без тебя.       Последней своей фразой казалось брошенной вдогонку, категорично и непреклонно, я пустил ее кровь, воткнув тем самым нож так глубоко, что Кингсли едва сдержалась, чтоб не свалиться тут замертво. — Я думала, ты скучал по мне, — негромко произносит она, смотря прямо мне в глаза, слегка склонив голову набок.       Я чувствую, как она задыхается в собственной крови, но продолжает держать лицо, будто ничего не случилось, но я знал: внутри она умирала. Ты умирала, бессмертная Валери Кингсли, а я радовался и не скрывал этого. Ты ощущала во рту привкус железа, а я — сладостное чувство победы и власти, как ты когда-то в свое время. — Признай в конце концов, что это ты скучала, — я улыбаюсь краешком губ, наблюдая за её беспомощностью. — Пора прекращать, Валери. Ты мне больше не нужна.       Я видел, как сильно ранил её, но знал, что это был уж точно не акт слепой мести. Я отчаянно защищал свою девочку, которая не должна была быть вмешана во всё это. Я смотрел на неё, и ни одна мышца на моем лице не дёрнулась, смотря в серые глаза, покрытые тонкой, блестящей пеленой медленно подступающих слёз. Неужели, мне удалось сломать тебя? — Кто она? — её голос предательски дрогнул.       Но я не спешил отвечать на её глупый вопрос, который выглядел как последние издыхания её дьявольской сущности, бьющейся в предсмертной агонии. Я был уверен, что теперь Валери Кингсли была обезврежена, что теперь она не представляет собой никакой угрозы, но моя безрассудная близорукость пустила трещину под моими ногами.       Короткий скрип дверных петель, будто скулёж запуганного щенка, предвещает о надвигающейся беде. Я просчитался. Чертовски ошибся и осознал это лишь когда в моей комнате появилась Мелани, что слегка стушевалась при виде брюнетки.       Кингсли резко переводит взгляд на девушку, словно хватаясь за последний шанс выйти из этой комнаты победительницей. И у неё это вновь получается. Теперь её лицо больше не выражает никаких страданий, она лишь расплывается в улыбке, с маниакальным интересом наблюдая за слегка смущённой всей этой ситуацией Лани. — Мелани, какими судьбами? — спрашивает она до тошноты дружелюбно.       А я… Что я? Моя челюсть едва не отвисает до пола, и я в какой раз убеждаюсь, что карма — та ещё сука. — Здравствуй, Валери. Я, наверное, не вовремя? — отвечает голубоглазая, неловко заламывая пальцы. — Ну что ты, дорогая, я уже закончила и собираюсь уходить, — Кингсли смотрит на светловолосую взглядом хищника, с готовностью напасть в любой момент, и это несказанно пугало. — Вы знакомы? — вопрос сам истерично слетает с моих уст, когда Мелани всё же решается зайти, и садится на кровать рядом со мной. — Валери — давняя подруга моей сестры, — отвечает голубоглазая абсолютно непринужденно, словно в этом нет ничего особенного.       В этом и вправду не было бы ничего такого, если бы не это зловещий шёпот сознание. Мелани Уайт — это, вероятнее всего, сестра Кристианы. Но я продолжал верить, взращивал внутри себя надежду в то, что это какая-то глупая шутка, ошибка, что угодно, пока всё продолжало мне указывать на то, что это чёртова правда. Но я отказывался это принимать. Мало ли может быть подруг у Кингсли? — А вы? — Уайт поочередно смотрит на нас, словно ожидая встречного ответа. — Джастин — мой сводный брат, — теперь голос Валери был пропитан абсолютным удовлетворением и устрашающим спокойствием. — Ладно, что-то я засиделась. Была рада встречи, Мел.       Валери скоро ретируется, и я чувствую, как внутри неё возрождается разрушенный мною мир. Её легкая ухмылка, понятная только ей самой, еще приснится мне в ночных кошмарах, но пока её тонкие изящные пальцы касаются ручки двери, и она будто невзначай произносит, вытащив всаженный мной нож и бросив его мне под ноги: — Передавай привет Кристи, милая. Я так давно с ней не виделась.       Больше нет никаких сомнений, нет никаких вопросов. Валери Кинглси ещё вернётся за реваншем. Нет ничего опаснее обиженной женщины, но обиженная Валери Кингсли была опаснее в тысячу раз больше. — Джастин, всё в порядке? — встревоженно спрашивает Мелани, прижимаясь щекой к моему плечу.       Мне не хочется ничего отвечать. Я буквально созерцаю этот окровавленный нож у своих ног, ощущая, как мое тело пробивает мелкая паническая дрожь. В попытке защитить, я сделал только хуже. Я сорвал с бомбы чеку и теперь остаётся лишь ждать, когда она сработает… Или же попытаться её обезвредить.       Я бессознательно сильнее прижимаю к себе Лани, обвивая руки вокруг её тела, уткнувшись в изгиб её шеи. Она мягко гладит мою спину, едва ощутимо целуя в плечо сквозь ткань футболку, пока я судорожно вдыхал полной грудью её ненавязчивый запах ванили, словно пытаясь пропитать им легкие. — Они никогда не любили меня, — негромко начинает девушка, отстранившись, чтоб иметь возможность взглянуть мне в глаза. — Мы с Крис родные только по отцу и это стало тем самым яблоком раздора. Каждый её день раньше начинался с упрека меня и моей мамы, что мы пришли на всё готовое. И с одной стороны я могу понять Кристи, её мать погибла в страшной автокатастрофе, а через пару месяцев единственный её близкий человек приводит в дом чужую женщину. А потом через какое-то время появляюсь я и всё внимание со стороны папы переходит ко мне.       Мелани грустно улыбается, опуская взгляд на наши переплетенные пальцы. — А с другой — не я ведь была виновата в этой смерти, при этом в раннем детстве я получила сполна и выслушала, наверное, за всех, ведь сорваться на мне было её любимым ежедневным занятием. Хотя, знаешь, я совершенно не держу зла на неё, да и на Валери тоже. Они были две озлобленные на весь мир одинокие девочки, едва вошедшие в подростковый возраст, объединенные совместной трагедией. Они обе потеряли своих матерей, и я даже не знаю, что хуже: оплакивать утрату или же просыпаться каждое утро с мыслью, что твоя мать гниет сейчас где-то в стенах психлечебницы. — Мать Валери психически больна? — этот факт как-то сам вырывается из контекста рассказа, что буквально не мог сейчас адекватно быть мною воспринятым. — Она находится на лечении уже больше десяти лет. Мамы Валери и Кристианы, как и сами девочки, в свое время тоже были близкими подругами. Правда, их дружба была по большей части построена на совместном пороке, они обе были неравнодушны к выпивке. Это их и погубило, одна разбилась из-за вождения в состоянии алкогольного опьянения, а другая загремела в желтый дом с диагнозом алкогольный делирий*, — во время своего емкого, но недлинного рассказа девушка положила голову мне на плечо, как-то горько вздохнув в конце. — Даже не думала, что мир настолько тесен. — Я тоже… — отречённый и погружённый в свои неспокойные думы, коротко вторю Мелани, не находя ответа лучше.       Это не мир, а чёртова банка с тарантулами. Остаётся только ждать, кто кого сожрёт первым.       Мелани, словно чувствуя моё желание побыть в компании мятежных мыслей и чувств, была предельно занята. Она и заходила-то, чтоб забрать свои конспекты. А я эгоистично ругал её в своей голове за то, что пришла не десятью минутами позже, и то из-за своего же бессилия. Она ни в чём не виновата…       Лихорадочный поток мыслей не останавливался ни на секунду, сводя с ума. Мне казалось, я обречён, замурован заживо, связан по рукам и ногам. И тут хоть плачь, хоть кричи, но всё ещё не мог сдаться и так легко отдать ей на растерзание изуродованную, но сумевшую возродиться, душу.       Валери была моим ядом, губительным, но таким сладким — особенно первое время, — но стоило мне лишь пригубить антидот и увидеть, каким искажённым был мой мир, мне захотелось излечиться, я хотел найти дорогу назад. Я хотел вернуться. Мелани была тем самым противоядием, что подействовало в одночасье. Моё снадобье, моя путеводная звезда, мерцающая для меня так ярко, что даже сквозь непроглядный туман я не мог её утерять. Погаснет она — значит, весь мой хрупкий, слабый, едва восставший из руин мир поглотит тьма. Разруха будет неминуемой.       Уснуть я так и не смог, всю ночь неспокойно ворочаясь в пустой, холодной кровати в поиске ответов, как обезвредить Валери раньше, чем её жажда мести превратит мою жизнь в ничто, а главное — жизнь моей Лани, что поверила мне.       Я судорожно хватался за любой факт, что выдавал мне мой воспалённый разум, но при любом раскладе Валери оставалась чистой и непорочной, что Пресвятая Дева Мария, и лишь я весь из себя Сатана во плоти. Так мой мозг в бесконечных скитаниях по воспоминаниям не столь уж большой давности дошёл до самых истоков, но все козыри до сих пор оставались в её рукаве. Или всё же мне хоть однажды удалось вытянуть джокера… Пожалуйста, только сыграть.       К утру моя жизнь превратилась в самую настоящую рулетку, в которой я всё поставил на чёрное. Ну, как сказать чёрное, скорее на тёмную лошадку, которая все эти годы вызывала лишь вопросы, но когда, как не теперь, стоит обличить все тайны? Я думаю, Хардину Уокеру точно есть что поведать о прошлом своей несостоявшейся пассии.       Так в моей голове возник единственный так или иначе складный план, ведь Валери знала, как прятать за собой концы, в отличие от меня. К ней было буквально не подобраться, с какой стороны ни подходи, но всё же одно слабое место я знал наверняка. Хардин — причина слёз и пошатнувшейся уверенности непоколебимой на первый взгляд Валери Кингсли.       И вот уже на рассвете колеса моей машины рассекали трасу, держа верный и решительный курс на Бейкерсфилд. Где, как не на родине, искать скелету в шкафу?       В салоне автомобиля стояла расслабленная атмосфера, навеянная легкими непринуждёнными песнями и мелодичным голосом Мелани, что делилась со мной своими успехами и свежими планами на грядущий уикенд. Сонная, с растрепанным пучком на голове, жадно поедающая картошку фри с сырным соусом, Лани заставляла забыться, отгоняя от меня тревожные мысли.       Мне показалось, что нет лучше варианта обезопасить голубоглазую от Кингсли, как увезти девушку подальше от змеиного логова. Глупо, но мне хотелось верить в то, что, если Мелани будет рядом, Валери не сможет нанести ответный удар. Трудно было разумно объяснить едва проснувшейся Мелани, зачем ей стоит ехать в Бейкерсфилд, но такой шанс повидаться с родителями она решила не упускать. — Джастин, с тобой точно всё в порядке? — девушка меняет тему для разговора, как только издалека начинает виднеться знак въезда в город. — Ты так напряжён, и, видимо, совсем не спал. — Всё хорошо, мышонок, просто вчера едва сумел написать эссе. Дедлайны подгонял, — натужно выдал я, возвращаясь в прежнее состояние, полное тревог и паники. — Теперь понятно, чего мчишься в Бейкерсфилд. Ты у нас в поиске вдохновения, — снисходительно улыбается, приглаживая мои волосы одной рукой. — Лани, у меня есть кое-какие неотложные дела в городе. Надеюсь, ты не против, если я сразу отвезу тебя к родителям? — стараюсь быть как можно более невозмутимым, пока внутри всё не могла улечься буря. — Конечно. Только обещай, что мы обязательно сегодня увидимся, — отвечает она, поправляя прическу и подкрашивая губы любимым карамельным блеском. — Ты же знаешь, мне не уснуть, не побывав в твоих объятьях, милая. Так что как только освобожусь, я наберу тебя, — стараюсь быть как можно более убедительным и вести себя непринужденно.       Мелани, кажется, успокаивается, концентрируя всё своё внимание на объяснение дороги, ведущей к её адресу, и больше не задает мне никаких вопросов. У нас не получается долгого прощания, как это обычно бывает, девушка торопливо чмокает меня в губы и выбегает из машины, спеша попасть в объятья любящих родителей. Я же ищу в телефонной книжке успевший затеряться среди других номер и слушаю долгие гудки. — Слушаю, — слышится на том конце провода. — Хардин, здравствуй. Это Джастин, сводный брат Валери, — я даже не знаю, с чего начать; мы так редко виделись. Вспомнит ли он меня вообще? — Привет. Мог бы так долго не представляться, твой номер у меня записан. По какому поводу звонишь? — Это не телефонный разговор. Я бы мог заехать к тебе? — моей целью было добиться личной встречи. — Надеюсь, твой разговор дождётся вечера. Я сейчас на работе. Сможешь подъехать к часам так шести вечера? — он говорил торопливо и очень отвлечённо. — Чуть позже скину тебе геолокацию. — Хорошо. Тогда до вечера.       Другого варианта не было, как поехать домой и ждать вечера, ведь логично, что утро буднего дня среднестатистического человека занято работой. Я уже и не ожидал застать дома кого-либо, но на кухне оживленно вели разговор мама и мистер Кингсли. — Доброе утро, — говорю я, тихонечко прошмыгнув на кухню. — Джастин, милый, ты как здесь оказался? — мама тут же кинула всё, ринувшись обнимать меня. — Ты хоть предупреждай, я бы подготовилась к семейному ужину. — Брось, мам. Я люблю тебя не за это, — улыбаюсь и любяще целую её в висок. — Так уж вышло, появились неотложные дела в родном городишке.       Мы проходим вглубь кухни, и мама тут же суетится, готовя дополнительные приборы. Жму руку мистеру Кингсли и сажусь за стол. Мама тут же накладывает мне порцию омлета с беконом и горячий сэндвич. Понимаю, что скучал по домашнему уюту, маминой еде и её заботе. Атмосфера дома слегка сглаживает моё внутреннее состояние, заставляя ненадолго расслабиться и просто поесть. После плотного завтрака мне даже удаётся поспать пару часов. Вероятно, это правда — дома и стены лечат.       Время как всегда тянется в мучительном ожидании, но я нахожу себя в выполнении университетских заданий. И решающий вечер всё же наступает. Пока провожу остатки времени в сборах, хаотичные мысли вновь наседают на мою голову. С чего начать? Как преподнести?       Еду по указанному адресу, едва не трясясь, как липка, но это единственная надежда, буквально спасение. Набравшись смелось, жму кнопку звонка, хозяин дома не заставляет себя ждать и постает передо мной совсем не изменившимся со дня нашей последней встречи. — Рад снова повидаться, — он протягивает руку, и я спешу скрепить наше рукопожатие.       Хардин гостеприимно приглашает пройти, и мы располагаемся на кухне, пока он предлагает выпить чаю или кофе. Я останавливаюсь на втором. — О чём разговор? — он садится напротив, опустив на стол две чашки свежеприготовленного кофе. — О Валери, — произношу я, тяжело сглотнув.       От произнесенного мной имени мужчина едва не передёргивается. Он старается сохранить фальшивое спокойствие, но вмиг напрягшееся тело его выдаёт. — Нас больше ничего не связывает, — коротко отвечает он, меняясь в лице. — В том то и дело, что больше. Я хочу узнать о её прошлом. От этого буквально зависит моя жизнь, — я не знал, какие слова были бы более верными в таком разговоре. — Что, и тебя допекла эта ведьма? — произносит Хардин с горькой ухмылкой. — Я давно завязал с этим дерьмом, но если твоя борьба в самом разгаре, то я готов поделиться.       Я услышал историю о забитом мальчишке и ощущал стойкое чувство дежавю. Я уже знаю, о чём эта история. Валери, вероятно, не наигралась в куклы, и тогда она принялась за людей. Втёрлась в доверие к одному мальчику, лепетала о дружбе, о верности, и пока такая сладкая ложь лилась из её детских уст, кроила своего одноклассника под себя, чтоб было удобно, чтоб нравилось, чтоб он стал только её, для неё, ради неё.       Они росли, мальчик стал парнем, уверенным, заметным издалека и принадлежавшим только ей, буквально собственностью Валери Кингсли, некая карманная собачонка. И всё бы ничего, но однажды хитрая вершительница судеб оступилась, решила, что парень не заметит предательство, не заметит, как легко она отмахнулась от него, окруженная богатенькими друзьями. А он заметил, и занавес тот же час пал, показывая, что Валери — далеко не вершина добродетели, что жизнь его не обязана кончаться на ней. И парень влюбился, искренне влюбился в другую, а не в ту, что якобы вытянула его из нищеты, показала другой мир, позволила стать ему частью её жизни.       Валери не смогла такого стерпеть, ведь парень этот был лишь её игрушкой, лишь её собственность, лишь её… И тогда началась охота на предмет его обожания, как бы в протест, не желая делить свою драгоценную игрушку с какой-то жалкой простушкой. Ежедневные угрозы, несколько нападений. На фоне этого у девушки развились регулярные панические атаки, как в следствии нервные срывы, после чего её определили в местную психлечебницу.       Парень уже не мог ничего сделать — ни защитить, ни подарить ей новую жизнь, поэтому стал отравлять жизнь той, что решила заделаться местным божеством, в назидание за тот кошмар, в который Кингсли удалось превратить жизнь его любимой девушки. — Никогда себе не смогу простить, что позволил ей разрушить жизнь Лиссы. Я просто и подумать не мог, что она так далеко зайдет. Слепой баран, — Хардин впервые за весь рассказ пригубливает уже порядком остывший кофе и грустно смотрит в окно. — Она — истинный дьявол, — едва выдавливаю из себя я, пока от кошмара бегут мурашки. — Джастин, будь осторожен. Я ведь знаю, что она оставила меня в покое лишь потому, что на моё место пришёл ты — новая игрушка в руках умелого кукловода. Как только ты сделаешь что-либо против её воли, она незамедлительно превратит твою жизнь в ад, — взгляд Хардина сосредоточенно вглядывается в моё лицо. — Дави на её слабости, больную мать, Лиссу Паркер, мою ненависть. Она должна почувствовать себя ничтожной и лишь тогда есть шанс, что она отступится.       Наслушавшись сполна, я уже собирался уходить, но на кухню вдруг ворвалась Лора, подобно весеннему озорному ветерку, ослепляя своей лучезарной улыбкой. Быть честным, не ожидал её здесь увидеть, ещё и в столь прекрасном положении. Беременная девушка счастливо чмокает Хардина и лишь потом обращает внимание на меня. — Здравствуй, рыцарь, — её слова грею душу, будто напоминая, что еще не всё потеряно. — Добрый вечер, Лорилай. Тебе очень идёт быть мамой, — девушка так быстро разредила обстановку, что на лице вместо гримасы ужаса, расцветает тёплая улыбка. — Не льсти мне, проныра. Мамой я буду только после того, как моя девочка увидит мир, — произносит темноволосая, пока Хардин любяще гладит животик, вероятнее всего, своей жены, и мне так хочется верить, что нас с Лани ждёт такое же будущее.       Счастье ребят порядком сглаживает осадок после жуткого разговора с Уокером, и я в хорошем настроении мчусь к своей Мелани. Так уж выходит, что я не упускаю шанса познакомиться с её родителями и почаёвничать в их компании на летней террасе особняка Уайтов. Семья Лани кажется мне очень любящей и светлой, совсем как их младшая дочь. А дальше парк, ванильное мороженое, сладкие поцелуи и совершенная неготовность расставаться.       Я приглашаю Лани на ужин к себе домой, но она тактично отказывается, списывая на всё университетский проект. Меня это не обижает. Она может быть не готова, и это нормально. Отвожу её домой, а сам спешу к себе, ведь ужин маме был всё-таки обещан. — Может всё-таки расскажешь, что за дела вынудили тебя приехать посреди недели в Бейкерсфилд? — мама поднимает новую тему для разговора, накручивая благоухающую пасту на вилку. — Нужно было забрать кое-какие вещи у старого школьного друга, — невозмутимо, а главное убедительно отвечаю, и тут же добавляю: — У меня есть небольшая новость. Я думаю, вы оба хорошо знакомы с семьёй Уайтов. Так вот, мы с Мелани вместе уже как месяц.       Мама расплывается в радостной улыбке и тут же поднимает бокал. — Это прекрасная новость, милый, — с безоговорочным счастьем, горящими живыми искорками в её родном взгляде, она отпивает немного вина. — Это хорошая партия для тебя, Джастин. Не упусти такую чудесную девушку, как Мелани, — мистер Кингсли вроде бы и говорит по-отечески, но акценты он продолжает расставлять, как человек бизнеса.       Ночью спустился сильный ливень, беспокойно тарабаня о крыши соседних домов. Домашние уже давно спали, а я всё никак не мог найти себе место. Мысли переполняли и без того тяжёлую голову, заставляя не прекращать чёртовых размышлений. И в какой-то момент нить повествования затерялась вовсе, всё смешалось в едва различимое месиво.       Погода эмпатично сочувствовала мне, пуская по небу тревожные раскаты грома, а я находил в этом некое спокойствие и в то же время новый повод для беспокойства. Я уже был на грани, чтоб всё же лечь в кровать, но по дому пронеслась трель дверного звонка. Слишком настойчивая, чтоб её проигнорировать.       Было тяжело предположить, кто бы так поздно мог заявиться в родительский дом, но это не останавливало меня от непредусмотрительно распахнутой двери.       Пошатнувшись, я делаю шаг назад. По ту сторону двери, промокшая насквозь, Мелани смотрела на меня глазами заблудившегося в такую непогоду котёнка. — Боже, Лани, что случилось? — мне едва удавалось сдерживать дрожь в голосе. — Впустишь? — дрожащим голосом произносит девушка, звуча так невинно. — Я соскучилась. — Глупый… Глупый мой мышонок, — едва не шепчу я, беря её за ледяную руку и тяну в свои объятья.       Она дрожит в моих руках, стремясь быть как можно ближе ко мне, а я совсем не противлюсь, не смотря на её мокрое до последней нитки худи, что вскоре оставляет на моей серой майке внушительное пятно. Это всё было так неважно сейчас… — Лани, зачем такие жертвы? — тихо спрашиваю я, будто боясь спугнуть. — Только позвони и я сорвусь за тобой даже на другой конец мира. Сказала бы, что хочешь остаться со мной, я бы ни за что не отказал. Ты же знаешь, ради тебя я на всё готов. Моя самая родная девочка…       Глажу её по спине, пытаясь хоть немного унять дрожь в её теле. Я жалею её и ругаю одновременно, а она лишь сильнее прижимается ко мне, не торопясь отвечать. — Пойдём, скорее снимем с тебя мокрые вещи, — ласково целую её влажную щёчку и веду продрогшую Лани дальше по коридору, не желая больше ни минуты давать девушке замерзать.       Ведомая мной, девушка вскоре оказывается в моей комнате, осматривая пространство с характерной для её воспитания робостью, пока я достаю со шкафа большое банное полотенце. — У тебя очень уютно, — тихо констатирует светловолосая, будто боясь нарушить тишину, царившую в доме, но стук её зубов, казалось, мог разбудить даже соседей. — Даже не думай, что я пущу всё на самотёк, — говорю я строго, стягивая с голубоглазой облепившую её тело кофту. — Ты вся ледяная. Горячий душ уже по тебе плачет.       Я с заботой отца накидываю на её плечи предусмотрительно подготовленное полотенце и спешу избавить от не менее мокрых джинсов и обуви.       Она стоит предо мной почти обнажённая, но это другое. Таких, как Лани, хочется ждать, уважать, заботиться. Так странно смотреть на желанное тело, но совершенно не хотеть им воспользоваться. Этим они и отличаются. В Валери я видел лишь тело, а в Мелани — душу. Впервые, я так чётко рассмотрел душу. Свою душу. Родную…       Подталкиваю светловолосую к выходу в коридор, пока та всё продолжает лепетать про отсутствие вещей, но вскоре сдаётся, когда я даю слово, что до утра её одежда будет чистой, а главное, сухой. Провожу Лани небольшую экскурсию по ванной комнате, показываю имеющиеся в наличии баночки с шампунями, гелями, настраиваю температуру воды и оставляю наедине с клубящимся вокруг её тела паром.       Заботливо подбираю ей вещи из собственного шкафа: длинную футболку и легкие домашние штаны, наверняка зная, что она не сможет уснуть в майке на совершенно голое тело. У этой девушки нет сексуальной пижамы, она носит трусики и длинную майку, но даже так ей удаётся выглядеть желаннее всех на свете. — Я принёс тебе вещи. Они на стиральной машине. Если нужен фен, он в ящике под раковиной, — информирую я, как только возвращаюсь в ванную, стараясь максимально не нарушить её личных границ. — Спасибо, — голос Мелани нарушает симфонию разбивающихся о кафель потоков воды.       Запускаю её вещи на быструю стирку, как и обещал, и, пока она нежится под горячим душем, я завариваю нам чай. Мне так нравится о ней заботиться.       По возвращении в комнату с двумя чашками ароматного чая, я лицезрею уже готовую ко сну девушку. — Согрелась? — улыбаюсь, протягивая ей дымящийся напиток. — Твоя любовь греет похлеще камина, — улыбается в ответ, с благодарностью принимая чашку.       С чаем как-то сразу не задалось, мы делаем по паре маленьких глотков и откладываем его на прикроватную тумбочку, в стремлении поскорее оказаться в объятьях друг друга. — Ты такая красивая, — шепчу, словно в бреду, перебирая меж пальцев её мягкие волосы. — Это ты делаешь меня такой…       Она тянется к моим губам с мягким поцелуем, делая это с такой жаждой, словно умирает. Её нежные пальцы оглаживают плечи, ладони аккуратно касаются груди. Касаются так, как касались бы сердца.       Все вокруг меркнет, становится совершенно лишённым какого-либо смысла, в сравнении с её взглядом, мерцающим искрами угасающего солнца, что бликами играет на глади голубого океана её души. И я её, такую свободную, непокорную, приручаю к своим рукам, которым она отдаётся без всякого сожаления, ведь моя душа уже давно принадлежит лишь ей.       Мы не пылаем страстью, мы сгораем от любви, которой тесно, которой, кажется, не хватит всего мира, чтобы наконец-то почувствовать себя безграничной.       Она позволяет себя обнажить, раскрываясь предо мной по-новому. Всё в ней, в моей любимой Лани, искренне восхищает меня. Каждый изгиб и каждая впадинка. Всё это опьяняет, будоражит до самой сути моего естества, обожествляя её образ в моем сознании.       Мои пальцы скользят по её ключицам, груди, бёдрам, словно по струнам. Мы с ней сочиняем свою мелодию. Моя язык соединяет её родинки в созвездия, превращая женское тело в новую Вселенную.       Она стонет, я схожу с ума. Танцуем, окруженные языками пламени, но не обжигаемся. Разве огонь может сгореть?       На секунду сдавший позиции, я позволяю Мелани перехватить инициативу, повалив меня на спину. Теперь мы падаем. Опускаемся на самое дно голубой бездны её взгляда, где так много грёз и желаний. Она целует мою шею, каждый открывшийся ей заново участок кожи, с неподдельным интересом изучает моё тело и множество красующихся на нем татуировок, а я утопаю. Утопаю в ней, её жарких открытых касаниях и поцелуях, её желании стать лишь моей, её выборе быть лишь моей.       Как много в ней страстей, как много чувств и граней. Я теряюсь в Мелани и не хочу искать пути обратно, продолжая ласкать её тающий в моих объятьях силуэт.       Пока наши тело познают плотское, души освобождаются, познавая вечное, истинное, сбросив маски, сливаются в бессмертном танце вечности.       Вот она, моя особенная. Единственная, кого я любил не только в постели. Та, которую я полюбил без условий, без причин, без помыслов. Полюбил просто за то, что она есть. Полюбил не «за», а «вопреки». Вопреки всем предрассудкам, всем трудностям, запретам. Вопреки всему миру.       Наступает логичный апогей. В телах взрывается целая вереница скопившихся гормонов, вгоняя в состояние эйфории, а души в один миг становятся одним целым. Две жизни, а душа едина, одна на двоих. Как такое возможно?

Джастин Бибер. 21 год. Плохой парень, который полюбил хорошую девочку.